Иногда у администрации школы возникают спонтанные мысли. В такие моменты в их светлые, ну или не очень, головы приходят поистине «гениальные» идеи. Ну вот, казалось бы, на дворе уже май, от учебы осталось меньше недели, оценки уже стоят, а все по-прежнему ходят в школу, просто потому что этого требуют. Но проблема даже не в этом, проблема в том, что администрация во главе с директрисой решили, что нужно в срочном порядке организовать экскурсии, а то как же это так школьники без дела сидят? И ладно бы эти экскурсии были в какие-нибудь интересные места, куда-нибудь за город, может в крепость какую-то. Да, точно, Антон бы с удовольствием сходил на экскурсию в крепость. Но, увы, кто бы ему предоставил такую возможность? Его и ещё несколько классов повели в музей. И, наверное, в музее можно было бы найти что-то интересное, ведь история — это в какой-то степени здорово. Не для Антона правда, он историю не любит. Так ещё и гид рассказывает какую-то ерунду, энтузиазма в его глазах нет совершенно и вообще такое ощущение, что он тут работает не по собственной воле, а его заставили. Сопровождающие учителя тоже сильного интереса не испытывали, они вообще только и могут, что недовольно делать замечания переговаривающимся ученикам. Но что ещё этим самым ученикам делать, если их привели в зал с какими-то древними саркофагами, которые даже не факт, что не являются бутафорией, и рассказывают что-то про фараонов? Нет, оно то может и нравится кому-то, девчонки вон явно испытывают интерес, но это только потому что саркофаг им показался красивым. Антон правда совсем не понимает, что такого красивого в этой ерунде можно было найти. Саркофаг — это тот же гроб, а уж гробы парнишка точно не намеревался рассматривать, даже если в них якобы находятся мумии древних правителей. Хотя даже не так, ТЕМ БОЛЕЕ если там находятся мумии. Тонкая душевная организация пятнадцатилетнего подростка как-то не жаждет знакомиться с древними останками поближе. Да что уж там, Антон и с саркофагом не желал знакомиться, но его вынудили.

Нет, парнишка то, конечно, и фильмы всякие смотрел, и книжки про резню читал, потому нельзя сказать, что он саркофагов и возможных мумии боится. Он уже не в том возрасте, когда подобное пугает и не даёт спать ночами. Но все-таки, одно дело фильмы и книги — это же все выдумано, и совсем другое — увидеть чьи-нибудь кости замотанные в бинты вживую. Ладно кости каких-то животных, птиц, но людей? Нет уж, увольте, Антон к подобному зрелищу не готов, а потому он очень рад, что саркофаг стоит закрытый и открывать его никто не собирается.

Если уж быть совсем честным, то Антон в принципе в музей не хотел, и дело тут не только во всех этих египетских фараонах. Ему в целом подобное развлечение, как поход в музей казалось до жути скучным. Ходишь, смотришь, слушаешь нудный бубнеж и даже потрогать ничего нельзя. Что люди в этом находят? Может, он просто ещё не дорос до подобного? Может, есть какой-то определенный возраст, когда человек внезапно понимает, что музей — это действительно здорово и интересно? Парнишка не знает, равно как не знают и многие его одноклассники, которые просто стараются не заснуть на ходу. И Антон бы, может, и остался дома вместо всей этой экскурсии, да вот только Арсений не позволил, заявив, что дома он только и делает, что в компьютере сидит, а потому ему нужно хотя бы иногда культурно просвещаться. Подросток считал, что это самое просвещение можно найти и на просторах интернета, да и вообще про компьютер — это все неправда, он ещё рисует, правда все чаще не на бумаге, а на графическом планшете, но все равно. Да и книжки читает. С телефона, потому что в книжный идти было лень, но читает же! Арса вот только не удалось убедить, а потому пришлось идти, не забыв, конечно же, упомянуть, что это до жути несправедливо собственного сына во всякие музей отправлять. У Попова правда уже иммунитет ко всем подобным заявлениям, потому он даже внимания не обратил. А Антону страдай теперь.

Голос экскурсовода убаюкивал, да вот только спать стоя неудобно, да и учителя нет-нет, а поглядывали на школьников. Зеленоглазый стоял в окружении одноклассников, даже не вдумываясь ни во что из сказанного. Рядом находился Дима, который шепотом рассказывал об обновлении в игре, и уж это точно было поинтереснее. Вернее не так, говорил Дима чуть раньше, а потом учительница сделала ему замечание, вынудив замолчать и теперь подростки были вынуждены делать вид, что нет ничего интереснее этой экскурсии. Древний Египет, пирамиды, фараоны, — скучно. Ну не любит Антон историю, что уж теперь?

Все планировали двигаться в следующую залу, вернее не планировали, а так и сделали. Да вот только Антона, да и Димку тоже, ловко ухватил за плечи один из одноклассников — Никита и отвёл чуть в сторону. Там же стояли ещё двое подростков и лица у всех такие довольные были, взгляды с хитрецой, словно они по меньшей мере придумали как взломать Пентагон.

— Для чего созданы правила, господа? — негромким, но пафосным голосом заговорил Никита.

Антон на это лишь закатил глаза. Вообще, Никита был неплохим парнишкой, они неплохо общались, правда больше в рамках школы. Перевелся он к ним в прошлом году, завоевал внимание, завел кучу друзей, да и вообще был самым экстравертным экстравертом из всех возможных. Да вот только очень уж любил такую пафосную речь, да и вообще был несколько самовлюбленным, как павлин, распушивший свой пестрый хвост, что, впрочем, совсем не мешало ему располагать к себе людей.

— Никит, чё те надо? — небрежно так поинтересовался Дима, поглядывая на ушедших учителей с бо́льшей частью одноклассников и гадая заметил ли кто-то, что они отстали от общей группы. Хотя, если бы заметили, то уже вернулись бы.

— Эх, Позов, вот как всегда, у меня такая речь была заготовлена, а ты? — подросток наигранно-обиженно надул губы и скрестил руки на груди.

— Не нужно речей, переходи к сути, — влез в разговор зеленоглазый, выжидающе смотря на одноклассника.

Что Никита мог придумать? Да на самом деле все, что угодно. У него идеи порой похуже, чем у Антона с Димой вместе взятых. Тем не менее, на эти идеи почему-то все всегда соглашаются. Огребают потом по полной, а все равно лезут на рожон, и все потому что весело видите ли. В общем, идти на поводу у Никиты было себе дороже, да вот только Антон практически на сто процентов уверен, что он это сделает. Ну просто потому что Антон не был бы Антоном, если бы не пошел. У вас есть самая дурацкая и невозможная из всех возможных затея? Дайте Антоше две и сверху бантик привяжите, так красивее. Дурацкие затеи — это его стихия, он в них профи. Арсению только не говорите, он и так в свои тридцать семь уже почти седой и все из-за этого ребенка.

— Давайте сюда придем ночью, — выпалил подросток и самодовольно ухмыльнулся, мол вон какую шикарную идею он придумал.

Антон правда совсем не понял какой в этом всем смысл. В музее и днём то нечем заняться, а уж ночью и подавно. Да и охранник прям на входе сидит, так просто не получится пройти, камеры опять же. И вот зачем им все это нужно? Зачем тратить свое время, зачем рисковать быть пойманными, если в этом музее нет ровным счётом ничего интересного? Бессмыслица какая-то. И нет, обычно Антон только за то, чтобы вытворять всякую ерунду, но она ведь должна быть интересной или хотя бы веселой. А тут что? Тут ничего!

— Зачем? Мы тут и сейчас со скуки помираем, — удивительно, но Дима словно прочитал мысли своего друга и озвучил их, — Может лучше просто у кого-нибудь соберёмся? В приставку поиграем? Можно ко мне, родители не будут против.

— Будет весело, обещаю вам! — уверенно заявил Никита, — Вы только соглашайтесь, нам с Ромой вдвоем слишком скучно будет. — Рома, стоявший подле Никиты, подтвердил эти слова кивком.

— Почему только вдвоем? Лех, а ты? — Антон обратился к ещё одному парнишке, который тоже стоял около Никиты. Тот картинно так вздохнул, состроил выражение лица, отражающее вселенскую печаль и разве что только слезу не пустил, чтобы все наверняка поняли, как ему грустно. Ему бы в актеры с такими умениями.

— Я бы пошел, — со вздохом произнес подросток, — Да вот только у дедушки юбилей и меня сразу после окончания этой экскурсии забирают родители и мы едем куда-то, я даже не знаю куда.

— Ясно, — сказал Антон, — Только я все равно в этом участвовать не буду. Не вижу никакого смысла, а потом получать нагоняй за то, что влез куда не надо, я не хочу.

— Ну, Антошенька, — протянул Никита. — Ну давай с нами.

Сам Антон на это только глаза закатил, «Антошенькой» его даже папа не называет, и хорошо, что он этого не делает, потому что такое обращение подростку совсем не нравится. «Антоша» или «Тоша» от родителя он принимает, а вот это же ужас какой-то. Кто вообще придумал эту чудовищную форму? «Антошенька». Что он годовалый младенец, чтобы его так называть? Да вот только Никиту не смущает вообще ничего и на недовольный взгляд он никак не отреагировал.

— Я обещаю, что будет весело, — продолжил говорить парнишка, — Дим, ну хоть ты? Чего вот вы такие неинтересные? — ни Дима, ни Антон на эту реплику ничего не ответили, да и вообще уже планировали вернуться к основной группе одноклассников, но Никита преградил им путь и стал строить ужасно жалобное лицо. — Ну давайте договоримся? Вы двое пойдете с нами и, если и вправду окажется скучно, то мы с Ромой торчим вам желание. А если окажется весело, то наоборот. Вы согласны?

Антон действительно задумался. С одной стороны, желание лишним не бывает, мало ли что может произойти и когда это желание может пригодится. А с другой, лезть ночью в музей, полный камер, в надежде, что их не поймают и они смогут избежать проблем? Каковы шансы, что они и вправду смогут? Вряд-ли папа будет сильно счастлив, если ему позвонят и заявят о том, что его сын в буквальном смысле нарушил закон, проникнув в закрытое здание. Да, определено точно Арсений за такое по головке не погладит. Потому было бы логичнее не соглашаться на авантюру, но… Ох уж это «но». Что-то, ну или кто-то непонятный и неведомый буквально нашептывал на ухо, что нужно попробовать. Не ради желания, а ради приключения. И шепот этот был такой вкрадчивый, науськивающий, словно дьявол предлагает заключить с ним сделку и обменять душу на все возможные блага. Словно змей искуситель, который твердит про запретный, но такой сладкий плод. И неважно, что связываться с дьяволом себе дороже, неважно, что встреча со змеем закончилась для Адама и Евы изгнанием, совсем неважно. Важно только само искушение, которое отчего-то является таким притягательным. Глупая, глупая затея, но подростковое безрассудство отчаянно требует ее реализации, несмотря на возможные последствия. И куда делись все сомнения? Они просто стёрлись, как стирается с асфальта мел после дождя.

— Окей, — неожиданно даже для самого себя выпалил зеленоглазый и тут же словил откровенно обалдевший взгляд Димы, — Но я оставляю за собой право уйти в любой момент.

— Тох, ты сейчас серьезно? Это же идиотизм. А если поймают? — Позов явно был настроен скептически и эта затея ему не нравилась от слова совсем. Да вот только каковы шансы отговорить Антона, у которого уже глаза горят в предвкушении?

— Не поймают, — сказал Никита это так, словно он точно мог быть в этом уверен. Хотя откуда бы? — Так что, Дима, ты с нами?

— Как будто у меня есть выбор, — хмыкнул подросток. Нет, выбор то у него был, но тут уже по обыкновению, где Антон, там и Дима, так что и удивляться нечему.

***

Время позднее, настолько позднее, что уже давно стемнело, несмотря на то, что в мае темнеет поздно. Редкие машины, проезжающие мимо парка, ветер, который совершенно не холодный. И на небе россыпь из миллиардов звёзд. Они сияют где-то вдалеке, образуют причудливые фигуры — созвездия. И луна тоже большая-большая. Ее мягкий белый свет кажется не таким ярким, как свет фонарей, но, тем не менее, он притягивает к себе внимание. Свет луны отражается от окон домов, в которых уже давно все спят, он рисует дорожки на асфальте, которые словно проводники указывают путь в неведомые дали. Ночь такая теплая, волшебная. И совсем скоро наступит лето…

Но разве волнует прямо сейчас красота ночи четверых подростков, которые осторожно двигаются по пустынным улицам, стараясь не попадаться никому на глаза? Конечно не волнует, у них сейчас цель поинтереснее. Крадучись, они быстрым шагом передвигались, избегая слишком освещенных пространств. Мало ли на кого наткнуться можно, вряд-ли каким-нибудь патрульным сильно понравится присутствие несовершеннолетних на улицах ночного города. До музея дошли пешком, хотя идти было далековато. Но что поделать, если транспорт в такое время уже не ездит? Как-никак уже почти три часа ночи. За негромкими, но забавными обсуждениями всего и вся, время, на удивление, пролетело незаметно. Говорили о школе, о предстоящих каникулах, о последних сплетнях. Кто-то скажет, что сплетничать — это удел девчонок, но, на самом деле, парни тоже любят это дело, причем в любом возрасте, просто они скрываются более тщательно, закономерно опасаясь осуждения со стороны. Но кто их мог услышать тут, в ночи? Кругом пустота и практически никого, только они четверо и шелест листьев.

Остановились чуть поодаль от входа. Через стеклянные двери можно было разглядеть очертания парочки предметов, но в том то и дело, что только очертания, ведь все тонуло в практически кромешной темноте. Тусклый свет горел только в небольшом окошке, да и то это был свет от экранов мониторов, на которые выводились записи с камер видеонаблюдения. Через это окно ребята увидели и охранника, тот правда спал, явно доказывая свою некомпетентность. Вообще, подростки, конечно же, не могли быть уверены, что им так сильно повезет, Никита просто предположил, что вряд-ли охранник сумеет просидеть всю ночь, не сомкнув глаз, и оказался прав. Наверное, выполняй он свою работу чуть лучше, ребятам бы ни за что на свете не удалось пробраться внутрь, а так… А так им только и оставалось, что подойти к одному из окон практически у самого конца здания и пролезть внутрь. Окно это было оставлено открытым заранее, парнишки об этом позаботились, на всякий случай просунув между рамой небольшой деревянный брусочек. Со стороны и незаметно даже и казалось, что окно плотно закрыто, но, на самом деле, достаточно было лишь чуть-чуть толкнуть и оно легко поддалось.

Свет, что очевидно, не горел ни в одном из помещений, но ведь они были готовы к этому, потому и захватили фонарики. Чувство азарта и адреналина ударило в голову, даря непередаваемое ощущение. Вроде бы и внутри все сжимается от страха быть пойманными и сердце стучит в бешенном ритме, но это совсем не тот страх, который доставляет ужасный дискомфорт. Это другой страх, это тот страх, который сопровождает безрассудные и порой даже опасные поступки. Это тот страх, при котором становится жарко, дыхание сбивается, но чувство непередаваемого, всепоглощающего счастья все равно оказывается сильнее. Это какой-то странный, светлый страх, который кажется и не пугает вовсе. Странное, очень странное, но такое удивительное чувство, которое, наверное, чем-то напоминает алкогольное опьянение. Впрочем, в последнем Антон не был уверен, поскольку алкоголь он не пробовал.

— Идём, только тихо, — буквально на грани слышимости сказал Рома и двинулся вперёд, светя фонариком.

Каждый, даже самый тихий звук казался таким громким, а потому ребята то и дело замирали, настороженно прислушиваясь и проверяя, не идёт ли кто. То ли ниндзя, то ли шпионы, то ли спец агенты, хотя на деле, конечно же, просто четверо безрассудных подростков, стремящихся найти побольше приключений. Сами не знают, чем им это может аукнуться, но все равно продолжают упрямо шагать и снова рассматривать все экспонаты, что уже были рассмотрены днём.

Естественно, музей оставался музеем, все такой же скучный, все такой же неживой. Да вот только одно отличие все же было, — сейчас, даже несмотря на то, что экспонаты никак не поменялись, да и не могли поменяться, было интересно. Нет, не в погружении в историю дело, не в табличках с названиями и датами, не во всех этих древних вазах и обломках непонятно чего. Интересно, просто потому что запретно, просто потому что они не имеют права здесь находиться, но, тем не менее, находятся. Более того, сейчас им ничего не мешает дотронуться до, казалось бы, чего-то сокровенного. Днём всё попытки что-либо взять или хотя бы просто потрогать предотвращали учителя, но сейчас ведь ничего не мешает, никто не запрещает, не останавливает. И подростки то и дело касались поверхностей древних сосудов, каменных плит, каких-то древних орудий. Дотрагивались далеко не до всех экспонатов, потому что многие были совсем уж вне досягаемости, под стеклом или просто высоко под потолком, но и того, что имелось, было более чем достаточно. Прикосновения эти были совсем невесомые, словно ребята боялись что-либо случайно сломать, разбить, разрушить. А уж забрать что-то вообще и в мыслях не было, особенно у Антона, который слишком хорошо знаком с реакцией Арсения на любое воровство. Вот такое вот нарушение всяких правил и поход в музей уже сулит Антоше немаленькую такую проблему, если Арс только узнает об этом, а уж прибавить к этому ещё и воровство и тогда подросток точно легко не отделается. Слишком много предупреждений было сделано, слишком много раз воровство ему прощалось и повторять такую свою ошибку точно не хочется. Лучше так, просто с интересом и немножечко безумными искорками в глазах трогать все, что трогается, но не забирать. Да и зачем им все эти вещи? Они ведь бесполезны по своей сути, просто ценные с исторической точки зрения.

— Кажется теперь с нас желание, — заметив, что Дима с не меньшим восторгом глядит на все происходящее, подметил Антон.

Кто бы что не говорил, а собственное поражение подросток признавать умеет. Ну да, по сути, проиграл желание, проспорил его, но это не так уж и страшно. Что из себя представляет желание в сравнении со всем этим адреналином? Да ничего существенного, так, просто крошечная песчинка на одном большом, просто огромном пляже. И разве имеет эта песчинка хоть какое-то значение, когда вокруг тысячи, если не миллионы, таких же? Разве песок вообще имеет значение, когда, сделав всего пару шагов в сторону, можно наткнуться на нечто ещё более величественное — поразительно синий, бескрайний океан?

— Тебе не кажется, — самодовольно, но продолжая шептать, потянул Никита, — Смотрите, мечи, — подросток остановился и стал рассматривать деревянные стенды.

Действительно мечи, подлиннее, покороче, какие-то вообще больше похожи на кинжалы, а может ими и являются. Одни стояли на достаточно массивных подставках, другие висели на стене, закреплённые какими-то ремешками. На многих лезвия были начищены до блеска и ярко сияли, отражая свет от фонарика. Так сразу и не скажешь, что этим мечам не одна сотня лет, хотя, с другой стороны, гарантий ведь все равно никто не давал. На табличке можно написать все, что душе угодно, а на деле пойди пойми. Но не выглядят они древними, слишком новые, слишком чистые. Может отреставрированные? А мечи вообще реставрируют? Наверное.

— Ром, что ты делаешь? — зеленоглазый заметил, как одноклассник осторожно выхватил один меч и стал на пробу размахивать им, точно рыцарь какой-то. Удивительно, но пока он его вытаскивал, то сумел не издать ни звука, даже лёгкого скрежета металла не было слышно. Да и теперь слышно было лишь как сталь рассекает воздух, но звук этот такой негромкий, что на него и внимание не обращаешь. — Лучше поставь на место.

— Да я верну, не нуди, дай поприкалываться, — отмахнулся подросток, а потом развернулся и резким движением вытянул руку с мечом, остановив ее за мгновение до того, как эта железяка могла бы впечататься в Антона.

— Долбаёб что-ли? — прошипел парнишка и отступил на шаг назад, — Убери эту хрень на место, пока не покалечил кого-нибудь.

— Какой ты нудный, — Рома закатил глаза. В темноте этого видно, конечно, не было, но Антон и так догадался.

И это он то нудный? Антон не знает, с каких пор нежелание быть проткрутым насквозь приравнивается к эпитету «нудный», да и знать не желает. Безрассудство безрассудством, но это уже перебор, ему жизнь дорога и закончить ее из-за такого идиотизма не хочется. Подросток, конечно, не может знать наверняка, но он точно уверен, что умереть от огромной раны, — это точно не самая приятная смерть. Да и вообще, ему всего пятнадцать, он не желает со смертью встречаться в принципе. И сейчас можно сколько угодно рассуждать о том, что рыцари в прошлом примерно в таком возрасте и умирали, да и вообще у них к пятнадцати уже семья и дети были, а пасть в бою — это дело чести. Но серьезно? На дворе двадцать первый век, какие рыцари? Антоша мало того, что не рыцарь, а дитя дитем, о чем и сам прекрасно знает, так они ещё и не на поле боя, а в музее. И вот так вот пасть было бы не честью, а идиотизмом высшей степени.

— Ромыч, давай дуэль! — чересчур энергично и слишком громко воскликнул Никита, из-за чего тут же получил в плечо от Димы.

— Ты чё орёшь? Хочешь, чтобы нас поймали? — поинтересовался Димка.

— Да ладно, ладно, все, я веду себя тихо, — парнишка даже выставил руки в защитном жесте, — Ром, так что насчёт дуэли?

— Я за! — отозвался одноклассник и взял с подставки ещё один меч, протянув его Никите. Тот, естественно, оружие взял, отошёл на шаг и, по всем законам дуэли, поклонился, прежде чем начать наступать на «врага».

Антон знал, что мечи, какими бы тяжёлыми не казались, на деле весили едва ли больше килограмма, а потому совсем не удивился, что ребята с такой лёгкостью сумели их поднять, ещё и «драться». Драка, конечно же, была шутливой, а лезвия мечей даже не касались друг друга, потому что иначе звон стали эхом бы разнёсся по всему помещению, отразился бы от стен и непременно дошел до ушей спящего охранника, принеся за собой кучу проблем. Но Роме и Никите все равно было весело, они давились смехом, стараясь не расхохотаться в голос, а фонарики так и вовсе были опущены на пол из-за чего ноги подсвечивались, словно парни были на каком-то вычурном подиуме. Ни Антон, ни Дима в этом безобразии участвовать не собирались. Во-первых, не было никакого желания плясать с мечом наперевес, а во-вторых, кто-то же должен был следить за обстановкой и прислушиваться к окружающим звукам, чтобы, если что, успеть вовремя предупредить и дать деру. И, раз уж половина от их маленькой команды оказалась занята, то роль этаких дозорных на шухере пришлось брать на себя им.

Благо, дурачились парни недолго и уже минут через десять отложили мечи и двинулись дальше. В дурацкий зал с фараонами и саркофагами. Идти туда Антон не горел желанием, но что поделать? Если уж идут все, то и ему приходится, не будет же он один по пустынным залам музея бродить?

В темноте саркофаги выглядели ещё более непривлекательными, прямоугольные, каменные, холодные. Действительно гробы. Их было всего два, один подле другого и огорожены они были обычными черными лентами, за которые нельзя было заходить. Да вот только кого ж это, в самом деле, могло остановить? Уж точно не Никиту, который через эту ленту просто переступил и подошёл ближе, смотря так предвкушающе, даже жутко от такого хищного взгляда становилось.

— Как думаете, там есть мумия? — спросил он и начал осторожно пытаться сдвинуть крышку с места, — Ромыч, открывай второй, — парнишка тут же принялся исполнять задуманное.

Сдвинуть крышки с места удалось, только скрип при этом такой противный был. Скрежетало так, словно диван на ножках пытались протащить по кафельному полу. Ещё хуже было то, что звук из-за эха усиливался в несколько раз, заставлял неприятные мурашки бежать по всему телу, а уши так и вовсе хотелось зажать руками, только бы не слышать. И какое же было облегчение, когда все наконец прекратилось.

— Нет тут ничего, — разочарованно протянул Рома.

Антон с Димой, ведомые любопытством, подошли к одноклассникам. Саркофаги и впрямь были пусты, совершенно пусты. Небольшой слой пыли, только и всего. Ни тебе костей, ни тебе мумии. Антона правда этот факт только обрадовал, не хватало ещё ему тут останки рассматривать. Его художественной натуре такое не по нраву, одно дело — всякие пейзажи или вымышленные фантастические персонажи и совсем другое — кости, черепа и прочее. Нет уж, второе Антон не рисует, не его эта тема.

— Слышите? — настороженно так шепнул Димка, вынуждая всех замолчать, а то Рома с Никитой как раз спорить начали о том, куда мумия могла деться.

Где-то раздавались шаги. И они становились все ближе и ближе, также, как и скрежет ранее, эхом отражались от стен, отчего было непонятно, откуда именно они доносятся. Но вот что было понятно, так это тот факт, что их кажется вот-вот поймают. Охранник то ли сам проснулся, то ли услышал посторонний шум. В любом случае, если ничего не предпринять, то им придет один большой трындец.

— Тоха, лезь сюда, — ухватив зеленоглазого за плечо, Рома попытался столкнуть его в саркофаг, но Антон не лыком шыт, ногами упёрся. Он туда ни за что не полезет.

Тоже самое Никита пытался проделать и с Димой, причем у него получилось куда успешнее, поскольку Димка, растерявшись, даже не сообразил, что произошло, а Никита уже задвинул крышку обратно, отрезая Позова от внешнего мира.

— Блять, Антон, нас поймают! — как-то грубо воскликнул Ромка, а потом и вовсе надавил на грудь Антона так, что тот просто не смог дальше сопротивляться и сам не заметил, как оказался лежащим на холодном камне.

Секундный скрежет и он, также как и Дима, отрезан от всего. Темно. Очень темно, темнее, чем в самом музее и глаза подростка к такой темноте не привыкли. И звуков нет никаких, словно в другом мире оказался. Очень темном и мрачном мире. Мда уж. Вот вам и тонкая душевная организация юной творческой натуры. Полдня избегал этих идиотских саркофагов, а в итоге что? В итоге сам в нем и оказался, замечательный расклад. У жизни определенно ужасно странное чувство юмора. И Ромка зараза такая. Вот нахрена он Антона сюда втолкнул, так ещё и крышку задвинул? И ведь в соседний такой саркофаг Никита затолкал Диму. Нет, понятно, что они стремились их спрятать и спасти от гнева охранника, но не таким же способом, в самом деле! Да и куда в таком случае делся Никита? А куда сам Рома залез? Непонятно! Ничего непонятно! Только очень неприятно и отвратительно. Антон ведь эту крышку изнутри даже с места не сдвинет, что уж говорить о том, чтобы выбраться? А камень между прочим холодный, до самых костей пробирает, заставляет ежиться и сжиматься в попытках сохранить тепло. Радует только то, что места тут достаточно, чтобы хоть как-то двигать руками и ногами, а ещё тут, на Антошино счастье, пахнет обычной затхлостью и пылью, а не чем-то похуже. И вот даже не хочется думать о том, кто тут мог раньше лежать. Просто пусть это все будет бутафорией, пусть тут никого никогда не было. Да, точно, Антон просто будет верить в то, что все тут ненастоящее. И в то, что его вытащат. Друзья же не оставят его тут навечно? Просто не могут оставить. Он же с ума сойдёт и у него точно разовьётся клаустрофобия. А оно ему надо? Не надо. Да пусть хоть охранник его вытащит, пусть потом звонит папе и пусть папа потом ругается, но только не оставаться здесь надолго!

Паника медленно, но уверенно затапливала все сознание. Наверняка времени прошло совсем немного, но кажется словно целая вечность. Идиотская, идиотская была затея лезть в этот музей изначально. Нужно было идти к Диме и играть в приставку, это безопаснее и уж точно это не так сильно давит на психику, как этот грёбаный саркофаг. Почему он вообще находится в таком лёгком доступе? Почему никто не поставил его под толстый слой стекла, чтобы таким идиотам, как Антон и его друзья, даже в голову не пришло открывать его? И какого вообще черта они не подумали обо всем наперед? Какого черта вообще полезли? Идиотское искушение, которому подросток раз за разом поддается, черт бы побрал это неумение контролировать собственные спонтанные желания. Каждый раз сначала делает, а потом думает. Сколько раз ему об этом говорил папа? Да Антон уже и не помнит, потому что слишком часто! Но все как всегда. Хорошая мысля приходит опосля, а сейчас он в ужасной ситуации из которой неизвестно как выбраться.

Где-то определенно точно можно было расслышать шум, кажется кто-то ругался, но из-за толстых каменных стенок саркофага слышно было плохо. Может поймали ребят, а может охранник просто ходил по залам и кричал в пустоту, как знать? Желание позвать на помощь было сильно, да вот только услышит ли? Фиг с ними, с последствиями, главное — не проводить тут больше ни одной минуты. И подросток и вправду был готов заорать во всю глотку, настолько громко, насколько только мог, потому что находиться внутри саркофага было невыносимо. Да вот только слишком быстро наступила тишина и Антон понял, что вряд-ли докричится хоть до кого-то. Разве что Димка, находящийся в таком же положении может услышать, да и то далеко не факт.

А от пыли начали слезиться глаза и чесаться нос, и горло, казалось, было раздражённо, хотя он и провел тут всего ничего. Каждая минута казалась вечностью, а секунды текли с черепашьей скоростью. Напряжение нарастало и Антоша почувствовал себя таким маленьким и несчастным. Да, ему пятнадцать лет, но что он может противопоставить каменным стенкам, которые давят одним своим присутствием? Что если про него забудут и он так и останется тут навсегда? Да вообще-то и так понятно что будет, кислород рано или поздно закончится, а дальше только темнота. И это совсем не то, чего подросток хочет. Он хочет домой, просто домой, в тепло. Вроде уже взрослый, а чувствует себя маленьким мальчишкой, который потерялся в страшном и ужасном мире. Хотя нет, это даже хуже, чем если бы он просто потерялся. Когда потерялся всегда можно спросить дорогу, а тут что? Ничего, совсем ничего. Их даже не найдут, они задохнутся гораздо раньше, чем откроется музей и можно будет позвать кого-нибудь. Безысходность и отчаяние — это все, что осталось. И слезы сами текут из зелёных глаз, отчего видимость, которая и так была отвратительная, совсем исчезает. Остаются только судорожные вдохи и всхлипы. Наверное, это паническое, но Антон совсем ничего не может с собой сделать, совсем ничего. Хочется плакать и выть от отчаяния, не может же все закончится так? Это идиотизм какой-то, все же было так замечательно, ну подурачились слегка, ну немного нарушили закон. Так то ж в шутку было. Но шутка вышла из-под контроля. Где Никита и Рома? Может удрали, позабыв о них, а может их и вовсе поймали. Да вот только они все равно уже вряд-ли вернутся, чтобы достать их отсюда, у них сейчас слишком много других проблем, да и обговорено все было, что в случае чего каждый сам за себя. Обговорено это было ещё днем, ещё на этапе разработки плана. Да вот только какого черта они затолкали что Антона, что Диму в саркофаги, если каждый сам за себя? Помощь оказать хотели? Да лучше бы их поймали, чем так. Ужасно, все слишком ужасно. И ужасно, и плохо, и страшно. И…

Телефон! У него в кармане есть телефон. Мысль возникла неожиданно, настолько неожиданно, что даже глаза моментально перестали наполняться все новыми и новыми слезами. А хотя нет, последнее ему только показалось, слезы никуда не исчезли и исчезать пока что не собираются. Только бы тут ловила связь, только бы ловила. Дрожащими руками он дотянулся до кармана джинс. Какое счастье, что тут достаточно места для таких маневров, какое счастье! Сердце колотится как бешенное и кажется вот-вот и выпрыгнет из груди, да и воздуха почему-то катастрофически мало. Неужели Антон ничего не сумеет сделать и задохнётся? Нет, нет, нет. Нельзя. Просто нельзя! Тусклый свет от экрана телефона рассеивает мрак. Есть. Связь есть…

***

Арсений спал. Правда делал он это ровно до того момента, как его разбудил входящий звонок. И вот нельзя сказать, что Попов был доволен этим фактом, за окном темень несусветная, он еле-еле раскрыл глаза, ему завтра топать на работу, а ему тут звонит незнамо кто посреди ночи. У людей совесть вообще есть? Элементарные правила приличия им знакомы? Вот кто может звонить в такое время? Совершенно непонятно, потому что звонить то и некому. Желание просто проигнорировать входящий вызов было сильно, даже очень, но Арс пересилил себя, протянул руку на стоящую подле кровати тумбочку, взглянул на экран, а потом моментально сел в кровати, отбрасывая сон в далёкие дали. Входящий то был от Антона. И совсем непонятно, что с ним могло произойти так поздно ночью. Он сказал, что останется у Димы, потому Арсений, собственно, и был спокоен, прекрасно зная, что самое страшное, что может произойти — это то, что его ребенок не будет спать до утра в компании друга. Правда спокойствие это сохранялось ровно до этого момента. Просто так Антоша бы не стал ему звонить посреди ночи, не стал бы будить, не стал бы беспокоить. Не стал бы, просто потому что считал себя достаточно самостоятельным, чтобы проводить свободное время без постоянного контроля и надзора. Растет мальчишка и это, увы, неизбежно. Но Арсений смирился и позволял этому ребенку чуть больше, чем раньше, потому что так и надо, потому что Антоше пятнадцать, а не десять, у него есть право на какую никакую, а самостоятельность. Да вот только он ему звонит. И нехорошее предчувствие появляется само собой, сердце ухает куда-то вниз, а руки чисто на рефлексах принимают вызов и подносят телефон к уху.

— Тош, что случилось? — голос хриплый ото сна и обеспокоенный.

Может, Арсений зря себя накручивает и все хорошо, а Антон просто дурачится? Но нет, тяжёлое дыхание в трубке даёт понять, что все не хорошо, что что-то происходит. Да вот только Антоша не произносит ни слова, только дышит тяжело и периодически всхлипывает. Он что плачет?

— Антон, не молчи! — возможно, это звучит чуть строже, чем Арсу хотелось бы, но ему ведь нужно узнать, что именно не так. А как он может это узнать, если ответом ему служит молчание? — Ты у Димы? Прийти за тобой?

— Я… Я… Нет, не у Димы, — донеслось из трубки, а в голосе мальчика Арсений четко расслышал панические нотки.

Антоша напуган, для Попова это очевидно, слишком хорошо он знает своего ребенка. Только непонятно, что именно его напугало. Ну не врачи же? Где бы он их нашел в четыре утра? Значит что-то другое.

— Папа, забери меня, — прозвучало так отчаянно и с такой мольбой, словно его сыну не пятнадцать, а пять и он испугался ночного кошмара. Да вот только Арсений все ещё ничего не понимает, «забери». А откуда? Откуда его забрать?

— Зайчик, успокойся, пожалуйста, — мужчина старался говорить мягче, потому что если Антоша продолжит паниковать, то ничего не скажет, — Объясни мне, где ты?

— Я… Ты… Ты только не кричи, — Антон сорвался на хриплый шепот, дыхание все ещё тяжёлое и Арсу все сильнее начинает казаться, что паника у его ребенка слишком велика, чтобы он мог самостоятельно с ней справиться. И что бы этот ребенок не сделал, Арсений не собирается, не будет кричать, просто потому что Антону и вправду сейчас от крика станет только хуже. Ну и ещё потому что мужчина напуган состоянием своего сына, но не зол, да и вряд-ли сумеет разозлится, слишком несчастный, слишком перепуганный голос у подростка.

— Антош, я не буду кричать, — Арсений поднялся кровати и принялся быстро одной рукой доставать одежду из шкафа, потому что за Антошей придется ехать — это он уже понял. Он уже понял, что Антон не у Димы, что он вообще непонятно где и его нужно забрать домой как можно скорее. — Просто скажи мне, где ты. — мужчина переключил связь на громкую, положил телефон рядом с собой и принялся переодеваться.

— В музее, — выдохнул Антон, — Я… Боже, пап, я в каком-то идиотском саркофаге и я не могу отсюда выбраться самостоятельно. Пожалуйста, вытащи меня! — выпалил мальчишка, значительно повысив голос.

Арсений опешил, но одеваться не прекратил. Ему ведь не послышалось? Его ребенок сказал, что он в музее, в саркофаге? Попов даже не уверен, что хочет знать, как именно он туда попал. Хотя нет, хочет. Он хочет знать, что именно творилось в Антошиной голове, что он до такого додумался. Четыре часа утра! Какой музей работает в такое время? В том то и дело, что никакой и это наталкивает Арсения на совсем безрадостные мысли. Но он пообещал ребенку не кричать, хотя, признаться честно, теперь хотелось. Да, мужчина думал, что жалобный тон Тоши не позволит ему разозлится, но нет. Злость появилась, причем появилась неожиданно. Да вот только нужно ее держать в узде, подобно строптивой лошади. Потому что Антону сейчас и без этой злости не очень хорошо, ему страшно и теперь Арс даже может представить насколько. Подумать только, оказаться запертым в саркофаге? Да такое и врагу не пожелаешь и совсем непонятно, почему Антон вообще в это влез. Хотя нет, последнее то как раз понятно. Арсений голову на отсечение готов дать, что его сын просто в очередной раз не подумал своей головой. Впрочем, все как всегда. Пора бы уже и привыкнуть, наверное…

— Адрес знаешь? — стараясь говорить как можно спокойнее, спросил Арсений.

Не нужно, не нужно на этого ребенка кричать. Не нужно этого делать ни сейчас, ни потом. Просто вытащить, успокоить и поговорить. Главное — не сорваться. Пускай выходки Антона с каждым разом всё безумнее и безумнее, пускай казалось, что после угнанной чуть меньше года назад машины хуже уже быть просто не может. Может, ещё как может. Недооценил его Арсений, точно недооценил.

— Н-нет, — парнишка тихо всхлипнул, видимо находясь на грани истерики, — Но мы с классом сегодня здесь были.

Арсений кивнул, правда скорее сам для себя, очевидно же, что Антон его видеть не мог. Адрес музея, в который они ездили, он знал. Да вот только находится он в часе езды, а может даже и больше. Долго. Сможет ли Антон столько выдержать и не скатиться в истерику окончательно?

— Я скоро буду, — мужчина поднялся, схватил телефон и кинулся к выходу.

— Не отключай, пожалуйста! — взмолился Антоша, — Нет, нет, нет, не оставляй меня одного, прошу, — парнишка окончательно расплакался, уже даже не пытаясь сдерживаться. Арс слышал, как он тихонько подвывал, продолжая дышать тяжело.

И сердце самого мужчины не на месте, но движения остаются четкими, выверенными, потому что ему нельзя медлить. Какие бы эмоции не бушевали внутри, каким бы страхом и злостью не крыло самого Арсения, он не имеет права задерживаться. Также как и не имеет права отключить этот звонок, оставить Антона в одиночестве. Как вообще так получается, что Попов и сердится, и переживает, и обе эти эмоции направлены только на одного человека? Хотя, когда этот человек твой собственный сын, то, наверное, и не только такое возможно.

— Антоша, успокойся. Просто дыши, хорошо? — кроссовки на ноги были надеты быстро, так же быстро была заперта входная дверь.

Арсений думал вызвать лифт, а потом понял, что внутри не будет ловить связь. Конечно, спускаться с шестнадцатого этажа пешком — это та ещё морока, да и дольше выходит, но мужчина ничего не мог поделать. Нужно расставлять приоритеты, оставить Антона в одиночестве никак нельзя, точно не сейчас, когда он так напуган.

— Я н-не могу, папа, т-тяжело, — Попов ускорился, бегом преодолевая один лестничный пролет за другим.

— Солнышко, что тяжело? Дышать? — злость ушла, оставив лишь панику. Арсений не имеет права на Антона злиться, зато может переживать и успешно это делает. Сколько ещё седых волос у него появится? Пора уже покупать краску для волос?

— Д-да. Как будто что-то давит на грудь, — выбежал, Арс наконец-то выбежал на улицу, направившись к машине и не прерывая разговора, — Мне страшно. Папа, мне так страшно.

И каждое это «папа» звучит так умоляюще, Антон уверен, что только Арсений способен его спасти. Да вот только сам Попов растерян, напуган и не имеет ни малейшего понятия о том, что происходит и как это решать. В глазах Антоши он — взрослый, который непременно защитит от всех напастей, взрослый, который знает как найти выход чуть ли не из любой ситуации. Тоша зовёт его, зовёт отчаянно, с мольбой и надеждой. И не знает, что Арсений на самом деле потерян. И не узнает, потому Арс ему этого не покажет, потому что не имеет права показать. Он на то и родитель, чтобы ребенок искал в нем защиты и доверял ему.

— Антош, закрой глаза и просто слушай меня, хорошо? Постарайся ни о чем плохом не думать, — Попов на самом деле не знал, что делать и как успокоить ребенка. Он мог лишь предполагать, что у Тоши паническая атака, что в принципе неудивительно в его то положении. Как от нее избавляться, Арсений без понятия, он действовал на каких-то внутренних инстинктах, надеясь, что одного его голоса хватит, чтобы Антошино паническое состояние не ухудшилось. — Давай я тебе что-нибудь расскажу, ага?

Арс завел машину и тронулся с места, лихорадочно соображая как бы ему отвлечь Тошу. Телефон оказался на специальной подставке, чтобы и говорить можно было и за дорогой следить.

— Ты видел какая луна сегодня большая? Белая, яркая. И небо ясное, кажется, все созвездия даже без телескопа рассмотреть можно. — вот что он несёт? Да Попов и сам не в курсе, просто взгляд зацепился за луну, он и начал говорить. Впрочем, Антону, кажется, не особо важно, что именно ему говорят, главное чтобы не молчали, — А тебе когда-то очень нравилась астрономия, помнишь? Рассказывал мне про звёзды, про разные планеты. На какой-то даже идут дожди из стекла, ты сам мне говорил об этом, — почему эта информация сохранилась в его памяти? Мужчина не знает, впрочем, оно и неважно, — На ней ещё ветер с какой-то невообразимой скоростью дует.для тех, кто не помнит, это было в главе «искры счастья в зелёных глазах»

— Это же б-было около п-пяти лет назад, — то, что Антон включился в разговор, немного успокоило Арса. То, что голос его все ещё звучал сквозь слезы, наоборот напрягало. — К-как ты запомнил?

— Я много чего помню, Антош.

Не показывать своего напряжения и собственной паники, главное — не показывать этого. Нужно звучать максимально расслаблено и дружелюбно, словно ничего и не происходит, словно это не его ребенок где-то там заперт в замкнутом пространстве и борется с ужасающей паникой. Нужно это сделать, чтобы не напугать ещё больше. Да вот только с каждой секундой самому Арсению все тревожнее. Нет, он уже не злится, совсем не злится, но по-прежнему боится. Не дай бог у этого ребенка начнется кислородное голодание, вряд-ли в саркофаг проникает достаточное количество кислорода, даже если где-то там есть щель. Но нельзя об этом думать, совсем нельзя.

— Каникулы у тебя начнутся и к морю поедем, да? — продолжил говорить обо всем, что лезет в голову. Говорит с Антошей, как с маленьким ребенком, но сейчас так нужно. — Возьмём Пашку и Серёжу с Яськой. А потом к бабушке с дедушкой съездим. Знаешь, там где-то около них ранчо открылось, на лошадях покататься можно, хочешь Диму с собой позовём, думаю родители его отпустят.

— Дима! — неожиданно воскликнул Антон, перебив мужчину, — Папа, он тоже тут. Вернее не совсем тут, но тоже в саркофаге! — заорал так громко, что Арсению на мгновение показалось, что его оглушили.

Черт, это плохо. Стоило догадаться, что Антон сунулся в музей не в одиночку, все самые идиотские идеи они воплощают вместе с Димкой. Да вот только что Арсу то делать? Надеяться на то, что Дима тоже позвонил родителям и они в курсе, что происходит? А где гарантия, что он это сделал? Где гарантия, что он сейчас не в таком же состоянии, как и Антон? Звонить его родителям самому? Но тогда придется отключить звонок Антона и далеко не факт, что его ребенок это выдержит. И уж тем более, Попов не имеет возможности вернуться и сходить к Диминым родителям лично. Не сейчас, когда почти треть пути уже преодолена, когда педаль газа до упора вдавлена, когда он уже давным давно превысил скорость и проехал несколько красных светофоров. Какой штраф ему могут выставить за подобное, даже предполагать не хочется. Да и плевать на штрафы, плевать на правила, не до них сейчас, совсем не до них.

— Антоша, а ты же понимаешь, что мне нужно Диминым родителям позвонить? — как с пятилетним, но Арс уже понял, что из-за своей паники Антон по другому информацию воспринимать не будет. Сейчас он — маленький и напуганный ребенок, даже не смотря на то, что ему пятнадцать. — Мне нужно буквально на пять минут закончить беседу с тобой. А потом я сразу же тебе перезвоню.

— Н-нет! Не бросай меня, пожалуйста, — истеричные нотки в голосе прорываются наружу. Что ж все так сложно? Неимоверно сложно. И собственного сына оставить не может, но и друга его тоже.

— Ладно, ладно, — нет, отключаться не вариант, не сможет Антон сейчас один, — Хорошо, зайчик, тише-тише, не паникуй, я не перестану с тобой разговаривать, — Арсений свернул к обочине и остановился на мгновение.

Да, безусловно, он тратит драгоценное время, но печатать сообщение Диминой маме и одновременно вести машину равносильно самоубийству. Арс, конечно, и так уже кучу правил нарушил, но попасть в аварию точно не хотел.

— Давай мы с тобой завтра сходим в художественный магазин, ты говорил у тебя холсты закончились, — продолжил отвлекать парнишку Попов, параллельно печатая сообщение о том, где именно находится Дима и надеясь, что женщина его увидит и прочитает.

Вообще-то, о том, закончились ли у Антона холсты, Арс не знал, мальчишка вообще вроде в последнее время рисовал на графическом планшете, но какая разница? Тоша вряд-ли сейчас вспомнит зачем ему эти холсты нужны в принципе, что уж говорить о их наличии? Отправив наконец сообщение, Арсений снова тронулся.

— Между прочим, Господин Котиус подрал обои у меня в комнате, — говорить, просто говорить обо всем и сразу. Слушать затравленное дыхание своего сына, слушать его всхлипы и скулеж и продолжать говорить. — И попытался сожрать веник, я еле отнял его сегодня.

— З-зачем ему веник? — Антон с шумом втянул воздух, нос у него видимо забит вконец.

Ехать ещё половину пути и это с учётом того, что машина едет на скорости, выше допустимой. Почему же так долго? Почему этот чертов музей находится так далеко? Арсений сойдёт с ума, пока доберется со своего ребенка, в голове уже каша, а слова каждый раз звучат все более нервно. И эти слезы, слезы, которые слышно даже через трубку телефона. Эти слезы его ребенка словно петля вокруг шеи Попова. Они его душат, заставляют нервно хватать воздух ртом, в попытках не задохнуться окончательно. Отвратительное чувство, ужасное чувство, которое ещё чуть-чуть и подарит ему билет в «жёлтый дом»психиатрическая больница. И непонятно кому хуже: паникующему Антону или Арсению, который тоже паникует, но не имеет права этой панике поддаваться.

— Я не знаю, он просто решил, что его можно есть, — ну да, в самом деле откуда Арсению знать, зачем коту веник? Днём эта ситуация казалась смешной, он и вправду пытался вытащить веник из цепких кошачьих зубов. А сейчас не весело. Сейчас его ребенок торчит в чертовом саркофаге, и Арсению нихера не весело.

Он все говорил и говорил. Много, долго, практически не замолкая. Говорил о вселенной, о ветре, о солнце, о школе. Рассказал секреты парочки фокусов, чего никогда не делал ранее. Впрочем, вряд-ли Антон вообще их запомнил. А Антоша все не успокаивался, то затихал, то снова начинал плакать, горько и тоскливо настолько, что Арсению становилось больно чуть ли не на физическом уровне. Что-то ответила Димина мама, но у Арса не было возможности прочитать, не было возможности остановиться. Да и вообще главное, что она сообщение увидела, а уж что на него ответила не так уж и важно.

— Тоша, солнышко мое, я подъехал, — мужчина остановил машину прямо перед входом, не особенно заботясь о том, что здесь нельзя парковаться, — Я сейчас подойду, хорошо? Все в порядке, мой хороший.

***

Попов влетел в помещение со скоростью света, сопровождаемый возмущенным охранником. А ещё бы он не возмущался. Арсений пришел, ничего не объяснил, буквально вынудил его впустить и промчался до самого зала с египетской тематикой. Все это время ещё и говорил по телефону, убеждая, что все будет хорошо, что он рядом и сейчас вытащит Антона. Сторож, естественно, ничего не понимал, да и вообще был зол после того, как поймал двоих подростков и разбирался с их родителями. А сейчас вот ещё и Арсений пришел и что-то хочет, и это при том, что на часах всего-то пять утра!

— Мужчина, вы не имеете права здесь находиться, — охранник попытался ухватить Арсения и не дать ему пройти дальше, но куда там. Арс на таком адреналине, что кажется он и из хватки медведя вырваться сможет, а тут всего лишь какой-то сторож.

— Заткнитесь! — грубо? Да, но у Попова нет времени, чтобы с ним церемонится и объяснять хоть что-либо.

В два шага он достиг этих пресловутых саркофагов. Арсений больше никогда в жизни не сможет ничего даже слышать о Египте и обо всем, что с ними связано, а если кто-то попытается хоть как-нибудь упомянуть фараонов с их гробницами, то он точно психанет и покусает кого-нибудь. Образно конечно, но все же.

— Что вы делаете?! — возмутился охранник, когда Арсений принялся сдвигать крышку.

Мужчина ощутил, что она поддается не так то легко, неудивительно, что открыть ее изнутри не представляется возможным. Как ее закрыть вообще сумели? Впрочем, это сейчас неважно. Главное, что крышка в итоге поддалась, являя взору ужасно бледного, сжавшегося и дрожащего от страха Антона, который, увидев Арсения, моментально подскочил и в буквальном смысле повис на мужчине, не имея никаких сил, чтобы стоять на ногах. Он уткнулся лицом в плечо старшего и снова зарыдал. Хотя «снова» это не совсем подходящее понятие, Антоша ведь и не прекращал плакать.

Все тело подростка пробирало дрожью, а в мыслях был какой-то хаос и путаница. Буквально каждая мысль сопровождалась паникой и ужасным страхом, какой Антон не испытывал даже перед врачами. Казалось, весь мир качается и уходит из-под ног и только опора в лице папы позволяла хоть как-то стоять. Парнишка ощутил сильные и такие теплые руки, обхватившие и прижавшие к себе. Тепло, по сравнению с холодным камнем очень и очень тепло. И, наверное, даже чуточку спокойнее. Ненамного, от паники не так-то просто избавиться, особенно когда она накрыла с головой, подобно лавине, сошедшей с гор, но все равно получше.

— Все хорошо, все хорошо, — Арсений говорил негромко, понимая, что сейчас любой слишком громкий звук напугает Антона. Словил ошарашенный взгляд охранника, который совсем ничего не понимал, но и перестал гнуть свою пластинку про то, что Арс видите ли «не имеет права». — Откройте второй, пожалуйста, — обращаясь к мужчине, сказал Попов.

Сторож кивнул, не стал перечить и быстрым шагом дошел до второго саркофага. А Арсений почувствовал, что Антона то ноги совсем не держат и вообще он свалился бы на пол, если бы мужчина его не держал.

— Тоша, посмотри на меня, — позвал мальчишку, тот отреагировал, но так заторможенно и вяло, что Попов напрягся.

А взгляд у Антона плыл, весь мир кружился и темнел, стал состоять из множества серых точек, какие бывают на экранах телевизоров. Белый шум, или как так его правильно называют? Сознание не хочет оставаться здесь, потому здесь слишком страшно. Оно хочет нырнуть во тьму, которая кажется такой манящей, притягательной и главное — совсем пустой. А где пустота, там нет страха, совсем нет. Нет страха, нет мыслей, там хорошо. И только головная боль и вертящиеся очертания все портят. Зачем так больно?

— Ну приплыли, — пробормотал Арсений и опустился на пол вместе с Антошей, который, как Арс уже понял, находился уже практически в отключке.

Взгляд мальчишки был направлен в никуда, да и на звуки он почти не реагировал. Бледный, даже практически белый, волосы запутаны и припорошены пылью, губы искусаны до мелких ранок и руки у него подрагивают. Впрочем, там дрожат не только руки. Все тело Антоши пробирало мелкой-мелкой, но частой дрожью. Перенервничал, слишком сильно перенервничал. А у Арсения сердце и душа болят ещё сильнее, невыносимо, как же невыносимо видеть своего сына в таком состоянии. Мужчина опер его на себя, чтобы, если что, подросток не свалился на пол полностью, лучше уж пусть он отключится полулёжа на нем, чем свалится и ударится головой.

— А этот спит, — охранник уже успел отодвинуть крышку и теперь недоуменно смотрел внутрь саркофага. Со своего положения видеть Диму Арсений не мог, но, судя по реакции сторожа, Антошин друг и вправду спал и не был ни капли напуган.

— Будите, только осторожно, — мужчина на эту просьбу кивнул и легонько потряс Димку за плечо.

Арс расслышал какое-то недовольное ворчание, потом удивленный возглас, а потом Димкина голова показалась на поверхности, и удивленный взгляд его глаз столкнулся с Арсением. Выглядел мальчишка сонным, просто сонным. Не испуганным, не бьющимся в истерике, не паникующим. Попову захотелось рассмеяться. Нерво так, истерически даже. Подумать только, его чудо буквально почти что в обмороке, из которого его кстати нужно в срочном порядке выводить, а Дима сидит, из саркофага даже не вылез полностью, смотрит и только растерянно так моргает. Антон чуть не сошел с ума, Арсений чуть не сошел с ума, Димины родители, наверняка, тоже сходят с ума от неизвестности. А самому Диме хоть бы хны.

— Маме позвони, — сказал Арс, а потом обратился к охраннику: — У вас случайно не будет воды?

— Сейчас принесу, — мужчина удалился.

Дима вылез таки из саркофага, достал телефон, ойкнул, что-то напечатал, дождался ответа, снова печатал, а потом подошёл ближе и опустился около Арсения, с некоторым недоумением и беспокойством поглядыая на Антона. Тот уже и не всхлипывал вовсе. Да он вообще отключился окончательно.

— Дим, я кажется попросил тебя позвонить матери, — напомнил Арс, заметив что подросток просьбу не выполнил.

— Я ей написал, — отозвался Дима, — Они с папой сюда едут. А с Антоном что? Он в обмороке?

— Слишком сильно испугался и переволновался, — пояснил Арсений, — Слушай, я понимаю, что не вправе от тебя чего-то требовать и уж тем более отчитывать, у тебя для этого есть родители. Но от Антона я в ближайшее время ничего не добьюсь, потому объясни хотя бы ты мне, что произошло и как вы вообще в этих саркофагах оказались?

Ситуация для Арсения была непонятной. Едва ли он мог поверить, что его сын добровольно бы залез в эту каменную «коробку», прекрасно осознавая, что может слишком сильно испугаться. Антон то, конечно, безрассудный, но какой-никакой инстинкт самосохранения у него имеется. Не стал бы он добровольно суваться туда, где страшно.

— С саркофагами случайно вышло, нас туда ребята затолкали, думая, что спасут от охранника, — с тихим вздохом произнес подросток.

Арсений этот вздох повторил, размышляя о том, куда именно он затолкает этих ребят, как только они ему на глаза попадутся. Злость, погасшая было, вспыхнула с новой силой, да вот только направлена она теперь была не на Антона и уж точно не на Диму, а на ребят, которым в головы эта идея вообще пришла. Да, да, Арсений не имеет права трогать чужих детей, да он даже просто ругать их не может, потому что это, видите ли, противозаконно. Впрочем, ничего не мешает ему поговорить с их родителями и попросить их вставить мозги на место своим чадам.

— Мы не хотели внутрь лезть, я так и вовсе не понял сначала, как именно внутри оказался, насчёт Тохи не уверен, но, наверное, он тоже не понял, — продолжил говорить мальчишка, а в Арсении желание кого-нибудь прибить стало ещё сильнее, — А насчёт самого музея… Ну идиоты мы, согласились на авантюру, не подумав. Я так и вовсе согласился, только потому что согласился Антон, но почему именно он решился на это, я не знаю, наверное, из-за желания.

— Какого ещё желания? — наконец вернулся охранник с бутылкой воды и Арс отвернулся от Димы, принявшись осторожно выливать эту воду себе на ладони, а потом легонько хлопать Антошу по щекам, в попытке привести его в чувство. Тем не менее, он продолжал слушать и Димка явно это понимал, потому что ответил.

— Те ребята, с которыми мы были, Никита и Рома, — сказал парнишка, а Арсений про себя отметил, что он теперь этих Никиту и Рому откуда угодно достанет и всю душу из них, ну или из их родителей, вытрясет, — Предложили пойти в музей ночью. Мол весело, давайте. А когда мы отказались, предложили договориться. Мы с Антоном идём и, если нам не понравится, то они должны нам желание. Ну и наоборот соответственно.

Паника чуть отпустила Арса, когда Антон с тихим стоном наконец соизволил открыть глаза. Ещё несколько секунд он пытался сфокусироваться на лице мужчины, а когда ему это удалось, то Арсений даже выдохнул облегчённо. Кажется даже страх у Антоши начал сходить на нет, да вот только он подмерз слегка, что Попов ощутил явно и сильнее прижал ребенка к себе, чтобы хоть немного, а согреть. Какой-нибудь кофты у него с собой не было, так торопился, что и не подумал захватить ее.

— Спасибо, что объяснил, — посмотрев на Диму и кивнув ему в знак благодарности, сказал Арсений, а потом переключился на своего ребенка: — Ты как? В порядке?

— Домой хочу, — жалобно протянул Антоша, снова утыкаясь лицом в плечо старшего.

— Диминых родителей дождемся, чтобы убедиться, что все в порядке и поедем.

Антон лишь легонько кивнул. Ужасная усталость накатила так внезапно. Хотелось спать, болела голова, все тело ещё немного потряхивало и очень сильно хотелось плакать, но слез больше не было. Казалось, что, в порыве собственного страха, Антон выплакал вообще все, что можно и теперь на слезы он не способен в принципе. Да вот только от этого не легче. В душе послелилось гадкое чувство опустошенности, словно кто-то пришел и разом стер все-все краски из этого мира, подобно ластику, что стирает любые линии карандаша. Серо, пусто, тускло и почему-то так плохо. И совсем непонятно, что со всем этим Антоше делать. Разве что только смириться, смириться и идти дальше, домой, в тепло.

***

— Тош, ты весь в пыли, давай ты сходишь в душ, а потом просто ляжешь поспишь?

Они вернулись домой. Дорога назад казалась ещё длиннее, чем дорога туда, просто потому что усталость и подъем в четыре утра дали о себе знать. Арсений больше никуда не гнал, вел машину осторожно, откровенно опасаясь заснуть за рулём. На удивления страх закрытых пространств Антона не преследовал, он без пререканий вошёл в лифт, не паниковал, не плакал, не боялся. Видимо страх связан только с саркофагами, чтоб им пусто было. А Арсений измотан. Слишком много эмоций для пары часов, слишком много адреналина было в крови, слишком много… Да всего слишком много для одного Арсения. Антоша снова своими поступками пытается вытрепать ему все нервы, да вот только в этот раз его и ругать то не особенно хочется. Он и так уже столько всего пережил и через столько за одну только ночь прошел, что вряд-ли ему нужны ещё и нотации. Жалко этого чудика, грязного, пыльного, с уставшим и несчастным взглядом. Ну и как такого ругать? Поговорить… Они поговорят, обязательно поговорят, но не сейчас, потому что нет никакой гарантии, что Антоша не заснёт посреди разговора. Да и Арсений тоже.

— А как же школа? И тебе же на работу, наверное, нужно, — обеспокоенно сказал Антон и поднял на мужчину свои невозможно наивные зелёные глаза. Как у маленького мальчика. Антоше точно пятнадцать?

— О школе нужно было раньше думать, — тихо хмыкнув, сказал Арсений. Ну да, раньше, до того как лезть в дурацкие авантюры, — Да и на работу я в полусонном состоянии точно не пойду, позвоню Серёге, он подменит.

— И что, вот ты сейчас даже не станешь читать мне нотации, не скажешь, что это было безрассудно, что так делать нельзя, что я веду себя как ребенок? — перечислял подросток.

Антону показалось странным, что папа не ругается на него, хотя, можно было предположить, что он просто слишком сильно устал и все ещё впереди. Да вот только не было в голубых глазах Арсения злости, только усталость, безграничная и всеобъемлющая усталость. И волосы на висках серебрятся, наверное, никто и не обращает внимание даже, но Антон обратил. И ведь это из-за него получается? Из-за него, точно из-за него.

— Но ты ведь и без, как ты выразился, нотаций все это знаешь, — чуть улыбнувшись, сказал мужчина, запустив руку в непослушные кудрявые, а сейчас ещё и до жути пыльные, волосы сына, — Тош, мы поговорим, но позже. И я не собираюсь тебя ругать или наказывать, так что не стоит себя накручивать. Мы просто обсудим с тобой произошедшую ситуацию, хорошо?

Антоша закусил губу и кивнул. Вот прям серьезно? Никакой ругани и наказаний? А ведь он заслужил, точно заслужил хотя бы за то, что вообще влез в этот музей. Но папа делать этого не собирается. «Обсудим ситуацию». Обсудят, как поступили бы два взрослых человека. Да вот только можно ли считать Антона взрослым, если он такие ситуации и создает? Наступит ли такой момент, когда терпение у папы лопнет окончательно? Когда он перестанет прощать все, когда перестанет спускать с рук любые, даже самые глупые поступки? И что произойдет, если такой момент все-таки настанет? Узнавать не хочется, совсем не хочется. Но и совладать со своей жаждущей найти приключений натурой тоже не получится. Как бы Антон ни старался держать себя в руках и думать головой, а все равно все оканчивается одинаково.

— Извини меня, — сказал подросток совершенно искренне, — Я дурак, потому что согласился на это все, даже не подумав.

— Зайчик, все потом, — ещё раз проведя рукой по кудрявым волосам, произнес Попов, — Но если тебе так важно это услышать, то я тебя прощаю и не сержусь. И ты не дурак, Антош, просто порой безрассудный.

Антон снова кивнул. Ну потому что зачем спорить, если папа прав? Действительно безрассудный и поступки такие же. Сейчас, когда страх окончательно сошел на нет и все что осталось — это усталость и то самое чувство опустошенности, мыслить здраво получается лучше. Эмоции, правда, испытывать выходит не очень, но это ничего, эта способность, Антон надеется, восстановится после длительного сна. Да и эмоции сейчас бы только мешали расставить все по полочкам и воспринимать всю ситуацию здраво. А так Антоша понял, что виноват во всем он сам, обижаться на кого-либо нет смысла, ну разве что на Рому за то, что толкнул в саркофаг. Вряд-ли они после подобного продолжат общение. Зачем? Если человек, несмотря на твое явное сопротивление, все равно делает по-своему, то от него стоит держаться подальше. И это касается не только Ромы, но и Никиты. Не стоит таких людей в своем окружении держать, совсем не стоит.

— А ведь ты мне рассказал секреты фокусов, — вдруг объявил Антон, улыбнувшись самыми уголками губ, — Ты же никому об этом не рассказываешь, разве нет?

Арсений притянул своего ребенка в объятия. Антон прав, он никому об этом не рассказывает. Но ведь и Антон не просто «кто-то» и уж тем более Антона нельзя назвать «никем». Он — его сын, и просто один этот факт делает его особенным. К тому же, удивительным кажется то, что подросток вообще его слушал. Несмотря на паническую атаку, несмотря на слезы, Антоша продолжал его слушать и, кажется, даже запоминал все сказанное. Это ведь дорогого стоит, само осознание того факта, что в жизни этого зеленоглазого чудика Арсений играет настолько важную роль.

— А ты в моей жизни особенный и знаешь гораздо больше остальных, — шепнул Попов, а у Антона кажется даже сердце удар пропустило от таких теплых слов.

Папа говорил ему много разных вещей, назвал и солнышком, и зайчиком, и чудом, и ещё кучей различных вариантов. Но вот это «особенный». Именно оно отчего-то теплом отдается где-то в глубине души, заставляет что-то внутри расцветать тысячами красок, возвращая все чувства, все эмоции. С этим одним произнесенным словом исчезает вся пустота из души, все наполняется светом, теплом. «Особенный». Как бы отвратительно Антон себя не вел, он все равно остаётся особенным. Это доказывает все: папино к нему отношение, все сказанные слова, все рассказанные секреты и даже седина на висках. Потому что только за особенного можно переживать сильнее, чем за самого себя. И да, Антон должно быть ужасный сын, раз до этой самой седины папу довел. Да вот только Арсений не раз убеждал его в обратном, доказывая не столько словами, сколько поступками, что нет, не ужасный. И осознание этого, осознание того, что папа его любит и принимает абсолютно любым, внезапно оказалось дороже тысячи материальных вещей. Ничего, абсолютно ничего в этой жизни не способно заменить этого. И не заменит.

— Спасибо, — поддавшись внезапному порыву, шепнул парнишка.

— За что? — недоуменно поинтересовался Попов, гадая, что же там такого пришло в голову его ребенка, что он решил поблагодарить непонятно за что.

— За то, что приехал за мной, — сказал Антон, — За то, что не бросил трубку. За то, что говорил и успокаивал до последнего. Да просто за то, что ты есть, — совсем тихо добавил он, но Арсений все равно услышал. Услышал и улыбнулся.

Да, Арс, безусловно, устал, но сейчас ему на удивление хорошо. Уютно так, по-домашнему, по-семейному. Ну и пусть они стоят посреди прихожей, какая разница? Сейчас есть только свет где-то внутри души, теплые объятия. И Антоша. Безрассудный, часто не думающий своей светлой головушкой и очень далёкий от понятия «послушный ребенок». Но зато он свой, такой какой есть, со всеми своими недостатками, такой родной и любимый. И ругать его по-прежнему не хочется. Совершенно не хочется.