В прошлом, будучи школьником, Арсений не любил линейки. Неважно, были они организованы в честь первого сентября или последнего звонка, в любом случае они казались тогда ещё мальчику глупой тратой времени. К тому же Арсу совершенно не нравилась толпа, слишком уж некомфортно он себя в ней чувствовал. Но, когда он начал преподавать, свое отношение к школьным линейкам мужчине пришлось пересмотреть. Классный руководитель одного из начальных классов не мог этот самый класс оставить и уйти, просто потому что ему не нравились ни мероприятие, ни толпа вокруг. Безусловно, нельзя было сказать, что с тех пор Арс их полюбил всем сердцем, но и как таковой неприязни больше не испытывал. По крайней мере, до того момента, пока не занял должность директора и не осознал, что теперь на каждой такой линейке ему придется произносить речь. Тогда Арсений возненавидел их с новой силой, но этой ненависти не демонстрировал. В конце концов, роль директора школы его более чем устраивала, а подобные «неудобства» можно было и потерпеть. Благо линеек проводится всего лишь две за весь учебный год.

Тем интереснее было, что насколько Арсений не любил сами линейки, настолько ему нравился процесс подготовки к ним. В это время у школьников появлялось столько энтузиазма, что Попов даже поражался и не до конца понимал, как такое возможно. Дети хотели участвовать в процессе, хотели корректировать сценарий, вставлять в него самые различные сценки, так или иначе связанные со школьной тематикой, хотели отыгрывать роли, а некоторые и вовсе просились на места ведущих. Школьники, казалось, всей душой стремились быть причастными к процессу и главное — получали от этого удовольствие. Арсению каждый раз думалось, что, когда он учился в школе, подобного не было. Он отчётливо помнил, как его одноклассники, да и он сам тоже, пытались найти тысячу причин, только бы не участвовать в подобного рода деятельности. И теперь видеть искреннее желание в глазах детей самых разных возрастов было для мужчины сравни чуду.

Возможно, таким образом проявлялась разница поколений. Хотя Арсений бы не сказал, что у школьников с ним слишком уж колоссальная разница в возрасте, по крайней мере, точно не у старшеклассников. Всё-таки двадцать семь — это не пятьдесят, и Арсу должно было быть проще понимать ребят, чем тем учителям, которые были старшего него. И тем не менее в данном случае он не понимал, откуда у учеников берется столько энтузиазма, просто не мог понять. Но мужчина предполагал, что свою роль играла атмосфера, которую Дима стремился создать в этой школе. Он организовывал десятки кружков по интересам, позволял школьникам устраивать внеклассные мероприятия, одних только дискотек за учебный год прошло не меньше двадцати штук. Дмитрий делал все, чтобы ребята, приходя в школу, были уверены в том, что у них есть возможность не только обзавестись новыми знаниями, но и повеселиться, показать себя, поучаствовать в чем-нибудь. И, судя по тому, что наблюдал теперь Арсений, его другу это удалось. Дети с горящими взглядами в финальный раз прогоняли сценарий, тестировали аппаратуру, вносили кое-какие корректировки. Выпускники так и вовсе оккупировали спортзал, чтобы ещё раз отрепетировать танец. И, благодаря этой своей причастности к организации и энергичности, школьники невольно заставляли улыбаться и вовлечённых во весь процесс учителей. И это при том, что все, кто участвовал в этом самом процессе: и взрослые, и дети, пришли за два часа до самого мероприятия, следовательно, и проснулись они все очень и очень рано. И это все, только чтобы убедиться, что все пройдет как нужно. И разве можно было такой процесс подготовки не полюбить? Вот и Арсений понял, что нельзя. А потому, пусть линейки он и ненавидел, но все то, что происходило перед ними, особенно сияющие глаза учеников, полюбил всем сердцем. Хотя, безусловно, даже та любовь и рядом не стояла со всеми теми чувствами, которые поселились в душе мужчины, ещё когда он впервые заглянул в зелёные глаза его маленького сокровища.

Из-за этих самых чувств, а также желания оберегать и заботиться об одном конкретном, совсем ещё маленьком зеленоглазом мальчике, который так удобно устроился у него на руках, Арсений был вынужден уйти в здание школы. До линейки оставалось чуть меньше получаса, и ребята планировали включить музыку, чтобы окончательно убедиться в исправности аппаратуры, да и просто ещё сильнее поднять себе настроение, и Арс справедливо опасался, что такой громкий звук не только напугает Антона, но и навредит его слуху. Пусть за все проведенное с ребенком время Арсений и успел понять, что соблюдать полную тишину не стоит, но рисковать находиться рядом с колонками, которые усиливают звук в несколько раз, он тоже не хотел. Далеко не каждому взрослому будет комфортно, что уж говорить о младенце? Ушки в таком возрасте ещё очень чувствительные и нежные, а потому подобный шум может очень пагубно на них отразиться.

Да, малыши должны привыкать к посторонним звукам. Но есть огромная разница между громкой музыкой и шумом включенной воды или, например, не слишком громким, но и не совсем тихим разговором по телефону. К обычным, «бытовым» звукам Арсений этого кроху начал постепенно приучать. В конце концов, не мог же мужчина просто игнорировать все домашние дела, просто потому что непривычные звуки могут испугать Тошу? К тому же Антошка очень быстро ко всему привыкал. И если в первый раз, услышав звук работающего пылесоса, Антоша отнёсся к нему настороженно и несколько испуганно вздрогнул, то во второй — этот же самый пылесос моментально усыпил бывшего до этого вполне себе бодрым мальчишку, вызвав искреннее удивление у Арсения. А уж как этому ребенку понравилось шуршание пакета. Малыш во все стороны вертел головой, пытаясь найти источник крайне интересного звука. Правда, он тогда достаточно быстро устал и заснул, всё-таки младенцы не могут долго бодрствовать, но факт оставался фактом, были такие шумы, которые Антоше не то что не вредили, а наоборот даже способствовали развитию. Но, конечно, к ним не относилась такая музыка, какая заиграла во дворе, как только Арсений с сыном оказались в здании школы.

Мужчина двигался по направлению к собственному кабинету, прекрасно зная, что сытый Антошка вот-вот начнет засыпать и можно будет переложить его в коляску, чтобы случайно этот сон не потревожить. Да вот только добраться до места назначения Арсению не удалось. Его внимание привлек шум из другого конца коридора. Переведя в ту сторону взгляд, Арс отчётливо увидел молодых ребят, кажется это были выпускники, которые ранее репетировали в спортзале танец. Они стояли к нему спиной, и из-за этого Арсу никак не удавалось рассмотреть, с кем же именно они спорят. Заметил Попов и нескольких девушек, кажется, из того же выпускного класса. Они, в отличие от парней, стояли тихонько в сторонке, да и выглядели скорее напуганными, чем решительными. Мужчина не мог точно разобрать слов, но догадался, что, судя по всему, произошла какая-то перепалка. И даже отсюда Арсений сумел понять, что школьники откровенно нервничают, а все попытки что-то доказать даются им с трудом. Слишком уж зажатыми и неуверенными в своих силах выглядели ученики, и заметно это было даже со спины.

Какими бы взрослыми ребята ни пытались казаться, как бы сильно они ни стремились доказать свою правоту учителям, родителям или даже просто сверстникам, но они все равно пока что оставались детьми. Детьми, которые ещё совсем недавно спорили с учителями, дабы сорвать урок, не выполняли домашние работы, прогуливали уроки, но при этом смеялись и улыбались так искренне и задорно, что им хотелось простить если не все, то очень и очень многое. И, конечно, Арсений знал, что пройдет не слишком много времени, прежде чем почти уже не школьники изменятся настолько, что их будет не узнать. Даже на данном этапе они пытаются доказать свою самостоятельность, и вряд ли пройдет слишком много времени, прежде чем они и вовсе перестанут нуждаться в помощи взрослых, научатся решать любые конфликты, да и попросту ощутят на себе все прелести взрослой жизни. Молодые, полные сил и стремлений, они, конечно, будут открывать перед собой все новые и новые пути, будут добиваться своих целей, реализуют свои желания, будут следовать за мечтой. Когда-нибудь и вовсе создадут свои семьи, и их уже нельзя будет называть ни школьниками, ни выпускниками. Да вот только это «когда-нибудь» ещё не наступило. И, пока они ещё находятся здесь, в этих стенах, пока они ещё не покинули это место навсегда, они по-прежнему считаются учениками. Обычными мальчишками и девчонками, у которых так много амбиций и ещё не реализованных желаний, но нет никакого опыта и даже малейшего представления о том, что их ждёт во взрослой жизни. У них в голове все ещё гуляет ветер, а все мысли пока что ещё заняты одним лишь весельем. И это совсем не плохо, это правильно. Ничего хорошего в раннем взрослении нет, это Арсений знал на собственном опыте. Так что, пока они в школе, они все ещё ученики, даже если уже завтра перестанут ими быть. И Арсений за этих учеников несёт ответственность, пусть и не полную. И мужчина почему-то показалось, что именно сейчас их требовалось от кого-то защитить. От кого-то, кто их явно пугает, пусть они этот страх и пытаются не демонстрировать.

Конечно, Арсений мог и ошибаться. Была огромная вероятность, что ругают ребят по делу, но что-то внутри подсказывало мужчине, что едва ли школьники могли сделать что-то по-настоящему неправильное, требующее вмешательства со стороны. Всё-таки у детей впереди линейка, которую, как Попов знал наверняка, они очень ждали, а потому вряд ли стали бы давать повод для серьезных разговоров об их поведении или чем-то подобном. Но даже если это действительно так, если ребята и вправду успели что-то натворить, во что верить Арс категорически не желал, то лучше он сам со всем разберётся и сделает это не посреди коридора, где любой мимо проходящий может наблюдать за страхом и смущением школьников. Зачем выводить на всеобщее обозрение то, что можно было бы обсудить лично и без возможности быть обнаруженными кем-то посторонним?

Чем ближе мужчина подходил, тем мрачнее становился. Он понял, что повышали голос далеко не ученики, они вообще по большей части молчали, потому что у них попросту не было возможности вставить хоть слово. И голос этот, к большому сожалению Арсения, был ему слишком хорошо знаком. Он за последние несколько дней сталкивался с его обладательницей гораздо чаще, чем хотелось бы. Каждый раз надеялся, что больше он ее не увидит, но все равно пересекался с ней вновь и вновь. Официально Тамара Григорьевна была уволена ещё в понедельник, но каждый день женщина возвращалась в школу под самыми разными предлогами. Сначала она забирала некоторые свои вещи из подсобки, потом совершенно случайно вспомнила о забытой сумочке, после оказалось, что кто-то из учителей брал у нее деньги в долг и она пришла его вернуть. Но на самом деле большая часть этих предлогов была выдуманной, а цель у учительницы была только одна — вывести из себя Арса. Каждый божий раз она не отказывала себе в удовольствии заглянуть в его кабинет и высказать все свое «фи», параллельно испытывая терпение Попова, которому уже практически пришел конец. Ему, человеку сдержанному и обычно уравновешенному, каждый раз было тяжело останавливать себя от крика, полного раздражения и злости. Арсений бы, может, и не выдержал уже, но, поскольку рядом все время находился Антон, позволить себе разозлиться по-настоящему мужчина не мог, не хотел пугать дорогого его родительскому сердцу человечка. Не мог, но с каждым разом он был все ближе и ближе, чтобы попросту сорваться с цепи, и это пугало даже его самого. Не привык Арс ощущать столько негативных эмоций, направленных на одного лишь только человека. Да эта женщина его уже не просто раздражала, а откровенно бесила не только своими речами и возмущениями, но и просто присутствием. И, как бы ни пытался он ей что-то доказать или хотя бы просто выпроводить, мужчине это не удавалось, отчего он лишь сильнее нервничал. А теперь Тамара Григорьевна и вовсе решила, что имеет право отчитывать учеников, к которым с недавнего времени не имеет вообще никакого отношения.

Конечно, двигаться туда, где происходил разговор на повышенных тонах, на руках с маленьким ребенком — затея не самая лучшая, но какой у Арсения был выбор? Оставить Антошку в одиночестве Попов точно не мог. Дима с женой, которую пришлось просить приглядеть за мальчиком на время линейки, ещё не подошли, так что оставлять Тошу было не с кем. Но Арс также не мог не обратить внимания на все происходящее. В конце концов, что эта женщина себе позволяет? Мало того что она вновь явилась, хотя ее никто не звал, так ещё и не постеснялась начать кричать на весь коридор, непонятно чего требуя от школьников.

— Взрослые лбы уже, а ведёте себя как дикари! И это выпускной класс? Позорище!

Арсений подошёл уже достаточно близко, чтобы расслышать, что именно говорила женщина. И ее слова мужчине совершенно не понравились. Арс всегда был убежден, что учитель не имеет права оскорблять и унижать учеников ни при каких обстоятельствах. На самом деле это не только к учителям относится, но в данной ситуации не это важно, а то, что женщина в принципе не увидела ничего неправильного в собственных речах и действиях. Она ведь даже не подумала о том, что называть детей дикарями крайне непедагогично с ее стороны. И это не говоря уже о том, что подобные высказывания элементарно обижают людей.

— Явился, — полным неприязни голосом сказала учительница, как только заметила подошедшего достаточно близко Арсения.

— И вам доброго утра, — с сарказмом протянул мужчина. — Позвольте поинтересоваться, что вы здесь делаете? Снова, — последнее слово он произнес чуть тише и с тихим вздохом.

Ученики, будто почувствовав, что спасение рядом, отступили в сторону, дав Арсу возможность пройти, а потом и вовсе сместились так, что стояли теперь чуть позади мужчины. Арсению это показалось забавным, они ещё совсем как дети, которые пытаются спрятаться за спиной взрослых от опасности. Впрочем, почему «как»? Дети они и есть.

— Какая разница, что я здесь делаю? — пренебрежительно поинтересовалась женщина.

Очевидно, что ей попросту надоело выдумывать отговорки и она решила, что лучшим решением будет не аргументировать ничего вовсе. Позиция отнюдь не взрослого человека. Арсению даже начинало казаться, что все происходящее больше походит на детский сад, в котором девочка обиделась на то, что кому-то досталась игрушка получше, чем у нее. И пусть в роли игрушек выступали должности на работе, а «девочка» была старше своего «обидчика» раза в два точно, сути это не меняло. Поведение Тамары Григорьевны было детским, несерьёзным, и оно ни капли не соответствовало ни ее возрасту, ни статусу. Она только и могла, что смотреть надменным взглядом, стараясь продемонстрировать собственное превосходство, и использовать язвительные фразы, которые все как одна были однотипными и ничего не значащими. Попов в какой-то момент даже сумел понять, что все это время его раздражали не столько эти самые фразы и взгляды, сколько настойчивость и уверенность женщины в том, что она стоит выше него самого, даже если в действительности это было не так.

— Большая. Вы прекрасно знаете, что посторонним людям вход в здание школы воспрещён, а исключения делаются только тем, кто соизволил спросить разрешения у Дмитрия Темуровича, у меня или у кого-нибудь из завучей, — стараясь сохранять спокойствие и не повышать голоса, сказал Арсений. — Вы с недавнего времени не имеете никакого отношения к данному учебному заведению, не относитесь ни к преподавательскому составу, ни к обслуживающему персоналу, ни даже к родственникам учеников. И разрешения, насколько мне известно, вы не получали. А потому я попрошу вас покинуть здание добровольно, потому что в противном случае я обращусь к охране и попрошу вас вывести.

Охрана в школе действительно была, так что Арсений вовсе не шутил в своих угрозах. В современном мире и в государственных школах нередко можно встретить хотя бы одного охранника, что уж говорить про частное учебное заведение? Безопасность учащихся обязана была гарантироваться, даже если никаких угроз по сути и не было. К тому же охрана частенько пресекала прогулы со стороны школьников, периодически отлавливая детей у самых ворот, что тоже неплохо дисциплинировало. Так что Арс и вправду мог позвать кого-нибудь и попросить выпроводить Тамару Григорьевну не только из здания, но и с прилегающей территории.

На самом деле Попов понятия не имел, почему не сделал этого ещё раньше, а каждый раз терпел присутствие ненавистной учительницы. Наверное, ему просто каждый раз хотелось верить в компетентность этой женщины и в то, что она сумела сохранить хотя бы остатки своей гордости. Но выходило с точностью да наоборот, женщина эту гордость не только не сохранила, но и вовсе втопталавтопотала в оригинале ее в грязь своими жалкими, ничтожными попытками доказать что-то Арсению. Будь он таким же наивным, как в детстве и подростковом возрасте, то, должно быть, купился бы на ее речи и пристыдился бы сам, вместо того чтобы пристыдить учительницу. Да вот только, что бы Тамара Григорьевна о нем не говорила, Арс давно уже не был маленьким мальчиком, который боялся и слово поперек вставить. Да, он так и не стал слишком общительным, но людей не боялся и защищать самого себя умел, жизнь вынудила научиться. И проблема была только в том, что мужчина терпеть не мог конфликты, а потому тянул до последнего, надеясь их избежать. Впрочем, стало ясно, что в данной ситуации тянул зря и сделал только хуже. Нужно было ещё с самого начала обозначить правильную позицию и выпроводить учительницу с концами. В конце концов, она уже была уволена и законных оснований для того, чтобы находиться в школе, больше не имела.

— А почему я вообще должна слушать тебя? — делая акцент на последнем слове, спросила учительница. — Вроде директор, а подрабатываешь нянькой. Впрочем, должность тебе досталась по блату, так что вопрос о том, какой из тебя вообще директор, крайне спорный.

Тамара Григорьевна смотрела на мужчину зло. Взгляд её буквально метал молнии и, казалось, стремился если не прибить, то хотя бы покалечить прямо здесь, на месте. Она и вовсе забыла о стоявших вокруг школьниках. Хотя чему удивляться, какое ей дело до детей, если совсем рядом появился самый главный объект ее ненависти и презрения в лице Арсения?

Женщина шагнула ближе, стремясь оказаться совсем рядом с Арсом. Зачем ей это было нужно — непонятно. Если она хотела таким образом внушить мужчине чувство страха, то ей это не удалось. Арсений не боялся ее от слова «совсем». Но вот такая близость не понравилась Антону, который будто бы на инстинктивном уровне понял, что женщина перед ним отнюдь не дружелюбная. Малыш весь сжался, повернул голову так, что уткнулся личиком в Арсения, захныкал. Маленький словно чувствовал витавшее в воздухе напряжение и вместе с тем улавливал и раздражение со стороны родителя, которое, пусть и было направлено не на него, все равно пугало кроху. Попов, поняв последнее, попытался задвинуть собственные негативные эмоции подальше и не пугать ими Антошку, стал успокаивать младенца лёгкими поглаживаниями по спинке и головке. Да вот только помогало это слабо, Тоша пусть и не кричал, но все равно продолжал протягивать хнычущие жалобные звуки.

— Не хватало ещё, чтобы он тут разорался, — пренебрежительно фыркнув, заявила женщина. — Угомони его, пока не поздно. Иначе вскоре мы все тут оглохнем. Или для тебя даже эта задача слишком сложная?

— Так, все, хватит! — Нет, Арсений не кричал.

Он рычал. Рычал тихо и утробно, будто хищник, которого раздразнили, разозлили, вывели из себя. Каким бы то ни было образом затрагивать Антона — все равно, что махать красной тряпкой перед мордой быка. Опасно, слишком опасно для того, кто решил поиграть в эту «игру». Особенно учитывая тот факт, что быков на родео всё-таки пытаются сдерживать, а некоторых и вовсе заранее ослабляют, оставляя у них на спине кровоточащие глубокие порезы. Арсения сдерживал от крика только малыш на его руках, но в том то и дело, что только от крика. Тоша никак не мог повлиять ни на ставший опасным прищур мужских голубых глаз, ни на нотки ярости, скользившие в голосе Попова.

Пожалуй, это все. Чаша терпения практически переполнена, и любое слово может стать спусковым крючком. Арсений никогда не замечал за собой агрессии, тем более направленной в сторону женщин, но сейчас желание выставить учительницу за двери школы было сильно настолько, что Арсений еле сдерживал себя от того, чтобы просто схватить ее за руку и грубо вывести из здания. Останавливало только осознание, что он не имеет права прикасаться к людям без их позволения. А уж подобная грубость и вовсе вероятнее всего будет расценена Тамарой Григорьевной как насилие, а иметь проблемы с законом Арсений не хотел. Потому и сдерживал себя, из последних сил сдерживал. Впрочем, на его тон и слова это не распространялось. В этом плане плотина была сорвана, и Арс позволял себе говорить с ней в такой же грубой форме, как и она с ним.

— Я не намерен больше слушать ваши речи. Вы мало того что на учеников кричите, позволяете себе быть грубой со мной, так ещё и сына моего пытаетесь задеть. Меня это все достало. Ваше поведение отнюдь не соответствует возрасту. Устроили детский сад с непонятными обидами. Первоклассники и те не позволяют себе того, что позволяете вы, — Арсений припечатывал каждым словом. Да, грубо, да, зло, но что ещё ему было делать, если по-другому эта женщина не понимает? — Впрочем, воспитывать вас уже поздно. Все равно не поможет. А потому я просто попрошу вас покинуть территорию школы и больше не возвращаться. И лучше бы вам сделать это добровольно. Я уже достаточно терпел ваше общество, с меня хватит.

— Что вы себе…

— Я сказал хватит! — не церемонясь, перебил мужчина, с досадой подметив, что голос он всё-таки повысил и напугал сына, который окончательно расплакался. — Выход там. — Арсений указал рукой в нужном направлении. — Или мне позвать охрану?

Больше Арс не говорил ничего. На самом деле он на учительницу уже даже не смотрел, полностью переключив внимание на сына. Антошка плакал жалобно и испуганно, заставляя мужчину ощущать острое чувство вины за то, что всё-таки не удержался, крикнул, напугал малыша. Арсений ведь не хотел, чтобы так получилось, совсем не хотел. Он бы с удовольствием урегулировал конфликт мирным путем, да вот только терпения не хватило. Оно и неудивительно, никто в жизни Попова ещё не стремился так упорно вывести его из себя, как это делала Тамара Григорьевна. Нет, конечно, в жизни бывало всякое, и конфликты не были исключениями. Ссорился в свое время и с простыми знакомыми, и с друзьями, и с коллегами, пару раз даже с совершенно незнакомыми людьми. Не редки были и ссоры с семьёй: то с родителями мужчина мог повздорить, то с братом. Про Настю Арсений и вовсе молчал, с ней они вообще были как кошка с собакой. И тем не менее никому из тех людей не удавалось довести Арсения до состояния самой настоящей ненависти. Да, бывало, злился и срывался, но в большинстве случаев так же быстро отходил, мирился с теми, с кем нужно было мириться, и просто уходил от тех, с кем мириться не хотелось, и все. А тут… Такого отвратительного чувства, которое даже идентифицировать удавалось с трудом, мужчина, кажется, не испытывал никогда. Тамаре Григорьевне определенно удалось пробудить в нем что-то такое, о чем Арс и сам не подозревал.

И женщина, видимо, тоже поняла, что она балансирует на краю. По крайней мере, ничем другим ее внезапное молчание объяснить было невозможно. То ли до нее дошло, что она перегнула палку, то ли настроение Арсения стало вызывать в учительнице вполне справедливые опасения. В любом случае отвечать она ничего не стала, вероятно не желая и дальше разжигать конфликт, который неизвестно чем мог обернуться. Тамара Григорьевна только фыркнула недовольно, отступила на шаг, одарила напоследок прожигающим взглядом. А потом и вовсе двинулась на выход, не оборачиваясь и чеканя шаг. Старалась выглядеть гордой, задрала голову повыше, но на деле выглядела все равно жалко и разбито. Впрочем, жалеть ее Арсений не собирался, сама виновата, что довела до такого. Он лишь понадеялся, что больше она сюда не вернётся никогда и оставит его наконец в покое.

К тому же у мужчины сейчас были дела поважнее какой-то там жалости. Его ребенок все ещё заходился в крике, и его требовалось успокоить. Арсений перехватил Антошу вертикально, осторожно прижал к себе, придерживая детскую головку, невесомо коснулся губами лобика в попытках отвлечь, утешить.

— Тише, тише, зайка. Папа не хотел тебя пугать, совсем не хотел, — ласково и тихо, будто извиняясь, шепнул мужчина.

Совесть гложила, грызла изнутри, сплетая в душе тугой клубок из вины и досады. Можно же было удержать себя в руках, можно было обойтись без криков. Мало того что учительница напугала Тошу, так ещё и Арсений масла в огонь подлил. Малыш-то привык к ласковому, заботливому тону, к нежным прикосновениям к себе, к теплоте, к защите, в конце концов. А как такой кроха может продолжать чувствовать себя защищённым, когда совсем рядом с ним недовольно и зло кричит папа? И пусть кричит не на него, но маленький-то этого не понимает. Он ведь не знает ещё значений слов и ориентируется только на интонацию. И, конечно, Антошке стало страшно, когда вместо доброжелательности, доброты и любви в голосе взрослого начали скользить совершенно незнакомые малышу холодные, стальные нотки. Жаль только, Арсений вовремя этого не осознал и не остановился, пока ещё не было поздно. А теперь ему только и оставалось, что укачивать этого малыша, шептать ему на ушко всякие нежности и прижимать к себе.

— Не, ну ниху…

— Самойлов, — кинул предупреждающий взгляд на одного из парней Арсений.

— Извините, Арсений Сергеевич, — поспешил сказать парнишка. — Просто это ж такая драма, что аху… э-э-э, ну вы поняли.

— Как сапожник, ей-богу, — проворчал мужчина, а потом снова перевел взгляд на Тошу. — Ну все, все, мое солнышко. Все в порядке, никто больше не кричит. И папа рядом, папа не обидит. Маленький ты мой, ну все-все, не нужно плакать.

Только теперь Арсений заметил, что ученики смотрели на него растерянно. Очевидно, что они не понимали совершенно, что только что произошло и одними лишь взглядами просили дать им хоть какие-то объяснения. Арс не знал их всех поименно, ну кроме Самойлова, но это отдельный кадр. В школе слишком много учеников, чтобы запомнить всех и каждого. Но визуально, конечно, мужчина знал всех, кто находился здесь. Пересекались в тех же коридорах и не раз.

— А меня солнышком не называете, — с наигранной обидой выдал парень. Правда, в глазах у него плескался смех.

Арсений только головой покачал и продолжил легонько покачивать малыша на своих руках. Затихал Антоша с трудом, и делал это не столько потому, что успокоился, сколько по причине усталости. Кроха просто вымотался от страха и истерики и теперь засыпал, просто потому что ни на что другое сил не осталось. Плохо. Очень плохо, когда ребенок засыпает в истерике. Малыши должны все время чувствовать себя в безопасности и спать ложиться не в страхе. Но что Арсу теперь было делать? Изменить он уже ничего не мог, только позволить Тоше закрыть свои глазки и немножко судорожно засопеть.

— Нет, Самойлов, солнышка из тебя не получится, только дьяволенок, — шутливо, но в то же время очень устало вздохнул Попов. Говорил мужчина очень тихо, опасаясь разбудить ребенка.

С Юрой, он же и есть Самойлов, у Арсения сложились крайне интересные отношения. Из всех учеников школы именно он был самым частым гостем в его кабинете. Вообще-то он парень неплохой и учился всегда хорошо, да вот только дури в голове много. То он на крышу по пожарной лестнице полезет, то малышню по всему первому этажу гонять начнет, пугая их всякими несуществующими монстрами, то просто школу прогуляет. А уж сколько раз Арсений его курящим в туалете заставал — не сосчитать даже. В общем, нервы он попортил знатно не только директору, но и всему преподавательскому составу. Но вот какая штука — несмотря на все его выкрутасы, парень все равно чем-то цеплял и располагал к себе. Было ли дело в его лёгком характере, открытости, умении пошутить не только над другими, но и над собой или в чем-то другом, никто не знал. Тем не менее за те два года, что Юра здесь проучился, прикипели к нему все. Да и сам парень чувствовал себя настолько комфортно, что в последние полгода к Арсу в кабинет заходил так же, как к себе домой, причем далеко не всегда на то была какая-то причина. Бывало, подросток заглядывал к нему просто поболтать. Удивительным образом, правда, это желание в нем просыпалось в те моменты, когда по расписанию стояла физкультура, идти на которую Самойлов не хотел, а потому периодически Арсению приходилось чуть ли не под конвоем отводить ученика на урок. А тот все хохотал, шутил, не обижался совершенно ни на что и продолжал приходить. И этой своей смелостью, если не сказать наглостью, Юра каждый раз поднимал настроение себе и всем вокруг. Вот такой вот чудной парнишка, по которому, Арс, кажется, только сейчас это понял, он и вправду будет скучать.

— Мама кактусом называет, папа — засранцем, вы — дьяволенком. Это что, заговор против меня?

— Арсений Сергеевич, а можно мы пойдем? — робко спросила одна из стоявших позади девушек, кажется поняв, что ждать, пока Юра наговорится, себе дороже.

— Можно, — кивнул мужчина.

Школьники достаточно быстро двинулись в сторону спортзала, скомканно попрощавшись. Арсений в очередной раз поразился тому, насколько же они ещё дети, несмотря на то, что класс выпускной. Ну очевидно же, что его компании они опасались, директор всё-таки, вот и спешили побыстрее скрыться с места преступления, вполне справедливо полагая, что их могут продолжить отчитывать. Один лишь Юра так и остался на месте, широко улыбаясь. Очевидно, что желание поболтать у него никуда не делось, а уж Попова этот конкретный молодой человек не боялся вообще никогда.

— У вас репетиция, разве нет? — спросил Арс, начиная двигаться в сторону кабинета.

— Репетиция, — подтвердил парень, шагая следом за мужчиной. — Но мы уже отрепетировали все, что только можно. Так что я свободен. Давайте поболтаем?

Самойлов говорил тихо, но с энтузиазмом. Понимал, что Арсений не обрадуется, если слишком громкие разговоры разбудят малыша. Выглядел парень для Попова несколько непривычно. Арс уже привык, что в школу он таскается в извечных драных джинсах и футболках с огромными надписями, а тут такой контраст — классический костюм, галстук, только ленты не хватало, но ученики ещё попросту не успели их надеть. Впрочем, не исключено, что Юру заставили так одеться родители, потому что сам он легко мог заявиться и на последний звонок в том же, в чем ходит обычно, с него станется.

Не сказать, что Арсений был слишком настроен на разговоры. Он бы предпочел провести немного времени в тишине и спокойствии, но мужчина прекрасно знал, что Юрий просто так не отстанет. С другой стороны, может, именно непринуждённая, шутливая беседа Арсу и требовалась, чтобы восстановить душевное равновесие, как знать?

— Юра, вот два года тебя знаю, с твоими родителями виделся и не раз, но все равно понять не могу, в кого ж ты такой болтливый? — совершенно беззлобно, а скорее с лёгкой иронией спросил Арсений.

— В дедушку! — с гордостью объявил школьник. — Ну Арсений Сергеевич, ну давайте поговорим. Вот я выпускаюсь, и что? Не будет у нас с вами возможности больше поболтать. Вот вы скучать по мне будете?

— Буду, Самойлов, буду. Кто ж ещё мне станет так профессионально нервы трепать, если не ты?

И вот вроде бы ничего этот парень такого не сделал, а настроение у Арсения и вправду стало улучшаться. Понятное дело, оно не могло вот так за секунду стать отличным, но все равно стало как-то… легче, что ли? В конце концов, Антошка на его плече вроде бы расслабился и тихонько сопел куда-то ему в самое ухо, Тамара Григорьевна, слава богу, ушла и возвращаться не планировала, а болтливость ученика на нервы не действовала, наоборот, была полна дружелюбия и шуточного настроя. Все это настраивало на позитивный лад. Да, Антошка наплакался, а сам Арс знатно нанервничался, но на самом деле все не так плохо, верно? В жизни всякие ситуации случаются, и наверняка случатся ещё вещи и похуже, но кому Попов сделает лучше, если станет зацикливаться на каждой из них? Себе? Нет конечно, если он доведет себя до нервного срыва, то лучше никому не станет. Тоше? Тоже нет, поскольку малышу нужен родитель, способный уделять ему максимум времени и внимания. А будучи «не в ресурсе», Арсений делать этого не сможет. Вот и выходило, что нужно учиться негатив отпускать. Прямо как Самойлов. Это ж подумать только, ещё десять минут назад стоял перед Тамарой Григорьевной и чуть ли не трясся как лист на ветру, а теперь вон как настрой свой поменял. Смеётся, шутит, пристает с вопросами. Живёт и радуется этой жизни.

— Вот! Я знал, что вы считаете меня единственным и неповторимым и вам моя уникальность нравится! — радостно объявил подросток. — А Тамара Григорьевна не оценила, сказала, что выпускные классы не должны бегать по коридору, как, цитирую: «стадо диких бизонов». А мы что? Мы просто хотели повеселиться. В школе же даже никого нет, коридоры пусты. А эта нашла к чему прицепиться. Прошу прощения, Арсений Сергеевич, но вот грымза она и есть, и даже не спорьте, я по вашему лицу понял, что вы такого же мнения. Ее, кстати, реально уволили?

Арс на мгновение опешил и даже остановился, недоуменно посмотрев на ученика. То есть учительница действительно стала с ними ругаться, потому что они бегали по коридорам? Это… Да это же ерунда какая-то! Ладно бы там что-то действительно серьезное было, но бег? Школьники только и делают, что носятся туда-сюда, и Арсений уже давно осознал, что, как бы сильно ни хотелось их контролировать, ничего не получится. Дети бегали, бегают и будут бегать. А учителям только и остаётся, что напоминать о безопасности и просить их быть осторожнее. И да, пусть сейчас ситуация никак не касалась начальной школы, пусть своеобразные догонялки устроили выпускники, но что с того? Они попросту захотели напоследок почувствовать себя детьми, пошалить и повеселиться, поскольку понимали, что совсем скоро уже делать этого не смогут. По крайней мере, не настолько легко и непринужденно, как делают сейчас. И насколько же странным было со стороны Тамары Григорьевны пристать к детям по такому поводу.

Должно быть, из Арсения получился совершенно неправильный директор, но он действительно не видел ничего плохого в том, что дети вели себя как дети. Да, курение в туалетах, откровенный вандализм и серьезные драки были неприемлемы, но догонялки? Прятки по коридорам? Попытки начальной школы перебежать на этажи повыше, куда им вообще-то было нельзя? Мелкие стычки и ссоры? Почему-то многих учителей все эти вещи волновали, да и в предыдущей школе, где Арс работал учителем, директриса достаточно строго относилась к любым, даже малейшим нарушениям и могла наорать на школьников прямо в коридоре. Но сам Арсений так и не понял смысла такой излишней строгости. Быть может, поэтому в этой школе ученики чувствовали себя хотя бы чуточку свободнее, чем в других. Поэтому пусть и опасались самого Арсения, да и Диму тоже, но все равно уважали и никакого негатива по отношению к ним не выражали. И, должно быть, по этой же причине детские взгляды всегда горели неподдельным энтузиазмом, когда дело доходило до реализации каких-нибудь идей. Да, рамки были, без них никуда, но в то же время они не подавляли в учениках то главное, что в них есть, — личность!

— Да, Юр, ее правда уволили, — отмерев наконец и двигаясь дальше, ответил мужчина. — И слава богу, — чуть тише добавил он.

— У вас с ней какой-то конфликт, да? Она же не просто так взъелась на вас? — проходя вслед за Арсением в кабинет, но не решаясь присесть куда-нибудь, спросил парнишка.

— Конфликт? — переспросил Попов. — Ну можно и так сказать. Честно говоря, не очень хочу это обсуждать.

— Понял, не дурак, — кивнул парень и всё-таки позволил себе сесть на диван.

Арсений же подошёл к коляске, которую по обыкновению оставил в кабинете, ещё когда только пришел. Стараясь не потревожить, осторожно переложил малыша и ласково провел по детской щечке, когда заметил, что Антоша слегка заворочался. Полностью перевернуться ещё не мог, но ручками размахивать уже умел даже во сне.

— Тише, спи, мой хороший, — шепнул мужчина и провел рукой по детскому животику, убеждаясь, что младенец успокоился и все ещё спит.

— А можно вопрос? — спустя минуту молчания подал голос Юра.

— Даже если я откажу, ты все равно его задашь, так что можно, — улыбнувшись, Арсений опустился в кресло и взглянул на Самойлова.

И как же у этого парня горели глаза… Любопытство. Такое чистое и наивное, детское даже. Максимка порой смотрит так же. Арсений никогда бы не подумал, что эту частичку детской непосредственности можно сохранить. А Юра вот смог… И будет замечательно, если он ее не потеряет в потоке жизни и времени.

— А это правда ваш ребенок? А то по школе сколько слухов в последнюю неделю гуляет. Одни говорят, что вам его подбросили, другие, что родственники попросили приглядеть, а от мелких я слышал шуточное утверждение о том, что вы его украли.

Арсений от такого заявления только фыркнул. Вот уж точно, школа — главный рассадник слухов. У детей слишком богатая фантазия, только вот порой они ее используют совсем не там, где следовало бы. Впрочем, обижаться на это было бы глупо. Арс уже достаточно взрослый человек, чтобы обращать внимание на распускаемые сплетни. Школьники поболтают, поболтают, а потом новый повод найдут, оно всегда так происходило. Ещё с того момента, когда он и сам учился. И со временем, очевидно, в этом плане ничего не поменялось.

— Правда мой, — подтвердил мужчина. — И, предугадывая наперед твои вопросы, зовут его Антон, и ему месяц.

— О, так это всё-таки мальчик? На эту тему просто тоже споры были, со стороны ведь непонятно.

— Ты когда-нибудь встречал девочку, которую звали бы Антон? — со скептицизмом спросил Арсений.

— Не, ну мало ли, всякое бывает, — пожал плечами Юра. — Современный мир и все такое. Так всё-таки? Мальчик?

Арс осознал, что школьник просто над ним издевается и явно получает от этого удовольствие. Ну ведь и так все понятно, но нет, Самойлов не был бы Самойловым, если бы не продолжал переспрашивать. И ведь улыбка хитрющая, в глазах азарт. Ей-богу, как ребенок.

— Да мальчик это, мальчик. Что за допрос?

— Просто, — отозвался парень, — я развлекаю вас напоследок, настроение поднимаю. А то ухожу, понимаете ли, выпускаюсь из любимой школы. И в следующем учебном году никто меня к вам уже не отправит. А вам ведь скучно без меня будет.

— Вот уж точно, как же это я теперь без тебя? — в шутку, но на деле вполне себе честно заявил Попов.

— А вы не расстраивайтесь, Арсений Сергеевич. Знаете, я очень постараюсь хотя бы иногда приходить, заглядывать в гости, так сказать. Если, конечно, вы позволите, — лучезарно улыбнувшись, сказал Юра.

— Позволю, Юр, позволю, — улыбнулся в ответ мужчина.

Пусть приходит, пусть рассказывает о своих достижениях, пусть заглядывает не только к нему, но и к учителям, Арсений не будет иметь ничего против. На самом деле он ещё в начале своей преподавательской деятельности заметил, что бывают такие ученики, которые буквально западают в душу. Нет, это не имеет никакого отношения к выбору так называемых любимчиков или чего-то подобного. Просто некоторые школьники слишком сильно выделяются из толпы, притягивают к себе взоры окружающих, и, конечно, их попросту невозможно забыть. Слишком яркие, слишком живые, чтобы не обратить на них внимания. И счастливые. Мужчина ещё давно подметил, что именно такие дети самые счастливые из всех.

Такие, как Юра, не боятся осуждения со стороны, не пугают их и разговоры с родителями. Более того, Юрка, например, сам рассказывал своим родителям обо всех «подвигах», Арсений собственными глазами это видел, ведь разговор происходил при нем. Его не осуждали, не пугали. С ним говорили, ему доверяли, и он доверял. Знал, что мама с папой могут отругать, но не боялся, а сам шел к ним с проблемами. Даже когда в первый раз попал к Арсу в кабинет и мужчина сказал, что они будут вызывать родителей, Самойлов сам же их и набрал, описал всю ситуацию, объяснил, что не так. Раскаивался, но страха не испытывал, знал, что его принимают таким, какой он есть, знал, что помогут, знал, что не бросят, знал, что его любят. Потому и был всегда счастливым и таким же и остался по сей день. Да, творил порой ерунду какую-нибудь, откровенные глупости, но зато делал это с радостной улыбкой, с задором.

И если Арсений что и понял, так это то, что он хочет, чтобы было так же. Нет, не для себя, мужчине уже поздно учиться доверять родителям в той же мере, в какой доверяет Самойлов своим, слишком много времени успело утечь сквозь пальцы. Для Антона. У этого малыша ещё все впереди, и Арс что угодно готов отдать, чтобы его ребенок не боялся прийти к нему с абсолютно любой проблемой. Пускай шалит, пускай творит глупости, пускай обжигается на собственных ошибках, но при этом не боится, чувствует себя любимым, важным и нужным. Нет, Попов бы не стал спорить, что определенные рамки должны присутствовать, но мужчине очень бы хотелось, чтобы даже при нарушении определенных установок и правил Антоша не сбегал от него, не пытался спрятаться, боясь последствий, а пришел и рассказал все как есть. Пришел, понимая, что отругать его, конечно, могут, но осуждать и уж тем более как-то вредить не станут ни за что. И, конечно же, Арсению до невозможности хотелось, чтобы его собственный ребенок в будущем был таким же счастливым, как и сидящий прямо сейчас в его кабинете парнишка.

***

Арсению начало казаться, что настроение у него меняется быстрее, чем у беременной женщины. Иначе как объяснить тот факт, что за одно лишь только утро он успел разозлиться, успокоиться, а потом опять начать нервничать? Впрочем, как можно было не нервничать, если мужчина был вынужден провести час во дворе школы, наблюдая за линейкой, а Антон при этом остался в кабинете? Да, остался не один, но от этого легче не становилось.

Конечно, они с Димой ещё несколько дней назад разговаривали на эту тему, конечно, Арсений после этого разговора уверял себя, что он сможет ненадолго оставить малыша. Да вот только уверять и действительно делать — две абсолютно разные вещи. То, что казалось достаточно лёгким на словах, стало невероятно сложным, когда дело дошло до реализации. Арс понимал позицию Дмитрия, понимал, почему тот был категорически против того, чтобы Попов на линейке отсутствовал. В конце концов, он директор школы, и подобные мероприятия ему пропускать было не положено. По этой же причине Арсений все же согласился с предложенной альтернативой. Сделал, правда, это мужчина с огромным трудом и скрепя сердце, но и выбора как такового не имелось. Все же Попов ещё раньше заверил друга, что сможет заботиться о сыне без ущерба для работы, и теперь за слова свои приходилось отвечать.

И пусть Арсений понимал, что жена у Димы ответственная, за Антоном присмотрит без проблем, тем более ребенок практически все время спит, но это никак не отменяло проснувшегося где-то внутри волнения и тревоги. Какой бы замечательной ни была Катя и как бы хорошо они с ней ни общались, но оставить своего ребенка на ее попечении оказалось целым испытанием для Арса. Все внутри буквально вопило о том, что это неправильно, что его сын всегда должен быть у него на виду. Да мужчина даже с собственными родителями наедине Тошу не смог оставить, слишком уж сильно беспокоился, а тут… А тут по сути совершенно чужая для них девушка. Да, она — жена лучшего друга, но разве Попову от этого осознания легче? Он родной матери не мог так легко доверить Антошку, так что теперь говорить о Кате? Тем не менее доверить мальчика ей пришлось, выбора не было. Это ведь и вправду было бы наглостью и безответственностью, вот так просто проигнорировать все просьбы друга, а вместе с ними и собственные обязанности. Дима и так сделал слишком много для того, чтобы сохранить за Арсением статус директора, и подводить его в таких вещах не хотелось. К тому же Арсу действительно нужна эта работа, в какой другой школе ему позволят вот так легко приводить вместе с собой сына? Вот именно, что ни в какой. И не работать вовсе тоже выйдет, жить ведь на что-то нужно. В общем, ситуация выходила сложная, запутанная, откровенно нервирующая, но при этом способов ее решения не было практически никаких. За исключением, конечно, того, который они и использовали.

И ведь умом-то Арсений понимал, что ничего страшного не произошло, ну провел он часок без ребенка, и что? Да вот только это самое «и что» и было каким-то неправильным. Сердце явно было не согласно с таким исходом и теперь болело, подобно открытой ране. Оно колотилось как бешеное, заставляя кровь циркулировать все быстрее и быстрее, и вместе с тем с каждым мгновением на душе становилось все больнее и больнее. И боль та даже не была физической. Где-то внутри невольно зарождался страх, контролировать который было невозможно. Он обволакивал сознание, мешал здравым мыслям пробиваться наружу, путал все чувства, смешивал их между собой, так что теперь уже было непонятно, что чем является. Это был очень сильный страх того, что с малышом в его отсутствие может что-то произойти и это самое «что-то» непременно будет катастрофичным. И, казалось бы, Арс никогда не считал себя параноиком. Вот ровно до этих пор не считал. А теперь по неведомой причине на ум приходили тревожные, пугающие мысли, которые не давали покоя. Вдруг Антоша проснется, вдруг расплачется, вдруг захочет кушать, вдруг заболит животик, вдруг испугается незнакомого человека рядом. Десятки этих самых «вдруг» рисовали картины перед глазами Попова одну страшнее другой. И избавиться от них Арсений никак не мог.

Всю линейку он простоял как на иголках, а собственную речь даже не запомнил, будто и не он ее говорил, а кто-то другой. В какой-то момент Арсений даже ощутил укол собственной совести перед школьниками. В конце концов, ученики вместе с учителями старались, готовили номера, выступали, а он едва ли смог запомнить хоть что-то из происходившего. Но, с другой стороны, разве виноват Арс в том, что необыкновенная, чисто родительская натура оказалась в нем гораздо сильнее натуры учителя? Был бы Антон у него на руках, мужчина наверняка сумел бы сосредоточиться на линейке, а не на собственных тревожных мыслях и чувствах. Но, увы, Тошка ещё слишком мал, и подвергать его чувствительные ушки воздействию громкой музыки Арсений не собирался. Приходилось мириться с ситуацией. Ну или делать вид, что он мирится, ведь, вопреки внешнему спокойствию, внутри мужчины давно бушевал ураган. Устрашающий, холодный и слишком масштабный, чтобы в полной мере осознать его размеры. Наверное, не сложи Арсений руки на груди, то любой человек, взрослый или маленький, мог бы заметить, как сильно они дрожали. И взгляд постоянно бегал туда-сюда, будто выискивая кого-то. Кого? Антона здесь быть не могло, но какие-то инстинкты все равно твердили, что нужно продолжать искать. Глупо и странно, но поделать с собой Арс ничего не мог. Вот и выходило, что параноиком он себя не считал, ведь все было хуже… Он им стал. Стал, просто потому что за одну лишь только неделю Антоша занял такую важную позицию в сердце своего папы, что один только час без крохи рядом превратился в настоящий ад для Попова.

И как же Арсений был рад, когда мероприятие наконец окончилось и он смог с чистой душой и совестью зайти в здание школы. Ученики во дворе ещё переговаривались, смеялись, танцевали, импровизируя на ходу. Учителя начальных классов вместе с родителями пытались не потерять детей из виду, но безуспешно. Школьники перемещались между собой, создав огромную галдящую толпу, в которой было уже невозможно понять, кто есть кто. Впрочем, такое происходило каждый год во всех школах, и обычно никто из учеников не терялся, а потому и причин для беспокойства не было. Остался в толпе и Дима, попросту не успел проскочить внутрь вслед за Арсением, который двигался слишком быстро и не замечал перед собой никаких преград. Оно и неудивительно. О каких вообще преградах может идти речь, когда отцовская натура так сильно стремилась попасть к сыну и убедиться, что все в порядке?

Ведомый этой самой натурой, до своего кабинета мужчина добрался быстро, даже слишком. Из-за достаточно высокого роста у Арса и так был довольно широкий шаг, а уж если он торопился, то догнать его и вовсе было практически невозможно. Тем более никто не стоял на пути, не путался под ногами. В самой школе в принципе ещё было пусто и тихо, потому что основной галдеж так и остался на улице. Ученики ещё попросту не успели заполнить коридоры, двигаясь к своим классам, чтобы провести последний в этом учебном году классный час. И Арсению это играло только на руку.

— Все хорошо? — открыв дверь, с ходу спросил Арсений, сталкиваясь взглядом с Екатериной.

Практически одновременно с этим мужчина подметил, что Антоша уже не спал, а находился у девушки на руках и чувствовал себя вполне себе спокойно. Арс даже выдохнул. С ребенком все хорошо, он не плачет, не капризничает. А то, что не спит… За неделю Попов уже успел понять, что далеко не всегда Тоша следует какому-то определенному графику. Он может спокойно проспать как почти три часа, так и всего лишь каких-то сорок минут. У малыша не было какой-то закономерности, он спал столько, сколько хотел сам, и повлиять на его сон Арсений не мог. Да и не собирался, откровенно говоря. Ребенок ещё слишком маленький, чтобы он мог подстраиваться под определенный режим, который можно было бы считать правильным. Так что в том, что Тошка проспал чуть больше часа, не было ничего удивительного, особенно если вспомнить, при каких обстоятельствах кроха заснул… Впрочем, вот это как раз Арсению вспоминать и не хотелось, хватило ему уже нервотрёпки, больше не нужно.

— Да, все в порядке, — улыбнувшись, сказала Катя, а потом, немного опешив, перевела взгляд на неожиданно пискнувшего Антона. — Чего это ты распищался? — обращаясь к малышу, будто тот мог дать ответ, поинтересовалась она.

А Арсений поклясться был готов, что запищал Антоша не от страха, боли или чего-то подобного, а будто бы… от радости? И голову кроха повернул точно в его сторону, глазки свои раскрыл широко-широко, будто пытался рассмотреть мужчину получше с расстояния. Арс знал, что в таком возрасте детки ещё не видят четких образов на расстоянии, одни лишь пятна. И только если оказаться совсем рядом с ними, то они смогут различить очертания лиц или поднесенных к ним поближе предметов. Но Антошка так смотрел… Будто он узнал, кто пришел. Узнал и обрадовался.

И это показалось Арсу таким удивительным. Не по внешнему виду, но как-то же Антоша понял, что это именно он. По голосу? Быть может, так оно и было. В любом случае от осознания того факта, что, даже будучи таким маленьким, ребеночек понимает, что вернулся именно папа, а не кто-то другой, в душе у Арсения такое тепло появилось, и все тревоги разом испарились, словно их и не было никогда. Вот же он, Тоша, прямо перед глазами, рядышком, спокойный и явно довольный. И даже недавний конфликт с Тамарой Григорьевной, который в итоге привел к испугу этого маленького крохи, кажется, никак на малыше не сказался, к огромному счастью Арсения.

— Солнце мое, ты меня узнал? — Арс подошёл ближе и говорил мягким, ласковым голосом, который таким контрастом играл с тем настроением, что было у мужчины ещё пару минут назад. — Да, узнал, моя ты радость. Иди-ка к папе.

— Ой, Арсений, стой, — неожиданно попросила девушка.

Арсений поначалу даже не понял, что такого произошло, что Катя вдруг решила не отдавать ему ребенка. Его ребенка. И мужчина уже собирался возмутиться, но потом передумал. Вместо возмущения Арсений тихонько хмыкнул, а потом и вовсе рассмеялся, наблюдая за слегка растерянной девушкой, которая не совсем понимала, что ей делать.

— Антошенька, а давай не будем тянуть Катю за волосы? — осторожно перехватывая детский кулачок, проговорил мужчина, заглянув ребенку в глаза.

Естественно, Екатерина остановила его, когда он захотел забрать Антошу из ее рук. Это, пока кроха у нее на руках находился, прядь волос, которую Тоша зажал в кулачке, не была слишком сильно натянута, потому и боли девушка не чувствовала, а если бы Арсений перехватил его, то что? Сам по себе мальчик бы ручку не расслабил, потому что захват этот рефлекторный и на самом деле очень крепкий. Это если палец в детскую ладошку вложить, то его относительно легко можно освободить, а вот с волосами сложнее, они и запутаться между детскими пальчиками могут легко. Потому Арсений и передумал возмущаться, а вместо этого принялся аккуратно разжимать детские пальчики. Делал это очень медленно, так, чтобы и Тоше случайно больно не сделать, и Катины волосы не потянуть слишком сильно.

— Правильно, зайчик, отпускай, — сказал Арс, как только Антошка, повинуясь движениям мужчины, разжал кулачок. — Все, — обращаясь к Кате, добавил он, параллельно забирая сына и позволяя девушке немного отойти.

Как только Тоша оказался у него на руках, то Арсений понял, что вот оно — настоящее облегчение. Спокойствие, разлившееся в груди только потому, что этот маленький комочек счастья оказался осторожно и бережно прижат к нему, полностью вытеснило беспокойство и тревоги. Затихла буря, перестали водить безумные хороводы мысли и чувства. Стало хорошо, спокойно, правильно. Все так и должно быть. Арсений должен находиться рядом с младенцем, так как и кроха должен чувствовать себя расслабленно и счастливо в присутствии папы.

— Давно он проснулся? — спросил мужчина, легонько покачивая мальчика на своих руках.

— Минут за десять твоего прихода. Такой он у тебя забавный на самом деле. Проснулся, расплакался, а как на руки его взяла, сразу затих, рассматривать меня стал, — поделилась своими наблюдениями девушка, присаживаясь на диван.

Арсений в ответ улыбнулся. Раз Антон и вправду затих, оказавшись на руках у Екатерины, значит, не ощутил никакой опасности или негатива. Сколько Арс ее знает, а это без малого восемь лет, девушка всегда была такой. Она будто бы излучала свет, и Попов даже не удивлялся, что из всех окружавших Диму дам друг выбрал именно Катю. Девушка удивительным образом сочетала в себе добродушие, была довольно отходчивой, старалась не разводить ненужных ссор и скандалов, искренне веря, что все в этом мире можно разрешить простым разговором, и в то же время в ней сидело жуткое упрямство, смешанное с решительностью. Если она чего-то хотела, то она это делала вне зависимости от мнения окружающих. Нет, выслушать-то она это самое мнение, конечно, могла, но прислушивалась к нему очень и очень редко. Причем это касалось даже мелочей, по крайней мере, Арсений отчётливо помнил, как Дима отговаривал Катю от прыжка с парашютом… Не отговорил.

Нет, на самом деле Позов бы, может, и не стал пытаться переубедить ее в таком вопросе, если бы Катя сама не заявила, что прыгать она вообще-то боится. Как можно было одновременно бояться и при этом очень сильно хотеть совершить прыжок с парашютом, ни Дима, ни Арсений не поняли, но факт оставался фактом, девушка захотела, девушка сделала. Вернее даже не так, она мало того что сделала, так ещё и мужа уговорила прыгнуть с ней вместе, потому что вдвоем не так страшно. Арс до сих пор еле сдерживает смех, когда видит лицо друга в те моменты, когда он вспоминает то экстремальное приключение. Прыгать-то Дима не хотел совершенно, но чего не сделаешь ради любимой жены?

Сам Арсений с Катей познакомился гораздо раньше, чем Дима. Они учились в одном универе и как-то совершенно случайно пересеклись на одном из мероприятий. Девушка оказалась приятной в общении, но ничего, кроме разве что дружеской симпатии, Арс к ней не испытывал. Да и времени они проводили не то чтобы много вместе. Так, иногда могли выйти прогуляться, но только для того, чтобы отвлечься от учебы, поболтать обо всем и ни о чем, развеяться. А с Димой Катя познакомилась только через год. И вышло это настолько случайно, что Арсений стал задумываться над тем, что такое понятие, как «судьба», в этом мире и вправду существует. Они просто наткнулись друг на друга в торговом центре. Причем наткнулись в самом прямом смысле этого слова: заболтавшаяся по телефону девушка просто врезалась в Позова, так и познакомились. Спустя некоторое время Дима представил ее Арсу как свою девушку и очень сильно удивился, когда узнал, что они уже были знакомы. Арсений же с этих всех случайностей только забавлялся, а за друзей был искренне рад и с удовольствием поприсутствовал на свадьбе спустя два года после их знакомства.

— Антон в целом любитель побыть на ручках, — посмеиваясь, произнес мужчина.

Антошу он пока что не намерен был отпускать. Слишком уж сильно за один лишь только час отсутствия успел соскучиться. И потому теперь Арсений был готов нежничать с этим крохой, обнимать, целовать то в лобик, то в щёчку, то в носик и просто радоваться оттого, что его сыночек находится рядом. Да и Тоша, кажется, не протестовал совершенно, наоборот, даже глазки от удовольствия прикрывал, подобно маленькому котику, и улыбался пусть и не совсем осознанно, зато очень очаровательно.

— О, ты уже здесь.

Арсений обернулся, заметил в дверях Диму, который, судя по всему, сумел выбраться из толпы. Тот почему-то взглянул на него несколько виновато, в его взгляде так и читалась досада и какое-то сожаление. С чем оно было связано, Арс не понимал, конечно, он уже видел друга таким, с ним своими чувствами Дима делился частенько, нуждаясь в собеседнике, но чтобы вот так резко? Ещё во время линейки Арсений наблюдал, что Дмитрий был вполне себе весёлым, так что произошло теперь?

— Дим, все в порядке? — голос у Кати был обеспокоенный.

Она тоже заметила перемену в настроении мужа, не могла не заметить, а потому подошла поближе, прижалась к его боку и позволила Диме себя приобнять.

— А? Да, конечно, в порядке, — несколько растерянно отозвался мужчина, улыбнувшись своей жене. — Просто… — Он снова перевел взгляд на Арсения, который теперь смотрел вопросительно, пытаясь понять, что не так. — Арс, слушай, извини, пожалуйста. Я не думал, что, попросив тебя присутствовать на линейке, доведу тебя до такого. Я не подумал, что без Антона рядом тебе будет так тяжело.

— Всё-таки заметно со стороны было, да? — вздохнув, спросил Арсений, неосознанно проведя рукой по детской спинке.

— Кому-то другому, может, и незаметно. Но я слишком долго с тобой знаком, чтобы не заметить откровенную панику в твоих глазах. Наверное, мне стоило догадаться сразу, что, не видя рядом с собой сына, ты начнёшь беспокоиться, но… — Он не договорил, только глаза отвел, совсем как маленький ребенок, что вызвало улыбку у Попова.

У Позова имелось удивительное умение все преувеличивать. Арсений уже успокоился давным-давно, а Диму почему-то мучает совесть. Хотя, казалось бы, за что? Он был абсолютно прав, говоря Арсу, что тот должен присутствовать на линейке, так почему теперь его это так сильно стало беспокоить? Впрочем, было бы глупо говорить, что Арсений не понимал почему. Дмитрий слишком сильно ценит дружбу и почему-то боится, что может ее потерять из-за какой-нибудь мелочи. Он всегда так относился к людям, которыми дорожит. Если кого другого он без зазрения совести и послать мог благим матом, если доведут конечно, то с близкими и друзьями вел себя крайне осторожно, действительно опасаясь, что может наговорить лишнего и наделать глупостей. В какой-то степени такой подход даже умилял и располагал к себе людей. Мало кто будет волноваться даже из-за мелочей, переживать, что задел чьи-то чувства. А Дима вот так делал всегда, это Арс запомнил ещё из детства.

— Дим, все в порядке, — поспешил заверить друга мужчина и улыбнулся ободряюще. — Я должен был там присутствовать, всё-таки это часть моей работы. К тому же я же не смогу всегда находиться рядом с Антошей. Он же подрастет, а там садик, потом школа, так что, по сути, мне нужно будет научиться не держать его под постоянным контролем. Но… Просто, пока он настолько маленький, хочется все время быть рядом, защищать. Но я ж не дурак, понимаю, что это не должно слишком сильно сказываться на работе. Одно дело, когда он находится рядом и я выполняю все, что должен, и совсем другое, когда начинаю полностью игнорировать свои обязанности. Я тебе не буду давать гарантий, что не возникнет такой ситуации, когда я пренебрегу работой. Они возникнут, потому что дети болеют, дети капризничают, дети требуют внимания. Но когда подобных ситуаций не возникает, а вся тревога по большей части надуманная, то я буду сосредотачиваться на работе. Так что не нужно винить себя, хорошо? Ничего страшного на самом деле не произошло, Антон жив, цел, здоров и опять обслюнявил мне всю рубашку, — хмыкнул Попов и провел ладонью по голове мальчика. — Полностью от беспокойства я, конечно, не избавлюсь, вряд ли это вообще возможно, но и запираться где-нибудь подальше от общества, только чтобы убедиться, что с моим ребенком все хорошо, я тоже не собираюсь.

— Слушай, Арс, — задумчиво начала Катя, — а оно у всех… Ну вот так? Я имею в виду… Всем страшно, если их ребенок не находится в поле зрения? — наконец сформулировала мысль она и на автомате коснулась собственного живота.

Он ещё толком не был заметен, тем более под достаточно широкой футболкой, но было видно, как девушка трепетно и с любовью относится к тому чуду, которое происходит в буквальном смысле внутри нее. Это же подумать только, там целая новая жизнь, маленький человечек, мальчик или девочка, и пройдет не слишком много времени, прежде чем он или она появится на свет.

— Не знаю, — отозвался Арсений. — У меня так, а за остальных я говорить не берусь. По сути вы сами все узнаете через… Сколько там получается? Семь месяцев?

— Примерно, — подтвердил Дима.

Он даже повеселел, да и вина из взгляда исчезла. Всего-то и стоило, что заверить его в том, что все в порядке, как Позов снова стал улыбаться.