Сидеть безвылазно в спальне было сродни самоличному заточению. Сонхва думал, что похоронит себя в огарках через пару ночей, но свечи не подплавлялись дальше фаланги указательного пальца. Стоило Сонхва мучительно уснуть, чувствуя холод вокруг пальцев и запястья отчего-то всегда левой руки, свечи будто замирали во времени, отматывали его лично для себя назад. Так, каждый раз открывая после сна глаза, Хва видел, как свечи без капли подтека, в полную свою длину стоят в медных подсвечниках. Как и день назад. И день до этого. И наверное целую вечность до.

Хва нравилось делать вид, что он различает день и ночь, пока его сознание постепенно теряет связь с реальностью, отчего Сонхва точно сходит с ума. И он пошел искать Полоза. Не для того чтобы увидеть и поговорить, а для того, чтобы играясь в прятки, стоять за углом ожидая пока тот уйдет в пещеры. Тот уходит на предполагаемом закате, чтобы к ночи оказаться снаружи, оставляя Сонхва завидовать, он ведь точно делает это нарочно. И Сонхва завидовал. Его сердце горько сжимается между легкими и он забывает как дышать и жить. Поэтому его выбор – лечь спать. Чтобы проснувшись повторить все заново.

Пока в один день ему помешал Уён.

– То избегаешь его, то хвостиком за ним таскаешься, ты уж решись, – Уён ждал его в комнате с печью.

– Я не избегаю, – Хва хмурит брови принимая в руки только что смотанный клубок. Вокруг Уёна их лежит не меньше пары дюжин и все белые, почти как снег. Ладони показывает или от шерсти, или напряжения. Сонхва еще не успел решить, что из этого выгоднее для него. Уён вздыхает тихо-тихо, почти неслышно и Сонхва немного стыдно, но он не поднимает глаз. Выдергивает и заправляет нить в надежде, что та ляжет иначе. Узор клубка не меняется.

– Слова здесь весят больше, чем там, у людей, – они молчали совсем немного, но фраза Уёна заставляет Хва вздрогнуть. Сонхва мало говорит: скорее не может, чем не хочет. Скорее запутался, когда вообще стоит. – У него имя есть.

– Ты к чему это? – Уен поднял взгляд полный чего-то излишне многозначительного. Многозначительного настолько, что у Сонхва по задней стороне шеи побежали мурашки. Ему захотелось оправдаться, сказать, что он совершенно ничего не понимает, и вообще, надоели вы со своими подземными тайнами, но не успел.

– Уен, тебя на прудах ждут, – голос у Полоза всегда такой приятный, аж тошно. Уен скорее всего не размышлял об этом голосе, а просто не глядя бросил клубок, который даже не смотал до конца, отчего тот размотался на полтора локтя, и подскочил. С коленей покатались еще клубки, на которые он даже не глянул, только кивнул Полозу и почти выбежал из светлицы. Сонхва показалось, что он замер, будто хотел что-то сказать, только не совсем понятно кому.. Сонхва заведомо решил, что точно не ему, потому отвернулся, будто бы ему совсем не было дела до вещей, которые могут быть даже и про него. Но он все равно слышал настойчивый шелест тихих слов. Недостаточно четкий, чтобы понять о чем речь, хотя не то чтобы это был тайный разговор, Сонхва бы мог разобрать слова, если бы попытался, может, именно этого Уен и хотел.

Полоз всегда ходил бесшумно, даже не шуршал хвостом, хотя Сонхва тот не разу и не видел, был ли вообще этот хвост? Полоз точно мог придумать что-то такое, и это бы напугало Сонхва, возможно, не до смерти, но достаточно сильно чтобы вскрикнуть, пока на тебя с ухмылкой смотрят все, кто оказался рядом.

Полоз сел на скамью напротив, привалившись к стене и распахивая тяжелую шубу. Сонхва не понимал, зачем вообще носить шубу летом, даже под землей. Кровь Сонхва никогда не была такой горячей, чтобы он мог игнорировать холода, но шуба все же выглядела как-то слишком, тем более такая длинная. Сонхва упорно смотрел вниз, отчего мог видеть только пол, край меховой полы и носки полозовых сапог всегда начищенные как у новых, даже не сказать, что он только по лесу и ходит. Но он ведь там явно не по болтам таскается. Пусто глядя на продавленные по голенищам узоры, Сонхва почти не замечал как в его голове ярко вспыхивают, а затем гаснут мысли одна за одной.

Зачем ему я?

К чему это все приведет?

Почему бы просто не кинуть в овраге?

– Откажись от меня, – от хриплого голоса Полоза Сонхва пробрал холод, – откажись, когда мы пойдем скреплять узы. Раз ты звал замуж, тебе и прогонять меня. К сожалению, я не могу отпустить тебя раньше, в сей час, это не в моей власти, но во время клятвы… ты сможешь уйти во время клятвы.

Сонхва голос не понравился и он затряс головой, чтобы сбросить с лица непослушные пряди. Те скользили и снова закрывали глаза, но Хва раздраженно заправляет их за ухо, чтобы посмотреть прямо на Полоза. Посмотреть и содрогнуться всем телом. По шее к челюсти, а от той к вистам тянулась тонкая, даже полупрозрачная чешуя, светлая как речной песок. От волос шли чернеющие полосы, и от любопытства, где те брали свое начало у Сонхва защекотало в горле. Будь он близкими друзьями, Хва даже не спросив запустил бы руку в волосы, а затем гладил бы чешуйки, которые казались такими нежными, что вздохнуть страшно. Но ни не друзья, может даже знакомые для них слишком громкое заявление, но даже так Сонхва может завороженно смотреть, гладить взглядом эти линии, чуть ли задыхаясь от восхищения и точно не моргая.

– Прости, что явился в таком виде, не самое приятное зрелище, знаю, – Сонхва кивнул, принимая извинения, которые и не думал просить, но вместо спокойствия увидел как тускнеют глаза другого. Загипнотизированный узором, Сонхва не мог оторвать взгляда, под которым Полоз ерзал на месте, то поднимая ладони к лицу, прикрывая чешую, то опуская их, и оглядываясь нервно и дергано. В конце концов, Полоз встал.Его плечи не были расправлены как обычно, а голова не вздернута в гордом порыве. Полоз закутался в шубу плотнее и пряча лицо в вороте, сделал первый широкий шаг к двери. Его бы ловить в силки и сдирать кожу, пока он извивается и шипит – смотреть как розовое мясо светлым пятном бурит черную землю, как клыки пытаются впиться в руку, чтобы зацепить и унести твою жизнь вместе со своей. У Сонхва не было силков, но он побежал следом. Ни дрожь в коленях, ни желание догнать Хва объяснить не смог бы. Клубки раскатились по комнате, но до них ему никакого дела.

Сонхва не успел. В пещерах тает сжимающийся до точки силуэт и это значит только, что пора спать. Снова все по кругу: постель, гаснущие свечи, холод. Пульсирующая темнота и хриплый голос затянувший где-то вдалеке горькую песню.

***

Утром левая кисть вновь онемела, даже сильнее чем раньше. Сонхва не размыкая век поднял руку к груди, чтобы размять пальцы, но не смог даже толком согнуть их, и даже не потому что они отнялись, а потому что нечто сковало их. Вокруг руки был обернут худой уж. Он явно дремал, но держался крепко, обмотав хвостом чуть ли не каждый палец. Сонхва сам не заметил, что улыбнулся. У ужа были темные полосы, похожие на те, что Хва вчера видел у Полоза. И тут он не удержался: погладил ужа по голове большим пальцем. Уж не проснулся, но хвост чуть сильнее сжал руку, будто ребенок во сне епляющйся за маму. Это не больно, чешуя чуть ли не шелковистая, щекой провести и то приятно будет. Хва подумал, что ему можно остаться в постели на день, вот так наблюдать за ужом, пока тот не проснется и не уползет по своим важным ужьим делам. Сонхва бы любовался так весь день, но чем дольше он смотрел на ужа, тем больше тот казался бледным и тощим, будто бы больным. Его стоило показать Полозу, и, быть может, извиниться. Не за что-то конкретное, но за тоску, в которую он толкал Полоза.

Хва нашел только Уена.

– Где хозяина этого добра отыскать? – Хва многозначительно поднял руку – медленно, чтобы не потревожить ужа.

– Отдать хочешь? – Уен долго смотрел на руку, на кольца хвоста по пальцам, и только потом поднял хмурый взгляд, – или просто выкинуть?

– Не знаю. Точно не выкинуть, он, кажется, замерз, – голос Сонхва дрогнул, и он осторожно спрятал ужа запазухой без какой-либо полной мысли. Когда Хва снова посмотрел на Уена, лицо того оказалось внезапно посветлевшим. Сонхва подумал, что ему надо срочно оправдаться, – нехорошо ведь, что он чахнет так. Непорядок это. я бы вылечил, но я только людей лечу, а Полоз, он ведь знает, как своих лечить.

– Знает, – Уен хитро улыбнулся, но больше ничего не сказал.

– Может, его пока в тепло? На печь какую? – Уен пожал плечами, а затем кивнул.

Сонхва ничего не понял, но тоже кивнул. И ушел в комнату с печью. Он свил на ней гнездо из покрывала и, осторожно сняв ужа с пальцев, положил того в центр прогретых складок. Не его это совсем дело заботиться о полозовых змеях.