После того дня Нил стал изредка позволять себе прикасаться к еде. Делал он это не часто, обычно раз в день, насильно заставляя себя быть начеку и не расслабляться. Он испытывал невозможное чувство вины и отвращения к самому себе за то, что так пренебрегал собственной безопасностью, но что он мог сделать? Он клялся маме, что выживет несмотря ни на что и, каким бы изворотливым и пронырливым он ни был, у него просто не было возможности сбежать чтобы добыть чистой еды, в которой он был бы уверен. Все, что ему оставалось, это давиться едой, сглатывая ком в горле и сдерживая эмоции, чтобы никто вокруг не увидел в нем еще большую слабость чем та, которую он уже показал всем вокргуг. Разрываясь между мыслями о том, как было правильно и о том, как было нужно, с каждым прошедшим днем Нил все больше убеждался в том, что смерть заберет его. Если не сейчас, то чуть позже. Кончиком хвоста он уже чувствовал морозное дыхание смерти, которая впервые за столько лет подобралась настолько близко. Это было чистое отчаяние, которое не было никакой возможности контролировать, как бы он ни пытался.

      С ним пытались заговорить. Это мог быть Ваймак, мог быть Кевин. Еще несколько раз приходил Эндрю. И множество других, совершенно незнакомых и обезличенных людей, которых Нил даже не пытался запомнить.

      С каждым разом новых лиц становилось все больше и больше, пока сам Нил до изнеможения изматывался постоянным присутствием кого-то рядом. Нос перманентно свербело от десятков ароматов, смешивающихся друг с другом и, откровенно говоря, Нил начал скучать по запаху гнили, который сопровождал его большую часть жизни, пока он прятался по канавам и подвалам.

      Это утомляло.

      Все они надеялись на что-то. Всем им было что-то нужно от Нила, который все еще ни единой своей малекулой не желал не то что общаться с ними, а даже находиться в этом месте, окруженный десятками незнакомых ему людей, в каждом из которых он видел угрозу.

      Из-за постоянной неподвижности кости и суставы, привыкшие к более чем активному образу жизни, ломило и все чаще Нил задумывался о том, что ему хотелось просто побежать. Без цели впереди, без приставленного к затылку пистолета. Просто побежать, чтобы в ушах засвистел ветер, а лапы зарывались в мягкий грунт.

      Казалось бы, в такой ситуации он должен был желать чего-то более существенного, а не вот… такое. Однако, не имея особого выбора, Нилу хотелось ощутить свободу, которую так зверски забрали.

      Нил знал о жестокости мира. Знал, что ничего не дается просто так и за все приходится платить соразмерно, но в нынешней ситуации плата была слишком велика. Ценой свободы были его скелеты в шкафу, которых он так долго и упорно запихивал все глубже во тьму, надеясь на то, что в задней стенке шкафа откроется магический проход и все его тайны канут в небытие. Теперь же голые кости упирались ему под ребра, впиваясь в кожу, давили на шею, грозясь вот вот проткнуть трахею, и Нил не знал, как выбраться из этой западни.

      Ему хотелось, чтобы мама была сейчас рядом. Она бы точно нашла способ сбежать отсюда, прикрывая Нила своим нежным, но сильными телом так, как только мать может защищать свое дитя. Нил скучал за ней, и с каждым днем, прожитым в одиночестве, он все явственнее осознавал то безнадежное состояние, в котором оказался.

      Ему казалось, что он смирился с потерей матери еще тогда, когда слышал ее морозящий душу предсмертный вой, но реальность оказалась как всегда намного хуже. Одиночество спускалось постепенно, придавливая к земле стальной плитой, размазывая плоть и кости, лишая последнего, за что хоть как-то мог уцепиться Нил.

      И это чувство усугублялось огромным количеством людей, которые жили свою обычную счастливую жизнь, совершенно не обращая внимания на оборотня в самом центре своего поселения, которого сковали в цепи и перекрыли кислород.

      Нет, он не думал о том, чтобы умереть. Слишком сильная тяга и любовь к жизни неустанно пылали в самом сердце, но вместе с этим его пронзало ледяными иглами безразличия. Люди всегда такие — им будет все равно на других до тех пор, пока это не касается их. Или если чьи-то страдания — залог их спокойствия.

      Нилу хотелось обозлиться на них всех, обозлиться на весь мир, на все мироздание за то, как судьба с каждым днем делала яму его могилы все глубже, как вокруг скапливались горы земли, под которыми в конечном итоге он все равно откажется погребен. Рано или поздно это случится и он, точно также как и его мама, будет недостаточно быстр. Возможно, его доставят к отцу, который выберет самый изощрённый способ чтобы убить его. Или все-таки отдаст в буквальное рабство Морияма.

      Факт оставался фактом — он умрет. Это был всего лишь вопрос времени.

      Так почему бы ему не умереть здесь? Даже не смотря на то, что он всей своей сущностью отвергал такой исход событий, он не мог не думать о том, что вариантов развития событий не так уж и много.

      Первый: он расскажет правду и его отпустят, после чего, спустя неделю, месяц или несколько лет он все равно умрет.

      Второй: он расскажет правду и его убьют сразу же, посчитав угрозой. А если и не убьют, то он станет здесь вечным пленником.

      Третий: он самостоятельно доведет себя до состояния, при котором смерть — необратимое последствие.

      И ни один из этих вариантов даже в малой степени не устраивал Нила. Самым привлекательным был первый, ведь тогда он сможет хотя бы не на долго ощутить столь желанную им свободу. Но все упиралось в то, что если он хочет этого, то ему придется пустить на жителей этого поселения стаю ходячих мертвецов, в которых обратятся все его скелеты, которые до поры, до времени прятались в тяжелом шкафу из орешника с амбарным замком на дверцах.

      Вместе с удушающим одиночеством второй плитой сверху пристраивалось отчаяние. Оно еще не нашло удобного для себя места, ерзая и перекатываясь с бока на бок, меняя центр тяжести, надавливая на самые слабые точки. Это ломало, пугало, заставляло сходить с ума, ведь чем дольше время ожидания, тем больше разной дряни просачивалось в мысли, делая из тихой реки сначала запруду, а после топкое болото.

      Даже не смотря на то, что теперь он не отказывал себе в пище, он ненавидел каждое мгновение, когда ему приходилось пережевывать куски хорошо прожаренного мяса. Печеные овощи он игнорировал, потому что воротило его даже от одного их запаха, но в целом, было не так плохо. Силы постепенно возвращались в изнеможенное тело, и Нил чувствовал себя как никогда сильным и здоровым. Вот только что толку от этого, когда вся эта бравада сдерживалась плотным кожаным ошейником и толстой цепью, вмурованной куда-то под землю. Было бы у него еще две головы и в целом хороший пример Цербера, которого держала цепь исходившая из самых глубин Ада.

      Чужое навязчивое присутствие он почувствовал сразу, но не стал даже никак реагировать на пришедшего. Казалось, что этот лимонный запах будет сниться в его кошмарах, потому что все плохое, что случилось в последнюю неделю, было из-за этого белого оборотня, который силой лишил его свободы. Эндрю давно перестал бояться входить в те пределы, в которых Нил мог до него дотянуться. Даже глупцу было очевидно, что этот оборотень сильнее Нила и у того в любом случае хватит сил, чтобы укротить чужака, который отказывался играть по их правилам.

      — И долго ты собираешься продолжать этот спектакль одного актера? — был бы Нил в человеческом обличии, то наверняка бы рассмеялся от такой наглости. Надо же, теперь его еще и в клоуны записали. Что еще эта стая откроет для него, как Кристофор Колумб открывал Америку? — Учитывая то, что нам рассказал Кевин, тебе нет смысла быть глупцом. Наша стая не причиняет вреда тем, кому нужна помощь и защита. Если она тебе нужна, то мы тебе ее предоставим.

      Фыркнув, Нил встал на лапы и перелег так, чтобы не видеть это лицо. Чем больше его пытались уговорить, тем сильнее все это бесило. Он не верил ни единому их слову, зная что люди склонны ко лжи и не способны быть искренними ни с кем, даже с самими собой.

      Если они и так все знали, то смысла не было Нилу добавлять что-то от себя в эту историю полную надумок и загадок. Никто в здравом уме не согласился бы взваливать на себя груз ответственности за такие тайны, но этим оборотням словно не терпелось закопать себя поглубже. Сначала Кевин, а теперь и Нил. И если первый находился тут добровольно, то второму эта защита никуда не уперлась. Нил искренне не понимал, или не хотел понимать, зачем им нужно капаться в его грязном белье. В этом не было никакого смысла. Какие они цели преследовали? Собрать побольше информации чтобы его шантажировать или чтобы после сдать отцу за откуп? Вариантов было много и, если быть до конца откровенными, Нилу было любопытно, к чему это все приведет.

      Потому что он сам не собирался отпускать последние оставшиеся принципы. А если учесть, что из всех заповедей матери он сейчас мог выполнить только одну, выбор его был очевидным. Он ни слова не скажет им всем, как и больше не покажется в человеческом облике.

      Эндрю ушел молча, так и не получив никакого ответа, а Нил прикрыл глаза и уплыл в свои мысли, позволяя себе провалиться в легкую дрему.

*

      Дни сменялись один за другим, но положение вещей с легкой подачи Нила не повернулось даже на один градус. Он все также проводил свое время лежа, иногда вставая чтобы размять затекшие мышцы и просто побродить вокруг столба, нарезая круги как скаковая лошадь. Сравнивать себя с этими, красивыми и изящными, но все же животными, Нилу не хотелось, но он редко когда отрицал очевидные вещи.

      Точно также невозможно было отрицать раздражение, которое с каждым днем все больше расцветало на лицах местных жителей. И не удивительно, что Нил их раздражал. Он оставался чужаком и даже такое, столь ограниченное присутствие, нервировало других оборотней, которым не нравился чужак, находившийся на их территории.

      Нил был уверен, что их мало волновал факт того, что это не он выбрал находиться здесь, на привязи как бешеный пес. Все по своей сути были одинаковыми и все пытались защищать свои границы, как стайные так и личные, а то, что они безбожно, изо дня в день, влезали в границы самого Нила — ну кого это волновало, когда он был в явном и очевидном меньшинстве? Кого волновало то, что он унес бы от сюда ноги при первой такой возможности? Он пытался, но его вернули и посадили на цепь. Так цинично, но так реально.

      Ему было трудно сказать, сколько именно времени он уже здесь провел. Сначала он пытался считать, но сбившись один, раз забросил эту идею. Какая собственно разница? Днем больше, днем меньше — это не имело значения, потому что он не знал, сколько еще пробудет тут. Учитывая все факты и то, что он даже под дулом пистолета не расскажет свою историю, это место могло стать его пристанищем на долгие месяцы, если не годы.

      Кевин молодец, конечно, что рассказал им про отца Нила, но он не знал всего. Не знал, как жил и выживал Нил, не знал что его мама умерла незадолго до того, как они схватили его. Можно ли было сказать, что они не позволили ему даже выдержать траур по последнему в этом мире родному его человеку? Нил и сам не знал ответы на все многочисленные вопросы, что роились у него в голове. Он знал лишь одно — никто здесь не узнает больше, чем уже успели узнать от Дея. Да и это было каплей в том океане лжи и недоговорок, которые Нил с мамой возводили вокруг себя долгие мучительные годы.

      Нил помнил как Мэри уносила все дальше еще совсем маленького его, держа за холку и тихо порыкивая, когда он, ничего не понимая, начинал тихо скулить. Теперь эти воспоминания казались до безумия далекими и даже то, что произошло всего несколько недель назад, в те последние дни и часы жизни Мэри, заплывали поволокой каких-то странных эмоций. Это не была печаль или грусть. Нил довольно быстро осознал то, что в том мире, в котором ему пришлось жить, нет места этим эмоциям, но все равно было трудно. Он любил свою маму, помнил ее совсем слабый запах и шершавый язык между своих ушей. И когда Нил скатывался в пучину этих воспоминаний, его душу накрывало волной сожалений, волной не высказанных слов и просроченных обещаний.

      Он уже перестал задаваться вопросами «зачем» и «почему», принимая факт того, что в этом мире он вряд ли сможет найти свое место, вынужденный постоянно скитаться, оставаляя за собой воспоминания, покрытые пеплом, как выжженные летней засухой поля. Было легко думать о том, что вот его судьба, он уже давно смирился с таким исходом событий и, наверно он бы и не жаловался ни на что, если бы прямо сейчас его не пытались извести, заставляя рассказать все то, что он поклялся унести с собой в могилу. Единственное обещание, которое он не был готов нарушить. Остальные уже постепенно истлевали, хотя он не был виноват в том, что нарушил их. Не по его вине это произошло. И все, что ему оставалось, это держаться за последнее «никому не доверяй», звучащее набатом материнским голосом в голове. Он порой не верил даже себе, что уж говорит о прочих мимолетных людях, появляющихся в его жизни.

      Прошлой ночью он попытался выкорчевать замурованный в землю столб, к которому крепилась его цепь, но это не принесло никаких успехов. Нил не мог понять, зачем в центре поселения такая мудреная конструкция, словно они готовились пленить какого-то случайного путника, заковав его и привязав к одному месту.

      Той же ночью он пытался стянуть с шеи ошейник, но плотная кожа по прежнему сдавливала его шею, а от этих неудачных попыток теперь пекло разодранную его же когтями кожу на шее.

      В минуты отчаяния, когда его захлестывала с головой паника, он пытался разорвать цепь, дергая ее изо всех сил, но результатом были только болезненные синяки, на которые продолжала давить ненавистная кожа ошейника.

      Безвыходная ситуация.

      Конечно же его метания не уходили из-под внимания надзирателей. Вожака, на удивление, он больше не видел, но Кевин, Эндрю с его близнецом, и еще несколько относительно знакомых Нилу оборотней, он видел регулярно. Его, к большому облегчению, не трогали, но все вокруг кричало о том, что их групповое терпение на пределе. Нил не знал, что они в теории могут предпринять, чтобы вытрясти из него ответы, да даже думать и фантазировать не хотелось, потому что от этого тут же пробегали мурашки ужаса, заставляя шерсть на холке вставать дыбом.

      Нил был прекрасно осведомлен о способах и методах принудительного обращения, когда применялось физическое или медикаментозное воздействие. И если первому еще кое-как можно было сопротивляться, то второй вариант был заведомо проигрышным, потому что каким бы сильным ни был внутренний волк, против химии, которая глушила все инстинкты, он не имел никакого оружия.

      С человеком, которого обкололи этой дрянью, можно было делать буквально что угодно. Можно было продлевать срок действия до бесконечности, вводя новую дозу или вовсе поставив катетер для капельницы. Такой негуманный способ крайне часто использовал его отец по отношению к своим жертвам, благо Нил был нужен ему полноценным. Но если отец не делал этого, то это не значило что эта стая на решится на такое.

      Лишить оборотня его второй сущности, которая является его неотъемлемой частью, как казалось Нилу, было высшей степенью бесчеловечности и он был готов молиться богам, чтобы его пленители не скатились до таких действий.

*

— У нас нет выбора.

— Но это не выход! Это просто бесчеловечно!

— Моя задача — обеспечить безопасность. Этим я и собираюсь заняться.

*

      Все тело трясло. Не из-за жары или холода, а из-за чего-то более ужасного, чему пока Нил не мог дать объяснения. На равне с этой жарой в груди воющим смерчем крутилась тревога, которая не давала сосредоточится ни на чем остальном. Вокруг слышались голоса, которые сливались в одну отвратительному какофонию, стуча по вискам стальным молотом, а все тело словно пропустили через мясорубку.

      Открыв кое-как глаза, Нил увидел уже знакомые лица. Перед ним, сидя или стоя, были Ваймак, Кевин, Эндрю со своим близнецом, та женщина, с которой он впервые увидел вожака, и еще несколько оборотней, которые мелькали на периферии все то время, что он был прикован цепью к земле.

      В теле все еще что-то было странным, инородным. Не таким, каким должно было быть и, опустив глаза вниз, Нил понял, что все это время не давало ему покоя.

      Он был в человеческом обличии.

       По голове как обухом дало осознание всего происходящего. Они опустились настолько низко, что прибегли к самому гнусному из всех возможных способов. Им не удалось переупрямить его и они решили обратить его с помощью лекарств, от которых сейчас в голове Нила стоял туман.

      Попытавшись встать, Нил смог лишь слегка дернуться. Они, до кучи, еще и привязали его к стулу, чтобы он почувствовал себя в максимальной опасности, не имея возможности не то чтобы защищаться клыками и когтями, а даже просто кулаками. В груди поднималось цунами из гнева и ярости и Нил намеренно начал выпускать свой феромон, чтобы хоть как-то показать что нет, он не сдался и он сделает всё, чтобы его пленители пожалели о своем решении.

— Успокойся, — сказал ему Ваймак, выходя вперед и также начиная давить на Нила своим феромоном. Нос засвербело, но Нил лишь оскалился. Не чувствуя своего волка, он ощущал себя щенком перед здоровенным волком. Он ненавидел этих людей, которые стояли перед ним и смотрели так, словно он этого заслужил. Словно он был злостным преступником, который был достоин лишь того, чтобы его лишили единственной возможности защитить себя, сделав настолько слабым, что даже маленький волчонок справился бы с ним.

— А не пойти ли бы вам нахуй, господин вожак, — выдавил из себя Нил настолько ядовитым и едким голосом, что сам даже удивился, что умел вот так. — Наверно Кевин вам рассказал про то, как воспитывали неугодных щенков в Эверморе, да? Как за любое непослушание травили этим дерьмом? Или это была его идея? Он подумал, что раз ублюдок Рико мог себе это позволить, то и он сможет? Идет по стопам этого выродка?

      Кевин Дей многое знал о нем и многое мог рассказать, но Нил был ничем не лучше него. Он также знал много того грязного и смердящего, что нельзя было выносить за пределы узкого круга лиц. Но сейчас он собирался вывалить все это дерьмо на Ваймака, который согласился вот таким вот образом защищать своего никчемного сынка и всю свою плешивую стаю в придачу.

      — Думал, что если обратишь меня, то получишь что-то? Нихуя, папаша, ты не получишь. Даже если вы на всю страну раструбите о том, кто я такой, смерть придет за вами быстрее, чем вы сможете осознать это. Мне то умирать не страшно, а вот тебе, такому сильному и грозному вожаку, будет позорно откинуть хвост из-за того, что ты решил, что я смогу вам что-то дать. Вы можете все дружно пойти нахуй со своими желаниями, ублюдки, — Нил чуть ли не шипел, сжимая кулаки до такой степени, что казалось что он отросшими ногтями проткнет себе кожу. Все его естество бурлило в негодовании от сложившейся ситуации. Если он кое-как смог смириться тем, что его посадили на цепь, то что они сотворили с ним сейчас он не собирался прощать. Высшая степень насилия над оборотнем — лишить его второй, неотъемлемой части.

— Кевин был против этого, если тебе интересно, — совершенно спокойно ответил Ваймак, хотя Нил видел как у того ходили желваки под кожей. — Мы дали тебе достаточно времени. Ты сделал свой выбор.

— Какие вы интересные. Сами меня сюда загнали, лишили свободы, а теперь еще и моего волка. Если ты пытался сделать из вас благодетелей, то хуево у тебя получилось, — Нил знал, что вряд ли такое его поведение спустят ему с рук, но он уже достаточно терпел, а теперь все предохранители слетели, сломавшись пополам от тяжести негодования. Ему было все равно на то, что еще придумают эти ублюдки. Он знал, что ничто в этом мире не сможет его сломать, ведь мама постаралась на славу научив Нила выстраивать бетонно-стальные ограждения вокруг себя.

— Натаниэль Веснински, сын Натана Веснински и Мэри Хэтфорд, — заговорил Эндрю. — Пропал вместе с матерью десять лет назад в возрасте семи лет, несколько лет назад был объявлен умершим. Семнадцать лет, день рождения 19 января 1988 года. Должен был стать одним из свиты Рико Морияма и быть с ним не только как волк стаи, но и стать телохранителем.

— Медальку за умение гуглить, — фыркнул Нил, закатывая глаза. Не надо было быть гением, чтобы найти несколько статей в интернете и сопоставить с тем, что им рассказал Кевин.

— Почему тебя признали умершим? — не обращая внимания на язвительные ответы Нила спросил Ваймак. — Где Мэри Хэтфорд и почему она выкрала тебя из дома.

      Приподняв брови в комичном удивлении, Нил посмотрел на Ваймака так, словно тот сказал неописуемую глупость. Вообще вся эта ситуация была настолько глупа и смешна, что Нилу захотелось натурально рассмеяться. Неужели они думают, что после всех тех дней, когда они держали его на привязи, он расскажет им все это? Что даст ответы на все их вопросы? Даже в утопичном мире это выглядело бы максимально нереалистично, что уж говорить об практически реалистичной антиутопии, в которой жил Нил с самого рождения.

— Что еще спросите? — огрызнулся Нил, дергая руками и терпя боль от впившихся в запястья веревок. — Мы можем так сидеть хоть месяц, хоть год, хоть всю мою жизнь, но вы слишком тупы чтобы понять, что все это — обычный цирк. Вы ничего от меня не сможете получить.

— Ты и в детстве был упрямым, Натаниэль. Видимо это прогрессирует с возрастом, — как-то обреченно проговорил Кевин.

— Меня зовут Нил.

— Нет, ты — Натаниэль. Сын серийного убийцы, который работает на Морияма, которые пытаются вернуть моего сына в свою стаю против его воли. И сейчас важно только это, — перебил их Ваймак, подходя вплотную к Нилу и смотря на него сверху вниз. — И пока ты не докажешь, что не несешь никакой угрозы Кевину, ты будешь оставаться угрозой и врагом. Я тебе уже говорил про это, и за то время, пока ты строил из себя дворняжку, ничего не поменялось.

— Ну, тогда попытайтесь убедить меня в своей правоте. Потому что сейчас все ваши слова — бред сивой кобылы, который имеет право на существование только в ваших обделанных аконитом головах.

— Поверь, выбивать нужную нам информацию мы умеем, — сказал Ваймак и кивнул женщине, стоявшей за ним. Та, поджав губы, выдохнула тихое «поняла».

— Отец, Эбби, вы не можете поступать с ним так. Я уверен, что есть причины, почему он не хочет говорить об этом, — залепетал Кевин, тем не менее не пытаясь никого остановить. Нил смотрел за тем, как эта Эбби достала из своей медицинской сумки шприц, уже наполненный какой-то дрянью. Сузив глаза, Нил пытался понять, что это, хотя даже так были понятно, что ничего хорошего для него это не сулило. Сжав кулаки еще сильнее, Нил задергался изо всех сил, хотя и понимал, что смысла в этом нет.

— Кевин, ты знаешь, что это необходимость, — всё что ответил Ваймак, смотря на то, как Нилу быстро ввели в вену дрянь из шприца. На его лице была непробиваемая маска, а чужие феромоны вызывали чувство тошноты из-за своей концентрации и вони.

*

— Где Мэри Веснински?

— Почему она выкрала тебя?

— Что ты знаешь о Мориямах?

— Какое отношение ты имеешь к бизнесу Морияма?

— Повторю свой вопрос: где Мери Веснински?!

— Что ты знаешь про Рико Морияма?

— Почему тебя признали умершим?

— Почему Натан Веснински прекратил вас искать?

— Где сейчас Натан Веснински?

*

      Все, что мог делать Нил, это стараться не выблевать все свои внутренности. Он не знал, чем его накачивали и как долго это продолжалось, но в купе с тем, что он все еще не чувствовал своего волка, состояние было хуже, чем отвратительным. Все тело ломало и корежило, в голове был словно туман, а виски раскалывало от головной боли. Он не помнил ничего, что с ним происходило все это время, лишь смутные голоса в голове, которые слились в сплошную и невнятную какофонию.

      По ощущениям он все еще был привязан к стулу. Конечности затекли и ощущались слабо, а слизистую носа щепало так, словно он несколько дней подряд дышал одним только нашатырем. Безумно хотелось пить, а вместо обычного дыхания из груди вырывались хрипы. Наверное мертвые чувствовали себя более живыми, чем Нил ощущал себя сейчас.

      Сквозь закрытые веки пробивался яркий, то ли солнечный, то ли искусственный свет, от которого даже попытки осмотреться приносили нестерпимое жжение в глазах, которые молниеносно начали слезиться. Хотелось скулить от беспомощности. От того, что он даже пятилетним, сидя на коленях перед отцом, не чувствовал себя настолько ничтожным и беззащитным, как сейчас.

      У него отобрали его свободу, его волка, его волю.

Лучше бы отобрали жизнь.