«С глазами трупа, что догнить спешит

Под этой мертвенной луною,

Мой прежний день, верней, мой вечный стыд

В окно глумится надо мною»

Поль Верлен

Четырнадцатого января Всеволод и Мак поехали обратно в город. Стоит отметить, что намедни резкое ночное пробуждение Мака, несомненно, взбудоражило Всеволода, но что-либо предпринимать он решил уже как они прибудут домой. На известие о том, что грядёт реальное посещение врача, Мак лишь одобрительно фыркнул.

Ключ проворачивается в замочной скважине, и Всеволод открывает дверь перед Маком. Не успевают они зайти, как Софья Емельяновна тут же подлетает к ним и расцеловывает их, параллельно благословляя на долгую счастливую жизнь, поздравляя с наступившим новым годом, с прошедшим Рождеством, и вообще со всем, с чем только можно поздравить молодых любовников. Ко всеобщей радости, экономка уже наготовила съестного, так что уже через десять минут после прибытия все трое уселись за стол.

Как только послеобеденная трапеза подошла к концу, Софья Емельяновна предложила сыграть в преферанс. Всеволод рассмеялся и тут же ехидно сказал Маку: «Ну что, будешь отыгрывать свои проигрыши?», на что Мак закатил глаза и демонстративно уселся за игральный стол.

После партии, когда уже совсем стемнело за окном, Всеволод поставил пластинку и устроил танцевальный вечер. Сперва Мак постеснялся вовлекаться в это дело, но под всеобщие уговоры всё же решился потанцевать. Как только Всеволод и Мак закончили танец, Софья Емельяновна тут же зааплодировала, и резонно отметила, что Мак танцует вполне недурственно.

На следующий день пара пошла на прогулку, на долгую прогулку. День выдался тёплый и даже солнечный (чудеса!). Сперва они зашли за новыми одеяниями Мака, и теперь лохмача совсем было не узнать, кроме как по причёске; никогда ещё в свои юношеские годы он не выглядел так «с иголочки». Дальше пара пошла в уже знакомый ресторан.

По пути то и дело попадались объявления о розыске, на которых преимущественно был изображён здоровый силуэт в тканевой маске, из-под которой виднелся нахмуренный взгляд исподлобья. Рисовальщики, конечно, любят сгустить краски, хотя и текстовики не отставали: «В розыске! Терроризирует общественный порядок самым жестоким способом! Уже больше дюжины жертв! Под 2 метра ростом!» Мак отметил, что знает одного здоровяка, но сомневается, что тот способен кошмарить некую «общественность» настолько, чтобы попасть в такую видимую немилость полиции. Да и всё-таки никакой конкретики на этих листах бумаги нет, зато рядом висят вполне конкретные провоенные плакаты. Красота.

Под вечер, уже почти в сумерках, Всеволод и Мак отправились гулять в парк, где во время, собственно, прогулки Всеволод вдруг вспомнил про приглашение на «вечернее чаепитие» к знакомому. Он потянул Мака за собой, пока тот не успел опомниться. Не то, чтобы Мака особо прельщала перспектива оказаться на сборище бомонда, но не сопротивляться же. В конце концов, разнообразие есть разнообразие, тем более он вместе с Севой.

В сумерках они подошли к трёхэтажному зданию, зашли в парадную и поднялись на самый верхний этаж. Уже по пути наверх всё громче стали доноситься звуки «чаепития».

Дверь в шумную квартиру открыла хорошо одетая служанка, а хозяин торжества, невысокий худой кудрявый франт с картавым голосом, тут же встретил адвоката и лохмача с распростёртыми объятиями. Гости сняли верхнюю одежду, взяли по бокалу шампанского и Всеволод повёл Мака за собой по широкому коридору в ближайшую комнату.

Лохмач уже на подходе к зданию заметил, что потолки здесь высокие, однако непосредственно вблизи они явились ещё большими, чем показалось сперва. Лампы светили существенно ярче, чем на прочих около подобных вечерах, где Маку до этого приходилось бывать.

Ближайшая комната, в которую Всеволод завёл Мака, оказалась заполнена дорого одетыми гостями, что сидели на диванах и стояли около стен и окон — не комната, а зала прям. Те, что были вовлечены в общую беседу, обменивались фразами в стихотворной форме. Мак слегка поёжился. Всеволод поднял брови в той манере, когда приходит понимание ошибочности своего местонахождения, вновь взял Мака за руку и уже не так стремительно повёл обратно в коридор через вторую дверь из этой большой комнаты.

Однако только они вышли в весьма широкий и длинный коридор, как Всеволода окликнули его знакомые, так что пара остановилась. Пока адвокат весело беседовал с тремя мужчинами в костюмах, Мак останавливал взгляд то на непривычно яркой люстре, то на будто нарисованных чёрно-белых обоях в нисходящую линию, то на массе людей, словно застрявших в этом залоподобном коридоре. Он смотрел на них будто чуть сверху, но не свысока, а как бы отрешённо. Мак и не заметил, что звуки все слились в гулкое вязкое месиво, пока его уха настойчиво не коснулся бархатный тембр Севы с еле различимыми басовыми обертонами. Ещё несколько секунд Мак смотрел на Севу отсутствующим взглядом, но в одно мгновение он ощутил твёрдый пол под ногами и морок как рукой сняло.

— Тебя с шампанского так? — улыбнулся Сева.

— С шампанского? — Мак немного нахмурился, но тут же понял, что держит в руке пустой бокал и облегчённо выдохнул, улыбаясь. — Да уж, не то слово.

— Тогда, пожалуй, обойдёмся пока без повторов, — Сева допил остатки из своего бокала, взял бокал Мака и поставил на свободный поднос. — Слышишь?

— Что?

— Это Шопен! Идём скорей, пока есть свободные места! — он также резко повлёк Мака за собой, как когда они только шли к дому.

Лавируя меж бесчисленных групп людей, они спустя пару минут всё-таки добрались до нужной комнаты, хотя шли только по коридору. Эта зала была чуть больше, чем та самая первая. Девушка в тёмном платье за роялем исполняла мазурку. Ещё несколько свободных мест оставалось, но люди всё приходили, так что Сева поспешил занять для себя и Мака два соседних стула недалеко от входной арки. Мак уселся слева от Севы и начал пытаться разглядеть исполнительницу меж головами других слушателей. Получалось не то, чтобы успешно.

Спустя ещё два произведения он перестал уже что-либо высматривать и повернулся к Севе, которому, судя по всему, больше повезло с расположением передних стульев, ведь он смотрел всё вперёд. Мак заворожённо уставился на него, словно до того не видел его таким красивым как сейчас, хотя тут же отдавал себе отчёт, что конечно же видел, и всё же сейчас его упитанный партнёр казался ещё красивее и ещё ярче. Аж голова потяжелела от такого, посему Мак опустил её на покатое плечо Севы.

Ничего кроме изящно исполняемой экспрессивной музыки не было слышно. Лохмач и не сразу понял, что уже играет вальс. Неужто он его где-то слышал? Мак прикрыл глаза ненадолго, а когда открыл, то оказалось, что все стулья перед ним куда-то исчезли, и теперь ему прекрасно видно и инструмент, и исполнительницу, и сцену. Основной свет, правда, куда-то подевался, остался только театральный, точечный. Вскоре в пятне света на сцене показались двое танцоров. Мак не разглядел их деталей, лишь видел две фигуры: одна потолще, другая потоньше, обе одеты во фраки. Прежде, чем он решил попытаться разглядеть тех поподробнее, на плечо его мягко опустилась рука Севы, так что Мак просто закрыл глаза, продолжая слушать музыку.

Вальс стих и лохмача обдало волной аплодисментов со всех сторон, так что он резко дёрнулся и сел прямо. Сева посмотрел на него удивлённо и тут же присоединился ко всеобщим аплодисментам людей, сокрытых в окружавшем их театральном мраке. Мак метнул взгляд на сцену: двое танцоров стояли рядом друг с другом и кланялись публике, держась за руки. Тот, что потоньше был лохматым, а более плотный танцор уж очень напоминал Севу. Мак всё вглядывался в их лица, но так и не смог их рассмотреть, ведь пятно света сдвинулось на исполнительницу, после чего уже было стихающие аплодисменты раздались с новой силой. Рукоплескания шли долго, и чем дольше это продолжалось, тем более ясно Мак слышал некие голоса. Те горячо спорили о чём-то, пока уже гулкие аплодисменты всё лились и лились.

— Кто тебе сказал, что мне вообще нравится под это танцевать? Откуда тебе это в голову пришло?!

— Ты же сам мне и сказал тогда!

— Когда «тогда»?!

— В наш первый танец!

— Не было такого! Ты всё выдумал!

— Ну конечно, всегда это я выдумщик. А ты у нас постоянно знаешь всё лучше других!

Все звуки резко стихли. Мак открыл глаза и увидел перед собой стулья со слушателями. Голова его лежала на плече Севы. Звучал завершающий программу «революционный» этюд.

Когда они вновь вышли в коридор, народу будто только прибавилось. Мак почувствовал, как ткань нового жилета медленно, но безостановочно стягивается на грудной клетке, как ворот сорочки впивается, словно зубцы капкана в шею, проникая прямо в горло. Все силуэты вокруг незаметно для него стали лишь дымовыми оболочками, что вот-вот растворятся и позволят своим внутренностям заполнить и без того удушающее воздушное пространство, которое ещё и потеряло всякие границы, отдавшись почти полностью пульсирующей чёрной пустоте. Мак увидел где-то впереди дверь на балкон и на подкашивающихся ногах устремился к спасительному прямоугольнику со светящимися контурами.

С каждым шагом сердце билось реже и реже. С каждым шагом чёрный холод ордой мурашек взбирался по коже вверх от пяток к груди. Каждый шаг длился дольше предыдущего.

Он буквально вывалился на небольшой балкон и второпях закрыл за собой дверь. Сразу он почувствовал прилив сил, а предыдущие симптомы стались лишь мутным воспоминанием, будто и не было их вовсе. И гул бесчисленных голосов почти стих. Небо уже явно давно окуталось вечерне-ночным полотном, хотя по улицам сновали туда-сюда многочисленные прохожие. Мак уселся спиной к стене прямо на холодный пол, опёр голову о стену и закрыл глаза. Ветер развевал космы, обволакивал лицо, гладил руки. Ещё немного погодя Мак услышал морской прибой…

— Что случилось?

Мак резко открыл глаза и повернулся на обеспокоенный голос: Сева присел на корточки совсем рядом с ним.

— Удушье, — прохрипел Мак.

Сева поднёс свою ладонь ко лбу Мака, подержал немного. Та была весьма тёплой, чуть ли не горячей.

— Ты прямо на полу сидишь, так и простыть можно, — сказал он и убрал ладонь со лба, тут же протянув её в пригласительной манере. — Думаю, нам пора домой.

Мак медленно кивнул, ухватился за упитанную руку и легко поднялся на ноги с помощью Севы. Не успел тот двинуться с места, как лохмач крепко обнял его.

— Хочу уехать отсюда, навсегда. В дом на море. С тобой.

Сева погладил Мака по голове.

— Обязательно. Мы обязательно уедем. Только сначала закончим важные дела здесь.

Тепло Севы растворяло онемение тела Мака, которое он и не замечал, пока не обнял толстяка. Спустя несколько минут они всё же пошли обратно в квартиру.

Та больше не казалась такой огромной, как было раньше, хотя сама по себе была не маленькой. Пара уже направилась к выходу, как их окликнул некто. Точнее, конкретно лохмача.

— Господин поэт, постойте!

Мака словно пригвоздило к полу. Он даже не подумал — он почувствовал, что речь идёт о нём. Лохмач медленно развернулся назад, в сторону окликнувшего. К ним подошёл светловолосый остролицый молодой мужчина в круглых очках, наподобие как у Севы; одет мужчина был в стандартный для нынешних дней светло-серый костюм тройку; ростом он был незначительно ниже Мака.

— Мак… Ротриер? — уже менее уверенно и тише спросил мужчина.

— К сожалению, вы обознались. Это Максимилиан Рамо, мой камердинер, — аккуратно, но твёрдо встрял Всеволод.

— Оу, прошу меня простить! И то верно, обознался так обознался. Однако не могу не отметить, что ваше с ним сходство, месье Рамо, весьма велико.

— Вы были знакомы? — продолжал Всеволод.

— Да, в некоторой степени. Видите ли, как-то раз я взялся за критический разбор его поэтических трудов по заказу одного крупного издания, однако так получилось, что моя работа не увидела свет. Заказчика что-то не устроило, так что имеем, что имеем — ничего, то есть! — тот хохотнул. — А мне ведь так хотелось пообщаться лично с автором таких интересных поэтических изысканий. Быть может, смог бы улучшить свой критический материал, и, кто знает, заказчику бы понравился такой подход… Но увы… Безвременная кончина такого молодого дарования не оставила мне подобной возможности.

— К сожалению… Но позвольте спросить, а кем вы сами будете, сударь? Вы литературный критик?

— Ох, мои манеры! Валерий Родионович Клириков, беллетрист, — мужчина протянул руку Всеволоду для приветствия. — Надеюсь, что всё-таки мне удастся добиться завершения своих трудов, — сказал он, когда пожимал руку Мака. Рука Клирикова показалась лохмачу почему-то чуть ли не ледяной, так что он незаметно поёжился от холода, что вдруг схватил его откуда-то из-за спины.

Клириков и Всеволод ещё о чём-то говорили некоторое время, однако Мак опять ничего не слышал. Пространство сгустилось, но не остановилось, лишь навалилось на Мака со всех сторон в попытках схлопнуть его в точку. Клириков достал из внутреннего кармана пиджака газету.

— А вы, кстати, в курсе, что в деревне, где был пожар поместья графа Анненского, теперь сожжён и кабак? Кабатчик, кстати, убит.