Завтрак начался как обычно: всё семейство, включая детей с няньками, собралось за столом, на котором привычно красовались колбасы, черный пудинг, яйца, бобы, овощи и грибы, овсяные лепешки, копченая сельдь, мед и желе. Детей даже ещё не успели увести, когда в столовую ворвался один из посыльных и передал вождю записку. Обычно глава клана разбирал почту после завтрака, лишь самые срочные донесения передавали сразу в руки, поэтому Лэчи развернул клочок бумаги тут же. И, пробежав глазами, шарахнул кулаком по столу.

Няньки похватали протестующих детей и потащили на выход, женщины испуганно замерли, мужчины выжидающе уставились на главу клана. Лэчи глубоко вздохнул и, прикрыв глаза широкой ладонью, выдохнул:

— Кэден телеграфировал. Он возвращается из Даринширна раньше срока. Юного Греима, внука Кривоухого Лиля, привезут. Вечером сжигать будем.

Анстис прижала пальцы к губам, с трудом не охнув. Блэир отложила с колен салфетку, собираясь подняться на ноги, Эилид поняла мать: та собиралась идти к семейству Лиля Кривое ухо, чтоб сообщить горестную новость и поддержать его. Дарвид первый спросил:

— Кэден написал, как это произошло?

— В драке с Кардоррами.

Сердце Эилид сжалось, захотелось спрятать лицо в руках: это её вина. Вот уже полгода по всему Ханшу то тут, то там собачились Кардорры и Карнуэлы. На рынках, в пабах, в церквях, на вокзалах… Мужчины с мужчинами, женщины с женщинами, старики со стариками… Слово за слово, удар за ударом — Эилид ждала, что рано или поздно кто-то окажется слишком неосторожен. И первой жертвой стал задиристый Греим, любимец своего бойкого деда, в которого пошел и лицом, и норовом. И это по её вине.

Она хотела увязаться за матерью, понесшей скорбную весть, но та твёрдым жестом остановила Эилид и жёстко произнесла:

— Не строй из себя святую мученицу. У каждого человека своя голова на плечах и свои руки из них растут. Хватило ума влезть в драку — с этого ума и спрос. Оказалась рука нетвердой, что ж, значит, такова судьба. Когда ты уже зарубишь себе на носу: никто в клане и не подумает винить тебя. Ты, наоборот, спасла всех от позора. И раз так, неси это бремя на своих плечах. Моё сердце говорит, что им ещё придется поднапрячься.

Блэир ушла, а Эилид так и осталась терзать край гобелена, пытаясь примириться с собой.

А потом донесения о смертях стали приходить постоянно.

Когда через пару месяцев пришла эта весть, Эилид думала, что хуже уже не станет…

Вечером, когда вся семья собиралась на ужин, не досчитались Лаклана, но привратник сообщил, что господин как утром уехал на юг, проверять готовность полей к сбору урожая, так и не вернулся. Кто-то из детей вспомнил, что дядя обещал привезти им новые игрушки, и все решили, что Лаклан завернул на ярмарку за подарками детям. Но к ночи он не вернулся, как и на следующее утро. К обеду Блэир начала волноваться, к ночи встревожился и Лэчи, понимающий, что даже сильно упившись в пабе к этому времени уже вполне можно успеть проспаться, чтобы сесть за руль и рычаги паромобиля, чтоб вернуться домой. Ну или хотя бы послать какого-нибудь голубя. На следующий день отец начал всерьёз раздавать поручения о поисках своего второго сына, но весточка пришла раньше. Короткое письмо и черный нож, который в семье узнали бы всегда.

Блэир не нужно было читать письмо, чтоб всё понять. Её сил хватило лишь припасть к стене и чудом удержаться на ногах. Эилид, сама ошарашенная, метнулась к матери, но Анстис успела раньше, только замерла рядом, не решаясь вмешиваться в горе матери, потерявшей ребенка. Взрослого ребенка, которого растила и воспитывала, знала больше двадцати лет, которым гордилась и успехам которого радовалась. Молодые женщины переглянулись с ужасом в глазах. Они обе были матерями, обеих предки уберегли от кошмарной участи потерять своих малышей, но страшно представить какого это — потерять своего взрослого ребенка, не несмышленыша.

— Позови лекарку, — попросила Эилид, и её невестка, подхватив подол, убежала в сторону кухни. — Мама, идем, тебе надо прилечь.

Настойка пустырника и полыни, принесенная старой сухонькой лекаркой, так и осталась на столике, Блэир пожелала остаться одной и выпроводила всех из своей спальни. Под дверью осталась её служанка, а Эилид метнулась в кабинет отца, где он с братьями обсуждал печальное известие.

— Его убили, — заявил Лэчи, едва Эилид без стука ворвалась в кабинет, — в пабе, где он пережидал дождь, оказалась троица Кардорров. Они на него напали так, что он даже обернуться не успел. Едва имя от хозяина услышали.

— Их поймали? Задержали? Это же не драка была, это убийство! Без предупреждения! — Эилид готова была закричать от злости — в Ханше дрались каждый день и частенько калечили и убивали в процессе, но это было одно, и судили за такое не строго, а вот умышленное убийство, когда бьют, не высказав намерений, за такое наказание было совсем иным.

— Не удерживал их никто, — скрипнул зубами Лэчи, — деревня не наша, им дела до наших распрей нет. Хорошо хоть написали, тело сохранили, правду рассказали, как было. Я людей уже отправил.

— Но ты же не оставишь это просто так?! — Эилид переводила взгляд с отца на братьев, и ей не нравилось, что вместо криков, ругани и злости, всё, что она наблюдает — это хмурые лица и сумрачное молчание.

— Не оставлю. Письмо сейчас напишу, хотя никакой платы на убийство нам не надо, но и стерпеть мы не можем…

— Я не помню дядю Лаклана, — поделился с матерью Патрик. — Только по рассказам.

— Это и немудрено, — горько вздохнула Эилид. — После смерти Мередит он совсем интерес к жизни потерял, до вас, детей, ему дела вообще не было, избегал, особенно родного сына. Подарками откупался. Кэден, вон, постоянно с вами нянчился. До сих пор помню: захожу я в сад, а он вас, и мальчишек, и девчонок, ножи метать учит. Ой, как мы его с Анстис по этому саду гоняли! Додумался же, карапузов… Про Лаклана-то все хоть и молчали, а одно думали: может, и слышал он тех парней, да жить не хотел. Вот и подставился под нож.

— Дед отомстил?

Эилид отвернулась к окну, словно хотела высмотреть что-то в темноте, и усмехнулась:

— Лучше бы не мстил. И не лежал бы тогда под камнем на холме сейчас. Убийц он нашел, устроил облаву, на землях Кардорров. Сожгли их деревню. Честь по чести. Много шума было. Соседний клан тогда резво предложил устроить встречу вождям, место выделил, людей. Сомневаюсь, что помирить хотел, скорее уж чтоб перебили уже друг друга и не трогали их земли. Да только ни тот, ни другой вожди мириться не собирались. Бойня там была, а не переговоры. А Дугэл так вообще не явился. Людей своих послал, а те шатры расстреляли сразу и сбежали. И отец, и Дарвид там погибли… Мать три дня не вставала. Кэдена мы с Броном насилу удержали. Я-то что, лишь умоляла одуматься и не рубить с горяча, Брон же в зубы сразу дал, чтоб угомонить. Но они с детства лучшие друзья были, ему можно… Но не перед ними мне было горько и совестно…

Эилид уже несколько минут столбом стояла перед дверью в спальню Анстис и никак не решалась постучать. Мать заперлась в своей комнате и не желала делить своё горе ни с кем, Кэдена заперли в его покоях, где они с Броном уже второй день пили виски. Все заботы о замке, клане и детях легли на плечи Эилид, но она справилась. А сейчас, когда получилось урвать свободную минуту (которая на самом деле выпадала и раньше, но смелости Эилид тогда ещё не набралась) стояла перед дверью новоиспеченной вдовы. После короткого стука Анстис разрешила войти, и Эилид, ступая тихо-тихо и стараясь не шуршать платьем, прошла на середину комнаты.

Анстис сидела на кушетке у окна и невидящим взором смотрела во двор замка. Окно было прикрыто неплотно, и из него нещадно дуло. Осень выдалась хоть и теплая, но здоровью это не способствовало. Эилид решительно подошла, закрыла окно и… упала перед невесткой на колени.

— Прости меня, прости, если бы не я, не мой побег, ничего этого не случилось бы и Дарвид не оставил бы тебя и…

Анстис шевельнулась, медленно перевела взгляд на Эилид, слушая её покаяние. А потом, сморгнув, коротким жестом велела Эилид поднять голову, а затем отвесила ей пощечину и процедила:

— Хватит нести чушь! Да, мой муж погиб. Во вражде с другим кланом. Но он погиб с честью, защищая своё. Свою семью, мстя за неё. За что мне винить тебя? За то, что ты дала ему возможность умереть достойно, а не от ритуального меча, в попытке хоть так стереть страшный позор? За то, что подарила нам время, за которое у нас родилось двое прекрасных сыновей? За то, что мои дочери по-прежнему происходят из сильнейшего и знатнейшего клана севера, а не отпрыски обесчещенных ничтожеств, которых никто не примет в свою семью? Да, мои дети вырастут без отца, но в сильном клане, где о них позаботятся, они ни в чём не будут нуждаться, и их никто не посмеет обидеть. Да, я теперь вдова, и моё горе велико, но ты потеряла больше. Что значит потерять мужа, по сравнению с потерей двух братьев и отца? Хотя мужа ты тоже потеряла. В этом мы схожи.

Эилид молчала, стараясь не показывать, как её бьёт дрожь, а Анстис, чуть помедлив, добавила:

— Я об одном прошу, именем моих сыновей, не оставь это безнаказанным.

— Не оставлю. Мы не оставим.

Траур продлился неделю.

В Ханше не принято было убиваться и горевать, когда надо делать дела. Если хочешь — страдай молча, но, когда клан в состоянии активной вражды, когда людей надо кормить, урожай — собирать и готовиться к зиме, некогда даже думать о стенаниях. Пока Блэир предавалась допустимому унынию, замком управляла Эилид, но на четвертый день мать выбралась из своих покоев, собранная, строгая и решительная. Рыжие волосы её потускнели, лицо — бледнее снега и синяки под глазами никак не красили женщину, но она уже не считала нужным делать себя красивой. Не для кого. Первым делом она принялась подыскивать младшему и единственному из оставшихся с живых сыновей подходящую партию. До поры до времени ему давали волю, но сейчас продолжение рода стало первостепенным вопросом. Обретавшаяся в замке вдова младшего брата отца Эилид в первый же вечер высказала Блэир за её слишком равнодушное к трагедии поведение. Эилид присутствовала при этом, сидя с женщинами в зале и рассматривая портреты и списки невест, и готова была грубо ответить, но мать лишь подняла голову и смерила всех присутствующих холодным взглядом, а потом перевела его на свояченицу:

— Кто я, по-твоему?

Та в замешательстве опустила глаза, но сдаваться не решилась и снова посмотрела на Блэир, а она жёстко произнесла:

— Я — урождённая Блэир Карлинн. Тебе напомнить, что это за клан? Где наши земли? Напомнить о том, что это мои предки и моя семья первыми всегда встречала камрийцев у Перевала? Что это мой клан стоит на рубежах Ханша? Что наше знамя — огонь костра? Женщины моей семьи привыкли терять своих мужей, братьев, отцов и сыновей. Нас этому учат с рождения. В моём клане для мужчин возможность умереть от старости в постели — редкость и роскошь. Их дело — жить и умереть с честью. А наше дело, с честью принять их смерть и с честью проводить в последний путь. Скорбеть в душе мне никто не запретит, но я — дочь вождя, вдова вождя и мать вождя. Мне некогда скорбеть.

Вдову дяди Эилид потом как-то не замечала довольно долго, она не решалась показываться на глаза, а сама Эилид приняла слова матери близко к сердцу, да и Анстис тоже. Она первая подошла к Эилид и коротко сообщила, что воспитание детей берет на себя, чтоб у Эилид было больше времени на помощь матери и брату.

Кэдена трагедия озлобила. Сердцем он рвался мстить, но умом понимал, что сейчас он — последний из взрослых мужчин клана. Бывали моменты, когда он впивался взглядом в небо на западе и надолго погружался в тяжёлые мысли, и тогда Брон, неотступно следовавший за другом, отправлял кого-нибудь за Эилид, лишь ей удавалось привести брата в чувства. И лишь при ней, да лучшем друге Кэден мог выговориться. Нежданно он стал вождем, чего никогда не хотел, боль от смерти отца и братьев оказалась слишком сильна. Кэден боялся ответственности и потерь.

Потерь боялась и Эилид. Ей было горько от того, сколько безвинных людей погибло, страшно от того, что в этой дикой войне она могла потерять последнего, любимого брата. А если он падет, то и сына.

И она решилась наступить на горло самой себе. Писать в Дорр напрямую было рискованно, поэтому она отправила письмо Эдме Кардирнал, с которой поддерживала переписку всё это время. Женщина не удивилась, когда узнала, какого рода Эилид, и отказалась принимать богатые подарки от неё, но теплоту общения они сохранили. В конверте было ещё одно письмо, которое Эилид попросила переслать её нерадивому мужу. В нём она просила о перемирии, согласна была признать себя бесплодной, чтоб церковь развела их честь по чести, готова была вернуть все его подарки и не спросить назад своего приданного. Если б об этом письме узнали в её клане… Эилид даже страшно было представить… но она решилась на этот шаг, поставила себя и своё будущее на кон, лишь бы уберечь людей.

Ответное письмо от Дугэла также пришло через Эдме. Эилид открывала его дрожащими руками, с надеждой и страхом. А после швырнула на стол, в последний момент передумав бросать в огонь камина.

Этот сукин сын издевался. Писал, что ему бальзамом на душу излилось её унижение. И просьба о перемирии — всего лишь страх, а не забота, и ему плевать на её людей. И на своих тоже, они лишь средство в борьбе, которая его забавляет.

О письмах Эилид никому не сказала, лишь надёжно спрятала то, что от Дугэла. У неё оставалась надежда, что эти слова — лишь бравада и попытка её разозлить. А потом всё время и мысли заняла подготовка к смотринам: Блэир подобрала невесту, и Кэден отправился на запад.

А вернулся с пулей в животе и простреленным плечом.

Возвращения дирижабля так скоро никто не ждал, поэтому, едва о нём разнеслась весть, когда он показался на горизонте, Эилид уже стояла на стене замка и своими глазами видела, как спешно сгружают Кэдена, как помогают спустится остальным парням. Все потрёпанные, по большей части окровавленные, они даже не подняли глаза на Эилид: как и все, знали, что рана в живот — это гарантированная смерть. Они и привезли-то Кэдена в Нуэл не для того, чтоб семейный врач поставил парня на ноги. А чтоб он успел попрощаться с матерью и сестрой перед смертью.

Пока Кэдена укладывали на кровать, и врач осматривал его, Эилид, стараясь сохранить твердость голоса, отвела в сторону Брона, повязка на голове, которого давно уже пропиталась кровью. Поняв, что врачу сейчас не до кого, сама начала осторожно снимать тряпку, чтоб промыть рану.

— Говори, что случилось, — потребовала Эилид, стирая кровь льняным лоскутом.

— Мы добрались нормально, а на вокзале столкнулись с ватагой Кардорров. Может, и прошли бы мимо, но Кэден углядел твоего мужа. А тот, дурак, не смолчал, тоже нас увидев.

— И что? Ты не мог увести Кэдена, вы же торопились!

— Я почти увёл, но Дугэл привет тебе передал. А Кэден как с цепи сорвался, спросил: «А сыну не передать?». «У меня нет сына» — сказал твой муж. «И жены тоже скоро не будет», добавил. Тут уже никто из наших не мог стерпеть.

Эилид готова была зарычать от глупости мужчин! Отправляя Кэдена с вдвое большим, чем обычно отрядом, она была уверена, что парни уберегут её брата. А вместо этого они устроили бойню. В Ханше каждый сам себе был защитником и охранником. Для членов правящих семей считалось позором прятаться за спинами других или стенами замков. Они должны подавать своим кланам пример. Кэден долго спорил с матерью, когда она велела набрать людей в сопроводительный отряд для его безопасности. Твердил, что с ним его друзья, и он им всецело доверяет.

Не уберегли друзья.

Эилид закончила промывать рану и отошла к столу, где доктор разложил свои лекарские инструменты, пока занимался Кэденом. Эилид, жестом указав на Брона, потребовала у помощника врача чистые бинты и средство для очистки раны, которые ей тут же дали.

Оказывать помощь при ранениях в Ханше тоже умели все. Уж промыть и перевязать — так точно. Народ, у которого и день мне проходит, чтоб кто-то с кем-то сцепился, привык сам о себе заботиться.

— У нас есть потери? — вернувшись к Брону, спросила Эилид.

— Двое точно. Четверо сильно ранены, но не смертельно. Остальные, так, по мелочи.

Разбитую голову и простреленное плечо Брона Эилид за мелочь не считала, поэтому быстро накладывала повязку. У неё ещё много дел: проверить лазарет, написать клану неудавшейся невесты, распорядится о целебном питье и еде для раненных, организовать прощание с погибшими… Эилид сомневалась, что Блэир сейчас вообще отойдет от кровати сына. Значит, замок снова на ней, Эилид.

Кэден потерял много крови и до самого утра пребывал в беспамятстве, лишь на краткий миг на рассвете он сумел очнуться, чтоб улыбнуться матери и сестре, что склонились над его кроватью. И тихо отошёл в мир иной.

Врач констатировал смерть. Блэир молча уткнулась в матрац, но плечи её дрожали. Эилид же на нетвердых ногах вышла в коридор, уцепилась тонкими пальцами за шершавую каменную стену. Её захлёстывала паника.

Как же так? Как быть? Сколько она себя помнила Кэден всегда был рядом: присматривал за ней, играл, учил, заступался за неё. Он единственный из братьев ни разу не отмахнулся от неё, надоедливой младшей сестрёнки. Даже уезжая в Дорр, Эилид знала, что здесь её всегда ждёт Кэден и он примчится на другой конец Ханша, если она позовет.

И как же теперь быть? Как же она без него…

Эилид не плакала от дикой обиды на Льялл и нерадивого мужа, не лила она слез и по Лаклану, понимая, что для него самого это, наверное, был лучший исход. Оплакивать отца и Дарвида ей было некогда.

Но сейчас, сползая по стене на каменный пол, зажимая ладонями рот, чтоб не разбудить людей, Эилид тряслась от рыданий.

Она не слышала и не видела того, что творилось вокруг. Как покинули комнату врач с помощником, как в коридор, покачиваясь, вышел Брон. В себя её привело тепло.

Брон, верный друг брата, которого она знала с детства, который из вредности вплетал ей в волосы траву, а она строила ему рожицы и жаловалась Кэдену, когда ей в ответ трава прилетала уже в рот, по-простому опустился на пол рядом и прижал к себе. Сколько они так сидели Эилид не знала. Солнце уже появилось над горами, когда она пришла в себя. И все для себя решила.

Отстранившись, она подняла глаза на Брона и попросила:

— Собери людей. Как можно больше. Я хочу с ними говорить. Это безумие началось с меня. Я его и закончу.

Эилид стояла у окна, наблюдая, как внушительный внутренний двор замка заполняется людьми. На её зов пришли едва ли не все мужчины Нуэла, кто уже или ещё мог таковыми называться.

Что ж, она сама их о том просила. Терять Эилид было уже нечего.

— Я всё принес, — за спиной раздался голос Брона. — Ты не хочешь сказать, что задумала? Я не навязываюсь, но ты даже с матерью не говорила…

— Идём вниз, — оборвала его Эилид и забрала с подоконника конверт и свою свадебную брошь.

Брон последовал за ней, осторожно неся в руках ножны с мечом: меч, который переходил от отца к сыну в её роду сотни лет, пока ими ещё пользовались. Пистолеты давно вытеснили мечи из рук мужчин. Но в каждом роду Ханша, в каждом доме бережно хранилось оружие предков. Их даже касаться могли лишь члены рода, но в роду Эилид мужчин не осталось, и она доверила семейную ценность лучшему другу брата.

Когда они с Броном вышли во двор, встав на коротком каменном крыльце, огромная толпа разом затихла.

У Эилид от усталости и страха дрожали ноги, но руки она крепко прижала к животу. Лишь бы голос не подвёл…

— Я благодарю всех, кто пришел сейчас. У меня скорбная весть. Сегодня на рассвете… умер от ран мой брат Кэден.

Голос всё же дрогнул, но вряд ли кто это заметил. Толпа взволновалась, крики, шёпот, качание головой… Дав людям время осознать, Эилид высоко подняла руку, привлекая внимание и призывая к тишине. А после продолжила.

— На вокзале дирижаблей его отряд пересекся с отрядом Дугэла Кардорра. Подробности вам расскажут. Как результат, мой брат был ранен, но его успели привезти в родной дом, где он скончался. На глазах моих и нашей матери… Дугэл Кардорр тоже ранен, но не смертельно. Я… Я позвала вас не просто так. Не только, чтоб сказать о смерти брата. Наш клан не останется без главы, есть племянники и мой сын, мы вместе вырастим из них достойных юношей. Я буду надеяться, вы не откажете мне в этом.

Толпа снова взорвалась. Эилид разобрала заверения, что мальчишек научат всему, что надо, что женщины семьи будут под защитой мужчин клана, проклятия в адрес мужа…

И снова она подняла руку, в этот раз зажимая в ней злосчастный конверт.

— Я должна повиниться перед вами. Когда из моих братьев в живых остался лишь Кэден, я… никого не спросясь, написала мужу. Я виню себя в том, что из-за его подлости и моего побега страдают оба клана, гибнут люди. Я боялась за свой клан и написала мужу. Наступив на горло своей гордости, я просила его о мире. О прекращении вражды. Я готова была назваться бесплодной, чтоб он мог развестись со мной по закону церкви и взять новую жену, какую он захочет сам. Я готова была вернуть ему все подарки и не взять ничего из приданного, лишь бы мы забыли о распрях.

Эилид знала, какую реакцию ей ждать, и сама замолчала. Но толпа молчала тоже. Мужчины смотрели на неё, и в их глазах она не видела ярости и злобы от её позорного самоуправства.

— Что он ответил?! — крикнул кто-то.

В ответ Эилид развернула конверт и громко прочитала письмо.

Тут уже молчать никто не стал. Но, насколько Эилид разобрала, ругали не её, а Дугэла. Со слабой надеждой она слушала и понимала, что её предложение вроде как считали выгодным и разумным. А мужа — идиотом без последних мозгов.

— Мой муж не внял моим словам! — перекричала она толпу. — Не захотел мирно расстаться по законам церкви! Значит, расстанусь с ним я. По закону Ханша. И тогда уже ничто, никакие связи не удержат нас от мести. И возмездия!

Это её решение встретили с ликованием. Эилид была разумной, она понимала, что мирной жизни у её клана в ближайшие лет десять не будет. Без сильного вождя клан слаб, а слабым в Ханше нет жизни. Если их не добьет Дугэл, так любые из соседей. И мужчины на площади тоже это понимали. И они, как и сама Эилид хотели решить этот вопрос так, как привыкли их предки. Решить раз и навсегда.

— Мюр! Сын Лиля Кривое ухо, здесь ли ты? — прокричала Эилид, всматриваясь в толпу.

Над ней взметнулась рука, и мужчина начал проталкиваться к крыльцу. Ему дали дорогу, и вот уже плечистый кузнец стоял перед Эилид. Мюр, которому Эилид годилась в дочери и не доставала до плеча, смотрел на неё едва ли не с обожанием.

— Так вышло, что твой сын стал первым, кто пал в этой распре. И я хочу, чтоб именно ты положил начало её концу.

Все, мало что понимая, смотрели на Эилид, а та, держа за самый кончик золотого сердца свою свадебную брошь, показала её людям.

— У нас принято, что свадебный подарок, символ верности и любви, передают первенцу или возвращают. Бывало, что и оставляют себе. Но я поступлю не так. Мою любовь и верность попрали. А если так…

Эилид наклонилась и положила на каменные плиты золотое украшение и жестом велела Брону передать семейную реликвию в руки Мюру.

— Именем своего сына и сыновей моих братьев, памятью о них и моём отце, я называю клан Кардорр кровными врагами клана Карнуэл. И пусть разобьётся последнее звено, что связывало два клана!

Мюр понял, чего от него хотела Эилид, твердо кивнул и, держа меч как сокровище, решительно опустил.

Обломки золотой броши искрами брызнули в стороны, Эилид, последняя из детей своего отца, объявила войну.