Об этой заводи, что выводила через Лесную реку прямиком в Долгое озеро, не знали даже многие эльф, не то что орки. Пауки же в эту часть Лихолесья пока не совались.

Полуденное солнце разогнало остатки стылого тумана. Гномьих криков более не было слышно, да и орочьи ругательства давно стихли. Проскользнула по их следам не такая уж и незамеченная Тауриэль, полная еще большей решимости, чем прежде. Ее рыжую макушку, исчезающую среди богатых на яркие краски осенних деревьев, равно как и все изгибы ладной фигурки проводили долгим взглядом откуда-то из давно обросшей мхом и кустарниками пещеры.

Только тогда на воду скользнул небольшой плот. Путник, скрывший голову и половину лица под глубоким капюшоном, привычно оттолкнулся от берега длинным веслом. В свои осторожные движения он вложил ровно столько силы, чтобы наспех перетянутый витым шнуром мешок не пошел на дно. Обыкновенный путешественник, который среди людей и особого внимания не привлек бы – со стороны и не заметишь чего-то особенного. Высокий – так что в том странного, еще и плечи сутулил, точно слишком долго прожил среди гномов и волей-неволей силился как-то скрыть собственный рост. Лицо спрятал – так это тоже сплошь и рядом, еще и солнце от волн отражается, в глаза печет. Да и холодает уже в этих краях, зима все ближе. В полированной древесине, заляпанной тут и там чем-то буро-зеленым, было не разобрать эльфийских узоров, если не знать, куда смотреть. Да и веселая мелодия, которую насвистывал путник, больше напоминала человеческую или даже гномскую. 

Не рыбак, так обычный странник, не более. 

Через лабиринты вымытых холодными волнами и высушенных столетними ветрами скал плот неторопливо двигался прямиком в Эсгарот. 

Туда, где путника прекрасно знали – и ждали, пусть и из собственных корыстных побуждений. 

***

До дня Дурина оставалось всего ничего. Сбегая из владений Трандуила, их отряд столкнулся с орками, и эти твари все-таки сумели достать стрелой Кили. Конечно, рану при первой же возможности промыли и перевязали, но парень все равно выглядел паршиво: на бледном лице выступила испарина. Невесть как получилось добраться до Озерного города, где предстояло раздобыть оружие. В общем, забот и у Торина, и у остальных хватало, а Бард сразу предупредил, что за домом следят.

Напряжение последних дней сыграло с гномами плохую шутку.

Они нисколько не ошиблись, когда почуяли слежку. Нельзя было не заметить то настойчивое, неприятное внимание, что царапало кожу откуда-то с приличного расстояния, а временами почти вгрызлось куда-то под ребра, мешая свободно дышать. И все же уставший разум предпочел решить, будто приглядывают и правда только за Бардом: лодочник явно был не в чести у местного правителя и его прихлебателей. Гномы же рассудили, что до Эсгарота наверняка не успели ещё дойти вести о их путешествии к горе. С причинами осведомленности Трандуила, как раз, все выглядело яснее ясного. Торин сам слышал, что Лихолесье в последнее время оживилось, отправило во все стороны послов и разведчиков. У короля остроухих в Эреборе – и куда больше в тех сокровищах, что там оставались, – хватало личного интереса. Стервятники. Небось, ждали, пока сгинет тварь, чтобы присвоить чужое добро. Со времен короля Тингола каждый гном знал, как эльфы понимают слова «справедливая цена». 

Но люди – не живущие вечно эльфы, а Эсгарот не интересовали проблемы большого мира. И дело тут было даже не в том, как неприветливо стражники встречали приезжих, все куда проще. Одаришь одним взглядом городские стены и кривые домишки – и тотчас поймешь: местным нет дела до противостояния народов, Света с Тьмой и всего такого, им бы с до завтра дожить. Вот орки, первейшая и не выдуманная угроза, в окрестных землях многих интересовали, в отличие от десятилетиями спящего дракона. Наверняка Смауг для людей – страшная сказка, которой еще чахлые старики внуков призывали слушаться. Здесь, в Озерном городе, не осталось уже тех, кто мог видеть дракона и его пламя собственными глазами: сохранилась лишь память о том страшном дне. Сменились целые поколения, не знающие ни гномов Одинокой горы, ни прибыльной торговли с Эребором. Похоже, нынче здесь дружили только с Лихолесьем. 

Горько было признавать, но все это было только на руку гномам. Эсгарот закрылся сам в себе, думая о выживании или же о том, как набить кошелек и брюхо, если речь шла о городской управе. В такие поселения вести обычно идут долго и неохотно. Разве что остроухие успеют нашептать чего бургомистру, если снизойдут до человеческого правителя. 

Трандуил – не сам, конечно, через посланников, – точно был на такое способен. 

И все же Торин верил, что в Эсгароте его отряд просто не могли ожидать. Никто из врагов не мог обогнать тринадцать гномов и одного хоббита, что добирались сюда сначала на бочках, а потом – с подозрительным лодочником, слишком уж внимательно тот прислушивался к чужим разговорам. Невозможно было успеть раньше: кратчайший путь от Лихолесья к Озерному городу лежал по воде. 

Теперь же Торин в который раз за поход клял себя за непозволительную глупость. Где только была его прозорливость, почему вдруг уснуло извечное недоверие к чужому? 

Гномам многое стоило заметить, жаль, что понимание пришло слишком поздно. 

Сбегая из дома Барда, они обязаны были увидеть, как среди местной бедноты исчезает высокая фигура в капюшоне, закутанная в потрепанный грязно-серый плащ. Да, на одеждах незнакомца не вились эльфийские символы, а узоры не излучали подозрительного сияния. Вот только сама ткань оставалась слишком необычной по сравнению с тем грубым полотном, что носили местные, да и швы портной обработал куда искуснее. И неужели зоркий глаз, способный в потемках разобрать сотни видов руды, был не в силах отметить подобные различия? 

Скрываясь от местной стражи, гномы не могли упустить, как оставшийся в воздухе слабый запах нагревшейся смолы с живых деревьев и крепкого вина развеяло ветром. Разве за какие-то часы тот, кто большую часть жизни провел в горах, свыкся бы с  вонью застоявшейся озерной воды и подтухшей рыбы, чтобы перестать его замечать? Неужели гномы, десятилетиями не знавшие дома и блуждающие от одной недружелюбной земли к другой, не почуяли бы посторонний, нездешний, лесной запах? 

Там, на площади перед богатым домом бургомистра, им стоило посмотреть по сторонам и взглянуть в освещенные высокие окна. Тогда, возможно, они разобрали бы на фоне стекол еще один силуэт, пусть не узнать его еще было позволительно. Тот вечерний час правитель Эсгарота явно коротал не один, но гость отчего-то не вышел за порог, к ступеням. Мелочь, конечно, незначительный пустяк, но разве все вместе не позволяло обо всем догадаться? 

Хотя бы заподозрить. 

Неужели они настолько устали, неужели утратили последнюю осторожность где-то на берегу Лесной реки, среди обломков эльфийских и орочьих стрел? А ведь до конца пути шагать было еще немало, да и самое опасное лежало впереди. 

Беспечность могла стоить гномам если не жизни, то свободы и успеха в походе. 

На многие мелочи они так и не обратили внимания, слишком увлеченные сиюминутными тревогами. Не разобрали вовремя эмоций на лице бургомистра: не было там удивления от того, что к его дверям прибыл потомок Короля под Горой, только опасение, явное презрение и жажда выгоды. Ни на мгновение не задумался и не смутился от речей Торина наглый прислужник бургомистра: словно заведомо знал, что именно в тот вечер объявят гномы, и уже решил, о чем спросит в ответ. Даже решение помочь отряду звучало подозрительно наигранно и так гладко, словно его уже обсуждали с кем-то, точно уже обрисовали все достоинства и недостатки такого выбора. 

А позже, расхаживая по коридорам и усаживаясь за накрытый по приказу бургомистра стол, если уж не Торин, то Двалин с Балином обязаны были почуять непривычно горьковатый дым трубочного зелья. Такое курил тот странный, даже по меркам себе подобных, волшебник – Радагаст, так его называл Гэндальф. 

И Торину не стоило, удостоверившись в верности первого впечатления о бургомистре и его прихлебателях, отступать от собственных правил. Нельзя было закрывать глаза на враждебность и презрение к простым гномам, усилием воли прогоняя подальше привычную тревогу и подозрительность. Знал ведь, что от людей разной подлости можно ждать. Слышал от Барда, что бургомистр нажил богатство, торгуя с лесными эльфами. С королем Трандуилом, не будь он к ночи помянут. И что толку? Самое важное пропустил мимо ушей. Такое не оправдать ни думами о вооружении и предстоящей дороге, ни – тем более – опасениями из-за здоровья племянника. Одно следует из другого, второе без первого – пустая болтовня. В темницах для отряда вряд ли найдется лекарь, а оружие, даже если и найдется, тотчас отберут. Не будет никакого продолжения похода, и причиной тому станет беспечность. 

Непростительно. 

Ни Торин, ни Балин даже не усомнились в словах горбуна-прислужника, когда тот заявил, будто бы бургомистр желает наедине обсудить договоренности по поводу оружия, припасов и сокровищ. Трусовато и въедливо требовать куда больше, чем было обещано, – поступок как раз в характере этого червяка и ему подобных. У такого просто не хватило бы смелости устроить западню и продать гостей врагам: слишком рискованно и опасно. Ни бургомистр, ни его служка не стали бы торговаться с орками, а если и стали бы, не казались бы столь цветущими. Страх за свою шкуру выдал бы их с головой. А раз уж опасностей, по мнению Торина, ждать от личной встречи с правителем не стоило, то договоренности и впрямь можно было обсудить наедине. Следуя заветам гордых предков, каждый гном всегда высоко ценил данное им слово, не важно, лишь произнесенное или записанное. 

Два стражника, храпевших чуть ли не на пороге рабочего кабинета бургомистра, насторожили, но не более. Их сопение заглушало и без того негромкий голос, что доносился из-за дверей. Осознание раскаленной иглой воткнулось прямо в разум. Бургомистр желал поговорить наедине, так с кем тогда он беседовал сейчас? С прислугой? Вряд ли, слишком уж вольно и весело болтали там, внутри. 

Горбун, имя которого опять забылось, на мгновение остановился рядом со стражниками. Он даже не размышлял, не разбудить ли тех пинком, а буквально собирался это сделать о старой привычке – и теперь боролся с собой. Только прочитав подозрение на лицах гномов, он закатил глаза и недовольно выдохнул. Призывать к порядку горбун никого не стал: видимо, рассудил, что стоило поторопиться, пока гости не отказались от приватных бесед. 

– Велели шум не поднимать, – с притворной вежливостью объявил он, коротко постучав и тотчас распахивая перед Торином и Балином двери. И без того кривую его фигуру скрючило в подобии какого-то подхалимского поклона, адресованного явно не гномам. 

Меж тем в коридоре пахнуло кисловатым вином и отвратительно крепким трубочным зельем: все тем же, что курил волшебник. Несло из кабинета даже хуже, чем из иного захолустного трактира. Внутри, как верно догадался Торин, бургомистр и впрямь оказался не один. Не та встреча, на которую гномы рассчитывали, а наоборот, скорее изо всех сил желали избежать. Пожалуй, даже орки не стали бы худшим вариантом. Этих выродков, по крайней мере, можно было прикончить без лишних расшаркиваний. 

Судя по выражению лица гостя, тот и сам не обманывался по поводу чужих устремлений. Он даже не сомневался, что гномы меньше всего сейчас хотели бы его видеть: поднял голову на короткое мгновение, дернул уголком рта и снова повернулся к порядком потрепанной фигуре городского правителя. 

– Да это еще что. Знал я одного короля, – тягуче вещал гость, продолжая совершенно незаинтересованно сидеть на краю стола бургомистра и болтать одной ногой, – так он от непонятной хвори заживо гнил. Лучшие лекари ничего поделать не могли. Дошло до того, что у короля глаз вытек, а перекошенную рожу приходилось прятать под золотой маской. Лет было… по-человеческим меркам всего ничего, а ходил как старик, даже не то что до собственного трона, до ночного горшка в иной день не добрался бы. Боли мучали страшные, орал, бывало, на весь Красный замок. И вот это средство…

– Эльфийское? – как-то не к месту перебил его бургомистр. 

Сам он теперь выглядел куда хуже, чем когда беседовал с отрядом со ступеней. Тогда его красная рожа лоснилась, теперь же щеки пошли бледными пятнами, на висках виднелись капли пота, а толстая шея отливала не то зеленым, не то фиолетовым. Дышал он даже не медленно, а просто тяжело, точно едва-едва отошел от тяжелой для его грузной фигуры прогулки. Бургомистр задумчиво вертел в руках тлеющую трубку и, кажется, больше щурился, чем слушал собеседника.

– А как же, – беззастенчиво соврал Трандуил, скорчив глубоко окорбленную рожу. – Эльфийское. Магическое. От лучших мейстеров моего народа. Вот оно даже ему помогало… 

Бургомистр закашлялся, отводя трубку от лица, и сонно прикрыл глаза. Дышать в кабинете было решительно нечем, но окно почему-то оставалось плотно закрытым. Трандуил же невозмутимо подлил в оба кубка чего-то крепкого из кувшина, однако к собственному даже не притронулся. 

Торин с трудом подавил желание развернуться и уйти. Ох, и не зря им напомнили, что шум поднимать не стоит. 

– Милорды, – еще сильнее скрючился горбун и заискивающе улыбнулся. – Торин Дубощит и его доверенное лицо пожаловали. 

– Кто?.. – часто заморгал бургомистр, щурясь сильнее прежнего, сипло вздохнул и приложился к кубку. 

– Король под Горой, мой дорогой друг, ты его приглашал. Альфрид, как любезно было нам помочь, – величественно повел рукой Трандуил и даже улыбнулся одними губами: такому повороту удивился даже Балин. – Мы с его светлостью тебе бесконечно благодарны. Проследишь, чтобы нам не помешали? 

Только слепец не разобрал бы в приторной просьбе Трандуила прямой приказ. 

Горбун – Альфрид, будто это имело хоть какое-то значение, – церемонно поклонился. В карманах снова звякнули монеты, словно напоминание об оплаченных услугах. 

– Что ты устроил? – прямо спросил Торин. Его едва не перекосило от омерзения. 

– О, я не забуду твоей доброты, – важно объявил Трандуил, игнорируя вопрос. Даже голову чинно склонил. 

Совсем заврался. Не осталось у эльфов чести, а первый из остроухих подлецов ныне пребывал в компании бургомистра Эсгарота.

За горбуном, который ухитрялся прислуживать сразу двум правителям, с коротким стуком закрылись двери. Улыбка и даже подобие уважения мгновенно сползли с лица Трандуила. Он медленно выдохнул и, уставившись на бургомистра, громко пощелкал пальцами прямо над столом. 

Никакой реакции не последовало. Все тот же расфокусированный, одурманенный взгляд.

– Пекло. Я так и правда в Семерых уверую, – пробормотал Трандуил, наблюдая, как из рук бургомистра вываливается трубка, а сам он чуть покачивается в кресле.

– Владыка, – осторожно начал Балин, лучше всех присутствующих понимая, что любая беседа Трандуила и Торина сейчас закончится скандалом. – Бургомистр был так любезен принять нас в своем доме и, похоже, от неожиданных забот слегка перетрудился. Мы не хотели бы злоупотреблять гостеприимством…

– О, это вы умеете. Я оценил, – ехидно заметил Трандуил, скривился и шмыгнул носом. – Чтоб его. Дышать нечем. Погоди-ка с разговорами, господин гном…

Не беспокоясь о том, что напасть на него со спины – пустяшное дело, Трандуил резво поднялся и прошел к окну мимо кресла, где оставил собственный плащ и ножны с мечом. Щеколда поддалась не сразу, но пару движений и ругательств спустя через широко распахнутое окно в комнату повалил прохладный озерный воздух. 

Оказалось, что даже запах тухлой рыбы может оказаться приятным, если есть, с чем сравнивать. 

– Потрудись объясниться, владыка, – ядовито потребовал Торин, шагая вперед и указывая рукой на бургомистра. 

Тот устроился головой прямо на столе и вдохновенно храпел. Удачный момент для недругов. Гномам еще ничего не дали, только усадили за стол. Если проклятый эльф наплел бургомистру своих сказочек, отряду стоило убираться уже сейчас, не дожидаясь, пока их рассуют по новым темницам. Но их нарочно разделили, и даже уходить отсюда через окно – больше не выход. К тому же, если Кили едва стоял на ногах из-за проклятой орочьей стрелы, кому-то другому держаться прямо могла помешать выпивка. Уж этого добра даже по-гномьим меркам приволокли предостаточно. 

Выродки знали, что делают. 

Осознавая разом все, каждый собственный просчет, Торин ждал, когда ему начнут диктовать условия. 

Однако Трандуил в каком-то совершенно измотанном движении потер пальцами подбородок и тяжело осел на самый край кресла. 

– Ты слишком быстро покинул мои владения, – устало произнес он. Вот только обвинений в его голосе не слышалось, разве что досада. – Мне пришлось поспешить, чтобы вас нагнать. Хитрить… Дрянью вот этой дышать. Знаешь ли, нихрена она не успокаивает… эльфов ваших, по крайней мере. Проклятие какое-то. Вина не хотите? 

– Ты устроил все это, чтобы предложить гномам вина? – прорычал Торин, прогоняя назойливый шепоток на границе сознания. 

Трандуил что, сейчас жаловался ему на него же самого? Высокомерный остроухий ублюдок с короной под потолок? Ему? Гному?

– Пытаюсь быть вежливым, – отмахнулся Трандуил, но заметно скривился. – Снова, будто это кому-то нужно. Садитесь, чего встали? Я хочу поговорить. 

– Это было очевидно, – подал голос Балин, прекращая осматриваться. 

– Я помню, чего ты хочешь. Мне казалось, мудрейший лесной владыка должен был сообразить, что гномы имели в виду, когда покинули его королевство, – прямо заявил Торин. 

– Мудрейший, – глупо повторил Трандуил, забирая руками волосы с лица, и вдруг нервно засмеялся. – Еще скажи «древний». Да я год назад думал, что гномов не существует! А тут – эльфы, орки, еще пекло знает кто. 

Затянувшаяся шутка порядком осточертела Торину. 

– Что ты несешь? Радагастово зелье в мозги ударило? – спросил он и обернулся, размышляя, не проще ли высадить плечом хлипкую дверь. Стражники-то все равно храпят не тише бургомистра. 

– Сядь, – ледяным тоном попросил Трандуил, уставившись на него исподлобья. Тонкая улыбка ещё плясала на его губах, но вот недавнее веселье из глаз начисто пропало.  – Будь добр, сядь и выслушай. Как король короля, или как безумец безумца, мне плевать, что ты об этом сейчас думаешь. Вы все равно останетесь в Эсгароте до утра. Твоему отряду нужны припасы и оружие, у эльфов ты ничего не взял. Мы поговорим, а бургомистр протрезвеет и не вспомнит, что тут было. Ну, я ему сам напомню, какие вы приятные люди. Благодарные гости и вообще понимающие парни, выпили от души, не буянили… Уже завидую его завтра. Поверь, он только рад был вас поскорее спровадить. Так боится дракона, точно тому есть до жирдяя хоть какое-то дело. Да Санфаер на него не позарится, даже если этот кретин останется последней жратвой во всем Весте… Средиземье. 

Торин удивленно вскинул брови. Путь под конец Трандуил и сбился в какую-то чепуху, так он куда больше походил на себя прежнего. И все же… Нет. Появилось в нем что-то новое. Да, с Торином сейчас говорил король, но будто бы и не тот эльф, который водил дружбу еще с его дедом. 

Что ж, гномы и впрямь оставались в Озерном городе до утра, вот только на этом все понятное и разумное в словах остроухого заканчивалось. Если своими бреднями и выходками Трандуил чего-то и добился, так это легкого любопытства. Можно было вернуться к пьянеющим друзьям и просидеть в тени всю ночь, не сомкнув глаз, а можно было позволить себе провести час-другой и выслушать, что такое случилось пусть и с бесчестным, но разумным правителем Лихолесья. 

Когда они с отрядом найдут Аркенстон, когда вернут гору, придется снова выстраивать какие-никакие отношения с соседним королевством. Лучше уж узнать заранее, что там творится у эльфов, раз представилась такая возможность. 

– Помню, ты говорил, будто не боишься дракона, – наконец хмыкнул Торин. – Собирался усмирить Смауга.

У бедняги Балина от удивления даже глаза больше стали и борода встопорщилась. 

– В целом как-то так, – Трандуил попытался как-то дурашливо улыбнуться, но веселье так и не коснулось его внимательных глаз. – Мне нужен этот дракон. 

– Не хочу подвергать сомнению чужую мудрость, – Балин недоверчиво смотрел на эльфийский меч, будто пытался что-то там прочитать. Клинок так и покоился в ножнах, прислоненный к креслу у самого локтя Трандуила. – Однако во всем Средиземье ещё не слышали, чтобы кто-то, кроме Врага, мог управлять драконами. Они… вздорны, своевольны и не терпят приказов.

– Господин гном, об этом я и говорю, – снисходительно кивнул Трандуил. – Драконы Средиземья не знали всадников. Но тот дракон, что сейчас сидит внутри Одинокой горы, совсем другой. 

– Вы обнаружили что-то в записях вашего народа? – нахмурился Балин. 

Торин только скрестил руки на груди. Если какой-то невозможный недоумок и оседлал когда-то Смауга, ныне даже кости этого храбреца обратились в пепел. Как на такую тварь сбрую накинуть? За что там держаться? Как приказывать, когда тебя не переставая оскорбляют? Чтобы жадный и полный ненависти дракон вел себя как смирный пони… Даже не сказки для безбородых гномов, а несусветная глупость.

– Пекло, да ничего я там не нашел, – отмахнулся Трандуил, подтверждая мысли Торина. Даже среди безголовых эльфов не нашелся никто настолько безголовый. – Вы представить себе не можете, сколько их возвышенных бредней я прочитал. Ненавижу эту пыль. Понимал слов по десять на страницу. 

Торин и Балин переглянулись. Нет, с рассуждениями о стиле изложения эльфийских рукописей они были почти согласны, но… По меньшей мере странно было слышать такое от короля. Еще и от самого владыки Лихолесья. 

Трандуил глупо приоткрыл рот, точно желал что-то сказать, но потерял мысль. Остатки дыма все еще разъедали глаза, и тишину нарушал только странный, с присвистом, храп бургомистра. Первым не выдержал Торин:

– Тогда, ради Махала, с чего ты взял, что Смауг – это какой-то особенный дракон? 

– Это не Смауг. Его зовут Санфаер, и это самый красивый дракон во всем Вестеросе, – медленно, с паузами произнес Трандуил. – А я, Эйгон Таргариен, сын почившего короля Визериса, болтаюсь в этом паучьем Лихолесье без году неделя. Спасибо Семерым, что у этого вашего эльфийского короля есть неглупый наследник, иначе пришел бы их королевству… конец. 

Он все смотрел на Торина, даже не моргая и не отводя взгляда, будто бы с какой-то смутной надеждой. Еще одно выражение лица, которое никак не получалось увязать в голове с этим остроухим. Да и с любым из остроухих Лихолесья, пожалуй.

– И что это должно означать? – теперь уже Торин едва не закатил глаза. Подозрения, что один эльфийский король заблудился в собственном же лесу, грохнулся головой о корягу и основательно повредился умом, с каждым словом лишь крепли. – Мы, гномы Эребора, много скитались, однако ни я, ни Балин никогда не слышали ни о каком Вестросе. Что это за земли такие? 

– Радагаст считает, что это вообще не в вашем мире, – ответил Трандуил, поморщившись.

Радагаст. Тот самый волшебник на повозке, запряженной кроликами, скрывавший птичье гнездом под поношенной шапкой, и с чудным трубочным зельем. Первейший образец разума, мудрости и прочих добродетелей. Как раз некто достойный тех бредней, что теперь нес Трандуил. 

– Новых драконов не прилетало, а Смауг не покидал гору, – отрезал Торин. Рассуждать вслух о волшебниках, что здесь даже не присутствовали, хотелось меньше всего. – Ты никак не мог его видеть, чтобы отличить от… другого дракона. 

Предположение, что в помутившемся разуме эльфа Смауг и стал тем самым Сафеуром, пришлось отмести. Возможно, зря. Но уж Смауга Трандуил точно видел своими глазами, как и его… неподдающуюся укрощению натуру. 

– Я и не видел. Здесь, в вашем мире, я его чувствую, будто мы в каком-то бесконечном полете. Как бы объяснить… Ты знаешь, что держишь меч. Знаешь, что легко можешь замахнуться. Только глаза обманывают, и здесь у тебя нет ни руки, ни меча, только ощущение тяжести от металла, – в тоне Трандуила звучало слишком много безумной уверенности. – Это мой дракон. Я его всадник. Признаю, что наездник из меня куда лучше, чем король. 

– И где, в таком случае, Трандуил? – грубовато уточнил Торин. Его порядком утомила беседа с десятком допущений, главное и которых сводилось к «а что, если этот остроухий не спятил».

– Радагаст считает, что у меня дома, в Вестеросе. Как же… А. Да. Он болтал что-то про ваших богов и то, что какую-то часть его духа заменило моей, – Трандуил кривовато пожал плечами, поежился и, сам того не замечая, принялся растирать рукой запястье. – Не всю душу целиком, раз уж я знаю что-то, что знал этот эльф. Не заблудился в их замке ни разу. Вспоминаю некоторые лица, будто видел их в каком-то бреду и не раз. Понимаю, на каком языке вы тут разговариваете. 

– Хочешь сказать, что ни один остроухий не понял, что их король не в себе? – не поверил Торин. 

Трандуил натянуто улыбнулся и состроил какую-то бесконечно важную гримасу: 

– Притворялся собственным младшим братцем. Не так уж и сложно. Делаешь вид, будто тебя запор замучал. А их принцу я сразу… почти сразу рассказал. Как пауков увидел. Мерзкие твари.  

Правда, мелькнуло в глазах Трандуила что-то, похожее на неравнодушие. Точно даже не вопрос, а сам вынужденный ответ напомнил о вещах, которые не хотелось вспоминать. Да и сидел Трандуил теперь иначе: он перестал нервно болтать ногой, а худые, длинные пальцы изо всех сил впивались в подлокотник. 

Выглядело… странно. Эльф всем своим видом показывал, насколько страстно он желает, чтобы ему поверили. Тот самый эльф, который никогда себе и лишнего движения бровей не позволял, не то что открывать собственные эмоции вот так глупо. Еще и перед ненавистными гномами. 

Будь его россказни правдой, иномирному королевству хотелось посочувствовать: повезло же с правителем. За две их беседы Торину просто не удалось различить в этом создании хоть какие-то положительные черты, кроме разве что невозможного упрямства. Безголовый прилипчивый пьяница, не более. Болтовня Трандуила звучала как что-то невозможное. Король из иного мира, драконий всадник. Ни о чем подобном слышать не доводилось. Балину тоже, судя по озадаченному виду друга.

Торин мрачно усмехнулся, почти не скрывая эмоций. 

Он не сомневался, что эльфы странности своего владыки не могли не заметить. В конце концов, даже он сам, который не видел лесного королька столько десятилетий, увидел разницу. Трандуил вообще сам открыто признал, что рассказал о своем безумии сыну. 

Вот только остальные мысли Торина на этот счет уже не были такими веселыми. 

Почему болезного, неспособного оценить опасность для себя и других эльфа не сопровождали везде и всюду стражники? Почему вообще Трандуил преспокойно покинул Лихолесье? Уж не пытаются ли прямо сейчас эльфы отыскать своего сумасшедшего правителя, пока тот и впрямь не сунулся в драконье пламя? С остроухих сталось бы обвинить презренных гномо в похищении царственной особы в. 

– Ты мне не веришь, – правильно понял Трандуил чужое затянувшееся молчание. Лицо его раздраженно скривилось, а взгляд жадно скользнул к кувшину с вином. – Говорили мне, что гномы упрямы. Пекло, даже этот странноватый Радагаст не усомнился в моих словах. Вам-то двоим что не так? Я прошу лишь пропустить меня в вашу проклятую гору и подождать. Вот куда я денусь, если соврал? Или у вас один вход, а выходов – пара десятков? Ну не знал, я тупой, мне дед с матерью каждый день о том напоминали. 

Торин заскрежетал зубами. Терпеть оскорбления в адрес собственного королевства он точно не собирался. 

Не разразиться встречной грубостью вновь помешал Балин: старый друг, что внимательно слушал их беседу, решил напомнить о себе. 

– Позвольте. Предположим, что все именно так, и волшебник согласился с вашими словами, – чуть суховато произнес он. Трандуил на это закатил глаза и махнул рукой, не перебивая. – Вы – драконий наездник…

– Всадник, – ровно поправил его Трандуил.

– Драконий всадник, – покладисто согласился Балин. – Вы войдете в чертоги Эребора и усмирите дракона. А что дальше? 

– В смысле «дальше»? – моргнул Трандуил. – Это мой дракон. Для валирийской крови это больше, чем какой-то питомец. Такая связь священна, как у вас тут говорят. Я не могу покинуть… Средиземье без Санфаера. 

– Бессмертный эльф так желает смерти? – прямо спросил Торин.

– Почему? План блестящий. Ваше путешествие – прекрасная возможность… – начал было Трандуил с искренним недоумением. Еще одна совершенно чужая эмоция для эльфийской рожи. 

Торин не выдержал. Перебил ненормального на полуслове.

– Потому что это полнейший вздор! – рявкнул он, забывая о храпящем бургомистре, о горбуне, что мог подслушивать их разговор, вообще обо всем. – Может, где-то там и существуют драконьи всадники, но у нас эти крылатые твари слишком опасны и никому не подчиняются. На них нет управы. Ни уговоры, ни молитвы с песнями не помогут. Единственный способ совладать с этой тварью – убить. Или не будить вовсе. Я знаю, о чем я говорю, мои люди горели в драконьем пламени! Никого из вас, эльфов, в тот день не было в Эреборе…

– Я сам горел в драконьем пламени! – почти прорычал Трандуил, поднимаясь на ноги и едва не переворачивая кресло. В неверном пламени свечей отметины на его лице казались особенно черными. 

– Твоя рожа ничего не доказывает, – прошипел Торин, не замечая уже ничего вокруг. Застарелая боль, давняя обида на эльфов – все рвалось на свободу. 

– Да Семеро с ним, с рожей этого остроухого короля, – Трандуил даже бледнее стал, но и не подумал отступить. Распалился он почище иного гнома. –  Это я, Эйгон Таргариен, попал в пламя чужого дракона! И я… 

Он резко запнулся на полуслове, точно что-то вспомнив. Светлые эльфийские глаза отразили разом нестерпимую боль, гнев и страх. 

– Наверное, я должен был там умереть. Моего дракона сильно покалечили в битве. Последнее, что я помню, – запах гари. Санфаер не мог лететь, мы едва держались в воздухе. Все-таки упали, наверное. А потом я очнулся здесь, – Трандуил буквально рухнул в кресло и, жалко сгорбившись, обхватил голову руками. – Мне иногда снится, что кто-то поет над моим умирающим драконом там, близ Грачиного приюта. А иногда здесь, наяву, становится нечем дышать, и будто бы своими глазами я вижу черные, покореженные колонны среди сияющих сокровищ. Я заперт… Он заперт. Он там один. Мой друг, самый преданный и верный, почти часть меня самого, сидит за неприступными стенами вашей Одинокой горы, и не видит даже солнечного света. 

Балин глянул на Торина и как-то сочувственно покачал головой, но промолчал. Трандуил же судорожно вздохнул – точно всхлипнул. Теперь он с явным отвращением смотрел на собственные ладони. 

– Я поганый король. Я правил-то… Ничего я и не правил, считай. Просиживал штаны в Малом совете, – продолжал он тихо, точно не мог больше молчать. Кажется, Трандуила вовсе уже не волновало, перед кем он изливает душу. – Отец давно назвал наследницей свою старшую дочь, наплевав на законы, по которым наследуют сыновья. Только он помер, а дед и мать короновали меня. И правили они же… А я… Что я. Сбежать хотел, без толку. В политике не разбираюсь, даже с мечом… Не воин я, оно и видно. Ничтожество. Ничего не сумел. Деда выставил, только поздно. Мужем был паршивым. Сына… Даже сына не защитил. Враги убили его прямо в нашем замке, в колыбели, по приказу дяди-предателя и стервы-сестры. Ни один стражник не помешал. Я так и не отомстил. А когда попытался что-то сделать, когда бросился в бой – вот. Подох сам, бесславно и глупо. 

Торин не нашелся с ответом. Трандуил казался по-настоящему сломанным. Нет, не наступил еще день, когда гном станет утешать свихнувшегося эльфа. И все же глумиться над чужим безумием… Торин счел за благо промолчать. Не было чести в том, чтобы насмехаться над кем-то столь беспомощным. 

– Самое поганое… Получается, я и дракона своего прикончил. Идиот, – сипло продолжил Трандуил и наконец-то нашел силы поднять голову. В помутневших эльфийских глазах стояли слезы. – Я хреновый король, дерьмовый отец, отвратительный сын и муж, и вообще… Мне нужно хотя бы добраться до моего дракона, пока я еще и здесь все не испортил. Сгорю – хорошо. Уже не страшно. Другого шанса не будет. Не верь мне, Король под Горой, если желаешь, только окажи услугу. Позволь попасть к Смаугу, как вы его называете. 

Чужая горечь звучала слишком искренне. 

Даже если Трандуил лгал, в собственную ложь он истово верил. И, что самое отвратительное, Трандуилу хотелось поверить. 

Торин вдруг понял, что не сумеет отказать. 

Да, он оправдывал свое решение десятком разумных доводов. Торин убеждал себя, что обстоятельства для отряда складывались совсем уж неприятно. Брать с собой безумца к Одинокой горе? Для чего, чтобы его дракон спалил? Торин не забыл вины Трандуила, однако не видел ничего достойного в обыкновенном убийстве недруга, повредившегося умом. Отделаться от него, кажется, не получится: нашел же он отряд в Эсгароте. Снова увяжется следом, и хорошо, если один. Сейчас лишний шум и скандалы им были ни к чему. 

Там, в Синих горах, Торина и поддержавших его гномов не раз за глаза назвали безумцами. Как в воду глядели: один сумасшедший и правда последовал за отрядом, рвался встретиться лицом к лицу со Смаугом. Только то был не гном, а эльф. 

– Хорошо. Пойдешь с нами, – отчеканил Торин после долгого молчания. Балин только задумчиво погладил бороду. 

Трандуил обрадовался как ребенок. Глаза, что еще мгновение назад казались мертвыми, вдруг засияли. От такой искренней радости Торину на душе стало совсем тошно. 

Одно было хорошо: Гэндальф обещал найти их на склонах Эребора в День Дурина, а значит, слово никто не нарушит. Трандуил действительно пойдет с отрядом, но в пасть к дракону его никто не пустит. Предстояло потерпеть эльфийские бредни всего-навсего один день. Небольшая плата за успех в походе. С Трандуилом пусть разбираются волшебники, особенно самый хитромудрый из них, что всегда знает наперед. Как Гэндальф будет возвращать лесным эльфам их сбрендившего короля, ни разу не проблема гномов. 

Двалину они так и сказали. Впрочем, как и всем остальным, включая хоббита. Особой радости по этому поводу не наблюдалось, но громко возмущаться и оспаривать принятое решение тоже никто не стал. 

А потом, уже наутро, Трандуил звонко хлопнул себя по лбу, уставившись на явно нездорового Кили, и вытащил из заплечного мешка эльфийские лекарства: травы и какие-то пузырьки.

Забыл, что ему ещё в Лихолесье донесли о раненном моргульской стрелой гноме, и вспомнил только сейчас. 

Забыл, что для этого и взял с собой это барахло.

Торин все-таки справился с собой и промолчал.

Предстоящие часы до встречи с Гэндальфом обещали быть самыми долгими в его жизни.