Утро выдалось особенно тёплым, госпиталь — и белокаменный фасад с лепниной, и палаты с аккуратно убранными кроватями — нежился в ласковых сентябрьских лучах. Врачеватели рассекали коридоры, обмениваясь беспричинными улыбками. Дина не отставала. Сегодня она, перед тем, как уйти с работы на однодневный отпуск, условилась зайти к двум соратницам из её отряда. Если Фира Левит медленно шла на улучшение, то Джессамина Колд готовилась к выписке.

В воздухе витал аромат полевых цветов — и маленькая фарфоровая ваза украшала собой прикроватную тумбу. Окно учтиво впускало лёгкие порывы ветра, колыхая тонкие кружевные занавеси. Объятья солнечных лучей щекотали закрытые глаза Джессамины Колд. Секунда, вторая. Тёмные ресницы задёргались и разомкнулись.

Стоило ей подняться, как напротив засверкала снисходительная улыбка Дины Санарен. Целительница сидела на поскрипывающем стуле с листами пергамента в руках.

— С добрым утром! Я подписала больничный лист, сегодня ты выходишь.

— Привет. — Джессамина приподнялась на локтях с настораживающей складкой меж бровей. В ночной рубашке на размякшем от долгого лежания теле, со спутанными снежными волосами и многочисленными повязками на руках и туловище, она чувствовала себя хуже некуда. — Хотела спросить, мне перелили кровь моего папы? — Опустошённые банки крови с выведенной краской надписью «Колд» натолкнули её на эти мысли.

— Догадалась? — вздёрнула брови Дина. — От каждого жителя требуется сдача крови. Джозеф Колд прибывает сюда и сдаёт понемногу на случай, если с тобой что-то случится. А ещё половину Регентство забирает для использования даров в военных действиях.

Джессамина вяло кивнула. Рассеять туман над головой помог приход Мии: радостная, бодрая и цветущая, она влетела в палату вихрем. Иногда Джессамина завидовала лёгкости в каждом движении сестры. Тонкие аккуратные руки бережно и почти игриво складывали одну вещь — будь то рубашка, штаны или бельё — за другой.

Джессамина поднялась.

Пока сёстры нагружали просторную сумку родом из Иерсии рубахами и штанами, сидящая на стуле целительница погрузилась в записи по истории без права отвлечься на сторонние разговоры.

— Ночью произошло что-то странное, — Дина не сразу осознала, что сказала это вслух. — Я не суеверна, но клянусь — сами Высшие послали мне этот сон. Как будто время повернулось вспять на полтора века назад… Я отпросилась с работы. Хотела найти Мистера Роберта и поговорить.

Услышав последнее, двойняшки остановились прямо у порога палаты.

— О… сне с историком? — нахмурилась Джессамина.

— Я почти осязала этот сон, он был таким подробным и чётким… — задумчиво сказала Дина, вспоминая сына Кадентии, его жену и великого гения — её далёкого родственника. — Роберт поверит мне. Никто не знает, где он сейчас?

Но Джессамину Колд мало волновали сны.

— Лучше скажите мне, что с обучением? Оно прекратилось ещё в апреле, сейчас сентябрь. Где Роберт? Что происходит? — Её глаза горели, а дыхание пугало. Дина сомневалась, но Мия знала точно: это предвещало бурю. — Раз ракшасы могут проникнуть сейчас, тем более нужно нас брать. Или я не права?

— Скоро он возобновит занятия, — Мия переминалась с ноги на ногу, гадая, какую тираду готовит для Мистера Роберта старшая сестра.

— Ладно, — Джесс шумно выдохнула. — Они в имении Металлик? Хорошо.

— Что случилось? — недоумевала Дина, едва отследив, как сами ноги повели её за сёстрами. Одетая в крайне дикие для родины спортивные брюки и футболку Джессамина, несмотря на тяжесть сумки с вещами и боль в теле, бодро пересекла коридор, а Мия бежала следом в тщетных попытках её отговорить.

— Я не к нему. А может, и к нему. Я посмотрю.

Прохлада сентября обдала их ветерком уже на пороге. Мия и Дина выскользнули в залитый солнцем двор, в то время как Джессамина преодолела мощёную дорогу между высокими кустами и подошла к воротам.

— Во-первых, никаких нагрузок! — грозным голосом наставляла строптивицу Дина. — Ещё несколько дней после переливания крови будешь ощущать слабость. От перенапряжения станет только хуже. Джессамина Колд, ты меня слушаешь?

За девушку ответил скрип кованых ворот.

— Мия! — сетовала Дина, и две мелкие косички нелепо тряслись, негодуя вместе с хозяйкой. — Куда она? Мия? Мия! — целительница опешила, поняв: настрой старшей сестры заразителен. Мия словно что-то осознала и догнала её.

— Ты к Лауре?

Джессамина обернулась на Мию со смешанными чувствами: радостью за то, что сестра на её стороне — это ясно читалось по гневу и решимости в глазах — и секундное разочарование за неверный ответ.

— Регенты не дураки, чтобы выпускать её к себе в имение. Нелли как-то сказала, что она у Металликов. — Гнев пульсировал по ледяным венам вместо крови, стучал в горле колючим шаром. Она сдерживала его несколько дней, слыша от Мии о бесчинствах семьи Флейм, о Нелли, готовой грудью защищать Лауру; обо всём, что так неожиданно вскрылось. Никто и никогда не заставит их забыть увиденные пытки, раны Линетты и мучения Джозефа. Джессамина не забывала об этом ни на секунду, как и об отнятой ступне отца, шрамах на его животе и на руках матери.

— Если вы в имение Металлик, мне придётся идти с вами, — донёсся до них решительный голос Дины. — Хотя бы попрошусь к Роберту.

Все обратили взгляды на стоящую впереди Джессамину в ожидании одобрения. Которое получили в виде прохладного, молчаливого, уверенного кивка.

Имение ныне богатейшего семейства Дали издавна внушало простолюдинам трепет. Чёрный металл застыл в строгом узоре ворот, оконных решёток и перил. Вытянутые стрельчатые окна, точно зоркие глаза хищной птицы, осматривали каждого и насмехались над бедностью одежд и понурыми плечами. Так искренне думали многие, проходя мимо. Так думали и три девушки, когда серокаменное имение Металлик явилось перед ними из-за ширмы приземистых домишек и стены кипарисов.

Возле невысоких кованых ворот показалась фигура облачённой в лёгкое длинное платье Нелли. Глаза у Джессамины загорелись.

— Привет! — обрадовалась Принцесса подруге и тотчас кинулась навстречу. — Тебя выписали?

Джесс холодно отстранилась, затем попятилась, как от заразы. Мия выдавила нервную, деланную улыбку.

— А Мисс Лаура Флейм, — Джесс приподнялась на носки и заглянула подруге через плечо, на имение Металлик, — там?

Нелли не потребовалось уточнять, чтобы понять трудность положения: жесты обеих сестёр сказали много больше.

— Она не выйдет. А если и так, то останется невредима — уж поверьте мне.

Джессамина ожидала подобного. Со странной удовлетворённостью она цокнула, затем тихо, зло рассмеялась.

— Тебе не кажется, что ты вертишься возле неё, будто мать?

— Не она пытала твоих родителей, — резко, безо всяких вступлений сказала Нелли. — Линетта уже ответила за вас тем, что отрубила Донторе голову.

— Она всю жизнь в чужом имении проживёт?

— Я предлагаю закончить, — нервно сказала Нелли, моля Высших о возможности избежать ссоры. Затем решилась добавить: — Я помню сама и напоминаю об этом ей. Она раскаивается.

— Тогда пусть выйдет сюда и раскается при мне, — властно направив палец вниз, рявкнула Джессамина.

Нелли отстранилась так, как минуту назад Джессамина отстранилась от неё.

— Ей запрещено. Хватит, я не хочу спорить.

— Я тоже, поэтому пусть она придёт сюда.

— И ты заморозишь ей лёгкие?

— Смотря, как она будет просить прощения. Передо мной, перед Мией.

Глупо было сомневаться, что Лаура откажет, а Джесс смирится с этим. Но Нелли вовремя взяла себя в руки: каков смысл защищать «будущую предательницу»? Чувства притихли, уступив разумной наблюдательности. И следующим, что сорвалось с её губ, был всего один вопрос:

— Мия, разве я не права?

Названная пожелала бы спрятаться за чью-либо спину в побеге от ответа. Джозеф, Линетта, Каролина, даже её муж Чарли могли уверенно кивать — на Иерсии эти трое росли необыкновенно дружными. Джессамина и Мия считали Нелли третьей сестрой, в шутку именуя её «средней». Нелли была успокоением резкой Джесс и защитницей ранимой Мии, отвлекая их от споров и заражая хорошим настроением.

Джессамина стояла рядом, от неё веяло привычным холодом. И чем пристальнее становился взгляд, тем больше холода она источала. Мия почти ощущала, как ледяные иглы протыкают ей кожу. Нелли смотрела, ожидая куда меньше. С тихой, беззвучной мольбой, но без давления, взглядом расстроенной, но любящей матери на обидевшее её дитя.

Но Нелли была чужой изначально. Всем было горько видеть развилку и понимать — теперь дорога слишком узка для троих.

Мия развернулась к сестре и кивнула.

— Нет, — заговорила она, — сейчас я ей не посочувствую. Лаура не виновата в грехах родителей, но успела нагрешить сама. Разве не так? Я боюсь за нас. И за тебя, Нелл. Если будешь с ней, будь осторожнее. Я всегда тебя встречу. Ты знаешь, как ты мне дорога. Надеюсь, мы не отдалимся друг от друга.

И Нелли, и Джессамину словно передёрнуло от простого осознания: они уже отдалились. Пытались заговорить сёстры, пыталась заговорить она. Тщетно. Глупо. Бессмысленно. Джессамина молчаливым жестом позвала Мию за собой. Нелли продолжала стоять у ворот, пристально глядя им вслед.

— Дина, — вяло улыбнулась она, пока целительница, наблюдая за происходящим, складывала фрагменты мозаики в своей голове.

— Лаура? Понятно… — в двух почти ничего не значащих словах Дина Санарен выразила суть.

— Ты кого-то искала?

— Мистера Роберта… и тебя тоже. Тебе было бы интересно послушать то, что я принесла. — Девушки в умиротворяющем молчании вошли в палисадник имения Металлик. Кипарисы возвышались рядом подобно громоздким зелёным стражам; цветки белых роз источали неметаллически нежное благоухание, оттеняя угловатость узоров на дверях и воротах.

— Совещание только окончилось, он задерживается. Скоро должен выйти, — Нелли открыла дверь так смело, будто жила в в этом здании всю жизнь. Но обвинять её было сложно: события последнего месяца сделали её и Лауру полноправными жительницами богатейшего имения. В непроглядном мраке проскальзывали лучики детства, звеня смехом и доносясь шутками. Нелли, Питер и Лаура придумывали что угодно, лишь бы отвлечься. Становились шайкой хулиганов, крали бутылки любимого вина Уильяма у него из кабинета, выслушивая его ворчания на следующий день. Бродили по балконам, кладовым и чёрным ходам имения, прячась от возмущённой Джулии, заставляющей всех троих лечь спать в третий час ночи. Когда Лаура оставалась с регентами, Питер и Нелли бродили по забытым уголкам, находя там картины и книги. Иногда — кормили на улицах кошек, завоёвывая доверие, затем брали на руки и несли к Лауре. Одна игривая рыжая кошка и вовсе прижилась, предпочтя свободе вкуснейшие объедки со стола.

Нелли и Дина прошли в коридор. Переговаривавшийся с Уильямом Роберт заметил их не сразу.

— Дина, какая встреча! — Он учтиво открыл дверь и пропустил девушек обратно во двор. Чуть позже наставник и две подопечные устроились на скамейке.

— Я пришла с одной очень странной просьбой, — замявшаяся целительница развернула один из свитков. — На уроках истории про Санджениса, сына Кадентии, и Рейвену, его жену, было сказано мало.

Роберт в задумчивости откинулся на спинку скамейки.

— Прочти, чем оканчивается абзац про его правление.

— Точно не установлено. По слухам и домыслам, то была продажа души Тёмному, — кивнула она. — Самая распространённая догадка — чтобы воскресить своих брата и сестру.

Роберт закивал.

— Но ещё летописи очень кратко упоминают о стихийных бедствиях на поздних порах его правления. А с чего ты вспомнила? — но, посмотрев ей в глаза, попал в цель: — Что-то дало о нём знать?

— Сон. Понимаю, как глупо это звучит, но послушайте! Я осознавала его и просто наблюдала за… Сандженисом и его женой! Вторая Королева Дали, вы диктовали, её звали Рейвена…

— Рейвена Веттель. Довольно загадочная фигура, — нахмурился Роберт. — Под стать супругу. После того, как супруг её сгинул, облачилась в чёрное платье вдовы и не снимала до самой смерти. Её прозвали Рейвеной Молящейся, Скорбящей Королевой. Послушай, Дина, — Роберт развернулся к ней с любопытством во взгляде. — Покажи нам. Всё, что приснилось.

Дина знала — просмотр займёт не один час, но не могла и подумать, что Нелли и Роберт очнутся уже в сумерках.

Бурная жизнь притихла, колёса экипажей стучали по брусчатке куда реже, сбавив скорость, голоса стали на тон ниже. В воздухе царила привычная для ранней осени золотистая прохлада. Если под палящим солнцем жизнь просачивается на улицу и искрит шумом, то с его уходом она возвращается на крыльцо дома и проскальзывает внутрь, едва уставший глава семьи приходит с работы.

Роберт шёл, забывшись, и Нелли направляла его прямиком к дому Дины. Он молчал, не пропуская ни малейшей детали, весь сон. И продолжал молчать даже под градом вопросов.

— Ты права, это не сон, — наконец изрёк он. — Зная об одном только Диаболисе с его речами, предположу — это сами Высшие.

— Может, это видение?

— Думаю, оно, — кивнул Роберт и с громким хрустом расправил затёкшие плечи. — Больше всего меня волнуют слова Тобиаса, что они нашли тело Кадентии. Понимаете?

Лицо Нелли вытянулось.

— До этого говорили, будто её тело пропало бесследно. — Ответные слова почти слетели с губ историка, но застыли в последнее мгновение. Однако Нелли уловила суть и без них: — Кто-то скрыл от нас это? Либо Тобиас ставил над трупом секретные опыты, а потом уничтожил тело?

— Тогда было бы глупо с его стороны выбалтывать это Рейвене, которую он видел впервые, — заметил Роберт. — Ни один потомок не превзошёл её в мощи — верно, что, раз её тело всё-таки нашли, опыты были тайными. Хотя… кто знает, почему Тобиас это озвучил? Быть может, сам Сандженис, или кто-то, кому это было невыгодно, переврал историю. Не могу поверить… Но всё сходится! Я бы понял, не давай Тобиас в дневнике наводки… — Нелли и Дина поняли: Роберт поневоле стал открывателем. Он был бледен и взбудоражен, русый волос лип ко лбу, а глаза бегали так, словно мысли стали видимы и дразнили его туманными очертаниями. — Помню, как читал его дневник… он писал о каких-то банках василисковой крови, будто кто-то их украл из его мастерской. То есть… было их, якобы, семь с половиной, а две внезапно пропали. Историки спорят, не принадлежала ли та кровь Сандженису, раз она василисковая. Ведь род только начал своё существование, других «василисков» не было. Кто-то говорил и за Кадентию. Кто-то вовсе вспоминал её мёртвых близнецов. Чего только я не слышал!

— Отдохни немного, — Нелли схватила дядю под руку и усадила на ближайшую скамейку. — Ничего, скоро Божественное Исцеление вернёт тебе приличный вид, и мы пойдём домой. — Она легонько поцеловала его в щёку.

— До свидания, — попрощалась Дина, скользнув в свой дом. — Спасибо, что выслушали! Если что, всегда зовите. Самой теперь интересно.

Нелли кивнула, но Роберт даже не заметил. Они брели в потёмках одни, преодолевая клумбы и кусты сквера, позолоченные светом фонарей. Он постепенно разложил по полочкам пришедшие на ум догадки. Затем, пообещав приняться за расследование уже завтра, отвлёкся. С каждой улицей, отдаляющейся от центра, тьма прочнее налегала на землю. Холмы освещали лишь газовые лампы на стенах саклей.

— Скоро Колд и Флейм станут кровниками, — ровным голосом сказала она.

Открыв скрипучую дверь своей сакли, Роберт хмыкнул.

— Им всем одинаково сложно. А защищать Лауру нет никакого смысла.

— Есть. Это отведёт подозрения, что Лаура разведчица. Завтра она сбежит, все подумают, что её побег — для меня большой удар. Разве нет?

— Пожалуй, — Роберт прошёл в дом, а вышел оттуда с котелком к ближайшему роднику. Из отверстия в каменной кладке выглядывала небольшая металлическая труба с неспешной водной струёй. Набрав воды, он вернулся к ожидающей его племяннице и зажёг камин. Успокаивающий отвар был самым желанным напитком для обоих.

Воцарилась тишина. Роберт счёл огонь очага достаточным, а Нелли не была против полумрака — лампу зажигать не стали. В этом мире без звёзд они не имели ничего, кроме друг друга — ничего столь же ценного. Ей не нужно было говорить, как она устала за день, а ему не нужно было слышать это, чтобы поддерживать объятиями и маленькими подарками в виде заказных статуэток из дерева или венков. Ночь дышала безветренным спокойствием, не нашлось бы травинки, что колыхалась. Оба думали о Лауре, понимая: возможно, сегодня они видели её в последний раз.

***

Лаура осталась в имении с Уильямом. Очередная из десятка стратегий готовилась к исполнения. Без риска для чьей-либо жизни, но оттого не менее ответственная.

Над Далью сгустилась темнота, в имении Металлик утих последний шорох. Именно тогда Лаура проскользнула в комнату Неретиды — после побега серокожую поселили едва ли не на чердаке. Было крайне опрометчиво располагать её на первом этаже и в первый раз, но Уильям пошёл на это ради плана: с верхних пленница бы не сбежала.

Лаура шла вверх, изредка ругаясь на скрипучие ступени. Она заучила ложь, что своровала ключи у храпящего на посту слуги, когда на деле получила их от самого Уильяма. Подойдя к заветной двери с пленницей, она осторожно всунула блестящий металлический предмет в скважину. Дверь распахнулась, открыв вид на Неретиду, сидящую в кровати напротив окна. Запылённая комната была пуста, печальна и залита синевой, как простыня — слезами пленницы. Прислушавшись, Лаура поняла, что Неретида обращается к Дайзеру — что скоро она будет с ним у Высших. Уже завтра.

— Кто здесь? — бесцветным голосом спросила она.

Лаура сделала над собой усилие, выдавив слёзы. Уильям говорил — чтобы сыграть жертву, нужно стать жертвой самим. Воспоминания о заговоре помогли ей преисполниться жалостью к себе и до боли правдоподобно исказить лицо.

— Я пришла к вам… одна. Ночью, пока никто не видит.

Неретида качнулась на месте.

— Знаешь, я ожидала тебя, — кивнула пленница, затем выпрямила скрещенные ноги и поманила Лауру пальцем. Но та не спешила.

— Я не забуду, что вы и остальные ракшасы испортили мне жизнь, — твёрдо начала Лаура. — Но… вы спасли меня от тех, кого я клялась защищать. Что мне теперь осталось? Куда податься? Я боюсь выходить на улицу. У меня нет жизни… никакой.

— А могла бы быть, — сухо ответила Неретида. — Пока ты жила тут, Лерна лелеяла мечту удочерить тебя. Сама мне рассказывала. Ракшасы не поверят тебе сразу, но если докажешь преданность — будут боготворить. Такой уж мы народ. Мы поверили Лерне и не пожалели ни на минуту. Что нам стоило отказаться от побеждённой? Но мы рядом и… верим ей. Я тоже.

— О вас говорят, что если вы полюбили, то верны до самой смерти, — Лаура робко подступила к кровати. Регенты много рассказывали ей о нравах ракшасов. Однако кто расскажет правдивее них самих?

— Не совсем, — горько усмехнулась Неретида. — Если только возлюбленный не испортит нам всю жизнь. Поверь, девочка, у нас всё-таки есть разум.

— Понимаю. — Она поникла. — Кто-то испортил вам жизнь? — Чувство такта заклокотало в груди слишком поздно. Но невозмутимый, чуть рассеянный вид Неретиды наскоро её успокоил.

— Сама виновата. Дура была.

Лаура не знала, что толкнуло её без колебаний подсесть рядом. Неретида не выказывала недоверия, страха или отторжения. Только сейчас Лаура осознала, как легко с ней было разговаривать. Они были в одинокой, тихой ночи, свет луны вкупе с отдалённым свечением фонарей подёрнул белёсым маревом их совершенно разные, но похожие в своей задумчивости лица.

— Порядочная у меня была семья, даже слишком… — вдруг начала Неретида. — Две старшие сестры вели себя сдержано… степенно, даже высокомерно. Родители и подавно. Забавно — все у нас были с тёмными волосами. А я одна — рыжая, будто подкидыш. Только на маму лицом похожа, и всё. Меня все болтушкой называли, особенно домашние. Сёстры говорили, что однажды я доиграюсь.

— Вы говорите о них в прошедшем времени…

— Потому что их давно нет. Родители погибли ещё при восстании. Сёстры уже позже, одна я осталась.

— Что случилось? — ласково спросила Лаура, не осознавая, как задание обращается в нечто непринуждённое. Сама Неретида помогла ей справиться. Эта сломанная, готовая к смерти женщина. Она равнодушно провела пальцем по деревянной спинке кровати. Измученное сердце устало откликаться на этот мир.

— Ничего… Был один воин-красавец, Дитрером звали. Женщины влюблялись одна за другой, и я тоже. В такого сложно было не влюбиться — сильный, мужественный. Я не просто влюбилась, я следила за ним. Мне было шестнадцать, я ничего не знала ни о жизни, ни о мужчинах. Я только хотела сбежать от родителей, которые мне всё запрещали, вот и всё. Представь! Шестнадцать! Сбежала ночью из дома, когда он со своими друзьями проходил мимо моего переулка… они шумели, громко хохотали. Мои родители никогда не пили хмельное, я едва знала, какое оно на вкус и что делает с рассудком. Они оберегали меня от всего дурного для того, чтобы той ночью я погрузилась в него с головой. Он был холост, но женщин менял, как рубахи. Я побежала к его дому, но показываться стеснялась. Друзья уже разошлись, а он в самую последнюю секунду меня заметил. Сразу заулыбался, подозвал к себе… добрый, веселый, сразу и красавицей назвал. Обрадовалась, дура, побежала. Позвал в дом, я и пошла, думала — помогу убраться, он ведь не женат… — Неретида осеклась. Лаура поникла во внимательном, чутком молчании. — Я ведь и не понимала до последнего, что он хочет! — неожиданно громко выкрикнула серокожая, будто вернулась в шестнадцатилетие и заново пережила страшнейшие мгновения своей жизни. — Так появилась моя Элла. Он был её отцом.

Лаура подалась назад, плавно растягивая затёкшую спину. Простыня охладела: пленница не лежала и почти не отдавала ей тепла.

— Элла рыжая, как и я. Только она воитель и пощады, в отличие от меня, не знает. Комиандр очень её любит, вся в своего папашу. Такая же бунтарка. — Неретида сжала губы в тонкую полоску. — Тяжело мне было с ней. И тогда, и сейчас. Когда я поняла, что беременна, родители выгнали меня из дома, как позор семьи. Я просила помощи у сестёр, те сторонились ещё больше. И замуж такую не возьмут, и работы для шестнадцатилетней нет. И… ребёнок. Был уже третий месяц, убивать отварами плод поздно. Оставалось рожать.

— А что… отец? — изумилась Лаура. — Вы не рассказали ему?

— Не только ему, а даже Комиандру — но в темницу одного из лучших воинов он бы не посадил. Слишком такие дороги. Только запретил ему пить и приказал выплачивать мне деньги на ребёнка. Так я накопила на дом у окраины. Я ничего не хотела от него принимать, но куда деваться? Все отвернулись, даже подруги. Эту историю знает всё ракшасово племя, все обсуждали, только помогать не спешили. Я стала позором и изгоем, а ему всё сошло с рук. Боялась, что умру где-нибудь на улице, и брала, что давали. Он умер через несколько лет после восстания. Говорят, дрался то ли с Аквеоном, то ли с Виттериумом — товарищей собой прикрыл. Вот так и думай о героях… сначала бесчестят девушек, а потом жертвуют собой. И всё равно остаются героями, потому что грехи у таких забываются. Ещё до его смерти пыталась найти работу. Не брали даже в пекарню. Прикрывались моим возрастом и неопытностью, а на самом деле просто не хотели брать позорницу. Когда он был жив и платил мне, я могла быть с Эллой. Но когда он умер… я не знаю, что было хуже — с ним живым или с ним мёртвым. Я решила работать на улице, а Эллу отдать в приют хотя бы на время. Я не могла содержать себя, не то, что её. Комиандр узнал об мне и назвал дурой. Он не хотел слушать о том, что мы вдвоём голодаем, что обе просим милостыню ради ужина. Что ты! Он назвал меня дурной матерью и взял Эллу себе. Да, она росла у него как приёмная дочь вместе с Тофрисом и Хостом. Я заклинала, что возьму её, как только найду работу и у меня будут деньги. Нет, нет, нет! Кто хочет слушать подобную мне? И он не хотел. Тогда он наговорил мне столько мерзостей, что я… да, я убедилась, что так Элле будет лучше. Ведь мне не оставалось ничего, кроме работы на улице. Пока Элла росла, он натравливал её против меня. Но знаешь, несмотря на её характер, сердце у неё всё же не сгнило. Или она просто помнит, как я пыталась заработать ей на еду. Иногда Элла даже защищала меня от его нападков. Не знаю, что теперь… Дай Господь ей силы.

Лаура похолодела, вспомнив битву в деревне — ловкую, быструю и беспощадную лучницу, убившую Михино. Элла не взяла от Неретиды ничего, кроме волос цвета огня. Потом ей вспомнился другой, упитанный ракшас — он не был воином. И звали его Тофрис, он защитил её от серых рук смерти, но, заметив кошачьи глаза, привёл к Лерне. Один образ наскоро сменялся другим, Лаура чувствовала головокружение. Мысль, что скоро она явится в эту деревню вновь, скоро вновь увидит Эллу, душила.

— А кто тогда Дайзер? — вдруг вспомнила она. Регенты часто упоминали это имя и при ней, и до неё.

Неретида развернулась к ней с искривлённым в болезненной гримасе лицом.

***

Хруст крупного песка под заплетающимися ногами. Горящая от боли голова и тяжёлые, как две стальные булавы, руки. Туманная картина в глазах, несмотря на обилие настенных факелов. Возмущённые крики женщин, они грозили ему не по-женски крепкими серыми кулаками, если он ещё раз вздумает с кем-то подраться.

А драться, чтобы отвечать обидчикам, Дайзер хотел с детства — мешали только робость и слабые мускулы. Мальчишки издевались в приюте, а он помогал им с науками в надежде подружиться. Но, как это часто бывает, они дружили с заучкой лишь когда в чём-то нуждались.

Дайзер слишком поздно понял, что прохожий — молодой ракшас, возмущённый криками и ругательствами начинающего пьяницы — которой сказал ему идти домой, не заслужил гнева.

Как и всякий пьяница, Дайзер упорно это отрицал. А потому и ответил несчастному синяком под глазом. Тот не преминул отомстить — так завязалась драка. Клоки выдранных волос, царапины на лице и ссадины на локтях, неприличные оскорбления. Затуманенный рассудок вкупе с обострёнными чувствами — такой тандем не знает пощады. Дайзер бил кулаком по носу щуплого, но разозлённого противника, пока не сломал его. На шум сбежались соседи из многочисленных домиков подземного города и стали их разнимать. Юнца тут же унесли, а Дайзера отругали, прогнав со двора. Совесть ещё не успела проснуться, освободиться от тумана хмельного, чтобы начать мучить. Пока он просто шёл. Шёл и горько усмехался.

Он шёл по стоптанной каменной лестнице и думал, как соскучился по солнечному свету. Когда-то у ракшасов была обыкновенная деревня с рекой, огородами и парками. Дайзер любил прогуливаться одному, а по пути помогать престарелым садовницам собирать яблоки и тутовник, получая за это часть собранного и ласковую похвалу. Теперь его, неудавшегося жениха, гонят отовсюду подальше. Сам Комиандр, слыша упрямый отказ становиться его правой рукой, оставил попытки вернуть его к обычной жизни.

Кое-как дойдя до крыльца своего крохотного дома, он рухнул на него и устремил взгляд в никуда. За пару недель дружбы с пойлом это стало привычкой.

Неритида любила готовить. После пятнадцати лет работы на улице она подружилась с кухаркой и освоила дело, ставшее любимым. Неретида оказалась изобретательна в рецептах; толкла ягоды и мешала с сахаром, добавляя повидло в изделия с причудливыми формами и узлами. Если престарелая хозяйка боялась что-то менять, Неритида делала это легко, играючи — и восхищала покупателей. Покупала книги, изучала растения, из которых трут приправы. Однажды неугасаемый интерес привёл её к Дайзеру…

Она поджидала его у крыльца, невысокая рыжая женщина с миндалевидными тёмными глазами, нежными округлостями серых щёк и прямым носом чуть длиннее нужного. Не успел он удивиться вниманию к его персоне, как Неритида осыпала его вопросами высоким, щебечущим голосом. Каковы свойства луговых трав, сколько держать настойки от головной боли и можно ли придать им сладкий фруктовый вкус. Едва он раскрыл рот для вопроса, как и от кого она узнала о нелюдимом исследователе, она залилась звонким смехом: он недооценивает свою славу. Тогда с неловким почёсыванием затылка Дайзер узнал помощницу пекаря у хлебной лавки. Неритида начинала с подмастерья, но стала заговаривать покупателей так, что продавала одну булку за другой. Поначалу она смущалась бывшего дела, оставившего несмываемый отпечаток. Но разве все в деревне могут знать, кем она работала полтора десятка лет? К лавке подходили дети, иногда обращались старики, а хозяйка уходила по делам и просила Неритиду постоять. А когда возвращалась, видела пустые полки и бросала на неё недоумённые взгляды. В ней было столько же огня и жизни, сколько в её рыжих волосах. Даже отдаваясь мужчинам, готовым забыть её лицо на следующее утро, она не утратила смешливости и простодушия. С удовольствием улыбалась старикам и детям, с лёгкостью шутила с молодыми девушками. Иногда дело оканчивалось тем, что хозяйка её останавливала.

Дайзер и сам ощутил тепло при разговоре, впервые не стремясь прервать его побыстрее. Он пригласил её в крохотный дом, заваленный книгами и пергаментом. Неритида вдохнула стойкий аромат трав и восхитилась. Одного вечера им хватило, чтобы порассуждать о травах и политических ходах Комиандра, выпечке и зельеварении, уборке в его доме и, конечно же, любви. Оба как нельзя дружно порочили это слово презрительными высказываниями и насмешками над глупыми молодыми людьми…

И ни один не понял, что в тот вечер между ними зародилась именно она.

Дайзеру потребовался месяц дружеских встреч у пекарни и три вечера в задумчивом одиночестве, чтобы осознать сладкое, как патока, тяготение. Но едва он решился проявить первые знаки неравнодушия, как получил жёсткий отказ. Помнил её мрачный взгляд и мотания головой, когда стоял на пороге пекарни с букетом и надеждой на взаимность.

— Хочешь жениться, найди невинную и расти вместе с ней детей. Тебя засмеют, меня и подавно.

В тот день Дайзер впервые узнал, кто она. Но боль была сильнее удивления или стыда. Неритида вышла из пекарни, облачившись в шерстяную шаль, словно в броню. Ветер хлестал всё яростнее и яростнее с каждым новым порывом, но холод вызывал отнюдь не он. Дайзер бежал следом.

— Если хочешь выбраться, мы выберемся. Тебе позволят замолить это, мы всё-таки не звери.

— Я перестала верить, — сухо отвечала Неритида и шла дальше по короткому переулку в свой одинокий дом. А Дайзер, поставив на кон собственное достоинство, продолжал идти за первым, кому он открыл душу. Тяготение преодолело стыд, гордость и даже грубость. Она отвергала его раз за разом, а он терпел, словно никогда не умел ссориться.

В тот день она захлопнула дверь прямо перед его носом — что, впрочем, только придало ему решимости. Нет, Дайзер не стал ломиться и нарушать её покой. Попросту собрал букет луговых цветов и вместе с тёплым обращением оставил у её порога. Неритида вышла, прочитала, но с укоризненным качанием головы положила букет обратно на ступени. Она всё время шептала «дурак». В голосе не таилось ни злобы, ни раздражения, напротив, — ласково, словно ребёнка… коим женщина тридцати семи лет может считать юношу двадцати двух.

Дайзер упорствовал. Каждое утро начиналось с порога, усыпанного цветами. Иной раз их заменяли деревянные фигурки животных, иногда он пытался писать стихи. День за днём, неделя за неделей — она не приняла ничего, забывала здороваться с ним при встрече.

Сыпавшиеся дождём отказы стачивали камень упорства. Однажды Дайзер написал последнее письмо с одинокой красной розой. Раньше он никогда не дарил их, и в последний день решился потратить на неё все имеющиеся деньги.

Раньше она встречала очередной букет укоризненным сжатием губ, а теперь сдавленно вдохнула и прижала письмо к сердцу.

«Если не хочешь получать письма от меня, оставь это тут, как и всегда. Я увижу и больше не буду беспокоить. Но всё-таки спасибо, что была мне самым близким другом. Спасибо за всё, да принесут Высшие тебе счастье».

Розу она подняла и нежно провела по её бархатным лепесткам. Дайзер выскользнул из-за угла, как окрылённый, и застыл прямо перед ней.

Неритида подняла глаза и в который раз шепнула ласковое «дурак»…

Прошло множество счастливый, трудных, весёлых, полных надежды дней. Он уговорил её раскаяться в молельне перед Высшими Силами. Она шла, робея, точно на эшафот, через пыльные дороги и палящее полуденное солнце, ощущая покалывания недобрых взглядов веснушчатой кожей. Многие, кто знал её, бросали вслед оскорбления, но Дайзер уверенно вёл её за руку и находил не менее оскорбительные ответы. Раз за разом. День за днём.

Их жизни схлестнулись воедино двумя тонкими ручейками, став широкой и бурной рекой. Они освоились в его небольшом доме и сделали огород, она стала навещать молельню чаще, где с каждым разом видела чуть больше снисхождения. Дайзер не скрывал намерений жениться и завести детей.

Слухи о юном исследователе и его порочной невесте дошли до Комиандра. Только тогда Неритида поняла, чем ей грозит эта свадьба… но Дайзер жил детской уверенностью в лучшее.

Верил, даже когда Комиандр отговаривал его от брака.

Верил, даже когда Комиандр неожиданно подобрел к одарённой актёрским талантом Неритиде и сказал, что за помощь в задании он щедро её вознаградит.

… даже когда вместе они отправились на роковое задание в Даль, и Дайзер увидел её в последний раз.

***

Дверь распахнулась крайне неожиданно даже для Лауры, заучившей стратегию наизусть. Скрип половицы, дверных петель и искажённого возмущением голоса застали её врасплох. Посланный Уильямом слуга ворвался в покои с шипением сквозь сжатые зубы и указал на Лауру.

— Ты! — Лаура обмерла. Он шёл к ней — сначала медленно, а когда увидел торчащий из кармана плаща ключ — подскочил и остервенело вырвал его. — Ключ… а я думал, кто его украл… Лаура Флейм! Предатель! — из проёма выбежало ещё двое слуг, в мгновение ока схватившие её под руки. Пока «пойманная» вырывалась и кричала, они ранили ей пальцы. Всё, как наказал Уильям для пущей правдоподобности.

Неритида застыла в немом ужасе. Только сейчас она осознала, как близко подошла к цели. Хотела встать, закричать что-то в защиту девушки, сумевшей её простить и выслушать — девочке, к которой она успела привязаться. Но любую попытку встретил бы провал.

Процессия пронеслась шумным вихрем и исчезла безвозвратно. С оглушительным хлопком закрылась деревянная дверь, с пронзительным щелчком повернулся в скважине ключ, отгородивший пленницу от людей. Что-то подтолкнуло Неритиду встать и подслушать. Всё, что она услышала, были жестокие шлепки и тихие стоны Лауры.

Неритиду звали актрисой, но сама она едва ли отличала стоящую игру от недостойной. Игра слуг и Лауры была ненамного выше средней.

Преодолев скрипучие ступени и короткий слабо освещённый коридор, процессия стала дружелюбной кучей людей. Слуги улыбнулись ей, она улыбнулась слугам, и вместе они направились прямиком к Уильяму. Который не позволял себе спать уже несколько суток подряд. Эта ночь переживалась с трудом, но именно она требовала предельного напряжения сил.

Радостное лицо Лауры светилось ярче масляной лампы, будучи достойным вознаграждением за труды регента. Потирая ноющие виски, Уильям улыбнулся сам. Она почти подскочила к стулу на изящных лакированных ножках, рухнула на его мягкое, обитое зелёным бархатом сидение и сделала глубокий вдох.

— Да? — без лишних вступлений, вместив чувства в одно слово, спросил он.

— Да. Вы были правы, она очень доверчива. Я почти не старалась.

Он задумчиво посмотрел в окно, внимательно и пристально, будто разглядел исчезнувшие звёзды. Ночь — пора умиротворения и раскрытых тайн; синий цвет принимается за цвет мудрости и истины.

… быть может, поэтому Господь окрасил ночь в его оттенки.

— И всё-таки… несчастная она женщина, — наконец изрёк Уильям, позволив себе забыть о том, кем является и как жестока порой его работа. — Мы с Сефаром вытащили из неё все воспоминания. И поняли, как их мало. Комиандр сильно рискнул. Ты поняла, зачем мы её выпустили?

— Отчасти...

— У неё должны были отложиться те же воспоминания, что и у тебя. Возможно, следя за тобой, она увидела даже больше и сможет поддержать тебя перед Комиандром.

— Но никто не ждал, что она спасёт меня. И у меня появятся причины довериться ей, думать, что найду защиту у неё и у всего серокожего племени. Так?

— Именно. Где-то в самых смелых мечтаниях я хотел подобного. А теперь, — развернулся регент к слугам, — принесите сюда дневник из её комнаты. — Слуга покинул кабинет, вернувшись стопкой пергамента. — Ты точно записывала всё?

— Всё, что помнила.

— Хорошо. Сейчас попроси принести успокаивающий отвар.

— Думаете, поможет? — с горькой усмешкой спросила Лаура, встав и потянувшись.

— Он помогает даже мне. Иногда. Завтра придёшь с утра, закрепим твои воспоминания.

— Роберт говорил, у меня может разболеться голова…

— Ты переживала и худшее. Зато так Комиандр не сможет взять из твоих мыслей воспоминания. Мы проверяли. Ментальные маги изобрели это заклинание совсем недавно. Настоящее открытие, самое время его применить. — Уильям встал следом за ней и вышел из-за стола. Пока Лаура вытягивала руки вверх, её длинное угловатое тело наполнялось сладкой, щекочащей болью. Она в блаженстве закрыла глаза… и очень испугалась, когда его широкая ладонь легла ей на плечо. Два голубых глаза, фонарями светившиеся в полумраке кабинета, выдавали тревогу.

— Представь, сколько разведчиков мы посылали до тебя.

— И… все они мертвы?

Уильям улыбнулся.

— Ты слишком плохого мнения обо мне. Большинство из них мы успевали вытащить до разоблачения. В битвах разыгрывали сцену ранения и тащили к себе. Но ты… Ты дорога Лерне, а иногда эта старуха может быть доверчива. Это не Комиандр. При правильном подходе она расскажет. Я рассчитываю на тебя. Даже если кто-то тебя до сих пор ненавидит — и они рассчитывают, но просто не знают.

— Спасибо, — дрогнувшим голосом ответила она. — Позвольте… я пойду.

— Спокойной ночи.

Лаура выскользнула из кабинета и уже в коридоре встретила слуг, несущих ей отвар. В глазах каждого она читала боль и бесконечное сожаление. У Роберта и Нелли, Питера и Уильяма. Злило ли это её? Возвращаясь в одинокую тёмную комнату, глядя в окно глазами, полными слёз, она отвечала самой себе: безмерно.

Однако что, как ни лютая злость, поможет ей выжить среди ракшасов?