Стид Боннет

Стид был так напуган, что буквально не мог вымолвить ни слова. Прижимаясь к нему дрожащими руками, Эд горько рыдал. Казалось, будто что-то тащит его на дно, и только близость Стида позволяет ему держаться на плаву…

Это произошло совершенно внезапно. Они заговорили о новом курсе, и Стид спросил, не хочет ли Эд после долгих лет разлуки все-таки увидеть мать. По изменившемуся лицу возлюбленного он тут же понял, что коснулся душевной раны, но на этот раз у Эда, похоже, не хватило сил подавить скрываемые чувства. Отстранившись с почти осязаемой болью, он начал говорить о том, что он — чудовище, что не достоин чьей-либо любви… ни любви матери, ни самого Стида…

— Я не сказал тебе… я скрыл из страха, что ты никогда не согласишься быть со мной… Теперь я думаю, что нужно было признаться сразу… и ты оставил бы меня… 

Мысль о подобной возможности оказалась настолько нестерпимой, что Стид тихонько охнул, и Эд воспринял это как подтверждение своих слов. Словно в горячечном бреду, он принялся сбивчиво рассказывать свою тайну: ему пришлось убить отца, чтобы защитить мать от побоев и унижений. С того дня, как бежал из дома, он больше не встречался с ней и был уверен в том, что она никогда не сможет простить его.

Окончив свой рассказ, Эд вскочил и собрался броситься прочь из каюты. Кровь зашумела в ушах Стида, и он на несколько мгновений перестал осознавать, что происходит. Когда же он пришел в себя, то оказалось, что он сумел остановить Эда судорожными объятиями и теперь держит так крепко, будто от этого зависят жизни обоих.

— Эд… Ты слышишь?.. — дар речи все-таки вернулся к Стиду, и он тут же принялся звать любимого.

Какое-то время ему казалось, что Эд не сможет ответить на его зов, но вскоре тот стал всхлипывать все реже, а потом и вовсе затих, хотя и продолжал дрожать всем телом.

— Зачем остановил меня?.. — проговорил он слабым, прерывающимся голосом. — Чудовища должны быть одиноки…

— Ты не чудовище… На самом деле ты спас мать… Никто не может знать, что на душе у другого человека, но я уверен, что она тоскует по тебе…

— Нет… нет…

Он замотал головой, и Стиду пришлось немного отстраниться, чтобы избежать удара и обоюдной боли. Как только Эд немного успокоился, Стид осторожно поцеловал возлюбленного в лоб, покрытый спутавшимися кудрями.

— Мне очень жаль, что я заставил тебя вновь пережить всю эту боль… Но я ни за что не откажусь от тебя… Ты можешь быть уверен в моих чувствах…

Эдвард Тич

— Стид…

Дрожь наконец-то прекратилась, но ее тут же сменила такая слабость, что Эд чуть не осел на пол к ногам возлюбленного. Почувствовав это, Стид перехватил его покрепче и потянул в сторону постели.

— Тебе стоит прилечь, пока ты не восстановишь силы… 

Эд послушно последовал за ним и устроился так, чтобы Стид мог сесть рядом. 

— Я много раз хотел вернуться… Но я боялся, что не выдержу ее осуждения… просто не смогу продолжить жить…

Стид наклонился к нему, и теплая ладонь заскользила по его плечам, по волосам… Это было настолько ласково и успокаивающе, что на глазах Эда вновь выступили слезы.

— Наверное, я тоже боялся бы… Но мысль о том, что она может простить меня, не выходила бы из головы… Ведь, как ты знаешь, я лишен какой-либо надежды…

— Ох… — только и смог произнести Эд. 

Вместе с пониманием на него разом обрушились боль и сострадание, и самая отчаянная нежность, какая только может быть на свете.

— Мне кажется… у меня найдется смелость… если ты будешь рядом…

— Конечно, буду! Эд… я так люблю тебя…

— Едва ли хоть чуть-чуть сильнее, чем я тебя…

Анна Тич

Анна глубоко задумалась, и аккуратная строчка на нежно-зеленом атласе замерла в двух дюймах от края. Солнечные лучи заливали крохотную комнатку, заставляя складки дорогих тканей игриво поблескивать, будто в ожидании момента, когда они станут бальными платьями.

До вечера оставалось еще много времени, Анне не следовало даже мечтать о том, чтобы освободиться раньше, но что-то странное росло в ее душе, и с каждым мигом она все отчетливее понимала, что готова бросить работу и покинуть поместье.

Подобное чувство порой охватывало ее и раньше. Так, будто что-то начинало манить ее, звать в прошлое, в котором она не знала ничего, кроме боли.

Когда Анна в одночасье стала вдовой и потеряла сына, хозяйка, что всегда была добра к ней, позволила ей поселиться с другими слугами на территории поместья. С тех пор жизнь ее стала спокойной и размеренной, хоть и проникнутой тоской по Эдварду, которого она не чаяла увидеть вновь.

В том, что именно сын убил отца, чтобы избавить ее от страшной участи быть забитой до смерти, она нисколько не сомневалась. Должно быть, Эд испугался того, что сделал, и сбежал из города. Бедный мальчик, не успевший научиться сносить удары судьбы, наверняка погиб, пал от руки разбойников или солдат. Она почти смирилась с этим, понимая, что сын обязательно вернулся бы, если бы мог… ведь он любил ее. Но иногда надежда все-таки прорывалась через все засовы, скреплявшие исстрадавшееся сердце, и тогда ее охватывало мучительное чувство страха, что он не застанет ее дома…

Те комнаты, что семья снимала семь лет назад, уже не раз передавались другим жильцам. Никто из них не смог бы ответить на вопрос, где теперь живет некая Анна Тич. Поэтому, вновь ощутив щемящую тоску, она спешила в старый квартал, чтобы тенью бродить по залитым помоями улочкам, заглядывать в лица проходящих мимо молодых мужчин… и после, вернувшись, тихо плакать у кованых ворот поместья.

Но в этот раз чувство, что влекло ее вперед, было стократ сильнее. Испугавшись, что просто не выдержит, если усидит на месте, она предупредила управляющего и ушла. Угрозы о том, что в следующий раз она останется без половины жалования, потонули в шуме прибоя, который она отчетливо слышала за несколько миль от гавани.

Стид Боннет

— Замечательная идея сунуться в осиное гнездо могла принадлежать только тебе, Боннет, — проворчал Иззи, но Стид лишь улыбнулся ему в ответ.

— Зато ты великолепно смотришься в этом мундире. Ну согласись же!

— Нас всех повесят, — мрачно заключил Иззи. Стиду показалось, что эта мрачность скорее относилась к его недовольству собственным видом, чем к исходу предприятия.

— По крайней мере, если и повесят, то не за эту вылазку, а за что-то старое, — Эд тоже улыбался, но голос его заметно дрожал от волнения. 

— Какая, к черту, разница?

— Наши души останутся чисты.

Услышать подобную фразу из уст Эда было немного странно, но Стид догадался, что на самом деле это чьи-то слова, имеющие для его возлюбленного особое значение. Он не стал расспрашивать, просто шагнул к Эду и мимолетно поцеловал его в губы.

— Мы будем очень осторожны, и никто нас даже и не заподозрит.

Переодевшись, они втроем вышли из тесной каюты шлюпа, любезно предоставленного британскими моряками, и оказались на палубе. Их тут же окружил лес мачт и гомон сотен голосов. Деловитая суета Бристоля была совсем непохожа на сонное спокойствие южных городков. 

Теперь им предстояло дожидаться, когда корабль проверят представители властей, и им будет позволено ступить на землю Британской Империи.

Эдвард Тич

Может быть, это было связано с удивительным везением, которое всегда сопутствовало Стиду, но проверяющие не стали осматривать корабль, ограничившись лишь кратким разговором с капитаном. 

Вскоре Эд уже шагал по сходням, жалея, что не может сжимать в ладони нежные пальцы возлюбленного, ведь это придало бы ему уверенности. 

Бристоль был все также грязен, шумен и полон людей, пытающихся выжить в условиях, которые скорее подходили скоту, чем разумным существам. Мальчишки, снующие туда-сюда в толпе в погоне за сверкнувшим пенни, измученные непосильным трудом грузчики с крюками на плече, торговки с серыми от пыли и усталости лицами… Когда-то он также боролся за любую возможность добыть немного мелочи, чтобы не умереть от голода.

От мысли о том, что его мать могла не выдержать этой борьбы, ему вдруг стало дурно. Он пошатнулся на последней ступени сходен, но твердая рука Стида тут же удержала его.

— Эд, все в порядке?

— Да… Идем. Я покажу тебе, где жил.

И он решительно направился в глубь портового квартала, стараясь не смотреть в сторону края пристани, не вспоминать тот миг, когда тяжелое тело отца ухнуло в воду…

Его дом, ничем не примечательный, такой же ветхий, рассыпающийся от сырости, как и соседние строения, встретил гостей закрытыми на замок дверьми и заколоченными ставнями. Здесь явно больше никто не жил. Давно ли? Эд не мог сказать. Он с безнадежностью уставился на дверь в узорах облупившейся краски.

— Так это был не ваш дом? Только временное жилище?

— Своего у нас никогда и не было… мы снимали меблированные комнаты, как и тысячи других бедных семей…

Он не договорил. Что-то перехватило горло, и он уперся ладонью в дверь, умолк, лишь только тяжело дышал, пытаясь не разрыдаться.

— Эд… — позвал его Стид с волнением в голосе. — Эд, на нас смотрит какая-то женщина… Кажется…

Анна Тич

Анна узнала сына сразу. Он стал высоким, статным. Черные кудри красиво обрамляли мужественное лицо без единого следа былой наивности и неуверенности. Но что-то в облике так и осталось нежным, будто бы невольно ждущим ласки.

В его глазах вспыхнула смесь жгучей радости и отчаянной тревоги. Он не решился сделать шаг к ней, и тогда Анна бросилась вперед сама.

— Эдвард… — неверяще прошептала она, прижимая сына к себе уставшими от долгой работы руками. — Где же ты был, родной?.. Где ты скитался?..

— Мама… — только и смог ответить он.

Анна все-таки отпустила свое потерянное и вновь обретенное счастье, но только потому, что рядом стоял, пускай и терпеливо ожидая, какой-то незнакомец. Глянув на этого человека, она с удивлением заметила, что по его лицу катятся слезы.

— Эд, кто это?

Стоило сыну повернуться к своему спутнику и встретиться с ним взглядом, ответ стал очевиден. Эти двое любят друг друга.

— Стид Боннет, мой… 

Анна робко улыбнулась избраннику сына, и тот ответил искренней улыбкой.