По обыкновению на кухне стоит приятный аромат чая, завозимого из Англии. Но в утренние часы эта ежедневная парадигма слегка меняется, ненадолго уступая место не менее приятному, но даже более крепкому аромату кофе годами проверенной английской марки – можно сказать, «аромат далёкой Родины!». Всё-таки читать газету герцог любит во время чашечки кофе.

– Что же у нас произошло за минувший день, хм? Интересно, интересно... Весьма занятно! Так, а это что...

Он, слегка нахмурившись, прочитал одну из главных статей, и только потом задумчиво допил кофе.

– Неужели это связано с ним... Не-ет! Это точно не оно. Они ведь не садисты какие-нибудь.

Свернув газету, пошёл с ней наверх в спальню.

– Доброе утро, дорогая. Как спалось? – герцог подошёл к ещё валявшейся в постели жене и поцеловал её в щеку, после чего уселся с краю.

– Спалось отлично, спасибо! И тебе доброе утро, – сказала Клементина Александровна, всё ещё потягиваясь и зевая.

– Да, оно видно, что спалось отлично! Ну, надо бы тебя растрясти...

– Только не тряси слишком сильно, иначе меня укачает.

– Ну, тут уж как получится. В общем... Ты не поверишь, но поместье графа Анненского сгорело!

– Что? Как?! Когда?! Кто-нибудь погиб?! – с каждым вопросом она всё больше отходила от сонливости.

– В газете пишут, что тридцатого числа октября. А мотивом предполагают политический. Жертв нет, можешь быть спокойна.

– Но... зачем?..

– Да кто ж их знает, этих радикалов! Четвертовать бы их всех, а потом в расход пустить – всё равно бесполезные, да ещё и мерзкие.

– Кормак, не начинай, пожалуйста.

– Что «не начинай»? Тебя не беспокоит безопасность нашей семьи? Твоя безопасность, в конце концов? Ты ведь тоже в зоне риска, как и все мы. Так что здесь либо мы их, либо они нас.

– Я прекрасно понимаю твои мотивы, но методы, тобой предлагаемые, для меня антипатичны, уж прости. И сколько раз я уже тебе про это говорила, но нет – ты продолжаешь свою шарманку про четвертование и так далее. Ну и то, что ты на меня это опять начинаешь вываливать тогда, когда я ещё даже с постели не встала, тоже не очень, знаешь ли... Приятно.

– Слушай, ну в конце концов, это поместье твоего отца позавчера сожгли, а не моего. Хотя если бы они посмели, я бы их... Точно пожалели бы, что на свет появились!

– Ты меня не слушаешь, Кормак. Но повторять одно и то же мне как-то уже надоедает. Тем более с самого утра!

– Ну... Хорошо, прости, пожалуйста. Но я ведь переживаю – за тебя, за нас всех, за благополучие Анненских в том числе! Слава Богу, что Александр Алексеевич уехал во Францию!

– Кормак, дорогой, я тебя прекрасно понимаю. Но нельзя ведь бить всё, что движется без разбору. Мы ведь даже подробностей никаких ещё не знаем, а тебе только повод дай, так реки крови потекут! Единственное, что можно назвать положительным в твоём отношении к такого рода вещам, это то, что ты всех на уши поставишь, но доберешься до своей цели. Но это в принципе про тебя, а не только про такие ситуации...

Кормак лишь вздохнул и провёл по своим усам пальцами, которые затем спустились к округлому гладкому подбородку. Немного погодя, он придвинулся ближе к Клементине, встал на колено и положил голову на плечо жены.

– Это всё меня нервирует очень сильно. Мне хочется отдохнуть... И мне порой так стыдно перед тобой, что не могу вести себя спокойно, что вывожу тебя из себя... И уже столько раз просил прощения...

– Может всё-таки пора помириться с сыном?

– Ах, Клементина, дорогая моя жена! Порой мне кажется, будто это единственное, о чём я думаю в свободное время. Но столько преград на пути к этому, столько преград... – почти прошептал Кормак.

– Это наш сын, Кормак. Твой сын. Уже столько раз говорила это, но не устану повторять: ради него стоит преодолеть эти преграды. Иначе преграды эти одолеют тебя самого, и кто знает, какую ужасающую форму они примут ради этого... Мне очень не хочется, чтобы твой дух был сломлен ими.

Пробыв так в безмолвной компании друг друга некоторое время, Клементина всё же решила нарушить это тихое времяпрепровождение:

– А знаешь, чего мне ещё не хочется?

– Чего же, моя дорогая?

– Идти на утреннюю прогулку не позавтракав!

– О муза моей жизни, в устах твоих – истина!

***

– Отец! Ситуация катастрофическая! Что нам теперь делать?

– Что стряслось, Мирослав?

Не успел Кормак сесть за стол дабы попить кофе и почитать утреннею газету, как уже что-то происходит тревожное. Мирослав с отчаянным выражением лица лишь протянул тому газету. Казалось, он был даже взъерошен.

– «Новые подробности по делу о сгоревшем доме досточтимого графа Анненского. Найден один пострадавший. А также новые подробности о лицах, совершивших сие преступление.» Так-с, и неужели там всё так драматично?

– Просто прочитай статью, отец.

– Читаю, читаю. «В редакцию нашей газеты поступило весьма срочное обновление по информации, касающейся дела поджога поместья досточтимого графа Александра Алексеевича Анненского (...) В нашу редакцию обратился непосредственный пострадавший этого происшествия. С его не просто разрешения, но настойчивой просьбы мы публикуем текст письма, присланного им самим.

«Я, Мак Ротриер, вынужден опровергнуть заведомо ложную информацию, которую сообщили правоохранительные органы прессе касательно дела о сгоревшем поместье графа Анненского (по совместительству моего дедушки по материнской линии) в пригородном районе Санкт-Петербурга, а пресса напечатала вчера, первого ноября. К сожалению, данную информацию мне приходится предоставлять с помощью нестандартных способов, дабы моё местоположение и статус остались анонимными, так как эта информация может угрожать моей жизни.

Буду краток. Полиция сообщает, что, предположительно, один человек совершил, либо группа неизвестных лиц совершила данное преступление по, опять же предположительно, политическому мотиву, и что в итоге никто не пострадал, так как досточтимый граф покинул своё поместье задолго до этого события. Однако смею заверить, что жертва была – это был я, Мак Ротриер, некогда принадлежащий к семье аристократов Ротриеров, но в возрасте одиннадцати лет подвергнут абдикации по причинам, известным только самим Ротриерам. Иначе говоря, несправедливо. С тех пор я лишён многого, но приобрёл ещё больше. Однако сейчас речь немного о другом. Не так давно мне удалось получить в свои руки информацию, касающуюся теневых процессов как в политике, так и в экономике нашего государства, которые осуществляли и до сих пор продолжают осуществлять Ротриеры. Факт данной утечки информации не на шутку взбесил Ротриеров, что привело к тому, что они решили убрать меня.

И, надо сказать, у них это почти получилось, если бы они не взяли на исполнение такого задания полных бездарностей, которым до недавнего времени каким-то чудесным образом удавалось сохранять свою анонимность в наёмнической работе убийцами. Однако, удача не может длиться вечно. В итоге они не только не выполнили свою главную задачу – убить меня, но ещё и частично рассекретили себя. Я запомнил все их лица – их было пять человек, а также знаю их имена. И я бы даже обратился в полицию за помощью, однако полиция сегодняшнего дня есть коррумпированное и весьма ненадёжное государственное образование. Поэтому смысла в том, чтобы просить помощи у государства в раскрытии преступления, которое по факту совершено им самим же, я не вижу никакого.

Напоследок скажу, что во взрыве в корчме вечером тридцатого октября погиб один из этих пяти наёмников, Гаврила Горнилов, или просто Гавриил. Держу пари, что полиция не собиралась сообщать имена всех погибших в ближайшее время, если вообще собиралась – ведь этот пятак наёмников имеет государственную ценность, если сохраняет анонимность, а их общая анонимность зависит от анонимности каждого.

И в качестве завершения, хочу обратиться к тем, кто поймёт:

Великая вещь – алкоголь! Горячит и без того разгорячённые умы, а хладнокровие иных превращает в буйный манифест садизма! За алкоголь, друзья! Ибо то, что скоро произойдёт, будет прекрасно!»

Данное письмо доставлено в редакцию выстрелом арбалетного болта через открытое окно главного редактора 1 ноября 1904 года в 15:10 по петербургскому времени. На письме стояла официальная печать семьи Ротриеров, а также автограф Мака Ротриера.»

Кормак сделал небольшую паузу, после чего с выпученными глазами выпалил:

– Что?!

Вполне ожидаемая реакция, надо сказать.