Она не сопротивляется, даже напротив – то, как сбилось ее дыхание, явно говорит о том, что она хотела этого так же, как он. Ей приятны его слова, пусть даже она не собирается говорить того же, чтобы его помучить. Ему хочется жалобно выть от одной лишь мысли об этом.

Уэнсдей поворачивает голову вбок, будто бы силясь посмотреть на него, и Тайлер подается вперед, прижимаясь виском к ее виску, позволяя не увидеть – почувствовать.

Его глаза закрыты, а хватка остается крепкой лишь настолько, чтобы создать иллюзию контроля – ее тихие, неровные вдохи бьют по нервам, отсчитывая наконец наполненные смыслом секунды, и он позволяет себе жадно, испытующе провести губами по ее щеке.

Ком в горле легко стекает в грудную клетку с едва заметным, податливым движением ее шеи – он опускается к ней, целуя, прикасаясь, дразня – не забирая, но пробуя столько, сколько ему позволено, и ни каплей больше.

Тайлер замирает в этом моменте, чувствуя внутреннее равновесие. Шум их дыхания не отвлекает, не приводит в чувство, но служит мерилом принятия. Полноты. О нет, им слишком хорошо, чтобы останавливаться… но он должен, да… Его девочке наверняка будет, что сказать.

Он убирает руку с ее губ, зная, что она не будет кричать. Указательный и средний палец любовно оглаживают ее щеку.

– Валяй, делай то, зачем пришел, – наконец, подает голос Уэнсдей, но он чувствует, что в этом нет злости. Лишь предвкушение и отчаяние. Желание поторопить события. Игра.

Он скучал по ее голосу.

– И что же это, по-твоему? – его шепот обжигает ее ухо, и она едва заметно выгибает спину, сильнее, жарче прижимаясь к его груди.

Ей требуется два вдоха, чтобы ответить ему ровно. Разумеется, это не укрывается от него.

– Извинения.

Хайд усмехается и выпускает ее из рук. Пусть будет так.

Ее спину обжигает холодом, когда он делает два шага назад, и Уэнсдей резко оборачивается. Его выражение лица растерянное, будто он пытается собраться с мыслями и боится что-то сделать не так. Будто это не он только что плавил ее одними своими прикосновениями, заставляя сдаться даже не начав бой. Она злится на эту перемену, но стискивает зубы и решает молчать. Он заслужил тех мучений, что сейчас отражаются на его лице – и даже больше.

Тайлер медленно поднимает обе ладони вверх и сглатывает. Секунды замедляют ход, и его кадык нервно дергается – глаза Уэнсдей фокусируются именно на нем, потому что она… не собирается смотреть в искрящиеся мольбой глаза.

– Мне жаль, – тихо произносит спокойный, знакомый голос. Голос человека, который оценил ее по достоинству, заставил открыться и нанес самый болезненный удар в ее жизни.

Верхняя губа Уэнсдей презрительно дергается.

– Я знаю, что этого недостаточно, что ты ненавидишь меня – и отказалась… – в его смешке столько боли, что ей сводит желудок. –…отказалась прийти ко мне в больницу, но… – Она чувствует его умоляющий взгляд на себе и неохотно встречается с ним глазами. – Ты пришла сюда…

Он обрывает предложение на этих словах, будто желая закончить его и не решаясь назвать вещи своими именами, чтобы не спугнуть ее. Уэнсдей не знает, благодарна ли она за это или хочет выцарапать ему глаза, чтобы он перестал быть таким наблюдательным.

Он делает шаг к ней, и она тут же отступает назад – сохраняя расстояние между ними неизменным. Тайлер замирает на месте и обреченно опускает руки, упираясь взглядом в землю и сдержанно кивая самому себе.

– Я просто… хотел сказать, что я не мог сопротивляться ее приказам, – словно ребенку, объясняет он, и Уэнсдей хочется закатить глаза. Как будто это не было очевидно. – Но то, что было между нами, не было ложью.

Короткая, банальная фраза – и в ее легких заканчивается воздух, а голова отказывается думать. Сотни раз, когда ее мысли подходили к этому вопросу, она приходила к тому же выводу, но отказывалась принимать его и рассуждать об этом дальше. По своей воле или нет – он предал ее, и что еще хуже, она сама стала причиной этого, решив пойти против своих принципов и поддаться… зачем-они-вообще-существуют, чувствам.

Тайлер видит ее сомнение, но не решается попытать удачу снова. Несмотря на скребущееся в груди чувство, на его собственные желания, он не предаст ее доверие снова – даже если она сама пытается убедить себя, что его давно нет; даже если это, какой бы ироничной ситуацию это ни делало, его единственная возможность как-то повлиять на ее решение. Уэнсдей слишком погружена в свои мысли, и ему не хочется мешать ей, но… нервы берут свое, так что он просто подытоживает, решая поставить точку со своей стороны, и уйти, если такова ее воля.

– Уэнсдей, – зовет он, и девушка слишком готовно вскидывает на него взгляд, наконец, глядя прямо в глаза – пронзая его мечущуюся, голодную душу и захватывая сердце в плен. – Я клянусь, я не причиню тебе вреда, и я... – он сглатывает. – Если ты скажешь оставить тебя в покое, то я уйду.

Вот и все. Развеиваемая легкими потоками ветра тишина сопровождается мерным, болезненным биением его сердца. Уэнсдей смотрит на него слишком серьезно. Возможно, даже немного разочарованно. И все же он не решается уйти, не дождавшись ее команды.

Она моргает, принимая решение. Ее слова полны жара.

– Не уйдешь.

Сердце обдает лавой предвкушения, а голова становится легкой. Его ноздри раздуваются, и он делает глубокий, тянущий под ложечкой вдох. Черт возьми, у него встает от одних только мыслей о большем...

– Что это значит?.. – хрипло спрашивает он, не понимая, какая его часть задает этот вопрос – и чувствует, как тело само делает шаг вперед, на сей раз действительно сокращая расстояние. Уэнсдей вскидывает подбородок, обозначая их разницу в росте, но вовсе не выглядя как человек, для которого это имеет значение…

О, нет, если ему не кажется, то все, что сейчас важно – это голод в ее глазах. Тщательно скрываемая неуверенность, что кроется в белоснежных чертах лица.

Она решает хранить молчание, не собираясь обозначать свои мысли или, еще хуже, чувства – вслух. С него хватит того, что она здесь и того, что она уже произнесла. Откровенно говоря, у Уэнсдей нет заранее подготовленного плана, но она знает (наивно), что он действительно не причинит ей вреда. Что он (кажется) чувствует то же, что и она.

Если так – здраво рассуждает она, ему и вести. Она лишь позволит это делать. Похоже, она все-таки решила, чего хочет.

– Что. Это. Значит? – так же тихо, но куда более настойчиво спрашивает он, делая еще несколько шагов и сокращая расстояние между ними до невозможного. Кончики его пальцев подрагивают в предвкушении – то, что Уэнсдей никуда не отходит и сосредоточенно смотрит прямо ему в лицо, распаляет огонь внутри, намекает на то, что она для себя уже все решила и теперь просто играет с ним, позволяя действовать в рамках отведенной ему роли.

Ну уж нет. Она обнажит свою душу так же, как он.

Он склоняется над ней, зная, что мог бы с легкостью поцеловать – вжаться в нее, но вкус победы слишком сладок, чтобы отказываться от него прямо сейчас… Его плечи болезненно напряжены, а в потрепанных жизнью в лесу джинсах слишком тесно, но… она признает свое поражение. Она должна показать, что хочет его не меньше, чем он – ее.

Опускаясь ниже, сокращая расстояние до жалких сантиметров, Тайлер испытующе смотрит на нее. Уэнсдей владеет собой куда лучше него, но от него не укрывается, как излишне сильно сжата ее челюсть, как ее зрачки едва заметно движутся – норовя опуститься ниже, сфокусировавшись на его губах… Он уговаривает себя, что ему хватит и единственного, маленького знака. Признания, что его чувства взаимны. Признания, что ей не все равно.

Уэнсдей проклинает свою выдержку и подается вперед – незначительно сокращая дистанцию и абсолютно точно не прижимаясь к его губам, потому что ее план – заставить сделать этот шаг – его. Когда его сухой, горячий рот, наконец, захватывает в плен ее губы, она просто закрывает глаза и позволяет своей совести гореть.

Это отдаленно похоже на их поцелуй в кафе – но более напряженно, быстро, страстно. Они будто торопятся насытиться друг другом, попробовать как можно больше – и Уэнсдей сама не замечает, как его хватка сжимается на ее талии, а ее пальцы путаются в его мягких волосах, и будь проклята ее писательская карьера, если это не одно из лучших чувств на свете.

Тайлер горит. Он испытывает столько чувств разом, что его сердце и мозг работают наизнос – держать ее в руках, чувствовать, что она цепляется за него так, словно от этого зависит ее жизнь, и понимать, что она явно не собирается его отпускать… ну, это слишком даже для него.

Уэнсдей приподнимается на носочки, чтобы углубить поцелуй, и его пальцы касаются кожи под задравшейся кофтой – то, как ее тело дрожит и ощутимо подается ему навстречу, вычеркивая из уравнения очередные несколько миллиметров, срывает с его губ слишком нуждающийся стон.

Его члену определенно болезненно тесно в этих штанах. То, что Уэнсдей едва ощутимо касается его бедром, даже не понимая, что творит с ним, абсолютно не помогает с самоконтролем.

Он неохотно разрывает поцелуй. Уэнсдей хмурится.

Скорпионы в районе ее солнечного сплетения замирают, а яростно бьющееся сердце заставляет смотреть на него испытующе. Почему он остановился?

Ее правая рука ногтем задевает его затылок, а пальцы левой прочерчивают дорогу к груди – ладонью опускаясь там, где она может чувствовать его пульс даже через раздражающе приглашающую тепло ткань футболки.

– К черту, – бормочет Тайлер, вызывая ее непонимание, и, наконец, вновь делает то, что должен. Целует ее.

Он не знает, насколько Уэнсдей понимает, что именно творят с ним ее действия – даже такие незначительные, как легкое прикосновение ногтями, неровные вдохи, то, как она прижимает ладонь к его груди… Но она не сопротивляется, она целует его с не меньшим рвением, и когда он, наконец, запускает обе ладони под ее кофту, оглаживая бока и спину, Уэнсдей не сдерживает стон.

Ох, черт, он короткий, тихий и больше похож на жалобное хныканье, но его член готовно отзывается, и Тайлер вжимается пахом в ее бедра – принимаясь кусать и облизывать ее нижнюю губу, заглушая новый, уже более протяжный звук.

– Хочу… тебя… Не могу… без тебя… – бормочет он между поцелуями, гортанно мыча и отвечая на податливые, жаркие движения бедрами, приближающими его к грани. Он с легкостью приподнимает Уэнсдей, позволяя обхватить себя ногами, и, сделав несколько шагов в сторону, вжимает ее в ближайшее дерево, ни на секунду не отвлекаясь от ее прекрасных, манящих губ.

Он готов убить ее только чтобы она не досталась никому другому… И эта мысль определенно напугала бы его, если бы он не находил иронию в том, что ей это наверняка понравится.

Наверняка она готова убить его.

Уэнсдей теряется в своих ощущениях. У нее в голове нет ни одной внятной мысли, но она точно чувствует, что хочет, чтобы все оставалось именно так. Ей слишком хорошо, слишком горячо, когда он рядом – она чувствует себя лучше, чувствует себя равной, чувствует себя человеком, которому стал доступен весь спектр эмоций и который хочет и может взять свое… Впрочем, как и всегда.

Возможно, ее разум отказывается понимать происходящее, но тело определенно знает, к чему все идет: она яростно трется о член Тайлера сквозь одежду, чувствуя скапливающуюся внизу влагу – ее собственное предвкушение заставляет стонать в унисон с ним, еще больше распаляя и приближая к тому, чтобы решиться на большее.

Она царапает его грудь через ткань футболки и, наконец, не в силах сдерживать раздражение, пытается задрать ее – обнажая живот и не в силах продвинуться дальше из-за слишком маленького расстояния между их телами. К черту. Этого достаточно.

Ее прохладные пальцы оглаживают его пресс, и Тайлер поверженно стонет, опуская свою руку поверх ее и заставляя ее сдвинуться ниже – к краю своих брюк. Он не знает, как дать ей понять, что задыхается без нее, что хочет полной близости – при этом не испугав ее, но Уэнсдей, кажется, вовсе не против, потому что ее пальцы слишком ловко расстегивают пуговицу и ослабляют давление ткани на его член.

Если она только коснется его…

Блядь, от одной только мысли об этом его колени подкашиваются, и он опускает Уэнсдей на землю, тут же утыкаясь носом ей в шею. Он тяжело дышит и пытается совладать с собой, чтобы сказать хоть что-то, чтобы явно очертить свои намерения – потому что благородная часть его настаивает, чтобы все было честно, но… ее руки дергают полы его куртки, и Тайлер тихо смеется, впитывая всю абсурдность ситуации.

Она хочет этого не меньше.

Он сбрасывает куртку на землю, и Уэнсдей помогает ему избавиться от футболки. Его губы жадно впиваются в ее шею, и он наслаждается ее близостью, хочет продлить момент до того, как даст ей возможность сбежать, но Уэнсдей не нужна его помощь, она и сама прекрасно освобождается от темного кардигана и задирает полы кофты, обнажая тяжело вздымающийся, плоский живот.

Кто он, чтобы отказывать ей в этом?

Тайлер наконец отстраняется, чтобы помочь избавиться ей от лишней одежды, и Уэнсдей облегченно вздыхает. Слава Эдгару – если он будет медлить дальше, она достанет из сапога стяжки и все сделает сама. В конце концов, технически в этом не должно быть ничего сложного…

Он дважды глупо моргает, пялясь на ее закрытую темным бюстгальтером грудь, и она закатывает глаза, чувствуя себя, однако, чрезвычайно польщенной. Его пальцы мучительно медленно опускают чашки, наконец прикасаясь к разгоряченной коже, и Уэнсдей закусывает губу, чтобы не зашипеть от удовольствия.

Жалобный, заботливый взгляд Тайлера, которым он заглядывает ей в глаза, в этой ситуации совершенно не к месту.

– Ты уверена? – спрашивает он, и она кивает, желая покончить с формальностями как можно быстрее. Она думает, как дать ему понять, что действительно этого хочет, но любые мысли: укусить за мочку уха, сжать рукой член, прижаться к нему голой грудью или, хуже всего, что-то соблазнительно прошептать – кажутся ей слишком пошлыми и не подходящими к их отношениям.

– Я серьезно. Ты уверена? – переспрашивает он, и то, что Тайлер решил, что она не поняла вопроса, заставляет ее всерьез рассматривать все предыдущие варианты. Уэнсдей поджимает губы и тянется за спину, чтобы расстегнуть лифчик. Освободив руки и позволяя тому упасть на землю, она сосредоточенно смотрит Тайлеру в глаза.

– Уверена.

Кажется, он бормочет себе под нос что-то вроде "Спасибо Господи", но вся ее концентрация тут же переключается пронизывающем все теле возбуждении – его губы слишком быстро, слишком умело и мучительно ласкают ее грудь, заставляя подаваться навстречу и оцарапывать спину о грубую текстуру дерева.

Его пальцы проникают под полы ее юбки, и он выдыхает в ее кожу вопросительное "можно?..", прежде чем Уэнсдей кивает и чувствует, как его пальцы сдвигают нижнее белье, а грудь пронзает вибрация стона, сорвавшегося с его губ. Слишком сложно чувствовать стыд, когда кто-то восхищается тобой столь беззаветно… Его пальцы делают несколько пробных движений, проверяя, готова ли она принять его, и вызывая смешанные чувства. Тереться о его член Уэнсдей явно нравилось больше…

– Без рук, – цедит она, и Тайлер неуверенно смотрит на нее, желая возразить.

– Но ты же…

– Без рук, – Уэнсдей ставит точку, не отвечая прямо на его вопрос, и он просто кивает, отстраняясь от нее на несколько мгновений, чтобы наконец полностью расстегнуть молнию джинсов и достать член.

Она делает неуверенное движение рукой, желая коснуться его, но тут же одергивает себя – но Тайлер замечает, всегда замечает, и, обхватив ее ладонь своей, уверенно опускает ее на жаждущий разрядки член и молится всем известным богам, чтобы его выдержки было достаточно. То, что она неопытна и так заинтригована им, только усиливает его желание. Черт, ему не так часто удавалось видеть ее такой… раскованной.

Уэнсдей сжимает его основание и медленно двигает рукой вверх-вниз, заинтересованно наблюдая за его реакцией и, наконец, большим пальцем размазывая смазку по головке. Он целует ее шею, и помогает задрать юбку, чтобы прижаться ближе – чтобы направить член туда, где она нуждается в нем больше всего. Ее жар заставляет его болезненно пульсировать, и Тайлер действительно боится, что все закончится едва начавшись…

Закусив губу, он старается сосредоточиться на том, что ей будет больно.

– Хайд выйдет поиграть? – внезапно спрашивает она, и он удивленно вскидывает брови, отвлекаясь достаточно, чтобы замереть на месте. В ее голосе нет злобы, лишь любопытство. Ну да… она же наверняка не знает, как он себя ведет, учитывая все... метаморфозы.

Как ни странно, сейчас Тайлер и сам не чувствует в себе отголоски второй половины. Возможно ли, что их так называемое "слияние" завершится именно в такой момент? Было бы иронично… Тем не менее, найдя в себе темные мысли, он усмехается.

– Моей нежности будет достаточно, чтобы тебе понравилось… – хрипло дышит он, склоняясь к ее уху. – Моя тьма удостоверится в том, что я буду растягивать тебя медленно, уменьшая и продлевая боль…

Он облизывается и оставляет невесомый поцелуй за ее ухом, когда она выгибается ему навстречу.

Ее жар слишком манит, чтобы и дальше сопротивляться желанию войти в нее. Тайлер медленно подается вперед.

Она смыкается вокруг него, и у него перехватывает дыхание. Черт возьми, такая тугая… Он чувствует, что упирается в невидимую преграду и подается вперед достаточно, чтобы почувствовать, как напрягается тело Уэнсдей – после чего выходит из нее и вновь двигает бедрами вперед, преодолевая то же расстояние и мучительно, медленно пробивая себе путь вперед.

Тайлер не хочет мучить ее, не хочет мучить себя – это не та боль, которая может нравиться, поэтому после пары толчков он начинает входить на достаточное расстояние, чтобы она могла расслабиться и чувствовать удовольствие; его член едва касается барьера, чтобы не заставлять Уэнсдей болезненно морщиться.

На его висках скапливаются капли пота: он измотан, стараясь сделать все так, чтобы в первую очередь понравилось ей, но в какой-то момент Уэнсдей наконец подается вперед, и он позволяет себе перестать соблюдать осторожность – одно, два, три выверенных движения, и его член наконец полностью погружается в нее, заставляя мозг взрываться маленькими фейерверками.

– Не слишком похоже на хайда, – сухо замечает она, но Тайлер прекрасно слышит, как тяжело ей дается дыхание. Из его горла вырывается смешок – даже в такой ситуации она продолжает дразниться и хочет оставить последнее слово за собой.

– На что ты жалуешься? – усмехается он, отстраняясь и тут же входя в нее на полную длину. Судя по тому, как резко она вдохнула, возразить на это Уэнсдей нечего. Замечательно.

Он постепенно наращивает темп, не забывая уделять внимание ее губам и телу – ему кажется несправедливым, что нельзя ласкать все сразу, хотя он правда пытается. Его руки оглаживают и сжимают ее соски, губы путешествуют от плеч и шеи до ее губ, а член входит так, как ей определенно нравится – он без труда подстраивается под нужный угол, стоит с губ Уэнсдей сорваться жалобному всхлипу.

Ей жарко и душно, и она пребывает в эйфории: Тайлер идеально чувствует ее потребности и, несмотря на их позу, позволяет ей вести и задавать границы. Он с легкостью запоминает, что ей нравится и оттачивает эти действия до мастерства – Уэнсдей же, сжимая его плечо, путаясь пальцами в волосах, начинает думать, что ему нравится абсолютно все, что делает она.

Он задевает особенно чувствительную точку, и она сжимает его плечо, заставляя замереть – медленно, желая продлить удовольствие, она сама насаживается на него, опускаясь губами к его шее, целуя грудь и коварно прикусывая мужской сосок.

Его член дергается, Тайлер рычит, а она стонет, проводя по груди языком, облизывая кадык и впиваясь в его губы – к черту, обхватив руками шею Тайлера, она принимается яростно двигать бедрами, приближая их обоих к разрядке.

В его голове бьется лишь одна мысль, что он наконец свободен, что она рядом, что он счастлив, счастлив, счастлив – и он старательно, быстро двигается ей навстречу, позволяя управлять им, подчиняясь, впитывая каждый момент происходящего и приближая их обоих к грани.

Десяток выверенных, интенсивных, жарких движений – и она удовлетворенно мычит, прикрывая глаза и вкладывая всю силу своего удовольствия в поцелуй. Тайлер ускоряет темп до невозможного, продлевая ее ощущения, и – сопротивляясь этому каждой клеткой своего тела – резко выходит из нее, изливаясь на землю.

– Черт, – тяжело дышит он, приходя в себя, и, наконец, поднимает на Уэнсдей взгляд. Она не выглядит так, словно жалеет о произошедшем или так, будто готова его убить, и он считает это хорошим знаком. Самое главное, что ей было хорошо с ним. Эта мысль кружит ему голову.

Застегнув штаны, он помогает ей разобраться с одеждой – после чего и сам надевает футболку и куртку. Тишина между ними на удивление… не кажется неловкой.

– Что теперь? – просто спрашивает он, готовый принять любое ее решение. Хайд внутри спит, а может, сгинул или слился с ним навечно, и Тайлер не находит в себе сил переживать об этом. Его судьбу сейчас определяет она.

– Ты, – лицевые мышцы Уэнсдей едва заметно дергаются, – поцелуешь меня на прощание, и мы пойдем в академию, где я передам тебя твоему отцу и полиции.

С его губ слетает смешок. Он чувствует легкое разочарование, но такого исхода и правда стоило ожидать. Она ведь ни при каком раскладе не согласилась бы бежать вместе с ним, так? Не то чтобы у них были шансы убежать так уж далеко… или надолго, если уж на то пошло.

Что ж. По крайней мере, она учла их поцелуй – и его до ужаса умиляет то, как она заставила себя это произнести. Получается, у него есть шанс?

Уэнсдей забавляет его задумчивый вид. Она до сих пор до конца не приняла сложившуюся ситуацию, но знает одно – она не убьет его и не даст ему уйти вот так просто. Возможно, она даже… что-то чувствует к нему. Нечто опасное настолько, чтобы позволить ему вновь приблизиться к ней, извиниться, поцеловать, озвучить свои собственные чувства. Нечто, достойное того, чтобы сделать единственное исключение.

Тем не менее, на этот раз у нее будет запасной план – включающий в себя самые ужасающие пытки, если только он вздумает вновь предать ее.

– Только если ты обещаешь навещать меня, – окрыленный пониманием, что его чувства взаимны, он явно испытывает границы. Его сердце вновь ускоряет ход, когда уголок ее губ приподнимается.

– Посмотрим, – чуть помедлив, она добавляет. – Возможно, наличие наручников и камеры наблюдения, которую я смогу взломать, повысит твои шансы.

Тайлер усмехается. Что ж, по крайней мере, в этом случае такая участь действительно будет более сносной. Даже более чем.

***

Разумеется, когда дело касается Уэнсдей Аддамс, стоит ожидать, что у нее свои планы на все.

То, что его собирались освободить, что он сбежал, никого не ранив, и добровольно сдался властям – отличное подспорье в его деле. По крайней мере, так говорит адвокат, который навещает его на следующий же день и сообщает, что выигрывал все дела Аддамсов.

Если как следует продавить, его слушанье (первое и, возможно, финальное) будет назначено уже через месяц. Тайлер надеется, Уэнсдей успеет навестить его как минимум несколько раз до этого момента.

Разумеется, так и происходит.