Только Мак стал бежать меж домами по узкому переулку в вечерних сумерках, как тело его будто пронзило током, перед глазами что-то сверкнуло, и вот он уже выбежал на некую площадь, густо усеянную множеством разных людей. Было так пасмурно, что он даже не сразу понял, что вечер перешёл в день. А порыв холодного ветра напомнил, что сюртук с плащом всё ещё у него в руках, а не на нём самом. Мак остановился дабы одеться, и заметил движение вокруг: толпа куда-то шла. Он даже сначала не понял, что же это была за площадь, ибо воздух слишком был заполнен смогом, но всё-таки разглядел знакомые здания и монумент – Дворцовая площадь. Впереди тут и там виднелись огоньки. Все друг с другом о чём-то говорили, отчего разобрать что-либо было невозможно. Мак устремился вперёд, протискиваясь между рабочих, коих было подавляющее большинство. Ему особо не препятствовали, хотя плотность шествия была достаточно большой.

Люди остановились. Однако гул разговоров теперь стал переходить в ропот неодобрения. К тому же, впереди началось какое-то движение. Зазвучали хлопки выстрелов, и толпа резко рванула назад, сбивая Мака с ног.

Но время вновь замедлилось, так что Мак, вопреки здравому смыслу, устремился против потока бегства толпы. Он лавировал между паникующих людей, и вскоре добрался до первых рядов – точнее, того, что от них осталось. Груду окровавленных тел топтала конная гвардия, пока пехота перезаряжала мушкеты. Мак и не заметил, как время постепенно вернулось к привычному своему ходу, так что теперь конница просто пронеслась мимо него – дальше давить безоружных демонстрантов. Он остался с пехотой один на один. Солдаты встали в стойку и начали целиться. Когда, казалось, прозвучал выстрел, Мака вновь пронзило по всему телу некой вспышкой, перед глазами на мгновение встала пелена света.

Он оказался прямо перед дверьми театра. Сумерки уже почти полностью растворились во тьме наступающей ночи. В ушах застряла какофония звуков из ржания лошадей, ропота толпы и выстрелов. Он осмотрел своё тело на наличие каких-либо ранений, но ничего не нашёл.

– Ну и воскресенье, – тяжело выдохнул Мак и толкнул двери театра.

***

Утро понедельника выдалось тяжёлым, хотя он не выпил ни капли чего-либо горячительного вечером. Он даже раньше всех пошёл ко сну. Но всё равно проснулся с тяжёлой головой, которую так и норовило притянуть к земле, отрывая с плеч. Да и какое утро – Мак встал с постели уже ближе к обеду, и с изумлением был встречен театралами. В итоге даже ничего не поел, и таким образом двинулся на одинокую прогулку по окрестностям, чего не делал уже давно.

Вчерашний эпизод на площади до сих пор будоражил воображение. И главное, вообще непонятно, что это такое было. Но то, что это было реально – никаких сомнений. Да и как ещё объяснить то, что он оказался прямо перед театром? Он прошёл по площади гораздо меньше, чем от дома Лебедевой до театра. Вдобавок ещё это ощущение, будто пронзает током... Что-то весьма схожее он ощутил и во дворце Строгановых, но в этот раз заметно сильнее – особенно в мгновение выстрела.

Погода была достаточно тёплая, чтобы он не застегнул ни сюртук, ни надетый под ним плащ, тем самым выставляя напоказ свою новую белую рубашку с весьма расслабленно завязанным чёрным галстуком. Мак всё размышлял и размышлял об этих событиях и вспышках света, беспрестанно их сопровождающих, пока резкий поток ветра не снёс капюшон с его головы и не вернул его в реальность.

Мак остановился и оглянулся. Он стоял посреди подозрительно пустынного для такого времени суток бульвара. Пелена медленно падающего снега настолько сгустилась, что после метров двадцати всё терялось из виду. И тишина... Мак наступил на свежевыпавший снег, и, к своему облегчению, услышал характерный хруст. Но когда он поднял взгляд обратно на бульвар, то увидел, как небо темнеет, словно идёт затмение.

Внезапно загорелись фонари, что стоят вдоль дороги. Теперь только они освещают это странное место, где слышен лишь хруст снега под ногами, и видно только падающий чёрный снег. Всё остальное поглотила чернота – прямо как тогда, в кабаке Хобутова. Или то было перед кабаком?..

Мак пошёл вперёд, но так никуда и не пришёл: фонари двумя ровными рядами тянулись, похоже, в бесконечность. Их свет становился всё ярче, и с каждым пройденным метром всё больше бросалось в глаза, что свет их будто пульсирует, причём в разнобой. И разнобой этот только увеличивался, отчего из-за дезориентации Мака в какой-то момент даже начало казаться, будто он попал на некий вечерний карнавал, где всё пестрит красочными иллюминациями. Только беззвучный.

Мак попытался крикнуть, но ничего не услышал. Он набрал полную грудь воздуха и, как казалось, звучно проорал что-то... Если бы был звук! Тело опять пронзило током, иллюминации усилились до невозможности на мгновение, и перед глазами встала картина горящего дома. Затем та комната с окном на море. И вновь он вернулся на эту аллею оттенённого зловещего карнавала. Мак почувствовал, будто что-то приближается со спины, а как только оглянулся, то увидел лишь тьму.

Но вдруг он также почувствовал некий звук. Именно почувствовал, ибо уши его пока не улавливали его. Звук всё так же шёл откуда-то из-за спины, постепенно наращивая достаточную массу для того, чтобы уши могли его поймать. Наконец, Мак понял, что кто-то пытается ему что-то сказать, но стоял как вкопанный и всё глядел на иллюминирующие вразнобой фонари.

Чья-то рука мягко опустилась на его плечо. Мак вновь развернулся и увидел перед собой Всеволода Акимовича, окутанного тьмой. Он что-то говорил ему с обеспокоенным видом, но Мак ничего не мог разобрать, ибо голос адвоката был где-то очень далеко. Так что Мак уставился на его губы в тщетных попытках прочитать по ним, что же ему говорит адвокат. Мысли были слишком липкими и давно все срослись между собой, чтобы понимать вообще, что происходит и почему.

Всеволод Акимович слегка похлопал его по щеке, дабы проверить, насколько всё плохо с его «собеседником», который не ответил пока ни на одну его фразу чем-то отличным от пустого взгляда в никуда. Мак даже начал слышать всё как и обычно, но сознание ещё не включилось обратно, так что первое, что он заметил, было...

– А где иллюминации?

Всеволод Акимович тут же замолчал и нахмурился.

– Что, простите?

– Где иллюминации? Куда они делись?

– Какие иллюминации? О чём вы?

Они стояли посреди того самого бульвара, но теперь он не отличался от других таких же. Вдоль него дома, по нему самому гуляют люди. Снег всё падает, но не настолько густо, чтобы застилать собой всю видимость. Смятение и даже тревога выползли на лицо Мака.

– Мак, ответьте мне всё-таки, у вас всё ли в порядке?

Мак побегал взглядом по адвокату и по пространству вокруг него, в отчаянных попытках собрать мысли в кучу, и, наконец, крайне неуверенно смолвил:

– Да-а... В порядке... Наверное... А вы что здесь делаете, уважаемый?

– Хм, я здесь гуляю. Мы недалеко от моего дома, если помните дорогу. Вот, вышел как раз недавно. Не думал, что встречу вас...

– А, так вы гуляете? – кривовато улыбнулся Мак.

– Ну... да? – Всеволод Акимович слегка отстранился от собеседника. Лицо его теперь приобрело слегка нервозный оттенок.

– Могу я к вам присоединиться? Мне сегодня как-то вот голову кружит, а вы же с врачеванием знакомы, если я правильно помню. Если что подсобите, а? – Мак продолжал кривить улыбку, всё ещё пребывая в попытках собраться ментально обратно.

– Да, конечно... – всё ещё с лёгкой опаской сказал Всеволод. – Позволите? – он поднёс свою ладонь ко лбу Мака.

Мак едва заметно кивнул. Тёплая и упитанная ладонь Всеволода Акимовича дотронулась до его лба. В этот момент Мак почувствовал, будто что-то вспомнил. Кажется, он уже чувствовал это прикосновение раньше. Но мысли всё ещё вялились, так что ни к какому умозаключению он не пришёл. Единственное, что Мак отметил для себя из этого всего: он чувствует спокойствие.

– Похоже, жара всё-таки нет. А вы сегодня ели?

– Не-ет?.. – виновато протянул Мак.

– Что ж... Полагаю, теперь мой долг вас накормить, иначе до посещения врача вы не дотянете, любезнейший! – Всеволод Акимович, наконец, улыбнулся.

– Благодарю, но... Я, пожалуй, дойду до театра и там отобедаю.

– Раз уж вы напросились ко мне в компанию на погулять, то позвольте мне вас угостить.

– Всеволод Акимович, право, у меня нет аппетита...

– Я, конечно, не врач, но настоятельно рекомендую вам поесть, причём как можно скорее. Когда вы, кстати, в последний раз трапезничали?

– Хм... пожалуй... вчера... днём?..

Всеволод Акимович посмотрел на Мака тем же взглядом, что мать смотрит на прошкодившееся дитя.

– И вы ещё гадаете, отчего же у вас голова кружится! До моей квартиры ближе, чем до ресторана, посему прошу проследовать за мной. Софья Емельяновна что-нибудь приготовила уже, я уверен.

– Кто?

– Моя служанка.

Они пошли по Малой Конюшенной улице в сторону дома Левши.

– Позвольте вопрос? – не выдержал Левша молчания своего спутника.

– М-м?

– Про какие иллюминации вы говорили?

– Какие иллюминации... – задумчиво протянул Мак, пока скептически смотрел на Левшу. – Да так, не важно. Я и сам не знаю, о чём речь.

– Но это ведь вы вопрошали, куда делись некие иллюминации. Впрочем, не моё дело.

Левша взял довольно бодрый шаг, отчего вскоре сам заметил, что спутник его не поспевает, а посему сбавил темп. Лохмач выглядел всё ещё отрешённым.

Наконец, они добрались до квартиры адвоката. Как и в прошлый раз, он сам открыл дверь и пропустил спутника внутрь.

– Чего-то вы рано вернулись, Всеволод Акимович, – раздался женский голос с кухни. – Неужто забыли чего?

Левша как раз закрывал внутреннюю дверь.

– Или уже нагулялись... – служанка вышла в прихожую. – А кто же ваш спутник?

– А это, представьте себе, сам Мак Ротриер! Вы про него, должно быть, слышали?

– Слышала, слышала... И не сказать, чтобы что-то хорошее, уж простите, – она смерила лохмача оценивающим взглядом.

– Софья Емельяновна, ну что вы в самом деле! Вы же его даже не знаете, а уже предвзяты! – Левша, было, возмутился, но чересчур мягким тоном для того, чтобы считать это за серьёзное недовольство. – Да, кстати: Мак, это Софья Емельяновна, моя служанка, а точнее – управительница моего скромного хозяйства; Софья Емельяновна – это Мак, мой... знакомый, получается.

– Здравствуйте, – сказал Мак, смотря на Софью Емельяновну отрешённым взглядом.

– Есть ли у нас что-нибудь покушать?

– Уже на подходе, Всеволод Акимович.

– Прекрасно! Мак, раздевайтесь, да проходите в гостиную.

Мак разулся, снял верхнюю одежду и пошёл, куда было предложено. Всеволод Акимович, как снял галоши с туфель и разделся, сперва зашёл на кухню.

– Софья Емельяновна, милейшая, постарайтесь не расстроить нашего гостя ещё сильнее, чем он есть сейчас, прошу вас. У него непростая ситуация, а я стремлюсь ему помочь, – почти шёпотом сказал Левша.

– Всеволод Акимович, голубчик, вы чересчур сердобольны! Смотрите, как бы вам ваша помощь боком не вышла! Я ведь за вас волнуюсь, – громко прошептала служанка. – Про него такое услышать можно... Волосы дыбом встают!

– Право, родная, не стоит слепо верить всем слухам, что попадаются!

– Так а я и не верю! Там ведь такая околесица, но... Слухи ведь не на пустом месте вырастают, правильно? Значит, была почва для подобной ерунды, и почва-то, небось, не ерундовая... Рога-то у него не растут по всей голове, зато космы какие! И так мало ли, что у него ещё есть за пазухой... Ой, Всеволод Акимович, поберегите себя, умоляю – не водитесь вы с этим проходимцем.

Левша лишь тяжело вздохнул и посмотрел на Софью Емельяновну слегка утомлённым взглядом.

– Что ж, не буду вас отвлекать. А, да, накрывайте для себя тоже.

– Ой, спасибо Всеволод Акимович, но я уже перехватила то тут, то там, так что не голодная. Трапезничайте без меня, пожалуйста.

Левша грустно пожал плечами и направился в коридор.

Странно, что Мак слышал каждое слово, сказанное на кухне, хотя за несколько стен от той самой кухни сидел на диване в гостиной и просто смотрел себе под ноги. И слова служанки его нисколько не задели, потому что до сих пор Мак мыслями топтал чёрный снег пустынного бульвара со странными иллюминациями, то и дело показывающими нечто фантасмагоричное и сразу же улетучивающееся из сознания. А тепло квартиры лишь усугубило этот странный транс. Он это действительно видит, или просто фантазирует, как бывало в детстве?

– Надо бы вымыть руки, – мягко похлопал его по плечу Всеволод Акимович.

Мак неспешно поднял на него взгляд и так же неспешно кивнул, после чего встал и последовал за хозяином квартиры в ванную комнату.

Вскоре кушанье появилось на столе, перед этим накрытом самим Всеволодом Акимовичем. Первое время они ели совершенно молча, но, когда еда закончилась и осталось только распивать вино, Левша всё-таки нарушил молчание.

– Вы сегодня особенно замкнуты. Даже без всякого энтузиазма к вину. Что же всё-таки вчера произошло?

Мак медленно поднял взгляд на него, и почти так же медленно нахмурился.

– А что вчера произошло?..

– Ну-у... Не просто же так вы из окна выпрыгнули, верно?

– Так вы видели?

– Не то слово! Вы приземлились где-то в десятке шагов передо мной, и тут же убежали! Я так перепугался, если честно...

– Простите...

– Так я за вас перепугался! Вы не порезались, случайно? Ой, какие осколки там валялись, вы бы видели...

– Нет, со мной всё в порядке.

– Что-то не похоже, чтобы прямо-таки всё было в порядке, если честно.

– Ха, по крайней мере не порезался.

– И почему же вы опять убегали от полиции? Да в этот раз от целого наряда.

– Я сам не разумею. Я вообще был на собрании клуба, как вдруг услышал множество шагов, поднимавшихся по лестнице в парадной...

– Клуба?

– «Абстракции», так они его называют. Под председательством одного мерзотного типа.

– Вы с ним поссорились, что ли? Или он вас оскорбил, и вы оскорбили его в ответ?

– Странно, что вы это спрашиваете, но в целом вы правы, в обоих вариантах.

– Просто озвучил мысли, догадки, ничего более. Но что же это за человек такой, в чём его повинность?

– Эх... Это типичный высокомерный аристократ, который оскорбил один важный аспект судебной власти.

– Как интересно... А имя-то есть у этого негодяя?

– Возможно... Но произносить его мне совсем не охота.

– Как угодно, – сказал Левша и сделал ещё глоток вина. Он закусил ломтем сыра, после чего продолжил, – И всё же меня обеспокоило ваше сегодняшнее помрачение рассудка. Бывало ли у вас такое раньше?

– Не знаю, не могу сказать. Тем более, вы же всё равно не врач, так что даже если и бывало, то как вы мне поможете?

– Значит, бывало?

– Опять копаетесь во мне?

– Что вы, что вы! Я лишь обеспокоен вашим здоровьем!

– Вы меня знаете сколько... три-четыре дня всего лишь? А уже столько заботы. Чего вы добиваетесь? – послеобеденная беседа с адвокатом начала возвращать Мака в реальность.

Левша открыл было рот, но тут же одумался. Тем не менее, после нескольких секунд раздумий он всё же сказал:

– Я решил, что людям в нынешнее весьма неспокойное время нужно помогать не только по финансовым и бытовым тяжбам. Не думайте, что я только за вами бегаю, как нянька. Однако нельзя не отметить, что именно ваша ситуация не самая благоприятная как в плане связи с дворянством, так и в плане мистификаций. Вдобавок ко всему ещё и не тривиальная.

– Спасибо хоть, что объяснились. И за беспокойство тоже спасибо, конечно... Но, право, не стоит на меня тратить своё время. Лучше помогите реально нуждающимся, а не разбалованному жизнью абдикату, которому просто не повезло впасть в немилость некоторых своих дражайших родственников из-за собственного эгоизма. И я говорю это не ради жалости, а потому что всё так и есть. Тем же рабочим сейчас ваша помощь намно-ого нужнее, чем мне. Вы себя только под удар подставите, если со мной якшаться начнёте. Слышали, какие про меня слухи ходят? Слухи слухами, а вот полиция ищет меня и за эти слухи, и, если помните, за вполне реально разбитый нос одного полицейского, который, между прочим, меня лично знает! Побойтесь фактов, Всеволод Акимович, и вдобавок послушайте Софью Емельяновну – она всё сказала верно! – и хотя он говорил это спокойным голосом, тем не менее, под конец Мак малость повысил голос.

Левша виновато отвёл взгляд в сторону.

– Так вы всё слышали?

– Да, слышал. Не подумайте, что я обиделся, нет. Я просто не хочу, чтобы из-за моих опрометчивых действий кто-то попал под удар. Так что... – Мак залпом выпил бокал вина, которое до этого просто вяло цедил, – Большое спасибо за вкусную еду, за тепло и уют вашего дома, но я, пожалуй, пойду, – он встал из-за стола.

– Погодите-погодите... Позвольте хотя бы помочь вам по вопросу здоровья! – Левша поспешно поднялся со стула.

– И каким же это образом? – Мак остановился на полпути из гостиной и утомлённо повернулся к хозяину.

– Я могу вам организовать приём у моего хорошего знакомого доктора.

Мак отвернулся на раздумья ненадолго.

– Могу посетить только инкогнито.

– Хорошо, я обговорю с ним этот момент. Как тогда мне держать вас в курсе по этому поводу?

– Я всё ещё в театре живу, пока что. За день-два, думаю, успеете договориться? А после можете прийти в театр и сказать хоть кому, они передадут. Можете на бумаге написать и передать – так даже лучше будет.

– Прекрасно. Так и поступим.

Мак лишь молча кивнул, после чего вышел в коридор. Он быстро оделся, а когда выпрямился после обувания, то застал на себе взгляды Всеволода Акимовича и Софьи Емельяновны. У обоих в глазах читалась лёгкая грусть вперемешку с сожалением.

– Прощайте, – Мак окинул их обоих взглядом и, открыв двери, вышел в парадную.