– Похоже, тебе давно в табло не прилетало.
– Воистину отщепенец: переходит к насилию в ответ на слова – прям как челядь!
– Ой, кто бы говорил! Стреляешься со всеми подряд, кто хотя бы как-то не так на тебя посмотрит! – воскликнула Анна.
– Ты знаешь, Мирослав, мне тебя иногда даже немного жаль. Слоняешься без дела, потому что ни на что не способен, кроме как на пострелушки эти ваши дворянские. А в остальном – обделённый какими бы то ни было талантами, бесхребетный мальчишка, который то и дело прикрывает своё ничтожество неким «дворянским величием», или как вы там все называете... А! «Наш великий дворянский род»! Тошнит уже от этого.
– Твои слова оскорбительны для нашего...
– Великого дворянского рода! Ахахаха! Какой же ты предсказуемый, Мирославка! Что, бросишь свою перчаточку мне в лицо? А кишка не тонка? Тем более, я ведь не дворянин, а «обычный» человек – не побрезгуешь?
– Да ты...
– Только учти, перед тем как бросать свои вещи в меня: я не аристократ, посему отхерачу тебя так, что даже матушка не узнает...
– Может успокоитесь уже? – сказала Клементина Александровна.
Все тут же замолчали и посмотрели на мать.
– Но мама, он первый начал...
– Мирослав, если бы тебе хватило ума не называть Мака так, как ты его назвал, то он бы и не стал тебе отвечать своими колкостями.
– Я думал, ты не услышишь...
– Так значит, если я не слышу, то можно к людям относиться по-скотски?
– Ну мама-а...
– Мирослав, ты всё больше становишься похожим на отца своего. На худшие его стороны. Но сейчас не об этом речь. Лучше иди и удели внимание Людмиле – сомневаюсь, что ей понравится уделение твоего внимания в большей степени брату, чем ей.
Мирослав слегка поник головой, и с грустным «Как скажете, мама» пошёл наверх.
– Мак! Как я рада тебя видеть! Живым и здоровым! – Клементина Александровна, казалось, подлетела к Маку и взяла того в объятия. Мак в долгу не остался и тоже крепко обнял мать.
– Здравствуй, мама. И я рад тебя видеть. Всех вас.
– Даже Мирослава? – спросила Маргарита.
– Почти всех, – весело добавил Мак.
– А как же господин Кляузер? – теперь спросила Анна.
– Девочки, ну что это такое?
– Простите, мама. Но ведь Бартоломей Вильгельмович и правда недолюбливает Мака... – виновато добавила Маргарита.
– Дамы! Не беспокойтесь! Я постараюсь держать себя в руках и не причинять вреда старикам – и даже молодым людям!
Все три посмотрели на него с неким подозрением.
– Что такое? Неужели вы хотите, чтобы я тут побуянил?!
– Нет-нет, что ты! Просто, это так необычно для тебя... – сказала Клементина Александровна.
– Отец всё-таки тоже изменился. Пытается сблизиться, что ли... Хотя и безуспешно. Но пытается...
Тут зашёл Кормак.
– Ну что, я так понимаю, вся семья в сборе?
– Ага, только вот Николай ещё не вышел поздороваться да пожелать долгой и счастливой жизни, в отличие от Мирослава. Ну хоть где-то он преуспел! – ответил Мак.
– Николай! – крикнул Кормак.
Через минуту на втором этаже к лестнице вышел молодой парень.
– Здравствуй, отец.
– Здравствуй, Николай. Мак приехал. Поздоровайся с братом.
Тот оценивающим взглядом прошёлся по Маку, а затем сказал с презрением:
– С отщепенцами не здороваюсь.
Мак рассмеялся:
– Господи, да какие же вы тупые все! Абдикат я, абдикат! А ежели вы этим «отщепенством» хотели меня унизить – вы очень сильно опоздали. Лет на десять. Похоже у мужской части Ротриеров всё-таки проблемы с мозгами! Ахаха!
– Но ты ведь тоже мужчина, Мак, – заметила Анна.
– Ха! Я не аристократ! Мне можно и ума поднабраться, что я и сделал. А учитывая то, с кем мне приходится соревноваться, неудивителен тот факт, что даже такая малая моя образованность с лихвой покрывает их тупизну!
– Эй! Я вообще-то в гимназии учусь, дурень! – обиженно крикнул Николай с того же места.
– Да хоть сто гимназий! Всё равно вы с Мирославкой одного поля ягодки, с тем отличием, что у тебя была возможность стать самостоятельным, но ты всё за ним повторяешь.
– Как спущусь сейчас...
– Тоже гардеробом своим в меня бросаться собрался?
– Мак, ну перестань же ты! Не успел приехать, как со всеми ссоришься! – воскликнул Кормак.
– Напомни, папенька, кто меня сюда привёз?! И не со всеми, а только с твоими сыновьями.
– Мак, хватит, пожалуйста... – устало сказала Клементина Александровна, до этого всё это время закрывавшая лицо ладонью.
Он замолчал. «Разошёлся что-то я.…»
А ещё Кормак решил вмешаться. Вовремя, конечно.
– Мак, не думаешь, что надо бы извиниться?
Мак медленно повернулся к отцу и посмотрел на того дичающим взглядом. Благо, Клементина Александровна это заметила раньше, чем сын успел открыть рот для возобновления плодотворной дискуссии.
– Кормак, оставь его в покое. Вы оба устали с дороги, надо отдохнуть. Мак, сходи в свою комнату, отдышись, господин Кляузер тебя отведёт. А позже будем обедать.
– Конечно, мама. И ты это... прости за весь этот... казус.
– Ничего, родной. Я всё понимаю. Ступай же.
Бартоломей Вильгельмович отвёл Мака на второй этаж, в комнату для гостей. Но, в отличие от резиденции Феликса, в отчем доме в подобной комнате был шкаф с книгами.
«Какое счастье! Можно читать, не выходя из комнаты! А то в отцовскую библиотеку спускаться совсем не охота...»
Он подошёл к тумбочке с одеждой, взял чёрные штаны и рубашку, нижнее бельё и пошёл мыться. После водных процедур, вернувшись в комнату, подошёл к книжному шкафу, взял книгу и плюхнулся в кресло.
***
После примерно часа, проведённого за чтением любимых им речей русских адвокатов, что были напечатаны в одном сборнике относительно недавно, Мак вышел из комнаты и опёрся на мраморные перила рядом с лестницей. Снизу доносились звуки звонких голосов молодых людей.
– Не буду я обедать с ним за одним столом! Пускай, вон, с прислугой ест! – видимо, сказал Николай.
– Лучше бы он вообще из комнаты из этой нос свой не высовывал... – поддержал, судя по всему, Мирослав.
– Ага, ещё чего! Лично ему в комнату еду носить? Обойдётся! Тогда уж лучше пусть вообще в подсобке питается! Ибо держу пари, что слуги его тоже выгонят из-за стола – и правильно сделают!
Мак только и делал, что молча ухмылялся, пока слушал весь этот диалог. Наконец, ему надоело это, он быстро подошёл к лестнице, уселся на её перила и ещё быстрее съехал вниз. Видимо, младшие стояли довольно близко, так как он услыхал их восклицания от неожиданности.
– Да вам и впрямь заняться больше нечем, кроме как обсуждать возможные условия моей трапезности в этом доме. Но чисто так, для справки, я ел в таких местах и такими образами, что вашей убогой дворянской жизни даже и не снились. Так что, если вы всё ещё отчаянно пытаетесь меня унизить – могу лишь пожелать вам удачи. Повторюсь: вы опоздали лет так на десять. А вообще-то, братский совет: возьмитесь уже за ум по серьёзному, развивайтесь хоть как-нибудь. Глядишь, жизнь ваша всё же заимеет хоть какой-то смысл – окромя как пытаться всеми правдами и неправдами очернить и без того хмурую жизнь старшего брата, – сказал он, подойдя к ним так близко, что они даже слегка посторонились, – А пока можете не беспокоиться: моё желание обедать за одним столом с вами тремя нисколько не больше, чем ваше – со мной. А теперь дорогу – мне надо выпить.
Они расступились, слегка ошарашенно смотря на него. Когда те уже были в нескольких метрах позади, Николай тихо спросил брата:
– А третий кто?..
– Кормак, Николашка! Отец ваш! – громко и задиристо сказал Мак, – И мой, к сожалению... – уже себе под нос.
Он направился к погребу. По пути встретил несколько слуг, к которым сейчас испытывал примерно ничего, и старался не замечать их взглядов на себе; кто знает, быть может, они просто смотрят на его рубашку – не часто чисто в чёрном разгуливают здесь! Но вот когда до погреба осталось совсем ничего на пути встал он – Кляузер.
– Мак! Куда направляетесь, сударь?
– В погреб, ясное дело!
– Прошу прощения, но в погреб вам нельзя.
– Всем можно, а мне нельзя, так?
– Не всем. Но в целом да, вы правы.
– Тогда извольте принести мне бутылку красного вина. В комнату!
– Как вам будет угодно. Сейчас попрошу...
– Не-ет, эта просьба лично к вам, Бартоломей Вильгельмович!
– У меня и без того дел хватает, сударь, – уже с намечающимся раздражением сказал дворецкий.
– Ну тогда в ваших же интересах не затягивать с этим! – Мак резко развернулся и пошёл обратно, пока Кляузер не успел выдать чего-нибудь ещё. Тот лишь стоял на месте, вперив свои морщинистые и уже беснующиеся глаза в спину молодого наглеца.
Вернувшись к двери в комнату, он не стал заходить, оставшись снаружи в ожидании дворецкого. Также опершись на перила, как и до спуска, он посмотрел на часы в конце коридора, засекая время, которое понадобится Кляузеру для выполнения его спонтанного поручения. Он был уверен, что тот начнёт что-то делать тогда, когда Мак уже успеет подняться, ибо справиться с отвращением к Маку у того по-прежнему получалось крайне небыстро.
«Да-а, у таких монархистов-лоялистов до мозга костей просто всё внутри переворачивается, когда они с такими как я сталкиваются! Такая забава, не могу просто!»
Через минут пять он, наконец, увидел широкоплечую фигуру дворецкого, который нёс в одной руке бутылку вина, а в другой держал поднос и бокал. При этом тот не особо-то и торопился: видать, придумывал что-то язвительное для обращения к Его Чернильному Убожеству, растягивая «удовольствие» от выполнения просьбы.
Сначала Кляузер даже не заметил, что Мак стоит в коридоре, но даже когда заметил, всё равно не прибавил ходу. «А зачем? Правда, господин Кляузер? Я вино и так уже больше пяти минут жду, а вы и не торопитесь. Правильно. Нахрен это надо?»
– Да вы просто чемпион по доставке особо важных предметов, господин Кляузер! Ну как, придумали, чего бы такого яркого и меткого сказать мне в лицо?
– Вот ваше вино, сударь. Что-нибудь ещё желаете? – раздражение просто текло отовсюду. Но Мак всё же не так плох, как иногда может показаться.
– Ступайте, Бартоломей Вильгельмович. Вы заслужили отдых, за доставку особо важных предметов. Я доволен вашей работой. А, и ещё: передайте там, что на обед я не пойду. Спасибо.
Приняв «посылку», Мак зашёл в комнату под уничтожающий взгляд дворецкого, после чего вернулся и закрыл дверь. Благо, шаги за дверью послышались сразу же после её закрытия, так что одиночество Мака вновь возобновилось.
«Эх, без закуски... Но, да и ладно, не отправлять же Угрюм Угрюмыча ещё и за едой.»
***
Скоро будет ужин, но пока можно просто прогуляться в саду. Всё-таки Мак пробыл у Феликса в резиденции безвылазно, так что хотя бы немного ноги размять не помешает. На улице уже начинаются вечерние сумерки, но так даже лучше – не будет сильно выделяться среди теней.
Красиво, конечно, но не сказать, чтобы ботаника обладала каким-то местом среди интересов Мака. Нет, ему нравилось созерцание флоры, но не более.
И главное не застать здесь молодожёнов, иначе вся прогулка будет испоганена.
Шелест почти опавшей листвы под лёгкими дуновениями ветров внушает спокойствие и опускает на бытие Мака невесомый флёр умиротворения с примесью осенней меланхолии. Пожалуй, эти сады в детстве и отрочестве, пока он не ушёл восвояси, были тем пространством, где не было никаких этих иерархий, из-за нарушения которых его тогда так сильно ругали (какие же они нежные, эти иерархии!); где не было препятствий для мыслей подростка: они могли дрейфовать свободно, при этом унося вместе с собой даже тело юного ещё аристократа – бегать меж деревьев, валяться в траве, смеяться, кричать, а иногда и плакать – не то от радости, не то от тоски.
Как только он был изгнан из стана «высшей лиги», в отчем доме ему больше нечего было делать. Но напоследок он, конечно же, убежал глубоко в сад и пробыл там весь день, вернувшись в дом в потёмках – чтобы никто не видел его красных глаз. А той ночью он убежал и из дома, хотя ему разрешили остаться. Но смысла в этом он не находил никакого. Зачем? Ведь тогда был друг, семья которого вновь приняла мальчугана, но теперь уже беспризорного.
Пиная листву, Мак размышлял о том, не пойти ли ему и сейчас в то самое место, где были пролиты юные слёзы новоиспечённого абдиката? Почувствует ли он что-то, после стольких лет? Но блуждающий свет фонаря где-то поблизости отвлёк его от этих намерений.
– Прогулки во тьме? – спросила приблизившаяся Клементина Александровна.
– Ага. Во тьме своего разума, воплощённого в этом осыпающемся саду. Думал вот, а не сходить ли мне в то место...
– Я хожу туда время от времени... Особенно когда приезжают братья Кормака, или мне уже становится невыносимо трудно от него самого...
– Помогает?
– Ты знаешь, да. Наверное, благодаря тебе! Как будто ты осветил это место светочем своей жизни, и теперь оно своего рода целительное – для души.
– Сёстрам поди тоже рассказала?
– Каюсь, рассказала. Но послушай! Они же без ума от тебя! Чуть ли не мучеником тебя считают! А им ведь тоже нужна отдушина.
– Да я не против. Ты и так знаешь, кому точно нельзя ни слова про это говорить.
– Знаю, знаю. Тут не беспокойся: и я, и девочки держим предназначение этого места в секрете.
– Молодцы. Эх, чтобы я без вас делал..., спился бы, наверное...
– Мне страшно подумать, что было бы, будь ты совсем одинок.
– Лучше не думать. Иногда вообще не думать...
Они уселись на скамейку и молча созерцали сгущающуюся темноту.
– Они тебя схватили, что ли?
– Почему это?
– Чтобы ты добровольно сюда вернулся...
– Ну, я захотел узнать, что им от меня нужно, но так и не пришёл к чему-то конкретному. Плюс, восстанавливаю память.
– Амнезия?
– Частично. Но вот последний эпизод в доме дедушки так и не получается вспомнить...
– А остальное вспоминается легко?
– Ну, как бы сказать... Я не знаю, оно само как-то получается, по ситуации... Просто порой то и дело вспышка света перед глазами, а потом резко всё как рукой снимает и туман беспамятства рассеивается, но только частично. А вот та ночь – кроме кабака ничего не помню. Тьма даже, не туман.
– Плохое у меня предчувствие на этот счёт.
– Ха, да и у меня как-то не особо всё радужно по этому поводу, в плане догадок.
– И что думаешь?
–Хм, если брать информацию из газет, то... На дом напали! А я, ну... Видимо, был атакован вместе с домом! Раз одежды на мне не было...
– В смысле – одежды не было?..
– В прямом! Я проснулся голышом!
– То есть ты думаешь, что тобой...
– Нет, не думаю. Но всякое могло произойти, так что отметать подобные варианты тоже не буду. Тем более, если так и окажется, то я уже буду морально готов к такому развитию событий. Неприятно будет, но а кому сейчас легко?!
Чутка помолчав, он добавил:
– Ладно, пошли уже в дом, что ли. Ужин поди готов.
– Да, конечно. Пора кушать.
***
– А я тебе говорю: это был не олень! Тебе показалось! – воодушевлённо сказал Николай.
– Хочешь сказать, я зрением стал слаб? – с ухмылкой спросил Кормак.
– Как знать, отец. Как знать...
– Ну вы хоть что-то поймали в итоге? – спросил Мирослав.
– Ветер в голове, до сих пор свистит, – вмешался Мак.
Они замолчали и уставились на него, ибо до этого он никак не участвовал в обсуждении сегодняшней охоты. Видимо, они даже забыли, что сидели с ним за одним столом. А вот сёстры, сдерживаясь, посмеивались.
– И как это понимать? – спросил Николай.
– А? Да это так, мысли вслух. Не берите в голову, – он сделал небольшую паузу, после чего добавил, запив вином, – Она всё равно пустая.
– Ты опять за своё?! – Мирослав начинал негодовать.
– Ну что-о вы... Как же можно? Говорить всерьёз подобные вещи таким уважаемым людям, как вы?! Не приведи случай, чтобы я это сказал всерьёз!
– Мак, может хотя бы за столом не будешь концерты устраивать? – сказал Кормак.
– Да, я это говорил всерьёз, и считаю вас троих пустоголовыми.
Мирослав и Николай резко встали из-за стола.
– Я не буду больше терпеть выходки этого б.… баламута! Папа, мама – я не в состоянии находиться с ним в одном помещении, не говоря уже о приёме пищи за одним столом!
– Ну так выйди, – невозмутимо сказал Мак, запивая вином.
– Да как ты смеешь!..
– Мак, по-моему, это тебе надо выйти, – спокойно, но твёрдо сказал Кормак, смотря прямо на Мака.
– Как хочешь, папенька. Как хочешь.
Он встал из-за стола и направился к выходу, но остановился и сказал из-за плеча:
– Кстати, братцы, а вы знаете, что дядя Феликс предлагал мне восстановление дворянского статуса? А я сказал, что подумаю. Так что вы тут поаккуратнее с выражениями в следующий раз. Кто знает, может вы будете говорить не с бродягой, но с полноправным аристократом – не завтра, так в день после. Аривидерчи, – и с широкой лыбой Мак всё-таки вышел из столовой, успев краем глаза заметить ошеломлённые взоры своих братьев.
– Отец! Как это понимать?! – вопросили Мирослав и Николай.
– Не верьте всему, что он говорит. А точнее, не принимайте близко к сердцу. Я с ним поговорю. Но сначала закончу ужинать, – ответил Кормак, продолжая трапезу и потупив взгляд в тарелку.
– Но отец...
– Ну вы хоть немного подумайте, прежде чем меня с этим беспокоить! Вам мозги на что даны? – теперь в голосе Кормака начали различаться ноты раздражения.
– Кормак... – Клементина Александровна посмотрела на мужа с полу немым укором.
– Прошу прощения. Погорячился. Давайте просто поужинаем. Тем более, что помеха вашему спокойствию ушла, дорогие мои сыновья.
Мак, тем временем, пошёл в просторную залу, где обычно проводили свои вечера и различные встречи все члены его семьи. Но сейчас тут пусто, так что можно отдохнуть в удобнейшем кресле, или расположиться на диване. О! Можно ведь ещё взять книгу из отцовской библиотеки...
«Ха! Видать перепил вина! Ну ладно уж, раз хочется повеселиться, так почему бы и нет? Вряд ли я сюда спущусь, будучи трезвым. Надо использовать шанс баламутства! А какие у них будут рожи, когда увидят меня на диване с книгой! Особенно, если ещё и засну тут же... Какая красота!»
Он зашёл в залу, освещённую лишь камином. Высокие окна завешаны шторами, а перед камином стоит горничная, что следит за огнём.
– Здравствуйте, сударь. Прошу прощения, я здесь за камином следила. Сейчас же удалюсь.
Мак лишь одобрительно кивнул. Оставшись наедине с собой, он подошёл к книжным шкафам и наугад взял какой-то том.
– Та-ак... «Национальные движения во Франции в конце восемнадцатого века»... А, ну да – он же политик, ему такое знать надо. Ну-с, посмотрим-с.… – и он плюхнулся на диван, открывая книгу на случайной странице, – Ага... Очень интересно! – прочитав несколько предложений, он положил книгу себе на лицо. Тем не менее, сон всё не шёл, – Видать, всё же мало выпил. Ладно, полежу здесь, пока они не придут. А там уже можно и к себе подняться.
Он потерял счёт времени. Их не было долго. Или не долго – он не знает. Но вот двери гостиной, наконец, открылись.
– И кто бы там был, можешь себе представить?.. А это ещё кто здесь? – сказал Мирослав.
– Это-о... Похоже, это наш отщепенец, – немного неуверенно ответил Николай.
– Спит с книгой на лице?..
– Похоже на то. Анна, сними с него книгу.
– А чего это я сразу? Тебе надо, ты и снимай.
– Какая вредная... Я не хочу к нему приближаться. По правде говоря, мне и так уже дурно...
Храп.
– Ну что это за безобразие?! Беспардонно храпит в гостиной зале! Занял своей тушей весь диван, как будто нам на зло... – возмутился Николай.
– Анна, сними же с него книгу! Это приказ! – сказал Мирослав.
– Ты чего это раскомандовался?
– Я старший здесь! И вообще, ты же девица! Не перечь мужскому слову!
– Ахахаха! – Мак аж вскочил с места, заливаясь громким смехом. Мирослав даже вскрикнул от таких поворотов ситуации.
Как следует посмеявшись, он всё-таки решил обратиться к младшему брату, всё ещё атакуемый приступами смеха, а, соответственно, не находя в себе сил убрать с лица своего спазмы веселья.
– Так вот в чём ты ещё находишь утешение своей ничтожности! В том, что родился мужчиной! Но открою тебе одну досадную тайну: ты хоть и родился мужчиной, но так им и не стал! Ахаха!
– Заткнись, ублюдок! Я тебе ещё преподам урок, чернь поганая, будь уверен!
– О-ой, мне так страшно! Что, побьёшь меня? Или, о боже, пожалуешься папеньке? Или же... – он поглядел по сторонам с напускным беспокойством, – своему обожаемому сэру Феликсу Кормаковичу Ротриеру Безномерному? Ну давай, что же ты сделаешь?
Мирослав уже потерял контроль над собой и стремительно направился к старшему брату, занося руку для пощёчины. Но рука Мака перехватила его руку, зажав предплечье Мирослава в тисках пальцев бродяги.
– Значит, хотел всё-таки хоть какую-то силу применить... Уже что-то, – сказал Мак, глядя исподлобья на брата и скалясь, – Похвально, конечно, но не тебе со мной тягаться по силе.
Как только он «выбросил» руку брата из захвата, тот тут же попытал удачу с другой рукой. Но был пойман вновь.
– И после этого ты всё ещё будешь что-то там лепетать про то, что ты не пустоголовый?
– Что здесь происходит?! – голос Кормака был ещё твёрже, чем за ужином, да и спокойствие уступило место негодованию и рассерженности, – Кормак Лир Ротриер девятый, нам нужно поговорить, в моём кабинете. Сейчас же!
– Кормак! – с явным укором воскликнула Клементина Александровна.
– Цыц! Клементина, не встревай! Моё терпение уже закончилось!
– Нет уж! Будем говорить на улице, Кормак Лир Ротриер восьмой! – сказал Мак.
Он оттолкнул от себя Мирослава и стремительно пошёл на выход, вперив свой исподлобный взор в отца. Тот последовал за сыном, одаривая его не менее выразительными взглядами и выражениями лица, которые прислуга, провожавшая этих двоих на улицу, имела возможность лицезреть. Наконец, они спустились к началу лестницы.
– Ты только приехал, меньше суток здесь пробыл, но уже устраиваешь скандалы, которые, между прочим, будь здесь общество хоть немного иное, тебе бы вообще с рук не сошли! Так что же с тобой не так?! Хочешь так и остаться отребьем? А ведь я собирался убедить Феликса всерьёз задуматься над его предложением! Но твоё поведение ни в какие рамки не укладывается!
– Смотрите, как заговорил! Но я повторю вопрос: кто меня сюда привёз? Не ты ли это был, всемогущий Кормак?
– Следите за языком, молодой человек!
– Это ты за своим языком следи, дворянин хренов! Забрал сына из лап своих мерзких братьев, и теперь чувствуешь себя героем? Решил, что я теперь тебе буду благодарен? Да катись ты к ранне, что б тебя!
– Последнее предупреждение...
– И что потом? Выгонишь из дома? Опять?! Ох ты ж нихрена себе, какой хороший папенька! А я уж было подумал, что ты меняешься, думал дать тебе шанс на реабилитацию... Так вот хрен тебе! Знаешь, кто ты? Ты не какой-то там великий князь и герцог, не Кормак Лир Ротриер восьмой, нет... Ты просто предатель! Предатель и трус! И ничего ты не заслуживаешь! И маму ты тоже не заслуживаешь! Ты никто, пустое место! Пресмыкаешься перед своими младшими братцами, хоть и пытаешься пыжиться и выставлять себя как контролёра всего и вся! А ещё что-то говоришь мне про отребье... Да-а, кто бы говорил тут про отребье, а, Кормак?.. Я считал когда-то, что ты любишь меня, что не дашь в обиду... Но вместо этого ты предал меня! Так что катись со своей сраной аристократией в гузно к вашему горячо любимому императору! Мне от вас ничего не нужно, может уже отстанете от меня? Фамилия твоя мне только всё портит... И вообще: из нас двоих отребье – это ты.
Кормак замер, уставившись на Мака с широко открытыми глазами. Лицо его перекосила гримаса ужаса и отчаяния, хотя ещё местами можно было рассмотреть гнев, но его уже было мало.
– П... Прости меня, пожалуйста... – Кормак опустил взгляд себе под ноги.
– Нет, – приглушённо сказал Мак, – хотя я пытался, но каждый разговор с тобой сводит на нет все усилия.
Мак пошёл обратно в дом. К себе в комнату. Как только он открыл парадную дверь, к нему тут же подскочила мать.
– Мак, послушай...
– Всё нормально, мама. Обычный разговор с отцом. Тем более пятница ведь, и я пьян. В общем, ничего необычного. А я спать пошёл, – спокойным тоном сказал Мак и пошёл к лестнице.
Все смотрели на него, но молчали. А он, в свою очередь, игнорировал их взоры, так что трудно сказать, каких было больше: осуждающих, испуганных или восторженных.
Но всё-таки всё устаканилось. Мак действительно ушёл спать, предварительно допив бутылку вина. Кормак не мог произнести ни слова и всё сидел за столом в кабинете, тоже отдавшись во власть бутылки с алкоголем, но всё же покрепче, чем вино. Тем не менее, всё было спокойно.
Пока посреди ночи кто-то не издал истошный крик.