Стид Боннет

Корабль вышел из густого тумана, и странный цвет его парусов почему-то показался Стиду весьма зловещим. Прежде он не задумывался о том, что в скупом свете этот оттенок может напоминать запекшуюся кровь…

На пристани не было ни единой живой души. И это тоже настораживало, ведь предсказатель упомянул, что люди будут спрашивать у принца, откуда он и зачем прибыл в Бриджтаун. Стид обернулся, чтобы окинуть город взглядом: у него возникло ощущение, что он не дома. Впрочем, позади все также было затянуто туманом, и выступающие из него фасады были безлики и неузнаваемы.

Когда с корабля спустили шлюпку и в глухой тишине послышались мерные всплески волн, рассекаемых веслами, он подошел к самому краю пристани и принялся ждать. К нему приближалась его судьба. Какой бы она ни была, он должен был встретить ее с открытым сердцем.

Но Стид не ожидал, что судьбой окажется человек, который хорошо ему знаком. Поднявшись по ступеням, Чонси Бэдминтон улыбнулся ему алчной и одновременно пренебрежительной улыбкой.

— Я пришел за тобой, малыш Боннет. Хочешь ли ты того или нет, теперь ты мой.

— Хочу, — тихо ответил Стид, чувствуя, как сердце, ожидавшее чуда, сжалось от привычной боли. — Я буду верен тебе до самой смерти.

И он осторожно обхватил большие руки Чонси своими тонкими, еще совсем детскими пальцами.

Как и обещал, принц взял его с собой на корабль, который оказался огромным и пустынным, точно для управления им не требовалось ни единого матроса. 

Каждое утро палубу заволакивало густым туманом, и он рассеивался только к сумеркам, когда огни портов начинали приветливо подмигивать из бархатистой темноты. Но Стиду больше не было пути назад, и он лишь иногда выходил на свежий воздух, чтобы полюбоваться этой картиной, навевающей мысли о беспечном прошлом.

Все остальное время он тенью следовал за Чонси, который всегда был занят и обращал мало внимания на того, ради кого пересек четыре океана. Стид понимал, что должен заслужить его любовь, но совершенно не представлял, как это сделать. Единственное, что он смог придумать — аккуратно раскладывать перед сном парадный мундир Чонси. 

Когда в ответ на это принц довольно улыбался, ему казалось, что у него все обязательно получится. Но почему-то по возвращении в свою небольшую комнатку под палубой он бездумно замирал у окна, и слезы начинали катиться по его щекам.

Для Стида было невероятным облегчением узнать, что все это оказалось сном, но, очнувшись, он обнаружил, что тело его стало будто невесомым. При этом он был не в силах поднять голову с подушки. 

— Анита? — он попытался позвать няню, но издал лишь жалкий хрип, и его немедленно скрутило в приступе ужасного кашля.

— У тебя была лихорадка. Ты не приходил в себя три дня, — прозвучал из-за опущенного полога голос отца, и Стид в изумлении вздрогнул. Прежде Боннет-старший никогда не заходил к нему в спальню. 

— Я… должно быть… немного простудился…

Воспоминания о том, что произошло, начали постепенно возвращаться, и Стид увидел себя перед надвигающейся стеной тропического ливня, от которого словно бы вскипел сам океан. Убегать было уже поздно, укрыться — негде, и он просто ждал, когда буря накроет его с головой.

— Что ты делал на пляже во время шторма? Почему не пошел домой?

Он помнил, как упрямо обшаривал все в округе, перебегал от одной песчаной кочки к другой, искал под опавшей листвой, переворачивал вороха сухих водорослей… Близнецы сказали ему, что спрятали отнятую книгу на пляже, в его любимом месте, но даже тот участок, что он облюбовал для прогулок, был слишком большим, чтобы заглянуть под каждый камень…

— Я потерял свою книгу…

Отец приблизился к его постели, и Стид встревоженно вгляделся в его лицо, хотя уже по тону понял, что Боннет-старший невероятно рассержен.

— Ту, что ты и так знаешь наизусть?!

Он жалобно поднял брови, хотя надеяться на то, что это хоть немного растрогает отца, было совершенно бесполезно.

— Простите меня…

— Врач был уверен, что ты не доживешь до сегодняшнего утра! 

— Мне очень жаль…

Боннет-старший сверкнул взглядом и, отвернувшись, собрался уходить. Что он мог сказать своему нерадивому сыну, который целыми днями попадал в неприятности и рисковал собой безо всякого смысла?

— Ты же понимаешь, что если бы не твое рождение… она была бы жива?..

— Я… понимаю…

— Ну так старайся дорожить своей жизнью хоть сколько-нибудь!

Эдвард Тич

Эд юркнул в узенький проулок и прижался к стене, задыхаясь не столько от долгого бега, сколько от всепоглощающего ужаса. Он сделал это! Сделал! Ничего уже не изменить…

Мать наверняка все еще приходила в себя… Он видел, как она пыталась подняться, но не посмел подойти к ней. Отец избил бы его… а он уже решился… Теперь возвращаться к ней было нельзя. Навлечь беду, заставить ее страдать… Даже если бы она простила и приняла его… Убийцу!

Эд поднял ладони, будто ожидал, что они будут перепачканы кровью… Но вместо этого увидел на них темные ссадины от веревки. Сизое, почти пурпурное лицо отца стояло перед его глазами. Предсмертный хрип, вырвавшийся из сдавленного горла, звучал в ушах.

Он должен был это сделать! Должен был во что бы то ни стало! Мать больше не выдержала бы… Ее здоровье пошатнулось, от бесконечных ударов по голове стало притупляться зрение… Еще немного — и она потеряла бы возможность зарабатывать на хлеб… Отец забил бы ее до смерти за то, что дома нет еды и неоткуда взять денег на выпивку…

При мысли об этом Эд невольно сцепил зубы. Если б было нужно, он убил бы отца еще раз. И еще. Навлек бы на себя проклятье всех богов, какие существуют — и старых, и новых… Лишь бы только не смотреть, как отец замахивается на мать.

Значит, такова его судьба. Нелепого, отчаявшегося оборвыша, которому нигде нет места. Теперь он должен будет скитаться, прятаться, стараясь не попадаться на глаза тем, кто никогда не совершал подобного… кто чист душой и несет только добро…

Эд оттолкнулся от стены и вышел из проулка. Холодные струи дождя стекали по лицу, будто предлагая стереть навернувшиеся слезы. Но слез не было. Он должен был окончательно принять свою судьбу, и он это сделал. Отныне он проклят.

Тряхнув намокшими кудрями, он направился вдоль пристани, нисколько не заботясь, что может упасть в воду. В этом даже был определенный смысл, ведь он только что столкнул с края тело отца… 

Вокруг было на удивление безлюдно, хотя обычно в это время пьяницы, что еще могли держаться на ногах, пошатываясь, брели домой. Скорее всего, ливень заставил их остаться в тепле трактиров.

С тоской смотря на корабли, стоящие у причала, Эд шагал вперед, даже не представляя, куда направляется. Не было лучше способа покинуть город, чем пробраться на один из них, но… 

Вдруг за стеной дождя он разглядел, что у одной из стоящих вдалеке шхун не убраны сходни. Возможно, на борту все напились и попросту забыли о них. Или же, наоборот, строгий капитан готовился к приемке груза, желая скрыть нечто от посторонних глаз.

Это был шанс, и Эд не мог его упустить. Он кошкой бросился к сходням, огляделся на полпути к борту и, добравшись до него, спрыгнул на палубу неизвестного судна.

— Да говорю же — это вор!

— Зачем, по-твоему, он спит среди товара? У него в карманах ничего нет!

— Ты думаешь, на свете не бывает глупых воров? Устал и прикорнул.

— А я считаю — беглец. Из дома деру дал, матросом захотел стать. Проснется — вот увидишь, так и скажет.

Эд медленно, с опаской поднял веки, не представляя, кому принадлежат эти голоса. К своему удивлению, он обнаружил себя сидящим среди мешков из грязной парусины. Вокруг него громоздились сваленные друг на друга тюки с чем-то мягким и пахнущим домашней скотиной. Из-за одной из этих куч выглядывали двое мужчин, одеждой и общим видом напоминающих…

Пол под ногами странно покачивался, зыбко клонясь то в одну, то в другую сторону, и от этого Эду было труднее додумать даже самую простую мысль.

— Эй, приятель! Ты кто? Как очутился в трюме?

Он огляделся во второй раз и понял, что действительно находится под палубой корабля. Судя по всему, судно уже вышло в открытое море… Несколько блаженных мгновений он недоумевал, как очутился так далеко от дома, а потом вал воспоминаний накрыл его… 

Впору было завыть от отчаяния, но Эд прекрасно понимал, что ему нужно как можно скорее взять себя в руки.

— Я… хотел наняться юнгой, но не нашел, с кем поговорить… Простите, я уснул в неподходящем месте…

— А я же говорил тебе, что он не вор!

— Пускай не вор, но юнга-то у нас и так есть. Хватит ли провизии еще на одного?

Несмотря на то, что его ноги затекли от долгого сидения в неудобной позе, Эд вскочил и принялся убеждать матросов:

— Я буду полезен! Драить полы, чистить металл от ржавчины, стирать и готовить — я все умею!

Его собеседники переглянулись, и один с улыбкой произнес:

— Но это должен уметь любой мальчишка. В чем хорош именно ты?

— Я… — тут Эд задумался. 

На самом деле он не знал. Не представлял, способен ли на что-то большее. Порой ему казалось, что у него может получиться буквально все на свете. Но в следующий момент он думал о том, что совершенно ни на что не годен…

— Оставь его, пусть старший помощник разбирается…

Эду вдруг пришло в голову нечто, как ему представлялось, имеющее отношение к морскому делу.

— Я могу сказать, когда начнется дождь… откуда подует ветер… и если человек задумал дурное — я тоже это чувствую.

Шанс, что эти двое бывалых моряков поверят ему, был не слишком велик. Перед ними стоял подросток, похожий на взъерошенную крысу, но матросы тут же суеверно притихли. Все-таки в море подобные умения считались невероятно ценными.

Анна Тич

По дому расползалась неестественная тишина. Какое-то время Анна не обращала на нее внимания, пытаясь прийти в себя и перебороть боль. Но позже просто сдалась, потому что легче все равно не становилось. 

Поднявшись с постели, до которой доползла, точно изодранная кошка, она на трясущихся ногах добралась до корыта с водой и кое-как умыла лицо, едва касаясь уже налившихся кровью синяков. Перед глазами все плыло, каждый вдох давался с трудом, но куда больше, чем это состояние, ее пугало воспоминание о том, как сын смотрел на своего отца, пока тот заносил руку для нового удара…

Сколько времени она пролежала почти без сознания, обессиленная и обеспамятевшая?

Муж забрал все деньги, что она получила за неделю, и ушел пропивать их в портовых кабаках, а Эд… вышел за ним следом…

Недоброе предчувствие стиснуло ее измученное сердце, и Анна, тихо охнув, опустилась на стул у остывшего очага. Ей стоило удержать сына, чтобы он не покидал дома, пока отец не скроется из виду, а она… 

Но ведь ее Эд умен не по годам, он избежит опасности и вернется домой, как только убедится, что отец напился до чертей и валяется на полу у Эрла, ведь так? Быть может, небо, затянутое тучами, на какое-то время явит сыну усыпанную звездами бездну, и он залюбуется, позабыв обо всех печалях?

Что ж, к его возвращению она успеет развести огонь и приготовить что-нибудь поесть. 

Почувствовав некоторое облегчение от этой мысли, Анна нашла в себе силы, чтобы вновь подняться и начать хлопотать по хозяйству. Что бы ни случилось, Эда всегда будет ждать сытный ужин и теплая постель.