«There's no logic here today

Do as you got to, go your own way

I said that's right

Time's short your life's your own

And in the end we are just dust n' bones»

Guns N' Roses — «Dust n' bones»

М-да… я чувствовала себя тупее некуда. Но не это меня беспокоило, больше всего меня волновало, что случилось с Ли. Нет, не то что бы я пеклась о его здоровье, но все это, все, что он мне сказал, все, что делал, казалось какой-то сплошной нелепицей. Значит, это приказ Хэйтема… Интересно, как он звучал? «Иди там, скажи парочку непринужденных фраз, спроси, как спалось, покушать принеси»? Если так, то могу с уверенностью заявить, что Хэйтем — самый заботливый тамплиер в округе. Но почему-то мне в это не верилось. Вряд ли Кенуэй мог такое сказать.

Совершенно внезапно меня посетила одна очень странная мысль. Так-то, если я изменилась, то вдруг, вдруг я изменилась и внешне? Знаю, звучало это максимально глупо, но мне почему-то показалось, что и это возможно. Может, я стала больше походить на себя? И что тогда? Вообще, по сути, мне это ничего не дает…

С некоторыми усилиями мне удалось понять, что цвет волос мой точно изменился. Пускай и волосы мои были чертовски коротко подрезаны — причиной этому послужило пребывание на «Морриган»: я, дабы особо не выделяться из остальной команды, да и чтоб удобнее было, как-то попросила одного матроса подрезать мне волосы. Пускай, может это и выглядело по-уродски, но я посчитала что это лучше покажет мою мужеподобность. С того момента я особо вообще даже не думала о своих волосах, в конце концов, у меня были проблемы поважнее. Я прекрасно помнила, что у настоящей Челси был светлый цвет волос, только сейчас он не очень-то напоминал светлый. Определенно, мои волосы стали темнее.

В тот момент вернулся Ли. И не один, а с едой, что меня, несомненно, порадовало. Но сейчас мне нужно было кое-что выяснить.

Я буквально подлетела к тамплиеру, схватив его за рукав, и спросила, глядя в глаза:

— Есть зеркало?

Чарльз скривился от такого обращения, чуть дернул рукой, чтобы я отпустила его, что я и сделала в следующее же мгновение, после чего тамплиер с недовольством произнес:

— Это так обязательно? Не беспокойся, ты выглядишь так же страшно, как и до этого, — он передернул плечами, после чего прошел, поставив еду.

— Да, обязательно, — я кивнула, не обращая внимания на колкость.

В этот раз я дожидалась Ли в каком-то предвкушении, ибо скоро должна подтвердится моя странная теория. Вообще, если подумать, то уже частично она подтвердилась. Через минуты две Чарльз с пренебрежением всучил мне маленькое зеркало, а затем отошел в сторону, сверля меня взглядом.

— Спасибо, — поблагодарила тамплиера я.

Чарльз молчал. Больше я решила не обращать на него внимания — у меня было дело поважнее.

Мне трудно было поверить в то, что я видела в зеркале. Это… это была я. Удивительно. Не Челси. Я. Почти такая же, как в последний раз. Как в двадцать первом веке.

Странно, что я никогда не задумывалась, в результате чего очутилась тут. Кажется, я просто уснула… Но постепенно ко мне начали возвращаться воспоминания того дня.

***

В жизни меня всегда волновали мои внутренние проблемы.

Порой это очень сильно мешало существовать в мире. Проблема заключалась в том, что я была не в силах принимать важные решения в нужные моменты. И позднее моя нерешительность оборачивалась против меня.

Но, кажется, я давно уже свыклась с этим.

Я поправила лямку рюкзака на своем плече, в это время сжимая другую ладонь в кулак. Последнее, что я испытывала — раздражение, нервозность и тревожность. Я устала. Устала от всего. Был ли это мой выматывающий образ жизни или же что-то другое? Я не знала.

Иногда мне казалось, что я слишком многого от себя требовала. Но я всего лишь хотела для себя хорошей, обеспеченной, счастливой жизни. Жизни, которой я просто не могла достичь, но тогда еще не осознавала этого.

И, конечно же, я слепо верила в то, что именно этой жизни для себя желала. Но это была жизнь, которую мне навязали другие. В чем была тут моя проблема? В моей неспособности самой принять решение. В том, что я не до конца понимала, чего именно хочу. Казалось бы, мне уже двадцать с лишним, но… Но до сих пор для меня существовала какая-то неопределенность, и та была почти везде.

Да, я уже как год закончила бакалавриат, и поступила как многие тогда, то бишь продолжила обучение, в результате чего сейчас училась на магистратуре. Не то чтобы быть инженером было моей мечтой, но, определенно, эта профессия не отталкивала меня, да и оплачивалась достаточно хорошо.

Конечно, нельзя было сказать, что мне было просто учиться, — одно только это изрядно изматывало меня. Стоило ли говорить, что не только учеба требовала внимания, сил и времени? У меня имелось несколько друзей, пытавшихся затащить мое измученное тело на любое мероприятие, чем-то приглянувшееся им. А я практически никогда не говорила «нет». Точнее, просто не умела отказывать. Кроме того, я не оставляла попыток перестать быть одинокой. Не то чтобы в моем окружении не водилось людей, имеющих мужской пол, скорее, я просто не умела нормально знакомиться и общаться. Да, определенно, мой прокол, как мне казалось.

Еле как я дотащилась до дома. Где опять никого не было. Кроме, конечно же, кота, который в последние годы своей жизни предпочитал уличной жизни жизнь в доме. Не обращая внимания на кота, я, быстро захлопнув дверь, направилась в собственную комнату. У меня не было даже сил переодеться во что-нибудь более удобное, о собственном удобстве я давно не беспокоилась, ведь это было далеко не самым главным. Главное — это выжить, выжить в тех условиях, которые я себе навязала. Печально, что я это поняла только спустя столько времени, уже не в силах что-либо предпринять и будучи в другом веке. А я всего лишь хотела для себя хорошей жизни. Но вот куда приводит это желание — к жалкому существованию в восемнадцатом веке, где никому до тебя нет дела.

Упав на кровать, я вжалась лицом в подушку, крепко обнимая ту руками. В последнее время не было сил ни на что. Ни на то, чтобы учиться, ни на то, чтобы общаться. Ни на то, чтобы жить. Кроме того, у меня появилась какая-то рассеянность, невнимательность, из-за чего существовать в мире мне было еще сложнее, чем до этого.

Я устало оторвала голову от подушки, доставая из кармана джинс телефон. 13:34. До вечера было далеко, а я уже чувствовала себя как раб, работающий на плантации 24/7. Черт, день же еще совсем недавно начался! Значит, отца не следовало ждать в ближайшие часы. Если он, конечно же, вообще сегодня вернется. О матери вообще не думала — она с отцом уже давно в разводе. Несмотря на этот факт, я регулярно с ней общалась.

Я одна — это я осознала достаточно скоро. И нет, этот факт ничуть не радовал меня, как тогда, в детстве, когда я думала, что смогу делать все, что захочу; он скорее навеивал некоторую тоску, грусть, из-за того, что обо мне никто не позаботится, не скажет пару утешительных слов. Я не любила быть одна. Создавалось какое-то ощущение беззащитности, того, что мне никто не поможет, если я вдруг попытаюсь откинуться, если вдруг меня кто-нибудь пырнет ножом… Знаю, это звучало глупо. Кому я такая нужна?

Тем не менее, этот, казалось бы, абсурдный страх, что на меня кто-либо нападет, никак не отпускал меня. И это была одна из причин, из-за которых я начала принимать снотворное.

Если в начале, около двух лет назад, длительное время я не могла уснуть, все время думая не о том, о чем надо, о проблемах, которые я не в силах решить, то позднее, может быть, год назад, когда я на некоторое перестала употреблять снотворное, меня начали мучать кошмары, после которых невозможно было уснуть. Человек, чье лицо скрыто в темноте, закрыто плотным черным капюшоном, заносит свой огромный окровавленный нож надо мной. И это повторялось из раза в раз. Возможно, на словах звучало это не так уж и страшно…

Естественно, мне было гораздо легче просто отрубиться, а не засыпать, после чего через пару часов просыпаться в холодном поту.

Но, кажется, месяцев пять назад, а может и раньше, кое-что изменилось. В то время я не видела ничего плохого в том, что начала употреблять больше. Мне просто стало не хватать. Я где-то слышала, что в течении времени у человека организм может выработать нечувствительность, и надо повышать дозу снотворного, чтобы достичь долгожданного эффекта. Так, незаметно для самой себя, я начала употреблять больше. И чаще. И еще чаще просто так, не для того, чтобы заснуть, для удовольствия.

Стоило ли говорить, что мне уже тогда требовалась помощь?

Глупо. Конечно, глупо. Тогда я не считала, что снотворное может как-то причинить мне вред. Это же всего лишь препарат, помогающий заснуть. Ничего более. Я ошибалась.

И это стало моей последней ошибкой. Мне даже не понадобился человек с ножом рядом, чтобы умереть. Я сама прекрасно справилась с ролью убийцы.

В мой последний день я продолжала верить, что чувствую себя такой уставшей вовсе не из-за того, что употребляю. Я не желала признавать, что у меня проблемы. Я верила во все, что угодно, но только не в то, что сама виновата в том, до чего докатилась.

Я медленно поднялась с кровати, чувствуя головную боль, которая не покидала меня уже какое-то время. Обезболивающее последнее время вообще не помогало. Приходилось терпеть. В следующие минуты мной было принято решение, приведшее меня сюда, сюда, в этот чертов восемнадцатый век, в этот чертов Бостон, — почему, почему бы мне, блять, не выпить снотворного?! Конечно, я не рассчитывала дозу — какая разница, сколько, если в конце мне будет хорошо? Будет. Должно быть.

Да, в начале мне стало чуть лучше. Но лишь немного. Вскоре я уже не смогла подняться с постели. Руки и ноги дрожали, тело не слушалось, и совершить малейшее движение мне удавалось с большим трудом. В глазах то и дело темнело, где-то вдалеке я слышала чьи-то голоса, чей-то отвратительный шепот, слова, эхом отдававшиеся где-то внутри черепной коробки, слова, знакомые слова, но понять предложения, которые мне кто-то с усердием нашептывал, я была уже не в силах.

Спустя какое-то время я, кажется, увидела, кто мне все это говорил. Человек показался мне таким знакомым… Лишь через несколько минут я поняла, что передо мной стоял собственный отец, улыбаясь. Он протянул ко мне руку, потрепал меня по волосам, сказал что-то ободряющее. В следующие секунды меня вывернуло на кровать, а в глазах потемнело еще сильнее. Я без сил лицом упала в субстанцию, которая еще несколько часов была моим завтраком. А дальше…

Я умерла. Умерла. Как ни странно, после этого момента я ничего не помнила, все оборвалось.

Осознавать все то, что произошло со мной несколько месяцев назад, мой последний день, было как минимум необычно. Удивительно, но я не испытывала никаких чувств, вспоминая собственную смерть. И удивительно, что долгое время я считала, что просто уснула, а не умерла.

Однако, несмотря на безэмоциональность к собственной смерти, сердце мое больно сжалось от одного-единственного вопроса: что почувствовал мой отец, найдя меня там, мое тело?

До чего ты докатилась, Рин.