Привратница даже ростом выше стала, чуть не во фрунт вытянулась, когда перед ней возник обер-лейтенант Гроубер в светло-серой шинели, перетянутой светло-коричневыми ремнями, с кобурой и форменным кинжалом на поясе. Кокарда тускло блестела посреди низкой смушковой зимней шапки, а рыжие усы, похоже, добили пани привратницу окончательно. 

- Жандармерия Альвигейла. - веско сообщил ей Гроубер, хмуря брови. - Герр Воджтеж Гробичек пребывает в квартире?

- Нет, милостивый пан. - опешила привратница. - Не возвращался. 

- Нам приказано произвести обыск. Запасные ключи? 

- Пожалуйте, милостивый пан. Только у нас тут приличные люди живут.

- Все приличные, пока не копнёшь. - отрезал Гроубер. - Не беспокойтесь, фрау. Мы люди аккуратные. Какая квартира?

- Одиннадцатая, пан, четвёртый этаж. 

- За мной, герры офицеры. 

Лифта в доме не было, это новинка, откуда в довоенном доме подъёмник? Взобрались по широкой лестнице, стараясь не греметь сапогами. Благо ковер толстый, шаги скрадывает. 

У коричневой двойной двери Гроубер остановился, прислушался. 

- Часы стучат. И вода капает. - сообщил он перед тем, как вставить в замок и осторожно провернуть ключ с широкими крылышками. 

Вошли вереницей, фонарик бросил по стенам беспокойный кружок. Ага, вот и выключатель. Длинная прихожая осветилась ярким электрическим светом. 

Жил радетель за народ бонтонно. Вешалка лаковая тёмного дерева, под ней на стойке выстроились три пары кожаных галош. Две пары лаковых туфель с гамашами на отдельной стойке. Два хороших пальто и кожанный плащ висят. Кепка простецкая, с наушами, застёгнутыми пуговичкой на макушке. Полупальтишко суконное, попроще, похуже. Табурет, столик и четыре полукресла кругом. Над головой - два голожопых амурчика держат венок, на потолке роспись - Старый Град. Обои тканевые, бархатные, желтоватые в синий ромбик, потёртые по низу. 

Из прихожей за угол повернул - по правую руку уборная и ванная с блестящими медными кранами. Сама ванна огромная, роскошная. На полочке рядом целый набор всяких бриолинов,¹ о-де-колоней, мазей каких-то в деревянных баночках. Зубной порошок в серебряной чаше с крышкой - Маутцен аж присвистнул. Зубная щётка из красного дерева. 

По левую руку - кухня с отсеком для прислуги. Печь чугунная, низкая. Разделочный стол. На стене ряд ножей, огромных вилок и поварёшек. В двойной мойке под капающим краном - гора грязной посуды. Две тарелки, вилки, салатница, блюдо для мяса. Майзенский фарфор, раскрашеный видами полей и водяных мельниц, пастушками и овечками. Два бокала стоят рядом на столе, тоже грязные, с красноватым осадком на дне. 

- Похоже, он тут гостя принимал перед отъездом. - подал голос Гроубер, понюхав бокал. - Красное пили. Тибо, перчатки не снимай! Пальцы могут быть.

- Ты веришь в дактилоскопическую² теорию, Вернер? - удивился Тибо. 

- Верю. И она куда полезней и быстрее, чем мерить носы и уши.³ Так что пальчики сними, Лаузен.

Изуродованный склонил голову, отодвинул от стола табурет, набросил на него платок. Он извлёк из кармана банку с каким-то снадобьем, кисточку и трубку листочков желтоватой бумаги. 

В комнатушке для прислуги - стерильно, как в больнице.

- Непохоже, что у него была служанка. - заметил Маутцен. 

- Могла быть приходящая. - возразил Бреннер. 

Они направились в другую сторону от прихожей. Там располагалась проходная комната, служившая, судя по убранству, столовой и гостиной одновременно. Овальный обеденный стол с вычурными толстенькими ножками, стулья из гнутого дерева, два бархатных дивана у стен, стеклянный сервант с посудой, дверца приоткрыта. На потолке опять роспись, орнамент из цветочков, абажур оранжевый, плотные шторы в цвет обоям. Под окном новинка - паровая батарея, от которой исходит жар. Но старая печка сохранилась, выдвинула свой белый плиточный бок из стены. Чёрные чугунные дверцы, лоток для золы. На стойке - кочерга и совочек. Тут же сложена вязанка дров. 

- Хозяин не рассчитывал на свой котёл? - задумался вслух Тибо. 

- Мало ли. - пожал плечами обер-лейтенант. - Некоторые и летом мёрзнут. 

- Холодком каким-то тянет. - заметил жандарм-механик, приподняв голову. - От той двери. 

За сервантом спряталась обычная дверь, белая, низкая, плотно прикрытая. Гроубер дёрнул её, не скрывая раздражения - обыск, похоже, не удался. Разве что по карманам пальто на вешалке пошарить, да в мусорном ведре. 

В следующий миг все трое отшатнулись от мерзкой густой вони. На широкой кровати, раскинув жёлтоватые голые ноги, навзничь валялся мёртвый уже несколько дней Воджтеж Гробичек, жулик, коммивояжёр и активист Рабочей Партии. По тёмной комнате гулял ветер, под распахнутое окно намело снегу. И громко отбивали десять вечера массивные "башенные" часы в углу. 

- Умххффххх. - простонал Маутцен, зажимая себе рот ладонью. 

Гроубер без разговоров развернул его за плечо и толкнул в сторону уборной. 

- Ох, и вляпался я с тобой, Тибо! - в сердцах сказал обер-лейтенант. - Ничего не поделаешь, придётся вызывать команду. Спустись в привратницкую, там я видел аппарат на стене. А то тоже облюёшься, чего доброго. Да! И спроси у этой пани фельдфебеля была ли у него прислуга!

Сыскная команда на автобусе и двух автомобилях прибыла через тридцать минут. Дом оцепили, лестница осветилась, в окнах замелькали фигуры в шинелях, с султанами на шапках - рядовые и капралы, без султана - от сержанта и выше. Потом подъехал маленький зализаный остроносый автомобильчик светографической лаборатории, потом - закрытый термостатический фургон. В окнах четвёртого этажа мелькали вспышки магния, загорелись окна других квартир - разбуженые голосами и грохотом шагов жильцы пытались узнать в чём дело, но их вежливо и непреклонно просили обождать с выходом на лестницу. В таксомоторе прибыл старший советник Штугермейер, прямой, как палка, аккуратист с вечно недовольным лицом и неизменным портфелем под мышкой. 

Тибо наблюдал за суматохой из маленького ночного кафе чуть наискось от дома, попивая кофеёк. Гроубер обогнал его на лестнице и сам протелефонировал в жандармское, попутно велев старому знакомцу убираться. 

- Я-то политический, у нас особое положение нынче. А тебе башку оторвут за такие обыски. Ох. - Злорадно добавил фронтовик. - Я у тебя, наверно, пол-подвала выгребу за нынешнюю ночь. Дома меня жди, не лезь никуда. Утром приеду. Чтобы шнапс был. Или хоть сливянка! 

Голова тяжёлая, живот бурчит. Два рогалика и съеденные в жандармском бутерброды голод не утолят. Тибо решил не ждать развязки - ещё заметят. Он попросил полусонную кёльнершу вызвать по телефону таксомотор. Маленькая электрическая каретка подкатила, когда пан сыщик дожевал последний рогалик. 

Была почти полночь, когда он вернулся домой. Таксомотор ушёл, увозя последние деньги Тибо. Рокотало море, сотнями огней горел над высоким обрывом бухты старинный Альвигейл. Бреннер вдохнул полный грудью чистый солёный ветер, постоял немного в темноте, приходя в себя после трудного суматошного дня. В бухте качались на разгулявшейся волне тени нескольких пароходов. Докеров на ночную смену всё-таки не хватало.

В тёмной стене, заросшей многолетним вьюнком, открылся оранжевый прямоугольник, на пороге возникла маленькая округлая родная фигурка. 

- Явился кот гулящий! - радостно воскликнула Хельга. - А мы уж и не чаяли, не гадали! Чего встал? Пятый раз суп кипячу! Угля на тебя не напасёшься!

Бреннер начал поворачиваться к дому, когда глухой удар потряс всё небо и над городом вспух огромный оранжевый шар. Он взлетел, как ракета, волоча за собой длинные тонкие языки белого и жёлтого пламени. С минуту было тихо, а затем заполошно загремели колокола на нескольких пожарных каланчах.

- Дева Пречистая! - Эли уже была рядом, схватила Тибо за локоть. - Что же это такое? На станции, что ли?

- Нет, Элька. - он машинально назвал её так, как звал давно, ещё молодым. - Это не станция. Это горит красильная фабрика Готтенштофа. 

Семья Бреннеров спала плохо. Несмотря на отдалённость их дома от берега, грохот новых взрывов ещё несколько раз заставлял дребезжать стёкла. Над морем тянулся едкий чёрный дым. Он накрыл почти всю нижнюю часть города, не исключая и Эспланаду, и порт. Ночью Бреннер слышал пароходные сирены и глухой рокот машин - суда уходили в море. 

Утром забежала молочница, поболтала с Эли, пока наполняла бидон. Началось - правильно - с Красильной, в одном из цехов. Огонь почти мгновенно перекинулся на её склады, стоявшие вплотную к ограде Анилиновой, потом загорелось и там. Полыхало - не погасить, как ни надрывались брандкоманды. Подогнали даже два пожарных поезда с мощными помпами. До самого моря пробросили толстые каучуковые кишки, водопровода не хватило. Трамваи не ходят, по нижнему городу всё закопчено и залито. Попутно сгорела почти вся улица Лекарника, а там, пани Бреннерова, огромные угольные склады были. Ещё сгорело с десяток казарм, что близко к фабрикам стояли. Пани Пшебеньскова сейчас едет в лечебницу, к ней пришли и сказали, что её сын сильно обгорел. На станцию прибыл целый эшелон с солдатами и вообще спаси Пречистая Дева и сохрани, ужас что творится. Вот вам и пресветлое воскресеньице. Пожарные до сих пор льют воду почем зря, уголь растаскивают паровыми драгами,⁴ собралась уйма народу - тащут горячий дымящийся уголёк, невзирая ни на что. По дороге ей один пан сказал, что вызваны ещё войска для пресечения беспорядков. А всё социалисты эти проклятые, пани. Они мутят воду. И эти, зеленорожие, тоже. А ещё говорят, что видали молодого пана Готтенштофа, что бегал голый по улицам, а на Холме, говорят, нашли распятого покойника. Во какие дела-то, пани! 

Выслушав эти новости, Тибо сморщился. 

- Хватит ерунду всякую повторять. - хмуро ответил он жене. - Город цел и слава Вечному. Что мы с тобой, пожаров не видали? Вон как в войну полыхало, уцелел всё-таки Альвигейл. Две фабрики и угольный склад - велико дело. 

А сам-то понимал, что велико. Цел ли Петер? Его казарма в забор анилинки упирается. Ладно, после узнает. Сведения в управление подадут о погибших и пострадавших или сам притащится. Две немаленьких фабрики это серьёзно. И склады на Лекарника. Там ведь не только угольный, там ещё аптекарский, было чему гореть. Гроубер, наверное, не приедет, там рогули ногу сломят сейчас. Но на всякий случай Тибо проверил погребок. Две сливянки, домашнее из груш и три бутылки рому. Хватит даже на Петера с чижиками. 

Завтракали молча. Даже резвушка Марыся притихла, напуганная заревом и ударами. 

- Чего носы повесили? - подбодрил девочек отец. - Скоро пожары потушат, за неделю всё отмоют. Поедем в город, на карусели. 

- Да, папа. 

Старшая, Криштина, улыбнулась. Умница она. Хельга хотела что-то сказать, но тут под окнами просипел знакомый клаксон. Приехал Гроубер.