Мастерская в деревне Тихих вод* — место, где рождалось оружие, способное сокрушить любого врага. Благодаря ему воины добивались больших успехов на полях сражений, прославляя свои имена на века. Молва о талантливых мастерах разносилась по всем сторонам света, восхваляя доблестных героев и остроту стали их оружий. Каждое из них словно обладало собственной душой: ненасытной, требующей обагрить лезвие, дать впитать в себя каждую отнятую им жизнь.

* 静水 — jìngshuǐ — с кит. тихая вода, стоячая вода, также может переводиться как мёртвая вода.

Вот только судьбы владельцев оружия неизменно заканчивались трагически в самом расцвете их воинской славы. После череды смертей выдающихся людей стали поговаривать, что выкованное в деревне Тихих вод оружие проклято тамошним оружейником, который в гонении за славой не погнушался пойти по тёмному пути.

С течением времени обвинения и ненависть стали невыносимыми. Под тяжестью людской клеветы потерявший своё доброе имя оружейник не выдержал и покончил с собой в собственной мастерской. Остерегаясь гнева его души, жители деревни сожгли оружейную вместе с телом, оставшимся внутри. Однако оружейник так и не нашёл покоя — он превратился в озлобленного духа и уничтожил всех до единого жителей деревни, проглотил все души, заключённые в созданных им орудиях. Тело стало источником его силы, а каждый клинок слился с его призрачной сущностью.

///

— Может, прах Духа Оружейника всегда при нём? — задумчиво тянет Пэй Мин, поглаживая пальцами подбородок.

— Я тоже склоняюсь к этому варианту, но никаких доказательств нет, — соглашается Му Цин, задумчиво смотря на колышущиеся от лёгкого ветерка тонкие ветви молодого каштана за окном.

«Генерал, помните про происшествие, случившееся в павильоне Призрачных огней?» — осторожно спрашивает Шэнь Цзин по сети духовного общения.

«Там что-то произошло, о чём вы мне не сообщили?» — догадывается Му Цин, уловив виноватые нотки в голосе.

«Мы сожалеем и готовы понести наказание за совершённую ошибку», — тут же быстро произносит Шэнь Цзин и бросает короткий взгляд на такую же обеспокоенную Яо Юйлань, стоящую по правую руку от генерала.

— Что-то случилось? — интересуется Фэн Синь, заметив нервозность двух служащих.

— Всё в порядке, — кивает Му Цин и поворачивает голову к Юйлань, понимая, кто мог забыть доложить обо всём. Впрочем, он не может винить её в этом. — Можете рассказать, что знаете.

Слабые неосознанные кивки — размернное раскачивание взад-вперёд безвольной неваляшки. Неоправданные ожидания, что собственными руками на свои же плечи возложены — непроглядная песчаная буря, погребающая тело под собой.

— Дух Оружейника обычно не вступает с нами в бой — сбегает раньше, чем мы успеваем достать мечи из ножен. Однако всё же был один раз, когда пришлось столкнуться с ним лицом к лицу, — Яо Юйлань поджимает губы и опускает взгляд в пол. 

— Снова подралась с соседскими мальчишками? — спрашивает господин Яо, стоит ему увидеть перепачканную в дорожной пыли дочь на пороге ювелирной мастерской.

— Они задирали Мэй-цзе! Она даже расплакалась! — смело заявляет малышка и хлопает ладошками по одеждам, поднимая в воздух грязные облачка.

— Ну хорошо-хорошо, но зачем в драку сразу полезла? Их же несколько было, — мужчина откладывает в сторону недоделанное изделие вместе с напильником и встаёт из-за стола.

— Потому что я хочу стать сильной! Хочу защищать людей! — топает ножкой девочка, отчего пушистая прядка волос падает на измазанное личико.

— Знаю, — кивает отец Юйлань, моя руки в деревянном тазу недалеко от входа.

— Ну почему монастырь Хуанцзи не принимает девочек? — обиженно дуется и пинает ни в чём не повинный маленький камушек, мирно лежавший перед порогом мастерской..

— Боятся, что ты заткнёшь за пояс всех их учеников, — мягко улыбается ювелир, и подойдя к Юйлань, убирает с её лба непослушную прядку коротких волос. 

— Не шути так, я же серьёзно!

— И я серьёзно, — кивает господин Яо и принимается вытирать влажным кусочком ткани грязь с милого личика дочери, но заметив её покрасневшие глаза, всё же выдыхает: — Прости, дела сейчас идут не очень, мы не можем переехать, а ты ещё слишком юна, чтобы одной отправляться далеко от дома. Давай подождём твоего четырнадцатилетия? Если к тому времени по-прежнему будешь хотеть овладеть искусством меча, я постараюсь сделать всё, чтобы помочь тебе в этом.

— Спасибо, пап! — девочка подаётся вперёд и крепко обнимает мужчину, который еле успевает убрать руку от её лица.

Аккуратные ноготки впиваются в кожу, оставляют на ней бледные полосы.

«Отец, я буду сильной. Я смогу исправить свои ошибки». Перед глазами появляется папина улыбка.

— В ночь вашего прибытия в Зеркальный город Дух Оружейника дважды напал, — продолжает Яо Юйлань, смело посмотрев на богов войны. — В первый раз одна из групп патруля заметила его рядом с рисовыми полями. Второй произошёл несколькими часами позднее: он напал на павильон Призрачных огней и смог добраться до девяти душ прежде, чем мы смогли оказать ему достойное сопротивление. Во время боя я заметила, что один из мечей висит у него на поясе, и в отличие от остальных, он не соткан из духовных сил.

— Должно быть, в этом мече и спрятан его прах, — подытоживает Шэнь Цзин.

— Очень вероятно, что так оно и есть, — соглашается Пэй Мин и кивает сам себе.

— Увеличьте количество патрулей, передайте каждому служащему пароль от моей личной сети духовного общения, пусть связываются напрямую при любых колебаниях барьера. Самим в бой не вступать, — раздаёт указания Му Цин — спокойствие и холод глубоких горных пещер.

— Да, Генерал, — тут же отзываются двое служащих и спешат из зала, дабы скорее выполнить приказ.

— Если господа небожители не имеют ничего против того, чтобы обменяться паролями от духовной сети, я бы мог сообщать вам об активности Духа Оружейника, — обращается Му Цин к богам войны после того, как за Яо Юйлань и Шэнь Цзином закрылись двери.

— Что вы, совсем наоборот — мы были бы благодарны вам за это, Генерал Сюаньчжэнь, — улыбается Пэй Мин, откинувшись на спинку дивана. — Вы не будете против, если я прогуляюсь после этого в городе?

— Смотрю, вы уже освоились в моих владениях, Генерал Мингуан, — с холодной усмешкой на губах замечает Му Цин.

— Мне стоит выразить вам своё восхищение за проделанную работу.

— Город возвела Луна, поэтому вам стоит восхищаться именно Ей.

— Так что насчёт паролей? — нетерпеливо спрашивает Фэн Синь, не сводя взгляда с Му Цина, что закатил глаза от такого грубого перебивания. — Я пытался связаться с тобой по тому, что был раньше, но ты, видимо, сменил его.

Слова, словно гулкий звон колокола, пробившего посреди пустынного поля, вибрируют в голове, колышут воспоминания о прошлой ночи. 

Бумажный фонарик, давнишние — так давно забытые — обещания, лента из тёмного шёлка, оставшаяся нетронутой временем даже сквозь века…

— Ты помнишь то, каким был мой пароль восемьсот лет назад?

Фэн Синь открывает рот, собираясь что-то ответить, но сразу же закрывает его и отворачивается к окну, чувствуя, как теплеют щёки. Му Цин с нечитаемым выражением лица наблюдает картину чужого смущения и, решив, что лучше будет оставить — вспомнить позже, наедине — это без внимания, диктует пароль:

— Возвращение к началу называется покоем, а покой называется возвращением к сущности*.

*Фрагмент из 16 главы «Дао Дэ Цзин» (« 归根曰静，静曰复命 ». Перевод Ян Хин Шуна). Объяснение: 1) «Возвращение к началу» переводится как «возвращение к корню», то есть к дао; 2) «Возвращение к сущности» также переводится как «возвращение к жизни», то есть возвращение к своей истинной природе и взращивание новой жизни, что и выразил Ян Хин Шун в своём переводе.

— Могу ошибаться, но это строчка из «Дао Дэ Цзин»? — спрашивает Пэй Мин, со смехом во взоре поглядывая в сторону Наньяна.

— Именно так. Генерал Мингуан хорошо осведомлён в этом вопросе.

— Не то чтобы, — отмахивается Пэй Мин.

— Думаю, на этом можем закончить. Если господа небожители не против, я вернусь к своим обязанностям, — коротко кивает Му Цин и поднимается с дивана.

— Благодарим, что уделили нам время, Генерал, — отзывается Мингуан и с интересом следит за поведением Наньяна и Сюаньчжэня, с забавой, играющей едва заметными искорками в глазах, подмечая скрытые детали.

— Подожди! — окликает очнувшийся Фэн Синь. Му Цин вопросительно приподнимает бровь, держа ручку двери. — Могу я пойти с тобой?

В ответ — молчание долгое, испытывающее, и взгляд — тяжёлый, пробирающий до самых костей, видящий насквозь.

Му Цин одним изящным — лёгким, как в далёком прошлом — движением откидывает волосы назад, и те серебрящимися лучами лунного света спадают на ровную спину, и выходит из зала. Не даёт согласия, но и не отказывает.

— Смотрю, ночью ты был достаточно искренен, — легонько хлопнув себя по коленям, Мингуан поднимается с дивана вслед за подскочившим Фэн Синем.

— Что? — переспрашивает тот, не расслышав за лязгом брони, вызванной резкими движениями.

— Не бери в голову. Лучше поспеши, — не сдерживает смешок Пэй Мин и кивает головой в сторону двери.

Солнечные блики россыпью сверкающих камешков заполняют комнату, перекатываются в такт колышущейся на ветру листвы. Сияние светила льётся по стенам и полу, по занавескам и полупрозрачному кроватному балдахину, по корешкам книг и свиткам на полках шкафа и расписной бумаге фонарика на краю стола.

Фэн Синь осторожно проходит вглубь спальни, чувствуя, как трепет бьётся о грудную клетку, подобно волнам прибоя о скалы, скребётся когтями изнутри, словно дикое животное в тесной клетке. Он протягивает руку к балдахину, но сразу же одёргивает её.

Спрятав руки за спиной, подавив в себе тягу прикоснуться к жизни Му Цина, Фэн Синь отходит к середине комнаты и неловко переминается с ноги на ногу, наблюдая за тем, как Му Цин задёргивает занавесками на окнах.

— Спрашивай, — оборачивается, смотрит уверенно.

— Почему ты не рассказал про инцидент в павильоне Призрачных огней? — тихо, боясь потревожить то хрупкое спокойствие — разбившееся и наспех склеенное доверие, — повинуется Фэн Синь.

— Не доверял, — выдыхает Му Цин и отходит к столу.

— А сейчас доверяешь? — пристальный взгляд медовых глаз.

Тишина. Громкая, давящая.

— Му Цин? — с трепетной надеждой, с липким страхом.

— Как думаешь, сколько у доверия граней? — задумчиво произносит Му Цин и тянется кончиком пальца к выведенным кистью лотосам на бумажном фонарике. — Скажем, я доверяю тебе как напарнику в совместном деле по поимке Духа Оружейника. Но хватит ли тебе такого доверия? А мне?

— Мне хватает уже того, что ты рядом. Что больше не отталкиваешь меня, — Фэн Синь подходит ближе, больше не боясь поспешить, переступить черту.

— Готов довольствоваться малым? — тихо усмехается Му Цин.

— Совсем нет, — качает головой Фэн Синь, остановившись за спиной Му Цина. — На самом деле, я почти и не изменился, поэтому ты должен хорошо знать, какой я. 

Фэн Синь скользит ладонями по чужой талии, перебирает пальцами плотную ткань свисающих концов пояса. Рука Му Цина замирает над фонарём.

— Знаешь ведь, что у меня не много терпения, — продолжает Фэн Синь уже тише, положив подбородок на плечо Му Цина, не скованное сейчас тяжёлой бронёй.

Сердце затапливает обжигающим теплом и будоражащая дрожь разбивается под кожей. Сколько раз они обнимались так в юности? Сколько раз дарили друг другу спокойствие и немую поддержку? И сколько раз разбивали их, собственными руками вгоняя острые осколки в сердца, да поглубже, чтобы багрянец окропил всё вокруг, впитался в кожу?

— Поэтому я не собираюсь довольствоваться малым, — голос срывается на горячий шёпот прямо в шею. — Я хочу быть рядом с тобой столько, сколько позволишь. Хочу забрать себе всё, что ты сможешь дать.

Фэн Синь чувствует дрожь всем телом. Свою или Му Цина — не важно. Притягивает холодное — нет, до покраснения и болючих ожогов ледяное — тело ближе. Рука скользит выше, останавливаясь на груди — там, где когда-то билось сердце.

— Ложь.

— Что? — вздрагивает Фэн Синь и поднимает голову, старается увидеть выражение чужого лица.

— Говорю, что ты соврал, — повторяет Му Цин, и Фэн Синю кажется, что его сердце прямо сейчас тоже перестанет биться, разорвётся на мелкие кусочки. — Ты изменился: нрав стал терпеливее, а слова достойны нежной девицы.

— Чёрт, Му Цин, ты хоть понимаешь, как напугал меня? — резко выдыхает Фэн Синь и облегчённо утыкается лбом в плечо. — И что это за сравнение с нежной девицей?

— Этот вопрос стоит задать тебе, — отзывается Му Цин, и в его голосе слышится сдерживаемая улыбка.

— Подожди… — хмурится Фэн Синь, стараясь вспомнить, когда мог использовать подобное сравнение, и снова поднимает голову, чтобы посмотреть на профиль Му Цина. — Неужели это за тот случай, когда я отзывался о Лунном Генерале, не зная, что это ты?

Му Цин лишь пожимает плечами и снова проводит пальцем по гладкой бумаге фонарика.

Нос щекочут волосы, на которых ещё остался еле уловимый запах пьянящих жасминовых благовоний. Фэн Синь обнимает крепче, сильнее вдавливает тело Му Цина в своё, желая так и остаться, чтобы больше не потерять, не остаться одному.

— Повезло, что я уже мёртв, а то ты бы уже точно задушил меня, — усмехается Му Цин и накрывает ладонью чужую руку, лежащую у себя на талии.

— Не шути так, — болезненно зажмурив глаза, хрипит Фэн Синь и касается носом холодной впалой щеки, но больше не чувствует сладковатый и такой приятный запах кожи, который успокаивал. — Я… Я так скучал по тебе. Искал в призрачном царстве, но нигде не было твоего следа. Боялся, что ты уже мог отправиться к кругам перерождения и у меня не будет шанса объясниться. Попросить твоего прощения…

Фэн Синь прижимается виском к виску, наслаждается ощущением Му Цина в своих руках. Спустя столько сотен лет он тут, стоит близко, прижимается телом к телу.

— Это эгоистично, но я рад, что ты остался тут.

— Ты и правда изменился. Наконец стал заботиться о том, что хочется именно тебе, а не кому-то ещё, — тонкие пальцы сжимаются на пшеничной коже, отрезвляюще холодят.

— Прости, что никогда не ставил тебя на первое место, даже несмотря отношения, что были между нами, — шёпот, полный сожалений.

— Мне это не нужно, — качает головой Му Цин и, медленно отстранившись, отворачивает голову в сторону окна, пряча лицо. — Я не хочу быть очередным человеком, за которым ты пойдёшь, и я никогда не хотел быть выше тебя.

— Ты и не был, — улыбается Фэн Синь, опустив взгляд на уши, которые в прошлом обязательно окрасились бы очаровательным румянцем. 

— М?

— Мы ведь всегда шли плечом к плечу и, может, я этого раньше не понимал, но ты был мне ближе кого бы то ни было. Даже ближе родителей, — не сдерживается и коротко дует на нежную кожу за ушком. — Ведь мне не нужно было оправдывать возлагаемых ожиданий.

Му Цин вздрагивает и старается сильнее спрятать лицо — Фэн Синь не сдерживает смешка.

— Ну и что смешного? — резко бросает Му Цин и легонько, больше для вида, шлёпает ладонью по руке у себя на талии.

— Я просто счастлив, что могу вот так обнимать тебя, — широко улыбается Фэн Синь и мягко касается губами острой линии челюсти рядом с ухом. — Счастлив, что могу наконец сказать всё, что не смог, и о чём так долго жалел. И я о стольком хочу тебя спросить, Му Цин.

— Если хочется — спрашивай.

— Я правда могу? Вдруг я скажу что-то, что заденет тебя? — смотрит испытующе, ожидающе.

— Раньше тебя подобное не слишком беспокоило.

Пальцы пробивает слабая дрожь. Фэн Синь открывает рот, чтобы извиниться, но Му Цин не даёт этого сделать:

— Не важно, забудь. Это было давно, не стоит ворошить прошлое. Спрашивай, что хочешь, всё в порядке.

Фэн Синь колеблется. Страшно задеть чужие раны, снова вспороть их острыми неаккуратными словами, заставить кровоточить ещё долгие годы.

— Если я спрошу о чём-то, что ты не захочешь рассказывать — не молчи.

— А когда я так делал? — фыркает Му Цин, закатывая глаза. — Фэн Синь, я не фарфоровая чаша — не распадусь осколками. Спрашивай, что хотел, или не морочь мне голову.

— Как вы сблизились с Яо Юйлань и Шэнь Цзином?

Му Цин поворачивает голову и в его глазах мелькает удивление.

— Что? Думал, снова спрошу про волосы или бытность жизни Князем Демонов? — со смехом в голосе тянет Фэн Синь и оставляет короткий поцелуй на щеке кивнувшего Му Цина. — Это будет потом.

Му Цин закатывает глаза, на что Фэн Синь счастливо фыркает, снова кладёт голову на плечо и смотрит, ожидая ответа, но его всё нет.

— Ты можешь мне рассказать, от меня ни одна душа не узнает о том, что генерал Сюаньчжэнь сплетничает о служащих собственного дворца.

— Я что делаю?

— Прости-прости, — трётся носом о щёку.

Му Цин недовольно выдыхает, но всё же начинает рассказ, заставляя сердце Фэн Синя биться чаще:

— Юйлань, как и мы, из Сяньлэ, и она была одной из первых, кто пришёл ко дворцу и попросился на службу.

Последующие пять лет, что прошли в ожидании четырнадцатого дня рождения, жизни Яо Юйлань были наполнены тренировками с тяжёлой палкой на заднем дворе неприметного ювелирного магазинчика и заучиванием священных текстов из книг, которые отец покупал у странствующих даочжанов. 

— Ну вот, глядя на тебя сейчас, и не скажешь совсем, что раньше такая красивая юная девушка ввязывалась в драки на улицах, после чего приходила домой вся в грязи, — улыбается господин Яо, осматривая дочь с ног до головы.

— А что, перепачканная в грязи я была некрасива? — щурится Яо Юйлань и одёргивает рукава нарядного ханьфу цвета молодых цветов сирени и сумеречной дымки в небе.

— Как моя дочь может быть некрасивой? — серьёзно спрашивает отец, поправляя изящную золотую шптльку, которую он изготавливал ни один месяц специально ко дню рождения дочери. — Помни, что я очень горжусь своей прекрасной веточкой орхидеи*.

*Последний иероглиф в имени 姚榆兰 — Yáo Yúlán — переводится как орхидея, которая в Китае является символом благородства, чистоты помыслов, красоты, весны и женского начала.

В окна влетает оглушающий рёв горна, что принёс за собой тревожный ропот, прокатившийся по столице — началась война.

Поветрие ликов настигло господина Яо одним из первых, полностью лишив его возможности работать. Яо Юйлань, несмотря на все попытки отца отговорить, вызвалась добровольцем в ряды так храбро защищаюдих родные земли солдат, но встретилась лишь с раскатистым смехом офицеров у стены столицы.

Во время падения Небесной пагоды погиб отец, которого толпа, словно бумажную куклу, потянула за собой на площадь из лагеря для больных в Безмрачном лесу. Их дом и небольшую мастерскую господина Яо засыпало обломками, похоронив под собой всё то немногое, что бы могло напоминать об отце. И даже золотой блеск шпильки для волос затерялся под грудой камней, осевшим облаком пыли и бездыханными телами, изуродованными ужасной болезнью.

— Они с подругой бежали в соседние земли, до которых на тот момент ещё не добрались солдаты Юнъани. Но из-за шока от пережитого и тяжёлого труда Юйлань часто болела, что сильно ослабило её организм. Так, в возрасте двадцати трёх лет, она подхватила жуткую простуду, на лечение которой не было ни средств, ни внутренних сил, — заканчивает Му Цин и неосознанно начинает выводить пальчиком на коже Фэн Синя незамысловатые узоры.

— С одной стороны, даже хорошо, что монастырь Хуанцзи настолько твёрд в своих принципах, что ни за что бы не принял девушку, — тянет Фэн Синь, жмурясь от приятной щекотки на тыльной стороне руки от лёгких прикосновений.

— Что ты имеешь ввиду?

— Вспомни, как обращались с тобой, когда ты стал учеником. Они считали себя выше тебя, а когда ты утёр им носы, то не смогли с этим смириться — так и норовя подставить тебя. Дева Яо всё-таки девушка, поэтому, будь Советник посговорчивее и прими он её в ученицы, она могла столкнуться с более ужасающими действиями со стороны других учеников.

— Да, думаю, ты прав, — кивает Му Цин.

— Так получается, дева Яо дольше всех находится подле тебя? — старается быстро сменить тему Фэн Синь, подумав, что, должно быть, Му Цину не слишком хочется вспоминать все издевательства, что пришлось перенести от исполненных зависти и спеси учеников монастыря.

— Да, в те дни Зеркальный город ещё не так сильно разросся, призраков было не так много, и я вполне мог справиться со всем один. Именно с Юйлань дворец начал «оживать».

— Тогда мне стоит поблагодарить её за то, что ты был не один, — слабо улыбается Фэн Синь от сожалений, что продолжают раздирать сердце. — А что насчёт Шэнь Цзина?

— Он пришёл в Зеркальный город из Сюйли всего около четырёх сотен лет назад и сразу же хвостиком увязался за Юйлань.

— О, так они стали близки почти сразу?

— Можно и так сказать, — соглашается Му Цин. — Шэнь Цзин мало что рассказывал о своём прошлом, да и, по правде говоря, был совсем другим, когда только вошёл в городские ворота. Его младшую сестру хотели похитить для продажи в соседнее королевство, и, насколько я знаю, Шэнь Цзин не сумел помешать этому. Девочка умерла у него на руках, а после и он сам скончался в течение пары дней от полученных травм, даже несмотря на помощь искусных лекарей, которых позвала его семья. 

— Дева Яо напоминала ему о погибшей сестре?

— Верно.

Шэнь Цзин падает на колени и склоняется над безжизненным телом сестры. Кровь медленно сочится из его ран, капает на и так запятнанное бордовым нежно голубое платье, которое так нравилось его мэймэй. Оно, ранее напоминавшее чистое небо, теперь покрылось тёмными пятнами, похожими на закатные облака, приближающие тьму.

Шэнь Цзин прижимает её голову к своей груди, крепко-крепко сжимает в руках, словно надеясь вернуть тепло в её холодное тело. Его голос дрожит, когда он сквозь слёзы шепчет:

— Мэймэй, проснись, пожалуйста.

Слёзы падают на её лицо, смешиваясь с кровью и грязью. Шэнь Цзин знает, что его маленькой сестры больше нет, он видел, как её живот вспороли острым мечом, как похитители испугались содеянного и сбежали.

— А-Цзе, не оставляй меня, — продолжает судорожно умолять, надеясь, что она услышит и откликнется, что вернётся к нему из этого мрака. — Я буду называть тебя цзецзе, как ты и хотела*.

*Сестру Шэнь Цзина зовут Шэнь Цзе 沈洁 — Shěn Jié. Последний иероглиф имени созвучен с 姐姐 — jiějie — кит. старшая сестра; обращение в девушке, которая старше.

Он продолжал звать её, стараясь пробудить хотя бы тень её улыбки — такой яркой, такой живой. Шэнь Цзе больше не улыбнётся ему, не пошутит над старшим братом, говоря, что будет откликаться только на «цзецзе», не попросит поиграть с ней, не будет жаловаться на мальчишек во дворе, которые так и норовили предложить ей, такой маленькой и светлой, выйти за них в будущем. Не воскликнет гневно: «Если папино дело по продаже тканей не было таким успешным, они бы на меня и не взглянули!».

Шэнь Цзе оставалась недвижимой, как сломанная кукла, а кровь всё продолжала стекать, окрашивая его мир в багряный цвет утраты. 

— А город? — спрашивает Фэн Синь.

— А что с ним?

— Его правда возвела Луна?

— Да, когда Она мне доверила управление городом, я только вышел из Медной печи и ещё не обладал достаточным количеством сил, чтобы сотворить что-то подобное.

«Жизнь и смерть разделяют мгновение».

Му Цин смотрит на вырезанные на арке городских ворот слова. Ветер развевает его волосы цвета серебра, мягко подталкивает в спину, подбадривает.

— Ты уверена, что хочешь доверить это место мне? — спрашивает Му Цин, подняв взгляд на небо.

Луна взирает на него сверху, освещает своими лучами путь в Зеркальный город, ветром передаёт шепот, в котором кроется тихая просьба, материнская поддержка.

— Думаешь, мне подойдёт эта роль? — мнётся перед входом, не решается войти.

Белые лучи начинают светить ярче, слепяще. Луна гладит своё дитя по волосам — доказательству своего признания, видного каждому, — мягко, любяще целует в макушку.

— Я не подведу тебя, — кивает Му Цин, и бросив на Луну последний взгляд, убедившись в Её вере, ступает в пустой, мёртвый город.