Нойтеаль, Новая Цитадель. 4 часа после полудня 22 дня месяца Созревания 

- Господин веркер!¹ Курьер из Лонвурта! 

- Зови. 

- Господин веркер! Демер Корволь… 

- Вольно, демер.² Давайте.. – щелчок пальцами. Полдень прожарил комнату так, что дышать нечем. Молодой человек в одной рубахе и свободных штанах сидит в нише окна, выходящего в тенистый сад. Перед ним вытянулся запыленный курьер. Казеный прислужник подносит Корволю ковш подкисленной воды. Розоватые струйки текут по длинным усам курьера. Офицер читает сумбурное послание. Вздыхает. 

- Унф, сопроводи господина демера на отдых. – сбрасывает ноги с подоконника молодой человек. Он лениво подходит к противоположному окну, из коего виден пыльный плац и ряды казарм. Посреди на шесте обвисло знамя. Офицер свистит. Из небольшого домика выбегает человек в синем и спешит к нему. Жара. Отсвет небес слепит глаза. Фигурка в синем бежит через плац. Веркер дожидается вестового: 

- Трубить тревогу – поход. – и рывком исчезает в комнате. 

Туру-ру-туру-ру-туру-турууу… Туру-туру-туру-ру-туру-руууу. Грохот сапог, ржание коней. Лязг, резкие отрывистые команды. 

Поздним вечером по Нойтеалю с грохотом спускается из Цитадели колонна конников и обоз. Подковы высекают искры из мостовой, подвешенные к седлам каски звенят о кирасы. Бормочут колеса фур. Караул распахивает ворота. 

- Рысссссью! Марш! 

Увенчанная факелами несется через поля и леса сине-железная змея. Трубит рожок, шарахаются с дороги встречные. 

- Ша-а-а-агом! Не растягиваться! 

Спят старинные замки, затихли деревушки. Мерный грохот и лязг в обрамлении пламени. По ветру летят два знамени – штандарта и веркады. 

В полночь дают роздых коням, поят их на безымянном ручье и под утро снова в путь. Как раз в тот момент, когда маркизу де Эсфорноту подавали булочки с вареньем, в ворота Лонвурта начала втягиваться запыленная колонна. Полицейские в карауле переглянулись и один возвел глаза к небесам: 

- Прими, Матисса,³ заблудших мучеников! 

Командир второго ареда⁴ ударил догадливого караульного плетью. 

Лонвурт. 24го дня месяца Созревания. Полдень. 

- Они там уже четыре дня творят такое, что язык откажется произнести, Ваша Светлость! 

- Видывали, господин маркиз. Будьте благопокойны, у меня не скроются. 

- Я окружил Амноэль войсками гарнизона и дворянскими стражниками. Доброохотные отряды горожан… 

- Весьма разумно, господин наместник. Ваше здоровье. 

- Взаимно. 

Вино приятно освежило. 

- Вы полагаете взять Амноэль без помощи пехоты? 

- Не беспокойтесь, умеем. Ждать осадные машины – лишь терять дни. 

Пухлые пальчики маркиза оглаживают бокал. 

- Я наслышан о вас, господин граф. Есть одна деликатность… мхм... многие студенты принадлежат к первому сословию и…⁵ 

- Запомните, господин маркиз, у бунтовщиков нет сословий. Честь имею. 

- Демер Лорфельд! 

- Ийя! 

- Вот деньги. Купи две тележных бочки⁶ старого кнорта⁷ и догоняй нас. 

- Слушаюсь! 

- Веркада! На коней! Рысью... марш!!! 

Амноэль. Поздний вечер 24го дня Созревания 

"Один раз жить! Один раз умереть! Сто раз любить, песни петь, вино пить, пляску бить! Гу-у-уля-яа-ай, браточки, воля! Ать-ать-ать-ать, будем до зари плясать! Обними, красавица, подставляй губки! Эххх-мааа! Гульба с утра до ночи и с ночи до утра. Перстни на пальцах, бархат на теле, руки при деле и бабьем теле".

Гудели таверны. Дымились разграбленные дома. Вино и молоко на мостовой с кровью мешалось. Обыватели постарше по домам сидели, дочек берегли. Тщетно. На второй день студенты совет собрали и указ написали – все девицы до двадцати на площадь, мужа выбирать. Кто прятался – уже полсотни мужей сменил. А померла – не беда. Вон их сколько.

Подтянулись в Амноэль молодые крестьянские парни из тех, что не прочь в ночь-полночь по широкой дороге с топором пройтись. Пришли и постарше мужики. С дубьем, с вилами. Один бывалый наставил ворота закрыть, смотреть со стен. Не вечно веселье, придет и похмелье. Всех мышей не переловишь, самая малая пса приведет. Студиозусы на сей счет не боялись.

"Из первого сословию изрядно народу, не допустит мамынька поношению роду. Ну поругает папенька – беда ли? Опять же права университета. Древние. От веку. От пращуров. Прикрикнем на простолюдина, что номерной штандарт⁸ притащит, откупимся. Погорячились? Да ну! Один раз живем! Не уставай - наливай!"

Ночь лунная, теплая. От реки прохлада. Труба дальнозорная из кустов глазом ведет. 

- Ворота закрыты, а на стене никого. 

- Пьют, паршивцы. 

- Не бунт, посмешище. 

- На перья⁹ надеются. 

- Есть, смотрите! 

- Тссс... – вторая труба просунула любопытное око меж ветвей. – Девица. 

- Воля твоя. 

- Сама сбросилась! Ох, Матушка. 

- Керет, скрытно подобрать труп. 

- Есть. За мной, перебежками, марш! 

Через поле, пригибаясь, бегут десятеро. Трубы обшаривают стены, уползают в заросли. Булькает, звенит металл о металл. 

- Ваше повеление… 

- Боги, да девчушка совсем, голову кладу – пятнадцати нет. 

- Кровищи то… 

- Синячищи вдобавок. 

- Палец, палец! 

- Кольцо не снималось. 

- Кожа нежная, руки ухоженные. 

- Да уж, не прачка. 

- Погуляли, сволочи. 

- В обоз, обрядить. Капеллану прочесть отходную. 

- Слушаюсь. Взяли. 

- С такими разрывами не живут. – лекарь моет руки в тазике. На расстеленной в траве тряпице поблескивает инструмент. Рядом белеет в ночи нагое тело. 

- Как вы полагаете, Мон, сколько их было? 

- Не один – это точно. Там ведь и в испражнительном отверстии явные разрывы, и губные связки надорваны. Скоты, ваша светлость, скоты. 

- Най, троих копать могилу. 

- Сам пойду, ваша светлость, священное дело. 

- Как станем на приступ идти, господа? 

У телеги собрались шестеро мужчин в синих мундирах. Карта лежит поверх тюков. Фонарь висит на задраной кверху оглобле.

- А если по мелководью проскочить? 

- Берег высокий, а с пристани ведут всего два узких переулочка. 

- М-да, глупо устроено. 

- Да брось, Тай. Пристань-то так, рыбацкие лодки да может мелкий кораблик принять назначена. 

- А вот это что? – палец в перчатке упирается в ломаную линию. 

- Хм... смотрим... ага… Фонарь пониже. "Старая стена" писано. 

- Это как – старая? 

- Ну, старая, старого города. Который когда-то разнесли по камушку тармийцы. 

- Аг-га. Так, господа офицеры, поглядим на стеночку? 

- Идет. 

- Уж верно не Фолльский Вал.¹⁰ 

- Если ее с той поры не трогали, там и бугорка не должно быть. 

- Как всегда – наше дворянство верно себе. С города мешок, городу узелок. 

- Но-но… Полегче. 

- Не я глаголю, лес речет. 

- Лесное чудо. Хе! 

- Господин веркер! К погребению готовы. - вытягивается перед командиром посланый демером солдат.

- Лаут, немедля выслать разведку! 

- Слушаюсь. 

- Идемте, господа. 

- С небес взят, в землю сойдешь. Вечно сходим мы с небес в земь, с юности в старость, из бодрости в немощь, из разума в безумие! От веку и на все времена. Деве, что смерть мученическую приняла, вечно в садах забвения пребывать во славу Матиссы Добросердечной. От веку и на все времена. Примет земь тело, что носила оная при жизни, примет Безымянная дух её. От веку и на все времена. 

- И во веки време-е-ен. – подхватывает хор. 

- Да не отвернет взор свой Безымянная¹¹ от принявшей мучения и страдания. От веку и на все времена. Да упокоится мятущий дух во садах забвения во славу Матиссы среди безмятежности и покоя. От веку и на все времена. Да не оскудеет память наша о деве, имя чье богам ведомо. Отныне, от веку и на все времена. 

- И во веки време-е-ен… - тянет хор. 

Две лопаты бросают землю на завернутое в мешковину тело. Старший капеллан закрывает молитвенник и уходит, шурша зеленой мантией матиссита. Капеллан-белориат¹² распускает маленький веркадный хор. За четверть часа на поляне появляется маленький холмик, отмеченный горкой камней. 

Светает. Вернулась покрытая росой троица лазутчиков. Тихий доклад. Веркер хищно ухмыльнулся: 

- Веркада! В седло! Обоз на месте! Рысью. Скрытно… марш! 

Южная окраина Амноэля – Университетум, сады. 25го дня Созревания, излет ночи. 

Шагом едут всадники в полном боевом – низко надвинуты каски-рокантоны, кирасы подогнаны, палаши спущены пониже, дабы эфес не брякнул. Мягко ступают по росистому лугу копыта. Небо на восходе проступило ленточкой расплывчато-розоватой. Из рощицы тень под ноги верховым: 

- Ваш Законблститство! Велено содейств... 

- Тихо, чтоб вас. – злобный шепот. – Кто таков? – всадник отъезжает в сторону. 

- Лур де Шамо, дворянин. Имею поместье к полудню отсюда. – торопливо шепчет худой моложавый человечек, хватаясь за уздечку. Конь раздраженно фыркает. 

- Доброохотничий отряд? 

- Точно так, ваше законоблюстительство. 

- Что за старая стена с южного заката? 

- Да то ли стена? Так-с, оградка на обрыве. – и - поспешно – Имеются ворота-с, но на них караульные из беглых землеробов-с. 

- Изрядно? – брови сдвигаются. Мимо шагом проезжают кирасиры. 

- Не мог вызнать-с. – виновато. – Но рядом колокольная башня университетума, так что-с шум произвести…. 

- Все, понял. Отправьте вестового к регулярным частям, сударь. В город входите через сутки после нас. Хронометр имеете? 

- Как же-с! - с недоуменным возмущением. 

- Ну, храни вас могучий Белор. Честь имею. 

Не овражек - впадинка. Не кусты, вьюн шипастый клубами свился. В полулиге зубы колоколен и башен небо кусают. Не раз и не два демер Шейр водил ребят в лазутные вылазки. Кирасы, каски и камзолы оставлены у сомечников.¹³ Палаши тоже. От них в лазутном деле мало толку. Кинжал – друг разведки. Плащ – покров лазутчика. Вместо ботфортов – толстые кожаные чулки – топтуши. Подобрались под обрывчик в два роста человечьих и бегом налегке вдоль него. А вот и скат земляной, заросший. Давненько в те ворота не ходили - не езжали. Это ворота? Ээээ… рыбам в смех. Этакие на постоялом дворе стыдобственно вешать. Стеночка тоже. Основание из камня широченного дикого, вземь вросшего, а поверх в один кирпичик уложена. От зайцев такая.

Ну, с Белором! Лазутные не говорят, все пальцами показывают. Четверо под ограду, руки в стремя скрестили по-двое. Шестеро на стремя правой ногой – да перескочили. Хрипнуло, булькнуло, глухо упало. Ворота и приоткрылись. Двое в лужах крови глазища вытаращили. Второй рот им ребята по горлу изобразили. К башне. Чуп-чуп-чуп топтуши. И тут караульный. Был. Закусывать надоть, дурила. Да что уж теперь, с кинжалом под ребрами. А вот наверху повозиться пришлось. Студентик, судя по сюртучку тощему да латаному, из малых сословиев, не спал, глазенки таращил старательно. В канат вцепился. В живот ему по гарду кинжал вошел, а сучонок и падая веревки не пустил. Прыжком подскочили, вцепились, выдирали канат смоловой из мёртвых пальцев, пыхтя и бранясь.

Потом тело наконец бросили, отдышались. Фонарь зажгли. Шейр тот фонарь взял, к южному закату обернулся и повел светильником. Вверх – вправо - вниз - влево - вверх. Туманны рассветы у широкого Мара. Но шевельнулся туман, зарокотал копытами и пошли Шейр со своими лазутчиками вниз. Их дело сделано. 

Амноэль. Дня 25 месяца Созревания. Утро - Полудень. 

"Оооо, голова… Головушка бедна-а-ая… Духотища винищем пропитанная. Фууу... Руками окрест пошарить. Доски. Кружка битая. На полу что-ли? Ох, темнотища". 

- Извольте вставать, ваша милсть! Просим вас. Ая-яй-яй, упилась его милость, встать не в силах. Ну это ничего. Сейчас... сейчас… ручку извольте. Выво-ди! А вот сюда пожалуйте, ваш милсть, на сено. Оп-па. 

- Умхмст прсл? 

- Университетум, ваша милсть, университетум, баюшки-баю. Скоро поедем. 

- У меня приличное заведение, господа! 

- Студиозы где, ведьма?! 

- Не бывали-с! 

- Обыс-кать! 

- Сударь! 

- Прочь с дороги, шлюха! У! – замах. 

- Помилуйте, пощадите, люди добрые! Нумер двенадцать, семнадцать, девять, два и три! 

- То-то же. Наверх! 

- Беги Зерш, беги! Не благородный ты, не помилуют! 

Звон стекла в распахнутой раме. Жалко хрупнули розы под каблуком. Эх, по улочке, да вверх по переулочку с милой мы гулять пойдем, вечером, вечером, славным летним вечером пой-й-й-йде-е-ем. А мы вниз бежим, вниз, вниз легче бежать и внизу легче скрыться. Улочку перебежать и… 

- Стой! Куда-а-а-а? 

Налетели кони, кружат. Копыта пляшут, сапоги мельтешат блестящие. 

- Ишь, прыткой! 

- Пустите, господа! Я не студиозус, я… лодочник. 

- Лодочник! 

- Хха-а!!! 

- В сюртуке! 

- Розовом! 

- Лодочник! 

Просвет меж рыжим хвостом и серой грудью, эх по улочке… нырнем. Спасайте ноги, не жалейте пяток. Возмущенно заржала вздыбленая лошадь. Гремят копыта. Стальным перечеркнул отсвет неба клинок. Пламя и тьма. Серое в немощеной пыли растекается. 

- Дем, за мной, рысью марш! Глядеть в оба! 

- Чуть не удрал, сволота. 

- От меня не убежит! Хха-а! 

Подковы искрами сыпят. 

- Куда столь проворно, сударик красивый?

- На службу! С дороги, хамье!

- А к чему на службу в дамских панталонах? И мундир, сударь, вам велик будет, хе-хе.

- О-о-отцовский. Да, господа, отцовский. Жалования не хватает, знаете ли.

- Так батюшка ваш, надо полагать, в дамском платье в присутствие отправился?

- Ну что вы в самом деле, господа, несете... И правда впопыхах сестрино белье схватил, вот позор-то, совсем заслужился.

- Держи вора!!! Господа белые, хватайте! Вор! 

- Ой, сударь, придется вам все же с нами идти. Мундирчик-то сымайте, не к лицу он вам. В бабских-то штанах особливо же.

- Куда спешим?

- А тебе какое дело?!

- Извольте-ка следовать с нами. – милая улыбка, покачивание обнаженного клинка.

- И не подумаю! Прочь с дороги!

- Ой, напрасно лаетесь, ой, напрасно, сударик. – Улыбчивый внезапно обращается каменным истуканом. – Взять!

Шею захлестывает колючая веревка, копыта ударяют в пыль немощеного переулочка. 

- Ыыыыхххрррр…. – руками вцепиться в колючее, в горло пробирающееся, с каждым рывком… нечем дышать… язык… огромный язык... в глотке… заслонил небо… Мрак. Лед.

- Бросаем тут! Отбегался! Рысью… марш!  

- А ну пошли! Пошли! Не растягиваться мне! Кто на шаг в сторону качнется - башку снесу. Ну сказал же!

Под иссушенные лопухи скатилась лохматая голова с грубым мужичьим лицом. Тело подбирать не стали. То забота божедомов¹⁴ градских.

- Брошенный? 

- Похоже на то. 

- И тот - двери настежь. 

- Точно так. 

- Тут штаб. Выставить охранение. Обыскать все. 

- Йесть! 

- Как закончат, доложите. Я остановлюсь там. 

- Слушаюсь! 

- Подтянуть обоз. 

- Будет исполнено. Куда бунтарей девать? 

Оххх, хорошо б там купальня была. 

- В подвал этого... как его… - три щелчка пальцами у виска - Алхимической башни! 

- Понял-с. 

- Ридж, – Шепотом на ухо. – друг мой, а почему именно туда? 

- Там подвал с угольным желобом. И выхода всего два. 

- Ясно. 

- По завершении разрешаю всем два часа отдыха. А пока сыщите-ка мне главного книжного барана и губернатора, если их еще не утопили. 

- Сию минуту! 

- Сию – не стоит. Но быстро. 

Ищешь злобную тварь – смотри "Керет". Ищешь Керета – смотри "злобную тварь". Рост - бочонок, полбочонка, да четверть бочонка. Вес голым – пять руд.¹⁵ Левого глаза нет. Зато есть маленькие жесткие усики, ежик волос на круглой голове и ручная крыса Кус на плече. Керет единственный, кто носит вместо палаша абордажную саблю. Палаш длинноват для него. Керет единственный друг аредера Лаута.

Командир третьего ареда Керет. Имя не упоминается. Керет и все. Не говорит – рыкает, не ходит – чеканит, не фехтует – рубит. Лошадка Керета - Найна - маленькая, лохматая и лягается исключительно точно. Керет сидит на ней посреди Площади Познания и хлыстом направляет движение телег с полумертвыми телами угулявшихся студентиков. Без разбору титулов и званий летят пьяные и сонные в желоб, чтобы скатиться в подвал, и проклиная, и плетей обещая, и попросту ругая, и мамку вспоминая. Единственный глаз аредера чуть ли не огнем горит, предвкушая расправу. Бунтари, закон преступившие, смерти повинны. Все. А особо греет, что благородненьких полно. За все ответят нынче нежные задницы. И за поденство семилетнее, и за юность нищую, и за побои, и за глаз. Керет все помнит. Всегда. Все. 

Амноэль. Дня 25 месяца Созревания. Два часа после полудня. 

Нога на ногу, руки на подлокотниках, седалище чуть вперед, голову запрокинуть, взгляд устало-презрительный. Надо же, господин губернатор! Мудро-на-ча-лие Его через пень и об забор. 

- Уж не обессудьте, иной мебели не сыскано. 

- Постою. 

Ой, как мы щечкой дергаем. Как мы губки кривим. А ты думал - из кресла вылезу? Ага. Сей момент, только шнуры мне разгладят. Не нравится скобленая лавка - ну стой. Вон, Тэм на подоконничке пристроился и не жалится. И де Элвинтон рядом с ним. Господа командиры первого и четвертого аредов. Керет на площади, Лаут и Белль до сих пор чешут городок. Все при деле. А его мудрость присела. Глазыньки прячет. Начнем, благословясь. 

- Извольте объясниться, господа. Как же ввереные вашему попечению добрые подданные Его Величества вверглись в поступки неблаговидные да противуканонные? Чинились ли притеснения, неправды, обиды, оскорбления? - речь должна быть тихой, чуть с насмешкою. Крик не помощник на спросе. 

Пояснения сбивчивые. Губернатор с ректором тычут друг в друга. Тот сказал, а этот не дал, а вот он не выделил. Ридж устало машет рукой. 

- Хватит. Властию, Его Величеством данной, повелеваю… - щелчок пальцами, де Элвинтон вытягивает шею. - Конвой! 

В соседней зале грохнуло, лязгнуло и по левую руку выросли трое молодцов с палашами наголо. Тонкий палец указывает на Бунка: 

- Взять под арест! 

Губернатор застывает с выпученными глазами. Ректор привстает. Он ошеломлен, раздавлен. Взвизг: 

- За что?! 

- За инициацию бунта! В подвал его, от прочих раздельно! 

Солдат сдергивает книжника с лавки, второй подхватывает и ректора почти что на руках выволакивают за дверь. 

- О вашей нераспорядительности, господин губернатор, также будет доложено. - взмах ладонью. - Ступайте. Согласно разделу девятнадцатому и параграфу три тысячи двести двадцать седьмому отныне и на десять дней власть судебную, военную и распорядительную в городе Амноэле Белый Штандарт исполняет. 

- Па-а-азвольте, молодой человек! Смею напомнить, я вам не выслужник из обывателей! Я потомственный дворянин! Я буду жаловаться! 

- Жалуйтесь, ваше право. - легкое, пренебрежительное пожатие плечами. - Свод Законов желаете оспорить? Извольте. 

Губернатор выходит в жару улицы. В саду возле дома разложены костры. Готовится обед. Кони рядами, часовые томятся на жарище. Пыль. Вдалеке ломают нечто деревянное. Треск. Губернатор на дрожащих ногах идет вверх, к своему разгромленному особняку. Усталый старик в рваном наряде. 

В подвале дома, где ресторация Нувоша, совсем другой спрос идет. На крюках вместо коровьей туши здоровый мужик за запястья повешен. Борода метлой растопырена, слезы текут, на щеке ожог, спина изрублена. Двое развалились на лавке в углу, устало свесив руки с плетьми. Третий расхаживает перед окровавленным и монотонно повторяет: 

- По чьему наущению ты, Ласл Боржаль, оставил место жительства и отправился в сей город чинить беззакония? 

Каждые два-три слова сопровождаются взмахом руки. Ближе к двери оранжевым светит жаровня. В угли всунуты двое щипцов и клеймо. В проеме арки, что в винную часть ведет, видны еще схваченные под конвоем. Кто всхлипывает в предвкушении ужаса и пыток, кто молчит, кто молится, кто умоляет. Но глухи конвойные в низко надвинутых касках и тяжелых кирасах. 

- Жизнью детишек клянусь, ваше законоблюстительство, - рыдает Ласл - никто не наущал! Не ведал о сем. Ввечеру сосед заглянул, сказал мол балаганные приехали. Я и побежал поглядеть. В мыслях не имел ваше… 

- Врешь. - мерно отвешивает эн-офицер,¹⁶ глядя в потолок. - Вилы тож прихватил на балаганные ужимки глядеть? 

- Так взад-то по-ночи идтить, шалят на дорогах ведь! Головою клянусь, не ведал! - воет землероб. 

- Насилие над девицами чинил ли? 

- Как можно, своих семеро… 

- Таверны ли, дома благородные громил ли, разбойничал ли? 

- Ыыыы… Помилуйте! Не со злого умыслу, а лишь по охмелению! 

- Виновен. - знак экзекуторам - Этого снять, под конвой и в каземат. Следующего волоките. 

Следующий - молодой парень с искривленной ногой и злобным взглядом исподлобья. Всерьез избит - пытался бежать. Говорит, как плюется: 

- Ну знал! Ну обходил парочку благородных! А неча плетьми биться и конями сшибать, чай не в Лэнге! Че пошел? Так скука ж, а тут этакое представление! В кои векиииииии… - визг и запах паленого. Клеймен на месте словом БУНТ по правой щеке. 

Благообразный старичок с дребезжащим голосом. Занятие - резчик по дереву. Не то что парню, Ласлу в деды годен. Говорит тихо, знает, что обречен: 

- Как ярмарок не стало, ваше законоблюстительство, так мы и оскучали. Господа студиозусы что ни сотворят, все в радость и обсуждение. Вон, в том годе золотарская бочка опрокинулась. Носы жали, а болтовни на месяц. Так и живем. Скушно. В тюрьму? Как изволите. 

- Затмение нашло...

- С тоски запил, а тут приключилось...

- Я-то что, вашзконстиство? Я-то что? Я это... как все...

- Помилуйте! Себя не помнил! Отец-Крат свидетель! В обеспамятлении был!

- Мммраченье ншло...

Резкий удар хлыста. 

Нескончаемый поток. Сменился допросный, сменились секущие. Моча и кровь заливают пол. Вонь дерьма и жженого мяса. Крики, проклятия, мольбы.