Каждый день происходит одно и то же, что уже начинает сводить зубы, будто от зубной боли. Или же заставляет впасть в меланхолию.

Артемиус Люкас, директор французского журнала о путешествиях, сидел в своем кабинете, редактируя недавно написанную статью юноши. Рядом со статьей у мужчины лежали различные записи как свои, так и юного писателя, какие-то перечеркнутые черновики, заметки с последних путешествий, недавно выпущенные газеты других издательств, конверты старых писем и различные бумаги. Не смотря на такое количество вещей, на столе был идеальный порядок.

Мужчина отложил карандаш в сторону, устало потирая глаза, и пытается понять сколько времени. Это становится довольно проблематично, учитывая, что единственным источником света являлась настольная лампа, которая стояла на самом углу стола. Но она могла осветить только рабочий стол, а не весь кабинет. Вспомнив, что у него в нагрудном кармане есть часы, мужчина вынул их и поднес к лампе и с удивлением обнаружил, что стрелки циферблата указывали на полдвенадцатого ночи.

Заработался.

В последние дни накопилось довольно много бумажной работы, и Артемиус не справился бы, если бы не помощь дочери, бухгалтера, который взял на себя все заботы касающегося финансов, и молодого писателя. Амели, как послушная дочурка, старалась помогать отцу во всем, но сил ей хватило лишь на то, чтобы разобрать почту. Вот, например, письма из Европы, вот из Северной и Южной Америки, вот какие-то письма прислали дальние родственники их можно временно отложить, вот эти письма вроде бы важные, надо отдать их отцу пусть сам решит, что с ними делать. Разобрала также и газеты, телеграммы, почтовые квитанции.

И с Жюлем она целый день принимала почтальонов, забирая какие-то посылки, что присылают друзья с другого конца света. И этих посылок набралось довольно много, что для разборки понадобился бы целый день, а то и больше. Поэтому команда решила сначала заняться бумагами, а уж потом посылками и прочей мелочью. И почему они раньше не могли заняться этим, когда была возможность?

К заботам прибавились и занятия с Жюлем: парню надо было подготовиться к предстоящим экзаменам. Путешествовать по миру – это конечно хорошо, спасать мир от отпетых негодяев еще лучше, но учебу не стоит загонять ни в коем случае. Поэтому, видя, как мучается парень с горой долгов и домашнего задания, Артемиус решил помочь студенту. Они занимались целую неделю, и был прогресс в их занятиях: Жюль начал хоть и медленно, но догонять своих однокурсников, а Жан-Поль все-таки решил смиловаться над другом и дал тому долгожданные конспекты и какие-то пометки оставил. Тогда подготовка к экзамену пошла намного быстрее. Жан-Поль даже составил список того, что возможно будет на экзамене, и благодаря тому, что утром Амели оставляет закладки на нужных статьях и параграфах они с Жюлем быстро осваивали материал и повторяли предыдущие.

Зато Артемиус узнал пару статей по юриспруденции. Вот, например, как устроен суд, чем отличаются косвенные доказательства от прямых, чем отличается защитник от обвинителя и много чего интересного. На вопрос интересно ли это ему изучать, парень лишь вяло пожал плечами и посоветовал обратиться к отцу. А потом спустя пару минут раздумий, сказал, что это плохая идея.

— Почему? – удивился месье Люкас, наблюдая затем, как студент Сорбонны складывает учебники с тетрадями в сумку на завтрашнее занятие.

— Отец увлечется, — с тяжелым вздохом ответил Жюль, — этим вопросом мы лишь его подтолкнем к любимому коню, на которого отец тут же сядет и поскачет. Так что лучше не стоит.

Тут Артемиус вспомнил, как сильно увлекся месье Пьер Верн рассказом, о том, что означает быть юристом, когда они находились на корабле, который плыл в Париж, чтоб вернуть спасителей мира. Артемиус краем глаза заметил, как запаниковал сын адвоката и пытался отвлечь каким-нибудь разговором, но месье Верн будто бы его не слышал. Тогда Жюль просто сник и с трагическим лицом мученика принялся слушать отца, чтоб вмешаться в любой момент.

Если адвокат будет говорить о юриспруденции и все, что с ней связано, то мужчине нужно было освободить свои руки – у Пьера была привычка иллюстрировать жестами свои мысли. Он даже показывал толщины книг о законах и праве. Артемиус времени не засекал, но, наверное, больше пяти минут месье Верн зачем-то рассказывал журналистам о том, как был создан мир и грехопадении первых людей. Затем мужчина перешел к обсуждению понятия суда и следствия, и даже успев побранить некоторых «бравых» полицейских или нерадивых юристов, с которыми видимо месье Верн сталкивался по работе. Конечно же, никто до конца не слушал слишком увлекшегося мужчину, но делали вид, что они увлечены рассказом. Положение спасло то, что будто сотворенная из воздуха, мадам Эстер с ангельской улыбкой сообщила, что обед подан на стол и всем лучше направится в столовую для подкрепления сил. Адвокат тут же замолчал, немного недовольный тем, что его перебили, но все же согласился с тем, что лучше стоит пообедать. И вспомнив о чем-то, мужчина сказал:

— Надеюсь, ты случал внимательно Жюль. Эти знания тебе очень пригодятся для учебы. Тебе понятно, Жюль?

Вопрос остался без ответа. Месье Верн скосил глаза влево, где по идее должен был стоять его будущий преемник, видимо надеясь по лицу сына определить степень понятности и дохода своего рассказа до ушей сына. Но вместо Жюля он увидел лишь пустующую палубу корабля и проходящего мимо матроса. Поняв, что сын его не слушал, он лишь тяжело вздохнул. Артемиус решил спасти на всякий случай ситуацию.

— Вы очень увлекательный рассказчик, месье Верн! – месье Люкас натянул улыбку, чтоб расположить к себе собеседника, — слушать вас одно удовольствие. Вы даже чем-то похожи на нашего друга, месье де Ленюи. Он вечно готов говорить о финансах.

— Деньги – скучная тема для рассуждений, — заметил месье Верн, — а вот создание новых статей... Ничего, придет время и Жюлю надоест мечтать о глупостях, и тогда он всерьез займется делом.

И улыбаясь только ему известным мечтам, Верн-старший удалился в столовую, а Артемиус тяжело вздыхая, отправился за ним.

Даже после всего, что они пережили, месье Верн категорически отказывался принимать то, что его сын не желает идти по его стопам. Артемиус намекнул адвокату, что его сын талантлив литературе, и эта сфера более интересна Верну-младшему, чем юриспруденция. Но месье Пьер лишь скосил недовольный взгляд то на сына, то на директора журнала и сказал, что раз «этому мелкому разбойнику», как он иногда называл Жюля, так нравится писать и у него действительно в этом талант, то пусть пишет статьи про юриспруденцию. Журналист спорить не стал, лишь сочувствующе взглянул на поникшего юношу.

Понимая, что буквы и цифры расплываются перед глазами, и смысл уже ему не понять, мужчина отложил статью на завтра. Устало протерев глаза, Артемиус задумчиво пробежался глазами по написанной Жюлем статье. Артемиус вовсе не жалел, что решил предоставить Жюлю возможность писать для журнала, он задумывался об этом и раньше, но после пережитого нужно было чем-то отвлечь парня, себя и других.

Он видел талант Жюля, и решил помочь ему его развивать. Конечно, ему не хватало публики, которая по достоинству оценит творчество молодого писателя. Сердце журналиста чувствовало, что эта публика скоро появится. А пока нужно довольствоваться лишь тем, что есть.

Но сейчас его думы были заняты другим. А именно статьей, которую парень неуверенно преподнес директору сегодня утром, перед тем как уйти с Амели на прогулку: на улице стояла прекрасная погода и не единого намека на дождь. И как раз молодой писатель решил отдохнуть от учебы и работы, поэтому Амели сразу же схватила парня за руку, после того как тот проглотил завтрак и не успев притронутся к только что испекшимся булочкам и чаю, и поплелся за девушкой на улицу. Компанию молодежи решил составить Гаттерас, который устал от внезапно развеселившейся Софии, которая видимо, скучала по путешествиям, также как и хозяева.

Мужчина тогда сделал вид, что ничего не заметил, а парень видимо решил, что журналист не успеет за день прочесть его статью, и подумал, что после возвращения заберет ее и переделает. Одному Богу известно, что крылось в голове у этого студента.

Лишь покончив дело с важными бумагами журнала, немного поспорив с месье де Ленюи по поводу финансов и еще какой-то чепухи, мужчина немного прошелся по дому, желая размять ноги. И каково было его удивление, когда экономка сообщала, что ребята еще не вернулись. А ведь было время обеда, на который оба обычно не опаздывали. Опоздать на обед означало расстроить мадам Эстер или остаться без еды до следующего приема пищи. Никто рисковать не хотел, поэтому все члены команды молча принимали строгий распорядок, который диктовала экономка. Артемиус успокоил мадам Эстер, сославшись на то, что ребятам захотелось прогуляться по городу, чем бегать на почту который раз за неделю. Экономка понемногу успокоилась и ушла накрывать на стол на троих. Быстро пообедав, мужчина вернулся в свой кабинет и принялся редактировать статью, которую написал Жюль.

И она его немного поразила.

Мужчина даже и не понял в чем именно: в написании или в почерке. Обычно у Жюля уверенный, правда, немного мелкий почерк, чтобы все уместилось на бумаге. Жюль как-то признался, что ему пришлось экономить на бумаге, когда он только что приехал в Париж: писал аккуратно, хоть немного мелко, но преподаватели не жаловались на его почерк. А потом отец стал присылать деньги, и парень смог купить хорошие тетради и бумагу, но все равно приходилось жить экономнее.

Артемиус зачем-то решил сравнить почерк молодого писателя. Достав недавно отредактированный наполовину будущий роман «Михаил Строгов» и улыбнувшись, нахлынувшим воспоминаниям, Артемиус внимательно стал рассматривать почерк. В рукописи был уверенный, чуть-чуть мелкий, но красивый почерк, которому мог позавидовать любой писатель. Хотя Артемиусу раньше не доводилось видеть «настоящие» почерки писателей, ведь он читал уже напечатанные их произведения. Но теперь, когда в их команде появился такой человек как Жюль Верн, будущий писатель, журналисту удалось в живую увидеть и рабочее место, и сей процесс написания будущих произведений, которые, несомненно, выйдут в свет. И даже кучу исписанных листов, которые Верн покупает на свои же деньги, перечеркнутые и так и сяк и позже отправленные в мусорную корзину. Журналист даже улыбнулся, вспомнив, как однажды бухгалтер отругал парня за такую трату бумаги и заставил Жюля писать на бумаге не чернилами, а карандашом. Мадам Эстер в свою очередь отругала самого месье де Ленюи за то, что тот слишком беспокоится о финансах и вмешивается в рабочий процесс писателя. Сконфуженный де Ленюи что-то пробормотал себе под нос и поспешил удалиться, почуяв на своем затылке огненный взгляд экономки.

Оторвавшись от приятных воспоминаний, мужчина снова уставил взгляд на статью, мужчина заметил, тут почерк какой-то кривой и немого крупнее. Казалось бы, парень даже не замечал, что пишет.

Вначале парень, по просьбе журналиста написал статью об обитателях Амазонки – журналисты договорились с агентами безопасности, что вместо поездки в Германию они напишут статью про что-нибудь другое. И директору пришла замечательная идея про Амазонку. Ведь это место прекрасно, и статьи были популярны среди читателей. Кто-то из поклонников написал письмо в журнал с просьбой рассказать чуть больше про загадочную Амазонку. И Артемиус ухватился за эту возможность, которую он предоставил Жюлю в качестве его первой статьи для журнала.

Читая данную статью Жюля, директор даже и не заметил, как увлекся. А потом мысли молодого журналиста ушли куда-то далеко, и вместо слов Артемиус увидел какие-то непонятные закорючки, потом сильно зачеркнутые чернилами слова и немного клякс – видно парень задумался о чем-то, когда поднес перо к бумаге и образовались кляксы. И парень продолжил что-то писать дальше, но не об Амазонке с ее обитателями.

Агенты взяли с журналистов слово, что те ничего не напишут о крушении капитана Немо, чтоб его люди не пустились в бега раньше времени, и был шанс поймать всех до последнего. Директор заверил их, что он не написал ни одной статьи про капитана, и не собирается писать и сейчас. Ведь его журнал, прежде всего о путешествиях, а не о каких-то там злодеях или политике. Агенты поблагодарили журналиста за честность.

А вот здесь Жюль нарушил обещание: он написал про Стальной город и про его создателя. Журналисту даже показалось, что парень ему случайно дал записки из дневника или что-то вроде этого, вместо нужной статьи. Иногда журналист замечал, что парень плохо спит, из-за чего ходил по дому не выспавшимся и рассеянным. Поначалу Артемиус считал, что это все из-за учебы и предстоящего экзамена, но взглянув на статью, мужчина все понял.

Жюль не забыл Стальной город, как и он сам.

Жюль описывал буквально все, что творилось там. Сначала он в восхищении описывал город будущего, о летающих машинах и о «скафандрах». Но потом восхищение сменилось страхом за мир, за его будущее.

«Страшно представить, как мог бы измениться столь привычный для нас мир, – писал Жюль в статье, – мы видим яркое солнце, чистое небо над головой, люди ведут привычный образ жизни. Но если бы в тот день мир стал другим в один миг, то он стал бы неузнаваем: из-за того, что будут строиться заводы и фабрики, а это означало, что воздух будет портиться, весь мир окутает серый занавес, и вряд ли мы увидели тогда хоть какой-то яркий луч солнца. А что будет с людьми в таком случае? Появятся новые болезни, у многих начнется депрессия, кто-то возможно и начнет немного сходить с ума... Нет, нам не нужен такой мир. Я восхищаюсь теми, кто отдает себя науке и жертвует ради науки. Но жертвовать ради науки целый мир... Этого я никогда не пойму».

Артемиус на минуту прикрыл глаза. Он был полностью прав с Жюлем: менять мир ради такого безоблачного будущего... Это мог сделать только сумасшедший, которым в некоторой степени и являлся Даккар.

Нет, не Даккар. Он погиб вместе с семьей, а из его образа вылезла тень, что пряталась где-то глубоко внутри его старого друга.

И эту тень звали капитан Немо.

Артемиус вздрогнул и несильно похлопал себя по щекам. Он дал себе обещание, что больше не будет вспоминать этого человека, что носил образ его друга. Но эта статья, воспоминания о прошлом приключении, что могло стоить им жизни, лишь разрывали ему сердце.

«Боже мой, мне кажется я начинаю сходить с ума, – продолжал писать Жюль, – столько времени прошло с того дня, но память все подкладывает мне те образы, те моменты, что мы пережили. Я вспоминаю тот момент, когда мы впервые увидели Стальной город. Что за невероятное зрелище! Но разум напоминал мне, что это был не просто новый город, а город-оружие, что изменил бы мир. С трудом я смог подавить в себе тогда возглас восхищения.

Я пытаюсь забыть все это, но воспоминания мучают меня с того момента, когда мы вернулись домой. Меня каждый день мучает совесть, ведь я не смог сделать простого: спасти человека!»

Дальше в ход пошло несколько маленьких клякс, что добавляли некую драму. Сердце Артемиуса сжалось. Он и представить себе не мог, как отразилась их поездка на юношу. Он принялся читать дальше:

«Каждый раз, когда я остаюсь один, голос твердил мне оно и тоже: «Ты мог его спасти. Но ты сбежал. Ты трус. А знаешь, кто еще? Убийца!»

В этот момент разразился гром. Артемиус вздрогнул от неожиданности и немного опасливо обернулся на окно. Он не боялся грозы, но немного опасался, как бы не треснули окна, иначе с самого утра нужно будет откачивать бедного месье де Ленюи от сердечного приступа. А еще мужчина заметил, как вовремя разразилась гроза, будто доставляя ему удовольствие пощекотать и так накалившие нервы. Немного успокоившись, и на всякий случай, задвинув шторы, Артемиус принялся дочитывать:

«Я убийца. Раньше я отвергал эти мысли, ведь я не убил его. А теперь понимаю, что быть убийцей, не значит ранить ножом или выстрелить из револьвера, но и оставить человека на грани погибели, оставить умирать его где-то там, в развалинах. Видит Бог, я хотел его спасти, клянусь! Но одна из башен – или что это было? – готова была вот-вот упасть, и мне пришлось сбежать. Но когда я убегал, я молился про себя, чтоб Господь пощадил жизнь этому человеку. Пусть общество назовет его разными словами: монстр, негодяй, сумасшедший, преступник, ошибка и прочими другими словами и эпитетами. Но я смело назову его человеком. И пусть меня будут осуждать, мне плевать на них!

Каждый человек имеет право на ошибку, а также право на раскаяние. И я хочу верить, что Он, если бы был сейчас жив, увидел, что он сотворил собственными руками, к чему могло привести то испытание, та попытка изменить мир и от всего сердца раскаяться.

Кажется, в этом и заключается мое сумасшествие. Я жалею человека, который готов был убить нас всех, ведь мы стояли у него на пути множество раз. Но перематывая воспоминания, я понимаю, что он и не хотел нас губить, он хотел, чтоб мы боялись его. Чтоб оставили в покое и больше не пересекались у него на пути. Но каждый раз судьба будто бы насмехалась над нами, и устраивала нам неожиданные встречи.

Каждый раз он будто бы даровал нам жизнь. Я с улыбкой вспоминаю, когда оказался первый раз на «Наутилусе». А ведь капитан мог просто-напросто оставить нас с Амели в море, но он этого не сделал. Он спас нас, показал собственное творение, от которого у меня сперло дыхание, и я как завороженный рассматривал каждую деталь этого необычного чуда. А когда капитан устроил нам экскурсию подводного мира, то это были непередаваемые ощущения! У меня до сих пор нет слов, чтоб описать, мои чувства, ощущения. Мне бы хотелось перемотать время назад, вспомнить каково это – изучать подводный мир в водолазном скафандре, видеть то, что раньше было фантазией для тебя...

А когда мы встретили «Альбатрос», сначала он пощадил нас. То, что в нас стреляли, было ошибкой какого-то солдата, что потом понес наказание. Это я узнал, когда мы находились на «Альбатросе», который должен был привезти нас в Стальной город, краем уха я услышал тихий шепот солдат. Они говорили, мол, так вот кого хотел пощадить тогда капитан! Я долго раздумывал над этими словами, а потом до меня дошло, что это случилось в нашу первую встречу с «Альбатросом».

Мне сложно забыть тот день, когда мне предложили стать приемником капитана. Если бы не обстоятельства, если бы капитан использовал свои знания в благо, кто знает возможно я бы согласился, но... Использовать знания, чтобы разрушать мир... Нет! Ни за что!»

Неожиданно часы пробили полночь. Артемиус слишком увлекся и не сразу заметил этого. Он наконец оторвал взгляд от статьи и задумчиво уставился в окно, которое он закрыл шторами не до конца. Тоненькая полоска реального мира показывала, что начался дождь. Типичная погода для ноября. В голове пчелиным роем кружили сотни разных мыслей, и директор журнала не знал за какую ухватиться.

Тут он услышал, как входная дверь тихонько хлопнула. Артемиус облегченно выдохнул: Амели с Жюлем наконец-то вернулись. Не зная зачем, но мужчина потушил ламу и медленно направился к двери, встав так, чтоб его не было видно в темноте. Он услышал, как аккуратно, на цыпочках, ребята поднимались по лестнице и тихо переговаривались:

— Вот видишь? – послышался бодрый голос Амели, - я же тебе говорила, что папа уже лег спать. Так что и не заметит, что нас так долго не было!

— Ну, не знаю Амели, – голос Жюля был тихим и очень неуверенным, и мужчина даже удивился такому тону, – наверняка он места себе не находил и...

— Боже, правый, Жюль! – раздраженно зашипела Амели на друга, – все будет нормально. Думаешь, он будет нас отчитывать как маленьких? Давай быстро вернемся в постели и забудем все.

— А может, – Артемиусу надоело прятаться в тени, и он вышел в коридор, где лучи луны осветили его недовольное лицо, – я хочу узнать, где вы были целый день?

Краем уха мужчина услышал какое-то тихое ругательство, которое издала его дочь, и как парень тихо шикнул на подругу. Неожиданное появление Артемиуса заставило напрячься ребят: Амели сначала выглядела напуганной, потом недоуменной от того, как здесь оказался ее отец. А Жюль, кажется, насколько позволяла луна разглядеть его лицо, немного побледнел и с испугом уставился на месье Люкаса.

Артемиус быстренько оглядел ребят с ног до головы и с удовольствием заметил, что они оделись потеплее, как их просила Эстер. Все-таки на дворе стоял ноябрь, и журналисту мало хотелось, чтобы кто-то из команды свалился в постель с температурой.

— Ну? – нетерпеливо спросил Артемиус, поглядывая то на студента, то на дочь, – так, где вы были?

— Мы... – начал было Жюль, но тут Амели больно тыкнула того в бок, отчего парень охнул и начал потирать ушибленное место, при этом недовольно взглянул на подругу.

— Папа, не злись, пожалуйста, – девушка состроила ангельское личико, – все в порядке. Мы просто встретили знакомых и засиделись у них в гостях.

Артемиус где-то около минуты разглядывал ребят, а потом тяжко вздохнул.

Ох, уж эта молодежь.

— Идите в свои комнаты. Но завтра, – он сделал ударение на последнее слово, – мы с вами очень серьезно об этом поговорим.

— Конечно, папа! – девушка обняла отца и поцеловала в щеку, – доброй ночи, папа! И тебе Жюль!

Мужчина задумчиво проводил взглядом, как Амели направляется в свою комнату. Жюль неловко потоптался на месте, но пришел в себя и сказал:

— Простите, месье Люкас. Мы не уследили за временем, – в голосе Артемиус услышал чистое раскаяние, будто бы Жюль был мучеником, – спокойной ночи.

— Доброй но... – и тут мужчина запнулся, увидев немного потрепанную куртку, которую ему сшила мадам Эстер в первом их совместном путешествии, – Господи, Жюль, что с тобой случилось?!

Артемиус не сразу обратил внимания, что парень стоит в тени так, чтоб его не было видно. А теперь, когда он направился в сторону комнат, выходя на свет луны, и мужчина обратил внимание на потрепанную местами куртку, немного взъерошенные волосы и какой-то бледный вид писателя.

— Я...А...Простите, доброй ночи, – ничего не объяснив, молодой писатель почти бегом направился в свою комнату, оставив Артемиуса недоуменно глядеть как скрывается фигура в коридоре. Немного постояв в коридоре, месье Люкас вернулся в свой кабинет и зажег лампу.

Усевшись в кресло, он задумчиво провел рукой по статье молодого писателя. Ему хотелось знать, что происходило с Жюлем в последнее время. Что происходило со всеми. И что творится с ним самим.