В этом году у Гана в плане, прописанном менеджером, всего две роли: приклеившаяся уже к лицу маска лощеной кинозвезды, самоуверенной и слегка блядливой, и роль по бумажке — хрупкого омежки, которого, судя по сценарию, семья вырастит во что-то странно-неживое, зато сильное. Омежки, которого лишат малейшего шанса прогнуться под сущность, научат убивать и желать власти.

Ган, когда читал, был привычно невозмутим и курил сигарету без запаха — требование студии; выйдет отсюда — и можно будет продолжить прованивать никотином. А его менеджер, наоборот, следил за ним напряженно.

— Я добавил тебе в этом году сессий с психологом, нужна твоя подпись, — подвинул он ему листы договора после того, как Ган отложил на стол сценарий. Ган взметнул брови наигранно, пусто, искусственно, затянулся крепче, перехватил сигарету пальцами и выдохнул, еле сдержавшись, чтобы не выпустить дым в лицо менеджеру. Прожег взглядом, от которого однажды словили паническую атаку.

— На что это ты намекаешь, Майк? — Губы Гана скривились в неживой усмешке: в жизни он не стремился играть. Да и Майк знал о нем достаточно, чтобы ради него уродовать свою суть.

Майк был молодым бетой — когда-то чистильщиком из банды Гана. Он подтвердил его смерть на дуэли, сделал вид, что унес к остальным трупам, а сам потихоньку увез в другой город, сделал так, чтобы они затерялись, исчезли с радаров организации. Майк тогда не успел еще пропитаться запахом крови, оставить душу и разум там, среди кровавых брызг и душного запаха разложения. Каким был, таким, по сути, остался, только босса своего почему-то жалел.

И вот, вытащил, насколько смог. Воспользовался старыми связями, показался в старых кругах, открылся Гану как менеджер с кое-какими толковыми установками. Ган хмыкнул на его предложения в те годы, но решил, что ему не страшно попробовать.

Он даже умереть не боялся. Не боялся убить. Не боялся быть убитым самому. И не было так уж сложно надевать временные маски, играть на публику, делать вид, что не является тем, кем является. Проблематично, но почему бы и нет? Нужно же что-то делать, пока живешь.

— Сюжет… похож на вашу историю, босс. Как бы не вдохновились вами. Вы не должны потерять себя из-за глупости одного режиссера, — ответил Майк напряженно. Ган смотрел тяжело: оценивал, размышлял, перекатывал в голове мысли, как разглядывают бильярдные шары, оценивая, с какого начать бить. Майк помнил: иногда так же он смотрел на казнимых. Искал самые больные места тех, кого потом выворачивал наизнанку ударами кулаков.

На кулаках этих никогда не заживут шрамы — набитые друг над другом, звездчатые, бледно-белые, рваные и хрупкие. Майк смотрит мимо кулаков бывшего босса, чтобы не навести его на мысль о неповиновении.

Ган склоняет голову.

— Зачем было помогать мне, чтобы теперь бояться? Майк, — он глубоко затянулся, откинул голову, выпуская дым вверх, купаясь в душноте без запаха, — я не убью тебя. Это не интересно. Но и страх твой дурацкий…

Ган поднимает голову, садится ближе к столу, двигает к себе договор о сессиях с терапевтом, подписывает, пробегая глазами текст. Специалист правда несколько помогал ему — он стал замечать это недавно. И история, которую он будет играть в этом году, в самом деле несколько напоминала его. Только если в собственной жизни все просрал сам Ган, то в этом фильме омега будет вялой марионеткой, которую свяжут и убедят, что он не посмеет вырваться. Загипнотизируют убеждением: «Ты не можешь двинуться».

У Гана было по-другому, но Майк прав: можно и подстраховаться. Не хотелось бы терять с трудом полученное наполнение — его и так не слишком много. Ган помнил пустоту, подобную черной дыре, внутри, — он не хотел чувстовать это снова.

Толкнув договор обратно к менеджеру, он откидывается на спинку дивана, горбясь и просовывая ладони в карманы пиджака, сшитого на заказ. Смотрит, слегка кривя бледные от шрамов губы.

Майк сглатывает, кивает, собирает бумаги, не поднимает глаза. Ган не вздыхает. Не злится, не разочаровывается — знает, кем был и кем остается. А Майк…

Он и так проявил когда-то удивительную решительность, этот мальчик. Ган забудет о том, что высказался о его страхе неодобрительно, а он не прислушался. Он, в конце концов, давно не босс.

Он, в конце концов, посещает специалиста, у него, в конце концов, прогресс. Да и на место Майка придется нового менеджера искать, это накладно. Прятать труп самому давно непривычно. Объяснять что-то кому-то, рассчитывать, расширять функционал повседневной маски.

Это того не стоит.