Юное и стройное тело: длинные и ровные ноги, тонкая талия, отчетливо выделяющиеся позвонки, кожа гладкая, как нефрит; руки без складок, слегка выступающие на спине лопатки, когда Хэ Синин наклонялась — она была худой, но сильной.

Словно недавно вытянувшийся над землей бамбук — изящное тело, преисполненное силой молодости.

Чу Юнь тоже была худой в восемнадцать лет: ее ноги тогда напоминали палочки для еды. А потом, после окончания университета, наступила хорошая жизнь, да и в работе за ней всегда следовал успех. Не приходилось нести никакого бремени, не приходилось мириться с трудностями — мало-помалу она набрала вес, но не до такой степени, чтобы считаться толстой. Может быть, потому, что она жила дисциплинированно, да и к тому же была не замужем, тело полнело там в нужных местах, что придавало Чу Юнь изящество зрелости.

Хэ Синин, немного поискав на ощупь, вынула из шкафа легкую блузу и, слегка обернувшись, склонилась к изголовью кровати, чтобы надеть что-то еще.

Из-за худобы у нее был плоский живот; должно быть, она регулярно занималась спортом: когда она выпрямилась, стали видны смутные контуры мышц пресса, и особенно бросалась в глаза прямая линия ключиц. Всё это лишь добавляло ей привлекательности. Нежный белый свет окутывал ее очертания, и от этого она казалась еще бледнее обычного и проявлялась ее незапятнанная красота молодости.

Хотя продлилось это всего лишь мгновение, стоявшая за окном Чу Юнь нечаянно разглядела всё. В студенческие годы она ходила мыться в общественную баню с соседками по комнате: девушки были совершенно голыми, чего она там только не видела. Так и сейчас у нее не возникло ощущения излишества. Только вот Чу Юнь подумалось, что стоять под окном другого человека — не очень-то хорошо, и она бесшумно отошла.

Пока она быстро возвращалась в комнату, в ее волосах запутался принесенный ветром листик.

Чу Юнь вынула его и потерла руки — пальцы закоченели. В этом году на юге, кажется, температура была ниже обычного — раньше было гораздо теплее.

Может быть, она отсутствовала слишком долго: еще не привыкла.

Ловко отбросив листок за балкон, Чу Юнь открыла дверь и вошла в спальню. Чу Юнь хотела было прикрыть дверь, но не обратила внимания на то, что ветер оказался слишком силен, и та захлопнулась с громким стуком прямо у нее за спиной.

Чу Юнь испугалась и машинально выглянула в окно.

Никаких звуков не последовало. Небо всё так же чернело, в районе царила тишина.

Чу Юнь немного постояла на месте — стало слишком зябко, и, не в состоянии больше терпеть холод, она юркнула под одеяло. Там оказалось так тепло и уютно, что, прикрыв глаза, она укуталась чуть крепче.

Завывания ветра всё не прекращались, порыв поднимался за порывом, срывая листья со старого дерева. Очень скоро земля скрылась под толстым слоем опавшей листвы.

А в соседней комнате Хэ Синин надевала пальто, застегивая его тонкими пальцами, и взгляд ее был темный, словно глубокие, неподвижные воды в пруду. Она наклонилась, поджав губы, и аккуратно сложила одеяло, потом подошла к окну, раскрыла занавески, вынула из выдвижного ящика стола учебники с тетрадями и перелистала страницы.

Листья проносились в воздухе, гонимые ветром, некоторые попадали и на балкон — один-два листика то и дело влетали в окно и прилипали к стеклу.

Когда Чу Юнь снова проснулась, еще не рассвело. В доме по соседству загорелся свет — почти все жители улицы уже поднялись с постелей. Район Старого города возвращался к жизни от глубокого сна: отзвуки с улицы становились всё громче, на дороге показывалось всё больше прохожих.

Свет фонаря мигнул несколько раз из-за проблем с проводкой.

Из гостиной доносились беспокойные шаги.

Чу Юнь посмотрела на часы — было уже 7:20. Она быстро оделась и вышла из спальни. В гостиной наводила порядок Чэнь Цзюньхуа, а Хэ Синин готовила завтрак на кухне.

Этим утром в семье Хэ готовили суп с чаошоу: фарш подготовили прошлым вечером, так что сейчас нужно было только сварить всё в кастрюльке. Хэ Синин двигалась быстро: пара четких движений пальцев — и один чаошоу был уже готов.

— Не знаю, ешь ли ты такое после того, как пожила на севере, — заметила ее Чэнь Цзюньхуа. — Там это называется «хуньтуни», да? Они там потоньше, и для них специально суп готовится.

Чэнь Цзюньхуа никогда не была на севере и никак не могла знать, на что похожа суетная роскошь Пекина. Двадцать лет назад она осталась в поселке, а потом вышла замуж, переехала и всё время жила здесь, никуда больше не ездила. О различиях между севером и югом она слышала только из бесед с другими людьми.

Чу Юнь почувствовала ужасную неловкость из-за того, что проснулась так поздно, чуть улыбнулась и ответила:

— Ем. Моя мама часто их готовила. Когда я приехала туда, было непривычно, и я готовила всё по-старому, как здесь.

Она не пыталась польстить — это было действительно так.

Свои достоинства есть и на севере, и на юге, но предпочтения в еде переменить трудно: после переезда в Пекин в семье Чу по большей части готовили еду сами, не просили никаких домработниц и поваров, — но старик-отец часто ворчал, что у еды всё равно не было того самого, изначального вкуса.

Чэнь Цзюньхуа вдруг о чем-то вспомнила:

— Тебе пришло письмо, только что принесли. Оно лежит на столе.

Письмо было отправлено из Пекина — до того, как она уехала. Прошлым вечером его доставили в охранный пост района, но час был поздний, и сюда его принесли только сейчас. Чу Юнь ответила, что сначала почистит зубы и умоется, а потом прочитает письмо. Письмо оказалось от ее подруги, а суть была проста: просьба поберечь себя, слова о том, что она приедет в город С., когда выдастся случай, а потом шла куча вопросов о самочувствии. Чу Юнь читала это письмо, заходя на кухню.

Хэ Синин варила чаошоу — заслышав шаги, она взглянула на Чу Юнь из-под полуприкрытых век.

К сожалению, Чу Юнь этого не заметила. Она пришла помочь по хозяйству: войдя в комнату, она тут же свернула письмо и положила в карман.

— Я пойду с тобой, когда поедим, — сказала она. Университет С. находился всего в двух кварталах отсюда, как раз напротив того места, куда она сегодня собиралась.

Хэ Синин сняла крышку с кастрюли и добавила две большой ложки холодной воды.

— Я выхожу только в половине десятого.

Вторая пара начиналась в 10:20 — если бы она вышла раньше, то пришла бы, когда аудитория была бы занята другой группой. Лучше было подождать дома и почитать.

— Ничего, мне не к спеху. Я всё равно пойду с тобой, — ответила Чу Юнь и достала три миски, чтобы отмыть и расставить на столе.

Хэ Синин промолчала — всё равно что согласилась.

Завтрак прошел оживленно: присутствие Чу Юнь привнесло ощущение уюта в этот опустевший дом. Они с Чэнь Цзюньхуа ели и болтали — порой о детстве, порой просто о всяких пустяках.

Как и многие люди старшего возраста, Чэнь Цзюньхуа хвалила Хэ Синин, быстро доедая завтрак. В основном похвалы заключались в том, что та — очень трудолюбивая и понятливая девушка.

Хэ Синин равнодушно к этому отнеслась — всю речь она слушала молча, — но Чэнь Цзюньхуа радовалась, и в глазах ее читалась улыбка. После завтрака Чу Юнь захотела помыть посуду, но Чэнь Цзюньхуа поспешно отказала ей. Она попросила Хэ Синин помыть фрукты и, отойдя на кухню, сделала дочери тихое замечание:

— Тетя Чу — наша гостья, ты разве не понимаешь? Даже улыбнуться не можешь. Будешь так дуться, она решит, что ты имеешь что-то против нее.

— Я ничего против не имею, — промолвила Хэ Синин, нахмурившись. Своеобразная обстановка в семье была причиной спокойствия и ранней взрослости ее характера, прохладцы в голосе, отсутствия ярких выражений на лице.

Чэнь Цзюньхуа знала свою дочь.

— Будь немножко поактивнее. Она только приехала, легко может неправильно тебя понять.

Хэ Синин поджала губы:

— Угу.

— Будь мудрее, — дала ей наставление Чэнь Цзюньхуа. Впрочем, сколько не тверди, дети в этом возрасте всегда перечат и раздражаются, если много их поучать.

Но, быть может, ее слова оказали свой эффект: домыв фрукты, Хэ Синин выложила их на тарелке, подошла к Чу Юнь и громко предложила:

— Тетя Чу, поешьте фруктов!

Манеры оказались слишком приветливыми, но в голосе едва-едва слышалось грубоватое тепло. Чу Юнь замерла — это было немного непривычно.

На улице понемногу светало. Пока Чэнь Цзюньхуа домывала посуду, Хэ Синин несколько минут посидела в гостиной, а потом вернулась к себе почитать.

Чу Юнь хвалила ее:

— Синин — девочка сознательная. Вот в моей семье у тех, кто помладше, только появится минутка — так если не телевизор смотрят, то играют во что-нибудь, а то и бесятся на улице. За год ни страницы не прочитают, только если на уроках.

Услышав это, Чэнь Цзюньхуа довольно потерла руки и подошла поболтать.

Боясь отвлечь Хэ Синин от чтения, женщины беседовали как можно тише. Скоро пробило девять, Хэ Синин вышла, надев сумку через плечо, и позвала Чу Юнь. Перед самым уходом Чэнь Цзюньхуа воскликнула:

— Не забудь проводить тетю Чу до улицы Наньхэ! Не иди коротким путем!

Короткий путь через эту улицу не проходил.

Снаружи было гораздо холоднее, чем в доме: ледяной ветер царапал лица, словно лезвием ножа, а улица была полна парившей в воздухе листвой. Неподалеку располагалась фабрика, и воздух был отвратительный, так что мучились все, кто проходил по той дороге.

В тот час людей уже было мало — все ушли на работу.

Чу Юнь спрятала руки в карманах и сказала, преодолевая озноб:

— Сейчас так холодно. Раньше, помнится, было получше.

Так как они шли вместе, высокой и длинноногой Хэ Синин пришлось замедлить шаг. Она косо взглянула на женщину и ответила:

— В прошлом году было не так холодно. Только в этом.

— Сестрица Цзюньхуа до сих пор работает швеей? — спросила Чу Юнь. От нестерпимой стужи она невольно вжала голову в плечи, подошла поближе к Хэ Синин и прижалась к ней плечом.

Двадцать-тридцать лет назад профессия швеи ценилась: если в какой семье ребенок плохо учился, то его тут же отправляли в подмастерья осваивать какое-нибудь ремесло. Чэнь Цзюньхуа вот освоила шитье. Чу Юнь помнила, что в год ее переезда Чэнь Цзюньхуа уже славилась одной из лучших мастериц в поселке. Только за прошедшее время в производство постепенно проникли технологии, и ручные ремесла сошли на нет. Многие тогда уехали подрабатывать на юг, вынужденные искать средства к существованию.

Почувствовав прикосновение Чу Юнь, Хэ Синин опустила взгляд и ответила:

— Иногда бывает пара заказов. Но в основном она работает уборщицей в больнице. Смена обычно начинается вечером, а если остается время, то она идет на подработку.

Ее голос при этом почти не выдавал душевного волнения.

А вот Чу Юнь обомлела: она знала, что жизнь у них не сахар, и не могла спросить об этом у Чэнь Цзюньхуа напрямую — думала, последующий гнев превысит все ее ожидания. На мгновение ей стало совестно за свой длинный язык — стоило спросить об этом у отца, а не у Хэ Синин.

После долгого молчания она сменила тему:

— Привыкла к университету?

— Привыкла.

— Первый курс — это переходный период. Нужно усердно учиться, но можно и расслабиться, только не забрасывай пары. Медицина — дело трудное, но когда выпустишься, всё будет замечательно, — говорила Чу Юнь, лишь немного изменив напутствие, которое ей самой давали родители: вещала она проникновенно, с важным видом старшего человека.

А Хэ Синин никак не отреагировала, и, только пройдя несколько шагов, тяжелым голосом произнесла:

— Я на втором курсе. Через полгода перейду на третий.

Чу Юнь ответа не поняла: она знала только то немногое, что ей рассказал отец, и, естественно, предположила, что восемнадцатилетняя девушка должна учиться на первом курсе. Кто же знал, что она ошибется.

Слегка смутившись, она приоткрыла рот, не зная, как отреагировать, и лишь после долгой паузы произнесла:

— Ну, это хорошо.

Хэ Синин ничего не сказала.

Чем дальше они шли по улице Наньхэ, тем ветер ослабевал, но холод по-прежнему был такой крепкий, что коченели руки и ноги.

Чу Юнь была одета более-менее тепло, а Хэ Синин по-прежнему носила свое легкое пальто. То, что купила ей Чу Юнь, она не надела. Та не обратила внимания: такой уж у молодых девушек характер, тут не о чем беспокоиться.

Уже на подходе к повороту, за которым располагалась улица Наньхэ, Чу Юнь окликнула Хэ Синин:

— Подожди! Стой!

Хэ Синин оглянулась в ее сторону.

Чу Юнь выдохнула белый пар и схватила ее за руки, не принимая возражений: руки были холодные, как лед, и она безнадежно посмотрела на Хэ Синин, сняла с себя шарф и без долгих рассуждений надела на нее.

— В такой холод надо одеваться теплее, ты разве не знаешь? И как вы, девчонки, это терпите? Смотри, как у тебя замерзли руки.

Хэ Синин была высокой, а шарф — длинным, и ей пришлось подняться на цыпочки. Да и та инициативы не проявляла: заметив позу Чу Юнь, она не наклонилась вперед, а, наоборот, попробовала отстраниться. Чу Юнь удержала ее:

— Не двигайся. Вернешь его мне вечером. А завтра оденься теплее! Я куплю тебе еще одежды, не стесняйся.

Пока она говорила, горячий воздух от дыхания следовал за ее движениями и как будто оседал прямо на тонких губах Хэ Синин.

Через мгновение белый пар рассеялся и ничего после себя не оставил.

Хэ Синин чуть вздрогнула; ее ресницы затрепетали.

Чу Юнь отпустила ее, хорошо закутав в шарф.

— Уже поздно, а ты еще здесь. Скорее беги на учебу.

Губы Хэ Синин сжались в тоненькую линию, будто ей стало не по себе, но в конечном итоге от любезности она не отказалась.

Подняв руку, она схватилась за ремешок сумки. Лицо ее всё так же выражало безразличие, а голос был тихим:

— Увидимся вечером.

Чу Юнь кивнула и проводила ее взглядом.

Высокий стройный силуэт отходил от нее всё дальше и дальше, пока не скрылся на следующей улице. В рабочие дни район Старого города пустовал, прохожие встречались редко, на улице царило безмолвие, и только черный автомобиль промчался по дороге, но и он вскоре бесследно скрылся. Чу Юнь оправилась, развернулась и, ссутулившись от стужи, направилась по улице Наньхэ.