«Жизнь — хороший учитель, и порой даже… чересур. Некоторые неприятности помогли мне обрести смирение. Я стал ценить людей и их отношение к себе, думать наперёд и быть осторожным», — сказал однажды Руэлло Миллит, и, вспомнив это, Лио понял, почему он считается одним из самых щедрых хозяев среди всей аристократии.

От родителей он знал, что их прошлых господ убил Василиск. Полгода их семья перебиралась с места на место, ели чёрствый хлеб, овсянку на воде, а рыба вроде солёной трески принималась за роскошь. Через пару лет Высшие ниспослали господина Миллита, человека обаятельного и, казалось, начисто лишённого какого-либо высокомерия. Он устроил двух сотен людей, голодавших после восстания. Руэлло вёл знакомства с творческими людьми и умел разглядеть талант за угрюмостью и лохмотьями, скупал картины и развешивал в особняке. Однако главной его страстью были вороные кони. Иссиня-чёрные, грациозные и норовистые. Мальчик, пастушок лет одиннадцати, этого не знал. Поэтому, когда топот смоляных копыт отбивал чёткий ритм возле деревца, не выпрямился, не склонился почтенно, как учили родители. Устроившись в тени с сумкой, он вытащил книгу и пару листков и изредка поглядывал на овец.

Руэлло Миллит часто видел управляющих, но редко — их сыновей, которые или работали на ферме, или учились в школе. Сбавив ходу, он подъехал к дереву, наблюдая за картиной столь же нелепой, сколь и умилительной: пастушок пытался нащупать под собой ровное место, проводя ладонями по земле. Руэлло быстро догадался, для чего: судя по вынутым из сумки перу и баночке чернил, мальчик собрался делать записи.

— Аккуратно ли выйдет? — вырвалось у Руэлло само собой. — Вот-вот чернильница опрокинется.

— У меня всё под надзором. Пока пасутся овцы, есть время.

Руэлло не смог не усмехнуться.

— Ты кем будешь?

Тот мельком взглянул на гостя из-под широкополой соломенной шляпы и улыбнулся:

— Бесёнок Нетт. Когда вырасту, стану взрослым бесом. Все так говорят, даже мама.

— Вот как! И нравится тебе зваться бесом?

— Мне-то? Ха-ха, — смешок прозвучал злодейски, и Руэлло уверился, что это милое дитя мило только с виду. — Я всем бесам бес буду.

— Что ж, поверю на слово. А книга чья?

— Папа привёз с центра, из библиотеки. Говорит, когда обратно поедет, книги ему сдать… а едет он завтра, вот я и записываю. Мама сказала сделать так, если понравилось. Себе бы купил, но папа в центр меня никак не отвезёт. Не до того ему. Знаете, дяденька, в одном стихотворении так про небо красиво написано! Я, когда сам на него смотрю, мне… так же хочется писать. Так красиво, чтобы дух захватывало! — Голос пастушка оживился. А сам — красивый, с ехидными голубыми глазами, ноги и руки — тростинки, под соломенной шляпой — соломенные волосы. Разговор затянулся, и Руэлло подумал, что неплохо бы слезть с коня.

— А сам что пишешь? Покажи.

Мальчик поморщился, затем робко достал из сумки некоторые листки и вручил. Стихотворение про зимнюю ночь, про синее полотно (немного клише), серебристый ветер (отчаянные попытки выдумать красивые метафоры), про спящую природу…

— Рифмовать глаголы не положено. Скупо выходит и очень уж простенько.

— Знаю, дяденька, всё я знаю, — быстро отмахнулся он, кривя губы, — но в одном стихотворении я видел глаголы. Ага-ага, знаю: раз в книжке написано, значит, истина. Это ведь книжки, — бурчал мальчик, угрюмо поглядывая на владельца имения и их фермы, которого до сих пор не признал.

— Эх, дурачок…

— Не дурачок! — он взметнул маленький кулак. — Легко ребёнка дурачком обозвать, а сами-то все вокруг очень умные! А на себя посмотреть, так никогда. Папа говорит, такие люди зовутся ханжами. Все вы ханжи высокомерные!

— Ты переходишь границы дозволенного, — сказал Руэлло.

Мальчик отвёл глаза — явно нехотя, лишь потому, что родители учили его разговаривать со старшими вежливо.

— Но тогда скажите, — потребовал он, всё ещё не подымая глаз, — почему книгам все верят, чтобы бы там ни написали, даже если это чушь? Бывает, чушь просто немыслимая, аж плеваться хочется! Что только сделали люди, чтобы их слова оказались в книгах?

Вопросы показались до того замысловатыми для пастушка, которому на вид дашь не больше одиннадцати, что Руэлло пришлось умерить гнев.

— Не принижай произведение только оттого, что не понял его. С возрастом найдёшь то, что не нашёл сейчас. Время отсеивает ненужные слова, а остаются лишь отборные, самые мудрые, поэтому им привыкли верить. Нужно время, чтобы научиться делать то, что запрещено или не принято. Это возможно. Смелость — хорошо, но сначала приобрети умения. Изучай основы, набирайся опыта. У тебя полно времени, ты ещё двести раз докажешь людям правоту, но пока… подбирай рифмы с существительными.

— Ну… ну ладно. Тогда я обещаю, что вырасту и сделаю всё наоборот! Как другие не привыкли! Я люблю делать всё наоборот.

Руэлло рассмеялся. Мальчик подскочил, схватившись тонкими пальцами за его рубашку.

— У меня старший брат сочиняет сказки, и всем это страх как нравится. Кроме меня. Мне будет стыдно, если мне что-то у него понравится. Мама его хвалит, даже папа, даже, вон, учительницы в школе зовут его умницей. А мама мне как-то на ухо шепнула, чтобы Ритиан не слышал, что стихи сложнее, чем проза… и я, может, даже больше тружусь.

Руэлло кивнул и опешил: нестриженые ноготки впились в кожу.

— У меня может получиться? Ответьте мне точно! Да или нет! Или… Или не отпущу вас! Пока не скажете. Укушу, как змея! Ш-ш-ш-ш! Вот так!

— Надрать бы тебе уши, но уж очень ты смешной.

— Ничего смешного! — прозвенел бесёнок Нетт. — Я должен, должен научиться! Мне все говорят, даже папа, бросать и заняться делом. Но не хочу я, для меня это — дело. Вы мне поможете, господин? Вы мне поможете, — произнёс он уже утвердительно.

Юный Лионетт Десенкаре продолжал беззастенчиво висеть на своём господине. Любой на месте Руэлло взял бы нахала за шкирку и швырнул к родителям, заставив бить розгой. Но Руэлло взглянул ему в глаза и увидел отчаянье.

И почему господин всё ещё терпит вольности от подчинённых?

Наверное, потому что несколько лет назад умерла его единственная дочь. Чудо, что при всех увлечениях, что у него были, он не обзавёлся внебрачным ребёнком, а если и обзавёлся, никто об этом не знал. Руэлло алкал сыновей — и, глядя на проказника, больно умного для своих одиннадцати, завидовал собственным работникам. У них-то, наверное, целый выводок.

А потом…

— Господин! Ах, господин! — восклицала управляющая, прехорошенькая светловолосая дама с тугим узлом на затылке. И как только он не понял, что Лионетт её сын? — Этот прохвост и до вас добрался! И не узнал! Простите за него. Моя вина!

В недурно обставленном доме управляющих тотчас объявили чаепитие. Тикали настенные часы, беспокойная мать сновала из одного конца дома в другой, изредка бросая на сына полные холодной ярости взгляды. Служанки затанцевали вокруг стола с глухим скрежетом фарфора, а Лио танцевал вокруг Руэлло, бледный от обрушившегося на него понимания, что получит взбучку сначала от хозяина, затем от мамы. Но время шло, а Руэлло не спешил доносить на поведение сына.

— Странно, что мы с ними не виделись раньше… Хотя, нет, вашего старшего я помню.

Лио встал, как вкопанный. Через минуту со второго этажа, одетый в безупречно чистую выглаженную одежду, спустится старший брат, поклонится хозяину, заведёт вежливую беседу, а потом… покажет ему сказки. Уж его-то Руэлло непременно похвалит — не из-за сказок, а потому что бывают люди, которые удались всем: и умом, и характером, их превозносят сверстники и любят взрослые. Они отлично учатся, любую работу выполняют безупречно и как будто бы не прилагая усилий. Они обаятельны, умеют держать лицо, сгладить ссору, но и постоять за себя при случае. У таких, кажется, нет недостатков, как ни приглядывайся. Таков Ритиан и был — лучший.

Но Руэлло и тут дал поправки. Внимательно выслушав его, Ритиан спросил:

— Скажите, господин, у меня есть способности или вы успокаиваете меня из добродушия?

Мать обернулась и цыкнула от возмущения. Уж очень мальчики росли пытливыми, а что ещё хуже — прямолинейными.

— Ох, — отмахнулась она, — этим бы школу окончить и делом, наконец, заняться. Я тоже в молодости мечтала, мечтала, стихи сама писала, а потом… выросла. Они тоже — побалуются и забудут.

— Талант равнодушен к происхождению, — улыбнулся Руэлло. — Дайте им шанс.

Лио, провожая Руэлло, вдруг бросился к нему и обнял.

Отец встал, как вкопанный, мать негромко воскликнула «Лионетт!», но Руэлло, подняв глаза, улыбнулся.

И обнял мальчика в ответ.

— И ты иди сюда, — позвал он Ритиана.

Тот обнял робко, не позволяя себе излишеств, и первым отнял руки, будто боясь задержаться на секунду дольше. Аккуратно оттащив брата, Ритиан, не скрывая счастья, заговорил:

— Мы очень признательны, господин Миллит, и очень рады близкому знакомству.

Лио вырвался из хватки брата и снова упал Руэлло в объятья.

Кружки, салоны, лекции в Академии, медленные от волнения шаги на середину небольшой сцены и смятый листок в руках. Даже мяли они его одинаково.

«Посыл — он как снедь на столе. Пусть каждый сам выберет блюдо. Будешь назойливо класть в рот — выплюнут». «А вы свой посыл разве в рот нам сейчас не заталкиваете?» — едко поинтересовался Лио. «Клянусь, это было последним, что я заталкивал в вас насильно».

Приёмы, знакомства, роскошь, изысканные вина, пиетет, одежда на заказ, бархат, шёлк.

Руководитель журнала «Заря» был сухопарым высоким человеком с прилизанными рыжими волосами и испещрёнными морщинами лицом. Так едко впившийся в память зелёный сюртук с расшитыми золотыми нитями воротником, очки в тончайшей металлической оправе, тонкие, как иголка, губы.

Лио помнил… но отдал бы всё, чтобы забыть.

Он вспомнил о знакомстве с Руэлло, их с Ритианом пути, держа в руках найденное кольцо. Магия в нём — отнюдь не магия памяти. Оно хранило звуки, голоса, реплики, но никак не воспоминания целиком.

Может, потому что человек, у которого ясновидящий обнаружил кольцо — один из мелких работников того злосчастного журнала?

По закону ему полагался немалый штраф, за своевременной выплатой обещала следить полиция.

Лио поднял глаза на серое небо. Едва они добыли кольцо, как Ритиан сообщил, что они с Пэннетом идут на прогулку. Лио не стал спрашивать, не надоело ли им второй день подряд бесцельно рассекать улочки. Впрочем, они хорошо ладили. Что-то неуловимое роднило их — вышколенность, изящество манер, холодная вежливость и учтивая, льстящая любому готовность слушать. Его самого отвлёк ясновидец Ральт Вион, узнав в одетом с иголочки молодом человеке поэта, выступление которого однажды видел. Лионетт подспудно ждал дня, когда кто-нибудь скажет, что прочёл его стихи в журнале, и теперь знает его имя, запомнит, обронит — есть поэт… Собеседник он оказался приятный, пусть и усталый. Не телом — душой, но, говорят, все ясновидящие такие. Вместе они шли к центральному перекрёстку, в следственную канцелярию.

— Это большое великодушие, прогуливаться вот так, с незнакомым, — тихо говорил Ральт.

— Что-что? Великодушие?

— Разве вы не знаменит?

— Знаменит?.. Пока, наверное, нет. Да и что с того, если б был? Что вы вообще имеете в виду под вашими «великодушие», «знаменит»? Думаете, я ставлю себя выше?

Ральт промолчал.

— Нет-нет, господин, вы уж ответьте! Я на дух не переношу недомолвки.

Тот запустил пятерню себе в каштановую копну волос и почесал затылок.

— Оттого я и сказал про ваше великодушие, что вы не возноситесь.

— Ой, ой! — отмахнулся Лионетт. — Возносимся! Сейчас бы только возноситься! Видели бы вы, где иногда приходилось ночевать! И какой хлеб грызть. Ели чёрствый, смачивали и подогревали на огне. Золото с собой, всё можно купить, но продавать — никто ничего не продавал. Голодали. Несильно, конечно, но… знаете, у меня принцип: я не дам себе сломаться. И своим стихам не дам. Люди без меня знают, как тяжело, а я приду и дам смех. Пусть не знают, чем я вдохновлялся, пусть не задумываются, какая цена уплачена. Гордиться страданиями — чушь.

— Пусть. Смеха нет, а люди устали. Все хотят забыть и повеселиться. Интересно было бы послушать это из первых рук.

Лионетт задумчиво склонил голову. Взгляд метался туда-сюда, а на губах медленно расцветала улыбка — хитрая, почти зловещая. Ральт недоумённо заморгал. Лио засмеялся. Не издевательски — он, казалось, веселился собственным мыслям. Совсем не зря ему вспомнился злосчастный журнал «Заря».

— Пожалуйста, оставьте мне ваш адрес. Я буду помнить вас и вашу помощь, а приглашение обещаю выслать вам лично. Своей просьбой вы натолкнули меня на одну безумную мысль!

— Надеюсь, господин Десенкаре, всё в пределах вашей безопасности.

Лио не ответил, и это настораживало. Ральту не требовалось знать его близко, чтобы хорошо запомнить. Он впечатывался в память сам: въедливый, рассудительный, пылкий. Ответит, когда предпочтительнее смолчать, оставит за собой последнее слово, даже если собеседник не спорил.

— Высшие! Её Высочество Посудина несётся прямо к нам!

Корнелия со всех ног бежала к ним в платье, не созданном для бега, с вплетёнными в волосы цветами и лицом бестии.

— Ральт Вион? Это вы? Я подняла всех, чтобы вас найти! Главу канцелярии, рабочих, — говорила она гневно, хоть и знала, что злиться нужно разве что на обстоятельства. — Господин Вион, пропала моя подруга. На счету каждая секунда.

***

— Это ненастоящее ожерелье, — раздалось недовольное и подозрительное.

Чарли умышленно отложил оное в сторону. Не оставил на виду, избегая нарочитости, но в прозрачную пластиковую коробочку на стекло стола-витрины, чтобы не осталось незамеченным.

Разумеется, не осталось.

Он втайне рассчитывал на встречу, в то же время осознавая глупость своих надежд. Догадывался только, что подкравшихся гостей отвело исчезновение связи между предметами. Ожерелье словно бы «стухло», а следом и диадема, когда весь день оба предмета, по его догадкам, жглись подобно раскалённой стали. Чарли порой думал о подмене, впрочем, кто бы мог её устроить? Если не тот «иномирянин»… Определённо, самый подозрительный человек, что видел Чарли за три с лишним десятка лет своей жизни. Подозрителен не из-за напускной таинственности и знаний об ожерелье, а потому, что Чарли не мог прочесть его. Его мыслей, его сути, характера, намерений. Тот был много сильнее и могущественнее. Именно под его влиянием поиски ожерелья сорвались, заставив обе стороны разминуться.

Гости-иномиряне не потеряли следа Чарли и дошли до самого магазина, где он потратил десять минут на рассыпание освещённых молитвами порошков и чтение нужных заговоров… Впрочем, подождать всё же пришлось. Даже с учётом проделанных операций. Чарли долго думал, прежде чем порылся в кладовке магазина — ведь он остался здесь неслучайно, так? — и достал священный пепел. Думал о кулоне Каролины, думал о последствиях плана… пока не вспомнил слова супруги, что возвращаешься ты ровно в то место, откуда уходил. Вплоть до положения ступней.

Джозеф знал это ничуть не хуже.

Когда раздался перезвон колокольчиков у двери, Чарли уже сидел в излюбленном кресле, стащив с полки «ведическая литература» книгу, которую купил в последней поездке в Индию. Назвать освещение двух жёлтых абажуров пригодным для чтения можно было с натяжкой, поэтому Чарли зажёг изогнутую буквой «S» настольную лампу. В конце концов, затея очень глупая. Однако…

— Он пытается надурить нас, — обратился к соратникам их командир с треугольным лицом. Да, он разгадал уловку. Забавляло, что ничего не требовалось объяснять: они ловили мысли, вдыхали с кислородом.

— Прошу простить, но я не имею желанной вами вещи, — Чарли не собирался обращаться к ним, как к покупателям.

— Мы знать.

— Так… зачем вы здесь?

И был у них ответ, и не был. Ожерелье перед ними — копия сапфирового, но жжения нет. А сидящий за столом с книгой человек слишком много знает и поэтому… представляет опасность? Какие у них намерения относительно него?

Пока они выжидали. Не зная, будет ли разумно схватить копию и возвращаться, будут ли иметь смысл их мучения в чужом мире, если они сложат руки? Не будь они противниками, их можно было бы пожалеть.

Чарли кожей ощущал звенящее в воздухе напряжение. Думая, что взял ситуацию под свой контроль, он ждал. И чем дольше стояли перед ним ракшасы, тем хрупче была уверенность.

Наконец он нащупал в кармане телефон, затем осторожно набрал нужный номер.

— Джозеф?..

Крик.

Цеммен пройдя вдоль столов-витрин, крикнул им что-то на своём языке, он замер.

Снова крик — на этот раз обращались к Чарли. Один из гостей так треснул по столу, что от неожиданности рука дрогнула, дав телефону выскользнуть и стукнуться об пол. Где-то у паркета раздавался встревоженный голос сержанта Колда. До его дома не слишком близко, но и не слишком далеко, но у него есть машина. А ещё есть вечерние пробки. Так или иначе, рассчитывать Чарли привык только на себя.

— А можно на моём языке? — мягко поинтересовался он.

— Да, — смутно уловив смысл, ответил Цеммен. — У вас ожерелье.

— Ожерелье, — повторил он, будто говорил с ребёнком.

Он хотел потянуть время. Предупреждения Джозефа подготовили его, но оружие под рукой — разве что заранее взятый складной нож да какие-нибудь острые предметы-сувениры из магазина, жезлы, мелкие металлические изделия. Для самообороны хороша и шариковая ручка. Но это, разумеется, на крайний случай…

Чарли не видел драки. Не видел и увечий, который мог бы получить. Лишь третью сторону противостояния — она и возьмёт на себя удар.

Джозеф.

— Здравствуйте! — послышался робкий женский голосок, и Чарли разомлел от облегчения. — Очередь?

— О! Нет, они выбирают, — любезно ответил он под угрюмые взгляды ракшасов. Верно, они не имели право действовать при посторонних: слишком боялись лишнего внимания.

Миниатюрная покупательница на высоких каблучках прошествовала к витрине и подняла глаза к книжным полкам. Чарли мгновенно оказался рядом, перечисляя все разделы литературы, а когда увидел скучающее лицо, подошёл к витрине с ритуальными украшениями. Покупательница оживилась, но Чарли волновал не её выбор (как и то, свершился ли он вообще), а время, которое она пробудет здесь. К сожалению, думала она недолго — указала пальцем на браслет с «тигровым глазом». Стоя у кассы, Чарли старательно делал вид, будто не может найти сдачи. Как вдруг услышал, что можно оплатить и по карточке.

Проигрыш. Женщина покинула магазин с обновкой, оставив продавца наедине с тремя одушевленными проблемами.

Чарли всегда считал гибкость краеугольным камнем спокойной жизни. А значит, чем лучше их удастся заболтать, тем удачнее будет исход.

— Предполагаю, ваша драгоценность жглась не меньше, чем моя, — начал он, и, видя непонимающий взгляд Цеммена, повторил: — Жглось. Горячо. Много дней. Это и была магия?

— Д-да, — неуверенно кивнул Цеммен, по-прежнему хмурый. Язык, стоило отдать им честь, они успели выучить хорошо, но недостаточно. — Почему сейчас — нет?

Чарли изобразил задумчивость. Чем дольше он будет с озадаченным видом смотреть в одну точку, тем лучше. Секунда. Вторая. Пусть думают, будто он рассуждает, будто он растерян, главное — настроить разговор на мирный лад.

А дальше всё свершится само.

— Самому было бы любопытно узнать. — Он поднялся с кресла и прошёл к коробке с ожерельем. Сапфиры плавно стекли с его ладоней, повиснув в миллиметре над собственным отражением в стекле. — Быть может, стоит проверить на предмет магической силы. На предмет его подлинности. Но… не горит. Увы. — Он мельком взглянул на часы, с тоской понимая — то, что кажется ему вечностью, на деле — пятнадцать минут. Оставалось говорить. И делиться одной только правдой, ведь лжи в запасе не было, да и толку от неё? Заподозри гости неладное, худшие опасения Джозефа сбудутся. Впрочем, излишняя покладистость настораживает не меньше. Чарли спросил: — Чем вам интересно это ожерелье?

Казалось, плотину должно было прорвать. Ракшасы могли бы броситься на него без объяснений, утыкав ножами и выхватив вещицу из рук. Полезную или бесполезную — другой вопрос. Они догадались о мистической подмене и полной утрате нужных свойств, и могли как отступить, так и взять вещь любой ценой.

— Нет, — произнёс Цеммен.

Чарли отрицательно качнул головой — едва заметно, скорее для себя, нежели для них. Цеммен прокричал что-то своим и указал на дверь. Видно, велел уходить, и как можно быстрее.

Только он всё ещё знал слишком много. И всё ещё представлял опасность.

Чарли смотрел им вслед, думая, что хуже: задержать их с риском навлечь на себя беду или дать уйти. Глупо надеяться, что неурядица с ожерельем вернёт их обратно в мир, откуда они явились.

Чарли медленно опустился в кресло. Лиловый закат полоснул по его лбу через стёкла витрин. Тонкая малиновая книжка по ведической литературе оказалась под пальцами, затем распахнулась. Он опустил глаза в строки, изредка поглядывая на достопочтенных гостей. Трое людей, чьи силуэты оказались против свечения заката, встали прямо у порога, косясь то на Чарли, то друг на друга.

Итак, с момента звонка прошло без малого полчаса.

Он нагнулся к полу, вспомнив о трубке, и набрал заново.

— Прости, что не ответил, — шепнул он, глядя, как последний ракшас выходит из двери, и добавил: — сержант Джозеф Колд.

Гости не должны отходить. Ни шагу из магазина, иначе улизнут от бравого полицейского.

Последний из ракшасов задержал на скромном продавце настороженный взгляд, затем жестом подозвал остальных.

Известно ли им было его имя? Чарли думалось, это сыграет роль.

— Знаю, но было слегка не до ответа, — говорил он, с горькой улыбкой выслушивая ругательства. — Нет, ничего смертельного. Я думал о рубине Каролины, но понял, что не хочу им рисковать: по сути, это единственная вещь, которая перемещает вас всех. Что будет, если кулон повредится? Каролина говорила как-то, царапины дают сбой. Представить страшно, что будет, если кулон попадёт в ненужные руки.

— Чёрт подери, я бросил собственную дочь на пороге дома. Она прибыла с Дали только что, — послышалось из трубки бурчание Джозефа. — Думал, тебя убивают. Я в двадцати метрах. Это они? Они зашли?

— Да, — только и успел ответить Чарли до того, как один из ракшасов набросился на шкатулку, а два других окружили его.

Палец по инерции нажал на отключение вызова. Чарли расплылся в улыбке и, пока ему не загородили дорогу, встал с кресла.

— Кто ты?

— Ясновидящий.

— Кто ты? — его ответ их явно не удовлетворил.

— Вам нужно ожерелье? — горячий комок страха в груди охлаждала уверенность, что сапфиры в их руках не будут опасны. Обыкновенные, пусть и драгоценные, камни без магических свойств. Уже без малого час, как ожерелье внезапно и без всякой причины остыло. Словно подменили… но как произошла подмена? Почему никто ничего не понял? Мысли возвращались к пресловутому иномирянину. А раз Чарли не мог его прочесть, раз даже Каролина говорила о нём с трепетом и опаской… всё сходилось.

Не успел Чарли ответить, как в магазине появилась пятая фигура.

— Так! — прогремело до боли знакомое, звучное и жёсткое.

— Джозеф Колд, — прошептал один из ракшасов, узнав главные приметы: белые волосы и тёмные брови.

Сержант быстро вскинул пистолет, направляя дуло Цеммену в лоб, и стал объяснять:

— Это что-то вроде стрелы. Один заряд в голову, и вы трупы. Только стрел много, а стреляю мгновенно и сразу несколькими. — Джозеф нашёл верный способ проверить, ракшасы ли это: заговорил на родном языке. И его, разумеется, поняли. Осторожный Цеммен медленно повернулся к остальным и кивнул. — Умницы. А теперь говорите, что здесь забыли.

— Уже ничего.

— Удивительно, — протянул Джозеф.

Аэлос решил воспользоваться тем, что оказался у Джозефа за спиной. Резко сорвавшись с места, он поднял нож.

Раздался выстрел. Ракшас взвыл и упал на колени.

— Подстрелил, — сказал Джозеф. Ранение пришлось на правый бок. — Они нужны живые. А остальным, — и снова вскинул пистолет, — просьба не пытаться это повторить.

Цеммен вдруг сделал странное действие: скинул рюкзак, передав его третьему, Келю, а сам подскочил к раненому. Джозеф преградил путь.

— Посмотри на его рану. Угадай, что произойдёт с твоей головой.

— Кель!

Кель заломил Чарли руки и поднёс к его горлу вытащенный из рюкзака нож.

— Отдайте нам раненого, или он умрёт.

Джозеф отплатил той же монетой:

— Отпустите его, и я, может быть, не убью сейчас второго.

Противостояние зашло в тупик. Кель, коренастый ракшас с тёмной копной, уже был готов согласиться, не перебей его звонкий возглас за стеклом.

— Ищете ожерелье?

И Джозеф, и Чарли, и ракшасы одновременно уставились на появившуюся в дверях фигуру.

— То, что у вас — фальшивка. — А в вытянутой руке Мии Арфиалис, маня, покачивалось настоящее.

Лиловое свечение заката утихало, уступая место сумеркам. По юному лицу скользнул последний всполох.

Чарли наконец осознал, кого видел в роли третьей стороны.

***

Линетта встала перед закрывшейся дверью, бормоча извинения.

— Не знаю, как обстоит дело, — Роберт обошёл всех и подобрался к невесте, — но это, в конце концов, полицейский. Я могу оправдать это только какой-то серьёзной опасностью.

— Пойдёмте обратно… на кухню, — сказала Мия упавшим голосом и двинулась первая.

Линетта продолжила хлопотать на кухне.

— Джозеф пытается понежнее, но не даёт будто бы себе, не даёт, — говорила она.

Роберт усмехнулся:

— Этот доблестный страж то ли слишком доблестный, то ли слишком страж. Трудно быть спокойным, когда в любой момент могут сорвать с места ради спасения жизни.

— Именно ради спасения… — проронила Линетта, а потом подняла на Роберта округлившиеся глаза. — О Боже. Чарли! Точно, он мне говорил… я…

— Мам, — обратилась к ней Джессамина, — что случилось?

— Ожерелье! Сапфировая реликвия самой Кадентии. Джозеф рассказывал — жжётся так, что Чарли покой с ним потерял. Наверное, отголосок магии. А Каролина всё не верит. Вот и обратился он к Джозефу за помощью…

— За какой помощью? — спросил Роберт. — И причём тут наша реликвия?

— Ракшасы и сюда сунулись. Ищут придаток к диадеме — ожерелье. У самого ожерелья магии нет, но оно всё равно нужно — мол, диадему питает. Просто оттого, что рядом. Говорят, так диадема заменяет по силе одного Стелспатиума. Вот они и решили украсть. Не убийством, так грабежом.

Рассказывать Линетте о величайшем грабеже, что разрушил Василисковую Стену и унёс сотни жизней, никто не решился.

— Ну и… — продолжила она, не видя всеобщее замешательство оттого, что была полностью поглощена собственным, — решили ловить на живца. Как что заподозрит — пусть звонит Джозефу, и вместе они разберутся. Уверяю вас, это был Чарли. Джозеф кричал в трубку, кричал, а ответа нет.

Мия вздрогнула и прижала ладонь к груди — на пресловутое ожерелье под закрытым до горла платьем и жакетом поверх… настоящее ожерелье.

А значит, у Чарли находилась копия. Драгоценность без магии, которая отчасти проявлялась в ином мире. Жглось теперь у её груди и плеч, будто каждый сапфир подолгу держали над огнём. Как отец собрался ловить ракшасов на живца, если копия не могла жечься? Задавать вопросы Мия не стала. Говорить про ожерелье запретил тот, кто его дал. Нарушить запрет отчаянно хотелось сейчас, когда под угрозой была чья-то жизнь. Отца — впрочем, полицейский за себя постоит, но Чарли… Дядюшка, который приходил к ним домой, приводя Нелли и даря обереги. Он всем дарил обереги и сам носил несколько — с клыками, бусинами, узелками, перьями, резными деревянными плашками.

Спасёт оберег сейчас?

Медленно, пытаясь скрыть волнение, Мия поднялась из-за стола.

«Подмену вряд ли обнаружат, если ты, конечно, не разболтаешь».

— Что с тобой? — голос старшей сестры слышался будто издалека.

Только тогда Мия осознала, что нервно клацает зубами. Пальцы сжимались и разжимались. Дядя Чарли, у которого она, маленькая, сидела на коленках и успокаивалась от плача с его шёпотом.

Рассказать всем? Нелли с Робертом не отпустят без подробного рассказа, а исход решает каждая секунда. Диаболис никогда не предупреждает зря. Не будет ли хуже? Лучше не знать. И не рассказывать.

Мия развернулась и покинула кухню.

— Раз я тут, — начала она высоким и неестественно бодрым от напряжения голосом, — хотела бы попить чай с молочным пористым шоколадом. Схожу-ка в магазин. Не дашь денег, мам? Здешней валюты у меня нет, — и изобразила мольбу во взгляде.

Пока Линетта будет доставать деньги, есть время подумать, как действовать дальше.

Мия проскользнула в комнату матери и подхватила с тумбы телефон.

— Что-нибудь нужно? — Линетта заметила её, пройдя мимо, но — хвала Высшим! — не стала всматриваться. Мия покачала головой.

Отвернувшись, она, совсем отвыкшая от телефона, в полузабытьи нашла номер Каролины. Не самый удачный источник информации, но единственный. Сердце билось так быстро, что каждый удар стал отдаваться болью.

— Здравствуйте, — шепнула она тихо и немного елейно, — это Мия! Мы решили навестить вас по одному поводу…

В трубке зазвучали тёплые приветствия, но что Мия, нервно осклабившись, ответила ещё более елейно:

— Да, да, непременно к вам зайдём! Дядя Чарли, да, наш дядя Чарли — он с вами?

В магазине. Пальцы одеревенели и чуть не выпустили телефон.

— Может, по пути к вам пойдём через магазин и захватим! — Мия поразилась тому, как ловко оправдалась. — Замечательно! И вам наилучшего!

От дикого, почти болезненного возбуждения телефон хотелось отбросить куда подальше. Но, аккуратно положив его на комод с трельяжем, Мия подпрыгнула к порогу и, выхватив у мамы деньги, вылетела за дверь. Через сад, через неширокую дорогу возле их дома, через дворы — змейками, где исполин вроде папиного джипа, на котором он поехал, не протиснется.

«Вот что, Мия, — обратился к ней однажды Роберт, — брать тебе стоит хитростью. Изводи, обманывай. Заводи противника в заблуждение, это — лучшее применение твоим иллюзиям».

Иллюзии.

Иллюзия мягкости. Покорности. Доброжелательности. Смирения. Иллюзия самой себя… Внезапно ей вспомнился Вист и его когти.

— Ах! — Мия прикрикнула, поняв, что машина на повороте чуть не сбила её. Переходить строго по светофору — что ж, в Дали она слишком от них отвыкла. Не сравнить экипажи с лошадьми и автомобили. Водитель бордовой машины выругался, а она побежала дальше. Или полетела — точно мотылёк.

Чарли часто водил сестёр вместе со своей племянницей по городу. Бродили по площадям, скверам, прохаживали несколько километров за день — а всё потому, что Чарли принципиально не пользовался транспортом. Пешком и никак иначе. Не страшны пробки, не нужно платить за проезд, пешком, в конце концов, можно протискиваться через узкие зазоры между домами, а ещё заиметь крепкие ноги. Мия удивлялась, как хорошо помнит улочки Милана. Рефлекс. Давно заученные ориентиры вроде магазинов, травмайных путей, роскошных домов с лепниной, всё ещё не перекрытого граффити в виде жёлтого кулака, срубленное дерево с отростками сбоку на углу улицы.

Остановилась Мия у края тротуара в ожидании зелёного света, мысленно кляня светофоры за то, что отбирают драгоценные секунды. Ожерелье горело, но болезненный, острый жар только подстёгивал. Однако чем ближе к магазину, тем сложнее было терпеть. Она мчалась, скользя меж прохожими и корча гримасы боли, но не прекращала бег. А когда почувствовала, что от боли тянет завыть в голос, разорвала жакет и залезла рукой под платье. Вырез, как назло, уже некуда, но она тянула яростно.

Теперь жгло руку, но магазин был уже на виду. Она рванула так быстро, как никогда раньше, и, достигнув двери, почти упала на неё.

Происходящее внутри заставило ужаснуться. Нож у горла Чарли, отец с пистолетом, рисковавший привлечь шум… и копия реликвии в руках у одного из воров.

— Ищете ожерелье?

Быстро перебросив его в другую руку, Мия открыла дверь. Все взгляды разом приковались к ней и сапфирам, что свисали с ей пальцев.

— Жжётся, — кивнула она. — Отпустите Чарли и получите.

На Джозефа словно пролили ушат ледяной воды.

— Мия? Мия! — казалось, будто он принял дочь за ещё одного ракшаса.

— Да, пап, — ответила она, не глядя ему в глаза.

— А ты тут причём? Откуда ожерелье?

— Не имеет значения. Мне просто… нужно было отвлечь их от Чарли.

— И как? Получилось? Молодец! Гениально сработано!

Воцарилась странная, совсем неуместная тишина. Мия медленно перевела взгляд на человека, чьё лицо оставалось слишком спокойным для жертвы, к горлу которой приставили лезвие. В этом весь Чарли — всегда знающий больше, чем они.

— Вытаскивать не придётся, — мягко сказал он. — Джозеф…

— Чего?

— Я не успел рассказать. Жаль. Ладно, сейчас сами сообразите.

— О чём ты?

— Замена кулона моей жены. — Чарли решил говорить загадками, чтобы ракшасы не поняли. — Ты знаешь, что делать.

Мия поняла — перемещение. Накативший ужас не расслабил, но, напротив, помог собраться с мыслями. Холодок стал самым настоящим ветром, проникающим под кожу, в ушные раковины, ноздри, рот, охватывая целиком.

— Чтоб тебя чёрт побрал! — не гневно, скорее растерянно сказал Джозеф. — Порошочки твои? Обряды?

— Да. Рассыпал заранее. Я свяжусь с Каролиной, и мы отправимся следом. Обязательно.

— Ничего, справимся. Так даже лучше, — Джозеф убеждающе кивнул.

Ещё немного, и ветер растворил всех пришельцев с иного мира, ракшасов и людей. Ракшасы, не назвав место пребывания, вернулись бы ровно в то место, откуда отправились. Ровно как и Джозеф вернулся аккурат туда, откуда покидал родину в последний раз — в Парк семьи. Три стороны разбросало бы по разным местам.

Осознав это, Мия выкрикнула первое, о чём вспомнила:

— Улица Капамера, перекрёсток с Филитт.

Вспышки сознания, космос, бесплотность…

Долгое перемещение. С кулоном от Красной диадемы всё происходило куда быстрее.

Очутившись на центральном перекрёстке родной Дали, людном и шумном, Мия прикрикнула от отчаянья.

Неверный, губительный ход.

Стоило выбрать пунктом назначения тюрьму, камеры — что-либо, где ракшасов, переместившихся вместе с ними, не пришлось бы ловить. Она не успела вспомнить точный адрес тюрьмы.

Все очутились под голыми ветвями клёна.

— Мия, где мы? Я не рассышал точного адреса, что ты назвала, — Джозеф провернулся вокруг своей оси, ища взглядом противников.

— Улица… Капамера… — сказала она, прижав пальцы к вискам.

— Нужно вести их на допрос.

— Да, на допрос. Выпытать всё, что знают и что хотят.

Первая реплика принадлежала отцу. Вторая реплика раздалась чуть дальше от ушей, но тоже принадлежала отцу. Мия обернулась и увидела стоящих перед ней людей в облике Джозефа Колда.

— Мия, я твой отец, — жёстко произнёс один.

— Мия, это я! — вскричал другой.

Началось. Теперь ракшасы в своей стихии.

Послышался треск. Мия взглянула под ноги и увидела корочку льда, что разрасталась вверх и вширь. Настоящий Джозеф не произнёс не единого слова с тех пор, как переместился. Мельком взглянув на раненого ракшаса, всё ещё лежавшего под деревом, он сел на корточки и приложил ладонь к земле. Чуть больше усилий отвыкшей рукой, чуть больше неудобств, чтобы подморозить ступни ракшасов и пригвоздить к брусчатке льдом.

Опоздал на долю секунды: оба ринулись с места.

— Лови! — крикнул он.

— У меня нет оружия, — сказала Мия, но всё-таки побежала следом. Ожерелье пришлось надеть на шею и спрятать под платье. Сорвать его так сложнее, нежели выхватить из рук.

Один ракшас из Джозефа обратился в Мию прямо на её глазах, и тут же, разминувшись со вторым, свернул за угол.

И снова неверный ход.

Увидев на его шее фальшивое, как и остальной облик, ожерелье, она похолодела. Последний шанс их различить уничтожен.

— О Боже, — взвыла она, когда Джозеф настиг её.

— Что?

Поднеся пальцы к вискам, Мия стала перебирать в уме решения.

— Один принял мой облик и подделал ожерелье, — сказала она. — Другой по-прежнему с твоим — убежал дальше, свернул за тот дом. Нужно обратиться к страже, а то и к следователям-ясновидящим.

— Ясновидящие не отличают ракшаса от человека.

— Зато найдут девушку в моей личине! — она сорвалась с места, но тут же замерла, пытаясь вспомнить, где отдел полиции. — Так, сюда.

— Куда ты? О, чёрт!

— Быстрее! Нам нужна подмога, и я пытаюсь достать её!

Джозеф стёр со лба пот.

— Где оно? Ты должна знать лучше меня.

— Я поняла, где. Пап! — внезапно воскликнула она. — Что с раненым?

— Подморозил. Лежит у дерева, с места не сдвинулся.

— И всё? Ты бы не успел за это время подморозить сильно. Он нужен живым.

— Знаю! Я к нему, разберусь, что делать дальше, а ты за подмогой.

За сегодняшний день Мия пробежала немало. Не будь она в Ополчении, уже согнулась бы пополам от одышки. Сердце колотилось, шум отдавался в ушах. Она ринулась по главной улице Дали, шлепая по лужам от недавнего дождя, едва не попав под экипаж, испугав лошадь и вызвав гнев кучера.

— Канцелярия… канце… лярия, — вторила она, словно боялась забыть. — Боже. Какая я дура, тюрьма, надо было тюрьму… так быстро! Порошки, боже, какие… чтоб его… порошки? Я и понять не успела!

То была не последняя неудача за день. Забывшись в неистовом беге, она споткнулась и упала. Стукнулся даже нос — кончиком о холодную брусчатку. Ушиб в колене отдался прострелом боли.

— Ассилия! — вдруг раздалось над её головой.

Мия подняла глаза на молодого человека с соломенными волосами. Незнакомец словно бы встрепенулся: понял, что обознался.

— Простите, вы… А, неважно, дайте помогу, — и протянул ей руку. Она ухватилась с благодарным кивком.

— Вы ошиблись, — голос дрожал. — Я Мия Арфиалис.

— О! Вы! — прикрикнул молодой человек, и лицо его исказилось от ужаса. — Вас ищет Её Высочество! Только что подбежала к ясновидящему, я был рядом, а там… Пошлите со мной. Они только что свернули за угол.