Кофе лесная ведьма варить умела. Вернер явно начал подумывать о переезде и женитьбе. Не мальчик уже, тридцать пять минуло. Они собирались вернуться к обсуждению - домой Гроубер решил не ездить и переночевать на том же диване, а утром на авто доставить пана советника Бреннера в управление. 

Хельга уже собрала посуду, чтобы отнести в мойку, когда в дверь постучали.

- Кого это рогули носят в такую темь? - удивился Тибо, покосившись в окно, где по серым барашкам за голыми веточками скользил луч маяка. На противоположном конце бухты, хорошо видимый даже в морось, мелькал огонь Блестящего. Тот был проблесковым - длинный луч, два коротких, два длинных. Там смене скучать не приходилось - ток туда тоже пока не просочился. 

- Только бы не по службе! - прошипел Гроубер.

- Сейчас узнаем. - И Тибо пошёл открывать дверь. 

На пороге скорчилась грузная фигура в пальто и обвислой мокрой шляпе. Через плечо у фигуры был перевешен свёрнутый тюфяк, одновременно служивший мешком. У ограды стоял раздолбаный велосипед с грубоватым самодельным рулём из труб.

- Доброго вечеру, пан забастовщик! - ехидно воскликнул Тибо. - Ну что, полуторное жалование уже получили? Ведро угля, фельдшера? Нянек деточкам?

- Тибо, не издевайся. - всхлипнул Петер. - Меня выгнали. - сообщил он. - Штоф продаёт казармы, всех на улицу. 

- Действительно, к чему казармы без фабрики. Ну ладно, заходи. Мешок пока оставь в уголочке. Умоешься, накормим. 

- Тибо, я без места. - заныл богоданный братец. - Что делать - ума не приложу. Почти полторы тыщи наших и анилиньщиков безработными остались, сейчас все места позанимают. Устрой меня филером, а?

Бреннер аж поперхнулся. Стоило Петеру оказаться на холодной улице, он тут же забыл идею единения с народом и готов за жалкие три марки в неделю продаться "псам прогнившего режима", как именовала его службу пламенная учительница.

- Из тебя филер не получится.  

- Почему? - Петер стащил шляпу и бросил её на мешок. Сальные волосы висели аж до круглых щёк. 

- Из-за этого! - Тибо не отказал себе в удовольствии ткнуть в обширное брюхо пальцем. - Филер бегает целый день, а тебе куда бегать? Ты же на паровой лебёдке годами сидел.

- Ну да. - засопел Петер. - Я крановой механик. Только свидетельства-то нет. Штоф это признавал как бы, но ведь и бумагу о том не выправить! Контора сгорела, Новотны тоже. 

- Новотны погиб?

- Ага. Он же рядом жил, кинулся спасать хозяйское добро и сгорел, когда цистерна с олифой рванула. 

- Свод ему небесный! А вам, дурням, плетей бы по заднице отвесить не мешало. Тебе - особенно. За филера. Ты уж определись: за рабочих ты или за хозяев. Или просто за денежку и побузить на халяву. 

Петер перемялся с ноги на ногу:

- Ну Тибо, ну ты же свой парень, ну чего ты начинаешь-то?

- Да ничего! - рявкнул Тибо. - Надоел ты со своими песнопениями, если честно. В общем так, сейчас марш мыться, а то от тебя на всю округу козлом тащит. Потом потолкуем, дружок. - И пан советник крикнул в сторону столовой - Эли! Принимай братца и в ванную его! А потом ко мне! - И тихо добавил. - На съедение. 

Пока Петер плескался в тёплой ванне, два пса режима успели обсудить и светокарточку. 

- Я вот не помню в каком пан инженер уехал - в восемьдесят шестом или восемьдесят седьмом году? - Задумчиво спросил Тибо

- Да неважно. - Гроубер приоткрыл окошко кабинета и дымил папиросой, разглядывая карточку под светом торшера. - Это всё равно снято когда-то тогда. 

- И как я, болван этакий, траву прошляпил? - сокрушался Тибо. 

- Да просто. Темно, небось, было в автомобильчике-то, да и ты больше на деда глядел, чем на пейзаж. Хельмут сказал тебе, что это слесарка мехзавода, вот ты и принял его версию. 

- Колотун обещал провести меня на завод, у него там кто-то есть. Я бы заметил различия в покрытии. 

- Либо там утоптаный снег, под которым ты ничего не разберёшь, либо он бы развёл руками и сказал что виноват - сорвалось. Пропуска же не рабочие выписывают и даже не сторожа. А кто там ещё может быть у Колотушки? Я всё-таки полагаю, что это вообще восемьдесят четвёртый год. - Вернер замолчал и уставился на огни судов в бухте. 

- Потому что пути разрушены?

- Эти не разрушены, а прокладывались заново, Тибо. Плиты-то целы под ними, значит не снаряд сюда прилетал. Они перекладывали подъездной путь. Это я помню, после госпиталя возвращался в полк, а поезда ходили раз в пять часов, что ли. Одну линию закрыли. Там ставили новую стрелку. Старую линию завалило, когда рванул Пороховой. 

Тибо вздохнул. Он-то оставался в городе и помнит только как их гоняли собирать останки несчастных работников. Ни одного целого тела не было, рук, ног, голов - целая россыпь. Полуторсы попадались, оторваные женские груди, ягодицы, потроха, уши, пальцы. 

Ужас что вывозили на двух чахлых лошадёнках к братской могиле. Всю смену жутким веером выкинуло через окна как раз в сторону уже разнесённой вдребезги лесопилки. Да, верно, противоположная стена обвалилась, за ней пошла крыша и всё это так и осталось лежать между Пороховым и электрической станцией.

- То есть, он был болен уже в восемьдесят четвёртом. 

- На то похоже. Это нервическая улыбка, явно. А известие о не-будем-имя-называть его добило. 

- Слушай, Вернер, я вспомнил где видел того парня!

- Какого? Из этой шайки в казармах?

- Ну да, разбойника. 

- Ну и?

- Отсюда ходит только девятка. Она в городе поворачивает на юг, к Ведьмачкам, как раз.

- Так. 

- Кому надо на север или запад, пересаживаются, обычно, на Шлюзовой улице. Там останавливаются шесть или семь номеров. 

- Угу. - Вернер выпустил кольцо дыма в окошко и пронзил его струёй. 

- Я тоже там пересаживаюсь на двойку. С утра-то я в управление заезжаю, ты не думай. 

- И? - обер-лейтенант явно скучал. Тибо разозлился:

- Не спи, замёрзнешь! Так вот, этого парня я там и видел. Он тоже утром садится на двойку, а высаживается с пятёрки, понял?

- Я не силён в трамваях. Поясни. 

- Он не с фабрик, двойка идёт на Холм через Кронову Площадь, а этот тип ехал дальше. У двойки верхний круг на Мадригаловой. Это-то уж никак не фабрики!

- А номер пятый?

- Это самый длинный маршрут. Тот самый, пригородный, северо-западный. Гольденвальд - Вокзал. 

- Отменно. Он уходит от города лиг на двадцать-двадцать пять. - проурчал Вернер. - Сколько там деревень? Десять? 

- Где-то так, плюс раньше было предместье Штоббенберг, но сейчас там одни развалины.

- Ну пороемся утром, пороемся. - Гроубер вздохнул. - Или, может, кандидата в филеры тряханём за уши? Вон ложка застучала, уже кормят бедненькую овечку. 

- А что? - Тибо злорадно оскалился. - Давай. 

Вымытый, накормленый и облачённый в коротковатый ему халат сестры Петер, выглядел всё таким же жалким. "Был симпатичный молодой человек". - тоскливо размышлял Бреннер, глядя как родственничек втискивает обширную задницу меж подлокотниками стула. - "За спортс-мэна можно было принять. Худощавый, подтянутый, лицо одухотворённое. А сейчас просто жирная плаксивая туша". 

- Вот, Вернер, полюбуйся. Рабочий класс, как он есть. Пан Петер Вулич, крановой механик с фабрики Готтенштофа. Или вам, пан, приятнее обращение "содруг"?¹ Или, как это там по-люциански-то? 

- Ситу-аэн.² - не без удовольствия проурчал Вернер, ради такого случая накинувший на плечи китель. 

- Тебе мало, Тибо? - Петер состроил обиженную морду. - В прихожке издевался, тут начинаешь. - Он покосился на сине-стальной китель с двумя ромбиками на синих петлицах воротника. - Я ж всё-таки тебе родня. 

- Дражайший пан родня! Я уж буду говорить, как привык, поздновато переучиваться. Вы, я считаю, считал и буду считать, не рабочий класс, а класс ленивого болвана. Вместо того, чтобы закончить университет, стать инженером и реально иметь возможность выйти в начальники и уже оттуда улучшать жизнь подчинённых, вы предпочли свалиться на дно, бурчать в пивную кружку и крутить кукиши в кармане в перерывах между сменами. 

- Ой, Тибо, ну не давалась мне учёба, пойми. 

- Не учёба не давалась, а ты не хотел прилагать усилия. Ведь механиком, хоть и без бумаги, ты всё-таки стал, верно?

- Ну да. - Петер скосил глаза на подоконник, где стояли две бутылки. 

- Лебёдку ведь свою сам чинил?

- Сам. Это в обязанности входило. 

- И герр хозяин с герром старшим мастером тебя не выгоняли двадцать лет. Значит, обязанности ты одолел, так?

- Ну да. Новотны хвалил даже. Мол, самая надёжная машина на заводе. 

- Он тебя хвалил! А ты его дерьмом обозвал. Неблагодарная свинья! И не косись на бутылки! Пока ты у меня в доме, про выпивку забудь напрочь. Не то пойдёшь в ночлежку. Мне тебя пьяного тут не хватало. 

- Да нет, ты что? Я ничего, могу и не пить. - Петер демонстративно отвернулся. - А Новотны... Ну, понимаешь, он, когда рабочим был - хороший дядька такой, свой. Мастером - ну, тут построже стал, но это понятно. А когда в старшаки вышел - вовсе озверел. Чистый волчард. Он Вилли при всех за уши оттаскал за мелочь. 

- За "пана мастера"?

- Нет, это ещё до той дури было. Вилли окурок в краскотёрку уронил. Ну велико-то дело! На грохоте-то всё равно выпадет. Грохот³ для того и нужен, чтобы всякие непротёршиеся комки, камушки, мусор какой выкинуть из порошка. Он вот такусенькие щепочки выкинет, не то что папироску. - Петер пальцами показал тоненькую щель. - А в конце там вообще решето, только тонкая фракция сыпется. 

- Это что же? - спросил молчавший до того Гроубер. - На фабрике, где, куда ни плюнь, то масло, то керосин, то олифа, то уголь, вы с папиросками в зубах шлялись?

- Ну так в краскотёрном-то ничего такого нет.

- Гуттен таг!⁴ А грохоты ваши на Духе Вечного работали? И краскотёрные барабаны, наверное, тоже, да, герр рабочий класс? И не смазывали их никогда. Ни саловой, ни нефтяной смазкой. А, герр механик?

- Смазывали, понятное дело. - Петер засопел, отвёл глаза. 

- Он его не за окурок в краску оттаскал, а за курение там, где полыхнуть может в любой момент! И чтобы не было привычки гадить где попало! Я это тоже из солдат сразу вышибал. - Гроубер показал здоровый волосатый кулак. - Нехитрым и каждому понятным способом. Гадить - вон в конце траншеи особо обустроеный фельдсортир. Нагадил, вон ведро и лопатка - сыпани сверху тёртую скорлупу. Или хлорный порошок, что уж герр роттен-врач выдаст. На крайний случай - песком или землёй присыпь. Отвели в ближний тыл - баня, вошебойка, стирка. Потом чистка оружия и сапог. Пока ты мне машингевер⁵ и винтовку чистые-смазаные не предъявишь, билет не получишь. И не ворот не подошьёшь. И обувку в порядок не приведёшь. Дисциплина называется. И про-фи-лак-ти-ка дизентерии. И боевая готовность! 

- А разве жандармы воевали? - робко спросил Петер.

- Я в армию перевёлся сразу, как ударило. Со скрипом, но тогда отпускали. Восемьдесят второй пехотный полк. Предгорья, Аршальский котёл, Штурм Реминдена, всё это вот дерьмо. Взводом командовал, потом ротой. 

- А, понятно. 

- Понятно ему! Сами-то где изволили долг кайзеру отдавать?

- Рота охранения. 

- Охранения - чего? Штаба что ли?

- Цейхгаузы на Торанке. 

- Да уж, с таким пузом к штабу не ставят. 

- У них там тоже краны паровые были, я там и работал. 

Гроубер вытянул папиросу и чиркнул зажигалкой.

- Что ж, и то хлеб. Так вот. - обер-лейтенант выпустил первый клуб дыма и приоткрыл форточку даже не приподнимаясь из кресла. - Твою фабрику подожгли. Или взорвали. Уж очень было похоже на подрыв. Но это ещё судебные маги полазят с техниками экспертного отдела. Тогда будет ясно. Но то, что это не случайность, уже понятно. Результат: ты и полторы тыщи твоих же ситу-аэнов без места, без денег и без крыши над головой. С детишками и бабами. Готтенштоф-то с голоду не помрёт, не переживай. У него в банке сбережений хватит. В крайнем случае дом свой идиотский продаст, найдётся кому купить. Сейчас среди богатеев придурни полно. А вот ты... - палец указал на Петера, который только поёжился и плотнее запахнул халат. - ...с голой жопой! Он, между прочим, собирался герру Шиману телеграфировать.

- Пани Шиманову я знаю. - хмыкнул Тибо. - А ты сейчас про кого?

- Про её супруга. Он тут не живёт, потому и не попадал под твой зоркий глаз. Живёт он как раз в Гольденвальде. Похоже, в этой самой депутации были его ребятки. 

- Да, кстати, Петер. А кто были те парни, что пришли со стариками и Боженой?

- Не знаю точно. - пожал плечами толстяк. - Кажется, они из РСТП, активисты или попутчики что ли. Их Божена привела, когда депутацию выбирали. 

- Ах, милая фройлян Божена! - Вернер отвалился назад, рука с папиросой выписывала причудливые плавные узоры. - Как же хорошо вы усвоили уроки своего наставника! Ручки вам поцеловать, фройлян болотная змеюка! - Жандарм улыбался во все тридцать два желтоватых зуба. - Тибо, герр Шиман занимается благородным делом. Он связывает наши опоры индустрии и прогресса с умелыми ребятками, готовыми в любой момент не только заменить рабочий класс почти любой профессии, но и дать понять этому рабочему классу, что мешать работе предприятия крайне не полезно для здоровья. 

- То есть он предводитель штрейкбрехеров. - перевёл на понятный Петеру язык Тибо. 

- Нет, он именно посредник между штрейкбрехерскими отрядами и заводовладельцами. Единственное, что у него есть, это маленький охранный отрядик. Вот оттуда эти активисты и были. Видимо, в городе у него что-то вроде наблюдательного поста. Вот тот парнишка и ездил каждое утро из Гольденвальда на номере пятом и пересекался с тобой при пересадке на двоечку. 

- Холм довольно странное место для наблюдения, не находишь? - заметил Тибо - От фабрик далеко, гау такой, богемно-интеллигентный. 

- Тогда, возможно, дом свиданий. Заводчиков со штрайками. Приличные люди в какой-нибудь тихой конторе обсуждают дела. Герр Шиман официально нотариус. 

- Так. Ладно. - выдохнул Тибо. - Это всё потом. В нашем узком псорежимном кругу. Что мне с тобой делать-то, Петер? Может дать тебе с утра пинка под зад, а? Под твой вислый ленивый зад! Чтобы ты хоть раз в жизни его поднял и сам нашёл дорогу, а не таскался на поводке у хитрожопых учителок, безмозглых обожравшихся шоколадом девок и вечно пьяных дружков!

- А кто шоколадом обожрался? - обижено спросил Петер, вжимаясь в стул. 

- Да та дура, что тебе все уши прожужжала про единение с народом. Социалистка, мать её об пень! Которая с восторженой мордой в красном шарфе поверх шляпки бегала и про великую трудовую правду с народной мудростью пищала. Или ещё как-то, я уже не припомню.

Петер вздохнул, виновато глядя на Тиберия.

- Значит так! Как только Эли погладит тебе тряпки, идёшь в портовую контору и в лоб заявляешь, что ты кран-механик! Уверено так, с наглой мордой. Бумаги сгорели на пожаре. Если что... - Тибо выдернул из стола листок и карандаш. - ...Вернер, какой у тебя служебный номер телефона? 

- Один - двенадцать, добавочный через коммутатор - триста пятьдесят пять.

- Вот! - Тибо хлопнул листочком по столу. На бумаге было чётко написано: "1-12, доб. 3-55, об-лейт Гроубер, сов-к Бреннер". - Пусть телефонируют или сам телефонируй и дай тому, кто там будет сомневаться, трубку. Мы подтвердим, что это всё чистая правда. 

- Тибо, да меня же за филера примут. - заныл братец.

- Ну, во-первых, ты сам в филеры хотел. Во-вторых, это даже тебе на пользу. Пить с тобой не будут и во всякие шайки втягивать. Пока поживёшь на чердаке, но в казарме сразу проси места. У портовиков хорошие казармы. 

- Спасибо. - Петер потянулся за листочком. 

- И не дай Вечный узнаю, что ты пришёл выпивши или Эли нахамил! - Тибо сделал поистине страшную морду. Даже Гроубер вздрогнул. - Сразу вылетишь с разбитым носом! Я не архивариус, чтобы ты знал, а сыскной. И бандитов похлеще тебя видал!

- Да я ни в жизнь, ты что, Тибо? - промямлил трясущийся студень в розовом халатике.