Изобилие света бесчисленного множества фонарей, что цветной рябью тёплого золотого и глубокого алого тянутся вдоль главной улицы, не позволяет темноте ночи проникнуть в самое оживлённое место Зеркального города — его сердце. Огни отражаются на поверхности бескрайнего тёмного океана, создавая иллюзию удивительного танца мерцающих звёзд.

Дети с маленькими расписными фонариками в ручках юрко проскакивают между взрослыми, и их звонкий весёлый смех вплетается в многоголосье кипящей жизни города.

— Аккуратней, — улыбается Пэй Мин и подхватывает под руку врезавшегося в него мальчика, не дав тому упасть.

— Спасибо, дагэ*! — кивает мальчишка, но стоит ему посмотреть под ноги, как всё веселье тут же пропадает с лица — глаза краснеют и наполняются слезами, а нижняя губа начинает дрожать.

* 大哥 — dàgē — кит. старший брат (дословно большой брат); уважительная форма обращения младших к старшему в отличие от более неформального «гэгэ».

На дороге лежит потухший фонарик в виде зайчика с цветочной росписью на желтоватой бумаге.

— Ну чего сразу слёзы лить? — по-доброму хмыкает Фэн Синь и, присев на корточки, мягко щипает ребёнка за пухлую щёчку. — Он ведь не сломан, а значит, его можно снова зажечь.

— А если не получится? — шмыгает носом мальчик.

— Тогда я куплю тебе новый.

— А так можно? — хмурится мальчик и дует губы. — Мама говорила не просить ничего у незнакомцев.

— Ты же не просишь, незнакомцы сами тебе предлагают, — усмехается Пэй Мин и шутливо наклоняет голову вбок.

Фэн Синь берёт фонарик в руки и аккуратно смахивает пыль с тонкой, но достаточно прочной рисовой бумаги. Ребёнок нетерпеливо перекатывается с пятки на носок, неотрывно наблюдая за действиями доброго дагэ, и удивлённо охает, когда на кончиках пальцев мужчины появляется небольшой огонёк.

Жар румянится внутри фонарика, подсвечивает изнутри рисунок цветов, среди которых становится видно спрятавшихся среди узоров крольчат. Фэн Синь ждёт, пока пламя достаточно разгорится, после чего протягивает бумажного зайчика мальчишке:

— Вот, держи.

— Спасибо, дагэ! — повторяет тот, отчего оба небожителя с улыбкой слабо качают головами, и, схватив фонарик, с обиженным криком «Подождите меня!» убегает вслед за друзьями, которые, за увлекательной игрой не заметив отсутствия одного из участников, успели уйти далеко вперёд.

— Забавный ребёнок, — замечает Пэй Мин, провожая мальчика взглядом.

Фэн Синь кивает и задумчиво трёт грязные от дорожной пыли пальцы.

Влажный воздух плотной завесой висит над землёй, пропитанный частицами пыли, что густым облаком поднимается от любого шага. Лёгкие заполняются тяжестью, словно воздух распирает изнутри, пропитывает влажной грязью горло, где та и застывает от глубоких, тяжёлых вдохов. Серовато-коричневый туман окутывает узкие улочки, переплетающиеся, словно нити в высококачественном шёлке. Плещущиеся в нём частицы пыли прилипают к коже, оставляя на ней липкий, грязный след, неприятно оседают на потрескавшихся губах и языке.

— Как думаешь, успеем зайти купить риса? — утерев пот рукавом одежд из грубой, почти царапающей кожу, ткани, спрашивает Фэн Синь и вглядывается вдаль, стараясь рассмотреть, открыт ли ещё магазинчик старого фермера, но не получив ответа, оборачивается назад.

Свет от яркого пламени струится сквозь дешёвую рисовую бумагу простых и не слишким умело сделанных бумажных фонарей в бедной лавке, что лучами закатного солнца светится посреди небольшого городка, поглощённого вечерними сумерками. Из-за лёгких колебаний тёплого воздуха бумажные оболочки слегка шуршат и мерцают огоньки, отбрасывая ломаные тени на пыльную дорогу, играя бликами на бледной, сияющей от влаги, коже Му Цина. В его тёмных глазах пляшут беспокойные языки пламени, кружат обжигающие искры. 

— Хочешь один? — интересуется Фэн Синь, подойдя ближе к застывшему на месте напротив лавки Му Цину.

— Я что, ребёнок, по-твоему? — оскаливается — вот-вот и вопьётся зубами прямо в шею, прокусив артерию — Му Цин и быстрыми шагами идёт дальше.

— Да ладно тебе, они же не только детям нравятся, — нагоняет его Фэн Синь. — Ну хочешь тогда я куплю его для себя? Всё равно все вместе живём — будет общий.

— И на какие же деньги, позволь поинтересоваться, ты собрался покупать этот чёртов фонарь? 

— На какой-нибудь да хватит, — беспечно пожимает плечами.

— Отлично, Фэн Синь, просто замечательно, — раздражённо закатывает глаза Му Цин. — Фонарь же нам заменит еду на пятерых и лекарства для Его Величества. То, что нужно в нашем положении.

— Ну почему ты такой? — тяжело выдыхает и хмурит брови. 

— Ну уж какой есть! Если что-то не нравится, то чего увязался за мной? — фыркает Му Цин и ещё ускоряет шаг.

— Я же предложил, потому что видел, как ты смотрел на эти фонари, — продолжает Фэн Синь сквозь стиснутые зубы. — Думал, тебе приятно будет.

— Мне будет приятно, если мы наконец сможем найти нормальную работу, чтобы не беспокоиться каждый день об отсутствии даже пары лишних монет. — Му Цин останавливается и холодно смотрит на неотстающего Фэн Синя. — Фонарь выжить нам никак не поможет, даже если мы все дружно загадаем желание и отпустим его в небо!

///

Чёрные волосы шёлковыми нитями спадают с положенных под голову вместо подушки верхних одежд на холодную циновку. Фэн Синь совсем невесомо гладит их сухие, посёкшиеся концы пальцами, с сожалением закусывает губу.

— Му Цин, — шепчет, и его шёпот даже в звенящей тишине ночи сложно расслышать, — ты злишься?

Ответа нет. Фэн Синь осторожно, словно протягивает руку к дикой кошке, которая в любой момент может с громким рычанием полоснуть острыми когтями по коже, оставить глубокие багряные полосы, ведёт рукой по шершавой циновке, касается кончиками пальцев чужой ровной спины.

— Му Цин, — снова зовёт, уже смелее поглаживает кожу между лопаток под тканью тонких нижних одежд.

— Чего тебе? — шипит тот, но от прикосновений не уходит. — Если сам заснуть не можешь, то нет нужды мешать другим.

— Ты же не злишься, — заключает Фэн Синь и улыбается.

Он берёт прядь волос, осторожно, с замиранием сердца пропускает её между пальцев. Волосы Му Цина — его обнажённая перед сотнями взглядов душа. Как бы сложно ни было, они всегда тщательно расчёсаны, ухожены, точно драгоценные камни блестят, переливаясь на солнце. Поэтому так тяжело смотреть на потускневшие кончики волос.

Фэн Синь наклоняется и осторожно касается их губами, вдыхая запах дешёвого мыльного корня.

— Что ты делаешь? — спрашивает Му Цин, услышав шорох за спиной.

— Ничего такого, — с улыбкой качает головой Фэн Синь.

Когда-то он бы предпочёл обратиться кучкой пепла на месте, чем терпеть на себе пронзительный взгляд и сносить едкие, жалящие фразы, стоило Фэн Синю прикоснуться к волосам Му Цина, а ещё хуже — попытаться схватить их во время драки. Теперь же он не может скрыть тот трепет, ту тёплую, кричащую радость от возможности прикоснуться к тому, что так долго было запретно. 

Му Цин доверяет ему. Холодный, саркастичный, колкий Му Цин открылся ему, пустил в свою душу, сердце.

— Повернёшься ко мне? — легонько тыкает пальцем в спину.

— Зачем?

— Хочу видеть твоё лицо.

Му Цин недовольно цокает и лениво переворачивается на другой бок, отчего Фэн Синь давит рвущийся из груди смешок. 

— Доволен?

Фэн Синь без слов кивает и тянется к лицу Му Цина, заправляет непослушную прядку ему за ухо. Ведёт тыльной стороной ладони по чуть суховатой от тяжёлой работы под палящим знойным солнцем вкупе с плохим питанием коже вдоль линии челюсти, спускается к шее, останавливается у ямочки меж острых ключиц, чувствует, как под кожей часто-часто бьётся пульс.

— Так тебе понравился тот фонарь? — шепчет Фэн Синь и медленно ведёт руку дальше, находит пальцами лежащую на «подушке» бледную ладонь.

— Снова ты за своё? — ворчит Му Цин. Пальцы невольно дёргаются, стоит Фэн Синю нежно погладить тонкую кожу ладони, щекоча её. — Есть вообще разница в том, понравился он мне или нет?

— Есть, — довольно щурится Фэн Синь, наблюдая за тем, как Му Цин кусает губы, сдерживая улыбку. — Может, мы и правда не можем себе его позволить, но я хочу знать, что тебе нравится.

Ответная тишина приятно оглушает. В тусклом свете, который кое-как просачивается в маленькие окошки, мерцают два тёмных омута — Фэн Синь добровольно в них тонет, даже не думая сопротивляться. Он поглаживает шершавые мозоли на ладони Му Цина, которые, кажется, только совсем недавно сошли после многих лет каждодневного тяжёлого труда и упорных тренировок с длинной саблей. 

Фэн Синь поджимает губы, полностью накрывает своей ладонью чужую, гладит подушечки пальцев Му Цина.

— Что за глупое выражение лица?

— Так нравится или нет? — растягивает губы в хитрой улыбке Фэн Синь и уже привычно переплетает их пальцы.

— Отвали, чего пристал-то? — фыркает Му Цин и отворачивает голову.

— Мне правда интересно.

— Ещё раз спросишь — пойдёшь спать на улицу, — недовольно кривит губы Му Цин, закатывая глаза.

— Правда сможешь поступить со мной так жестоко? — хрипло смеётся Фэн Синь.

— На улице жара, не окоченеешь.

Фэн Синь подносит ладонь Му Цина к своим губам, оставляет чуть влажный поцелуй на её тыльной стороне. Щекочет шёпотом молочную кожу: 

— Обещаю, я куплю тебе любой фонарик, какой пожелаешь.  

— Чушь не неси, — цыкает Му Цин и, вырвав свою руку из захвата чужой горячей ладони, снова отворачивается спиной, скрывая свои горящие алым щёки.

— Наньян, если уж тебе и хочется застыть на месте, то, думаю, это стоит сделать где-то с краю, а не посреди улицы, — безжалостно вырывает из воспоминаний Пэй Мин, со сложенными на груди руками стоя рядом.

— А? — не понимает Фэн Синь и быстро оглядывается вокруг, ловя на себе недовольные взгляды прохожих, которым приходится их обходить. — А, да, я задумался.

— Я заметил, — весело хмыкает Пэй Мин.

— Что-то случилось? — спрашивает подошедший к небожителям Шэнь Цзин, который всё это время шёл вместе с Яо Юйлань далеко позади.

— Нет-нет, всё в порядке, — чешет затылок Фэн Синь и, вспомнив слова Пэй Мина, вливается в общий поток. — Идём.

— Вижу, после встречи с Генералом Сюаньчжэнем задание для тебя отошло на задний план, но, кажется, нам всё же стоит его обсудить, — продолжает Мингуан, не стирая с губ привычной лёгкой улыбки.

— Да, прости, — тяжело выдыхает Фэн Синь. — Просто всё так навалилось.

— Понимаю, между вами многое произошло в прошлом. Уверен, у вас куча нерешённых вопросов, да и сам я нашёл, чем занять себя, — коротко смеётся Пэй Мин и хлопает Фэн Синя по плечу. — Однако нам также не стоит забывать о первоначальной цели пребывания тут. Надеюсь хоть, у Императора в Зеркальном городе нет глаз, иначе придётся многое выслушать по возвращении.

Фэн Синь согласно кивает и делает глубокий вдох, дабы постараться привести мысли в порядок. Обилие разных запахов смешиваются в воздухе, создавая удивительное сочетание: сладкие нотки жареных каштанов, пряный аромат тушёной свинины и свежесть горячего чая.

Взгляд скользит по прилавкам, на которых красуются расписные веера, изысканные ювелирные изделия и отливающие золотом бумажные фонарики.

— Постой, — останавливает Фэн Синь Пэй Мина и направляется прямо к прилавку с фонарями.

— Что, тоже захотелось прикупить один?

— Да, — серьёзно отвечает на чужую шутку Фэн Синь, и Пэй Мину ничего не остаётся, кроме как пожать плечами и пойти следом.

Среди безудержного океана пышных красок, взгляд почему-то цепляется за совсем неприметный на первый взгляд фонарик. Его свет мягок и тих, как шёпот ветра в ночных полях. Он совсем не бросается в глаза своим небольшим размером или цветом блеклой бирюзы, переплетающимся с жемчужно-белым. Но стоит лишь взглянуть чуть внимательнее, и что-то в этом фонарике начинает манить. Его свет — неяркий, но глубокий, словно светится изнутри душой. Роспись на бумаге тонка и изящна: меж плывущих узорчатых облаков с веткой вишнёвого цвета в клюве над лотосовым прудом воспарил фэнхуан*.

* 凤凰 — fènghuáng — кит. феникс.

В скромности этого фонарика скрыта какая-то загадка, непостижимая и прекрасная. Он не самый яркий среди остальных, но обладает удивительным даром — привлекает не внешним блеском, а внутренним светом, который трогает душу и оставляет неизгладимый след в сердце.

— Видимо, дела с Духом Оружейника придётся отложить ещё на какое-то время, — с какой-то обречённой улыбкой качает головой Пэй Мин, наблюдая за тем, как Фэн Синь расплачивается с торговцем за небольшой блеклый фонарик.

— Мы сможем обсудить всё завтра? — спрашивает, неловко сжимая деревянную палочку в ладони.

— Думаю, проблем быть не должно, — пожимает плечами Мингуан, и закинув руку на плечо Фэн Синю, тянет его дальше вверх по улице, ко дворцу Лунного Генерала. — Тебе же он нравится?

— Ну да, он кажется довольно красивым, хоть и непримечателен на первый взгляд.

— А не про фонарик, а про Генерала Сюаньчжэня, — громко смеётся до сверкающих капелек-слёз в уголках глаз.

— Что? — удивляется Фэн Синь и невольно дёргается в сторону, однако ему мешает чужая крепкая рука.

— А что, это не так? — наигранно удивляется Пэй Мин с искрящимися в глубине глаз хитринками.

— Нет, всё так, но… — мнётся, нервничает.

Выламывая кости, выворачивать душу напоказ совсем не в правилах Му Цина. Стоит Фэн Синю оступиться — стремительно, со свистом рассекаемого воздуха полетит вниз на острые скалы. Каменные иглы проткнут плоть, вязкой киноварью окрасят сухой камень.

— Наньян, я догадываюсь, о чём ты думаешь, но не стоит так переживать. Мне просто интересно, не более, — пожимает плечами Пэй Мин. — У меня всё ещё есть чувство собственного достоинства, чтобы уважать чужой выбор и не лезть в личные дела других. Поэтому, если считаешь нужным — просто промолчи.

Мингуан не из тех, кто будет трепаться, а Фэн Синю не помешает совет.

— Знаю, ты обычно состоишь в отношениях другого рода, но, как думаешь, как мне стоит поступить? 

— Ну, — тянет Пэй Мин, с усмешкой на губах поглядывая на восполнившегося смелой решимостью Фэн Синя, — сдаётся мне, такие люди, как Генерал Сюаньчжэнь, высоко ценят искренность, хотя могут этого и не показывать. Но могу ошибаться, всё же не сказать, что тебе полюбился простой человек. 

///

Прохлада беззвучно стекает вниз с сотканного из ночи савана, мягко окутывая всё вокруг, растворяя оставшиеся крохи дневной знойной жары. Высоко в небе, тёмном и бескрайнем, беспокойно мерцают мириады звёзд, словно они и сами переживают за детей своей сестрицы-Луны и несут собственную вахту.

Лёгкий ветерок, тихий и нежный, словно шорох мягкого шёлка, играет с листьями в густых кронах, приносит с собой освежающий холодок, забирая остатки дневного зноя. Тихий стрекот сверчков, чей мелодичный напев сливается с общим хором ночи, заглушает звук осторожных шагов.

Луна рассыпает перед ногами серебряные осколки, терпеливо направляет, указывает путь. Золото мешается с серебром — пламя внутри фонаря переплетается с блеском рассыпанных среди изумрудной яркости жемчужин.

Знакомая беседка встречает молчаливым понимаем, настороженным ожиданием.

Фэн Синь ставит фонарик на широкие перила — свет золотой крошкой осыпается на воду, мирно поблёскивает на зеркальной глади. С рваным выдохом, словно брошенный в озеро камень, всколыхнувший застывшее в воздухе умиротворение, он опирается на предплечья, смотрит на нежные лепестки лотосов, которые даже среди мутных вод остаются непорочными.

— Смотрю, ты воспринял те мои слова крайне серьёзно, — чужой голос — дрожь, стекающая по спине липкой прохладой.

Фэн Синь сжимает кулаки до алых полос на ладони, что оставят на ладонях короткие ногти, кидает взгляд на Луну, успевшую подняться в небе ещё выше, в поисках поддержки, в немой просьбе одолжить её благословения, не позволить чужому дитю сгореть в ночи, оставив после себя плывущие по ветру мимолётные огненные всполохи.

Му Цин — изящность льдов, холод стали — неслышно шагает навстречу, словно парит над землёй. За его спиной смыкается бескрайность ночи, тьма всепоглощающей бездны.

Сердце само принимается исступлённо метаться, ударяясь о грудную клетку, оставляя трещины на рёбрах и кровоподтёки на коже.

Слишком громко. Слишком зовуще.

— Я уйду, если ты этого пожелаешь, — хрипит Фэн Синь. Даже не пытается откашляться — бессмысленно. 

— Не пойми меня неправильно, я тебя не прогоняю, — спокойствие в голосе — приятная иллюзия, в которую хочется верить.

Тихий шорох за спиной — страх, объятия раскалённого железа.

Опустившиеся на перила тонкие кисти рук — душащая надежда, распускающиеся бутоны грёз.

Внимательный взгляд сияющих глаз — липкая паутина. Угодишь — не выпутаешься, будешь сопротивляться — стянет крепче, сильнее. 

— Купил во время прогулки по городу, — объясняет Фэн Синь и выпрямляется, смотрит решительно. — Я ведь обещал подарить тебе фонарик.

— Думаешь, есть смысл выполнять глупые старые обещания? — усмешка колкой изморозью покрывает губы.

Рассекающие плоть слова — покрытая ядом сталь. Несдержанные удары — безудержное пламя, оставляющее уродливые пятна ожогов с запахом горелого мяса. Это проще. Это, несмотря на касания губ, переплетённые пальцы, тесные объятия, привычнее и лежит далеко за гранью чувств и понимания.

— Прошу, прими его, — широкий шаг навстречу, искрящийся нетерпением — прикосновение грудь к груди. — Прими как доказательство того, что я искренне желаю всё исправить.

Фэн Синь смотрит, вглядывается в глаза Му Цина, видит, как в его зрачках засел липкий страх со всполохами надежды. Тянется рукой, осторожно проводит пальцами по холодному серебру наруча, поблёскивающего в тусклом свете пламени фонаря, второй — невесомо прикасается к щеке.

— Я ведь всё ещё не безразличен тебе, — шепчет, говорит одними вмиг пересохшими губами.

Заключённый в клетку из сердечного трепета воздух застревает в горле. 

— Разве я бы злился на тебя, будь это не так? — вторит Му Цин, неотрывно смотрит в глаза цвета яркого янтаря, вязнет в сладком, тягучем меду.

— Ты признаёшь это, — облегчённо выдыхает, довольно улыбается.

Среди черноты, выжженной пустоты остаётся место для света — крошечного колышущегося огонька. Затухнет — и всё исчезнет, погрузится в бездный мрак, где только бесконечные льды и смертоносные лезвия, готовые пустить багрянец по коже, окропить — накормить — слившиеся с непроглядной тьмой тени, что только и ждут возможности жадно впиться в плоть, куски от неё отрывать, испить досуха.

— Му Цин, — шепчет почти в самые губы, опаляет дыханием.

Так горячо. Так знакомо.

— Му Цин, — повторяет, смакует сладкий привкус, оставшийся на языке, и не может насытиться.

Холодные пальцы опускаются на щёки, оставляя иней на пшеничной коже. Фэн Синь ластится, подставляется. Каждое прикосновение — ласковый ожог.

Они скользят ниже, смыкаются на шее, что, кажется, становится тяжело дышать. Му Цин чувствует жар кожи под ладонями, слышит громкое биение сердца, ощущает чужое доверие, что всепожирающим пламенем расползается по всему телу.

Взгляд скользит по лицу Фэн Синя, по таким знакомым чертам. Его глаза — взрывная непоколебимость, трепещущая привязанность. Они сияют в ночи огоньком бумажного фонарика, заполняют собой каждый уголок сознания, заставляют всматриваться в растёкшуюся смоль зрачков по янтарю.

Желание впивается в кожу, копошится внутри, сдавливает лёгкие, оставляя беспомощно задыхаться.

Жар от руки Фэн Синя пропадает со щеки — Му Цин неуловимо хмурится, — он тянется к складкам одежд на своей груди. Луна ободряюще гладит по дорогой ткани, поторапливает.

— Помнишь её? — медленно выдыхает.

Му Цин с трудом отрывает взгляд от лица Фэн Синя и смотрит на широкую полосу ткани, лежащую на чужой ладони. Она переливается лазурью и серебром, будит внутри давно забытое и такое болючее.

— Так это ты забрал её, — неверящий шёпот. С губ срывается тихий смех с глубоко затаившимся всхлипом, слабость ледяной волной разливается по телу.

— Прости, я хотел иметь что-то, что напоминало бы о тебе, — гладит кончиками пальцев нагревшийся металл наруча. Прикосновения срываются с его края, жалящими искрами от костра падают на молочную кожу.

Страх, неуверенность и сомнения — вечные спутники — царапаются острыми длинными когтями, раздирают душу в кровавые лоскуты, истекающие яркостью кармита. Они борются с жаждой, со жгучим желанием привязанности и чужого тепла, оставляя после себя лишь пепелище, душащую пустоту.

Безумие в ледяной хватке рассудка.

Фэн Синь касается своим лбом его, Му Цина, смело смотрит прямо в глаза взглядом с поволокой.

— Я скучал.

Пламя способно растопить лёд — непреложная истина.

Губы касаются губ. Жадно. Чтобы взять всё и сразу, забрать целиком и без остатка. Под крепко смежёнными веками распускаются слепящие яркостью красок цветы.

Фэн Синь охает, застыв всего на мгновение — Луна светит ему в глаза, подталкивает, и он с благодарностью слушается, притягивает Му Цина к себе за шею, целует нетерпеливо. На ощупь оставляет дорогую сердцу ленту на перилах беседки рядом с фонариком и тут же зарывается ладонями в отзывающуюся трепетом внутри мягкость волос.

Колкие поцелуи — искрящийся пламенем воздух. Влажные прикосновения языка — разгорающийся страшный пожар.

Чужое тяжёлое дыхание отдаётся буйством беспощадного урагана в душе Му Цина. Пара мгновений, выделенных на рваные, призрачные вдохи — зудящее под кожей нетерпение.

Фэн Синь проводит пальцем по блестящим от слюны губам Му Цина, нежно улыбается.

— Красивый, — говорит почти не слышно, но в ушах слова отдаются оглушающим раскатом грома.

В глазах Му Цина бушующий шторм, завывание ветров. Они — глубокие тёмные озёра. Нырнёшь и захлебнёшься, нырнёшь и останешься там навсегда, растворившись в ледяных водах.

— Поменьше бы болтал, — недовольно цыкает Му Цин и притягивает к себе Фэн Синя за ворот одежды, кусает нижнюю губу, слизывает тёрпкость граната. В ответ — хриплый смешок.

— Как пожелаешь, — Фэн Синь жаром опаляет кожу, касается уголка губ. 

Он бережно пропускает между пальцев пряди волос, любуется переливающимися на них отблесками пламени. Фэн Синь ловит на себе нетерпеливый взгляд, чувствует мягкие поглаживания на шее. Он нежно целует в щёку, ведёт губами по прохладной коже, и это горячит, распаляет только сильнее. Сжимает пальцы на талии Му Цина, стискивает ткань одежды до побелевших костяшек и вновь припадает поцелуем.

Столетия одиночества, чаяния о чужом тепле и потребность его дарить, отдавая себя без остатка, смешиваются в приятных поцелуях на грани с болью. Они тянутся друг к другу, льнут всем естеством, прижимаются телами до невозможной тесноты в груди.

Так желанно. Так нестерпимо.

Фэн Синь тянет держащую высокий хвост заколку — серебристые пряди свободно падают на спину. Му Цин мстит — прикусывает чужой язык.

Они дышат друг другу в покрасневшие, опухшие губы. Жмурятся от ярких лунных лучей, трепетания огонька фонарика и переизбытка чувств, но не отрывают взглядов.

Му Цин накрывает ладонью с такой трепетной преданностью смотрящие на него глаза Фэн Синя, порывисто припадает к губам, оставляя на них короткий влажный поцелуй, и беззвучно шепчет, задевая своими губами чужие:

«Спасибо, что искал».

Фэн Синь звучит свистом вольного ветра в ушах, скрежетом скрещённой стали; ощущается знойным солнцем, оставляющим глубокие мучительные ожоги; и пахнет щекочущим нос жаром, раскалёнными углями после костра и пьяняще-сладким цветением гиацинта.