Все тело окаменело, а душу заволокло липкой, отвратительной пеленой ужаса, которая поднималась из самых потаенных уголков души, обволакивая все его тело тонкой, но прочной пленкой, через которую не проникал кислород. Лапы приросли к земле, уши были плотно прижаты к голове и даже дышать было трудно, практически невыносимо.

Смотря в одну единственную точку перед собой, он перестал замечать все и всех вокруг себя, сосредоточившись на том ужасе, который преследовал всю довольно недолгую жизнь. Казалось, еще чуть чуть, и тело, крупно вздрогнув, замертво свалится на землю, подбитое волной леденящего душу страха, от которого не было спасения и от которого никак нельзя было спрятаться.

Нос забило горьким, мерзким запахом, который другим может быть и показался приятным, но у Нила вызывал лишь приступа неконтролируемой тошноты. Этот запах перечной мяты, который всегда следовал за насыщенным флером крови, долгое время был тем единственным, что было позволено вдыхать Нилу. Он был постоянно вокруг, пробираясь в легкие и впиваясь в них отравленными шипами, и за долгие годы Нил каким-то образом успел позабыть, насколько сильно этот смрад впитывается во все вокруг.

Смотря в эти безумные глаза Нил видел в деталях себя. Снова вспомнил почему мама так ненавидела его темную рыжую шерсть и голубые глаза. Увидев спустя столько лет свой кошмар наяву, Нил не мог сделать ничего, кроме как стоять неподвижной субстанцией, замерев как лань в свете фар.

Кровь стучала в ушах, сердце билось так быстро, что казалось вот-вот выскочит из груди, пустившись в безумный пляс.

Леденящий до дрожи ужас сковал Нила своими цепями, лишая воли и всех мыслей.

— Ты просил, так что вот, — словно сквозь толщу воды раздался голос Ваймака. Дернувшись, Нил посмотрел на вожака местной стаи бешеными глазами, абсолютно не понимая, что происходит.

Почему его отец здесь? Почему гребаный Натан Веснински сейчас стоял перед ним, весь скованный цепями? Нил был в шоке, он был растерян и полностью потерян, не зная куда себя деть. Глаза метались по всем оборотням, собравшимся здесь, не имея возможности зацепиться за что-то конкретное. Лишь темное бордовое пятно притягивало к себе взгляд, пока нос забил запах горькой перечной мяты.

Попятившись назад, Нил не понимал, что ему нужно сейчас сделать. Зачем все это? Они решили вот так отдать его в лапы отца, а эти цепи — бутафория, чтобы он потерял бдительность? Или они на самом деле в серьез восприняли его пожелание? Мозг завис, отказываясь генерировать хоть какие-то мысли, а все инстинкты говорили бежать.

Бежать далеко, так быстро, как только он мог, и так долго, насколько хватило бы сил.

Одеревеневшие лапы подкашивались, ровно стоять не получалось и все, на что хватало сил — скулить себе под нос, пока перед глазами проносились годы насилия над ним. Все шрамы на теле, словно получив знак от дирижера, заболели, зудя и раскаляя кожу, а паника подступала к горлу желчным комком, грозясь вот-вот вырваться наружу.

Он все пятился и пятился назад, но видение не становилось меньше, не исчезало и не блекло, словно Нил двигался на одном месте, пойманный в ловушку своего же сознания. Все перед глазами окрасилось в красный, а в нос забивался призрачный запах крови. Разум играл с ним злую шутку строя вокруг несуществующие в реальности образы разливающейся крови, сопровождающееся громкими криками и хрустом костей. Слишком долго Нил пытался бежать от этого, а встреча ударила по голове как молот по наковальне, в один момент окуная в иллюзорную реальность.

Казалось, он мог пятиться до бесконечности, пока бордовая точка вовсе не растворится на горизонте, но сзади появилось препятствие. Резко оглянувшись, Нил увидел Эндрю и не смог сдержать рычания. Еще одна угроза. Одна впереди, с которой он не смог бы справится, и одна позади, через которую еще был шанс прорваться. Быстро развернувшись, Нил щелкнул зубами, промахиваясь. Сейчас всю его сущность разрывало на несколько частей, но обе твердили ему одно — бежать так далеко, как только можно.

Присутствие отца рядом лишало воли и пугало до безумия, а Эндрю наоборот вызывал такой шквал ярости и агрессии, которые сдержать было практически невозможно. Две угрозы, но такие разные, и это сводило с ума. Нил не знал, за что хвататься первым: убраться как можно дальше от своего ночного кошмара или вцепиться в глотку первому оборотню, убирая того со своего пути. Стоя полу боком, он оказался зажат между двух угроз, и даже несмотря на то, что Натан был закован в цепи, это нисколько не успокаивало, лишь больше играя на нервах тем, что внешнее сдерживание угрозы могло оказаться фальшивкой.

Все вокруг стояли как истуканы, просто смотря на Нила, который был готов без промедлений броситься в ближайшую брешь между этих оборотней. Сейчас они все были меньшей угрозой и опасностью, и выбор был очевиден, но также был и Эндрю, который, как не понаслышке знал Нил, мог придавить его к земле в считанные секунды. Из груди рвалось отчаянное рычание, а тело казалось напряженным, став тверже стали.

— Ты можешь убить его сам или позволить сделать это моим людям, — снова заговорил Ваймак и Нил уставился на него не верящим взглядом, словно не мог поверить в услышанное. Самому убить свой личный кошмар? Закрыть самую большую дверь в прошлое? Позволить им убить отца? Это все не звучало как что-то реальное, словно они шутили над ними давая шаткую надежду на то, что его и матери мучитель подохнет, не имея возможности сопротивляться.

Эндрю, все это время стаявший неподвижно, боднул головой Нила в бок, подталкивая к бурому волку, словно говоря «Давай, дерзай. Он прямо перед тобой и он беззащитен», но Нил не мог. Просто не мог заставить себя сдвинуться с места и хоть немного приблизится к отцу, который смотрел на него немигающим взглядом, в котором читались обещания о самых ужасных пытках, придуманных в этом мире. Нил знал, что если Натан сможет вырваться и поймать его, то он обязательно исполнит все эти невысказанные угрозы, воплотив в реальность все свои мечты о том, как он мог бы убить своего сына или сделать его безмолвным инвалидом. Тело Нила до сих пор носило, и будет носить вечно, напоминания о том, на что способен его отец.

Эндрю вновь пихнул его в бок, а Нил смог лишь огрызнуться, прижимаясь к земле. Все мысли были в хаосе, сердце билось до ужаса быстро, а сделать очередной вдох становилось все труднее и труднее. Мама никогда не учила его тому, что делать в такой ситуации. Она учила убегать от отца и его людей, прятаться и делать все, чтобы не оказаться рядом, но сейчас ему не давали уйти и скрыться, наоборот толкая все ближе, заставляя что-то сделать с этим. Нил не мог, просто не мог.

Эндрю еще пару раз боднул его, пытаясь сдвинуть с места, а после фыркнул и обойдя подошел к Натану, который дернулся в своих цепях, но те держали крепко, не позволяя сдвинуться с места. Нил смотрел на это расширенными от ужаса и страха глазами, а его воображение уже рисовало картины того, как бурый оборотень вырвется из цепей и убьет всех, кто был сейчас здесь.

И Эндрю, и Ваймака, и того подростка лет семнадцати, и вон ту милую даму средних лет, а потом расквитается и с самим Нилом. Эти образы были настолько яркими и правдоподобными, что от переполняющего страха хотелось скулить. Как Эндрю мог просто взять и подойти к этому монстру, ни капли не боясь того, что тот мог сделать. Но вместо того, чтобы образам воплотиться в жизнь, происходят еще более невероятные, безумные вещи. Эндрю вцепился в холку Натана, придавливая его к земле своим весом и очевидно пуская кровь, пока бурый оборотень начал еще сильнее рваться из цепей. Но это ни капли не помогало ему.

Какая ирония. Всего несколько дней назад именно Нил был тем, кого также заковали в цепь и прижимали к земле, а теперь на месте Нила его отец, который точно также попался этой стае. Нил не мог представить, как сильно отца переполняла ярость, когда он лежал вот так, придавленный оборотнем явно слабее себя, когда перед ним сидел сын, на которого тот вел охоту почти целое десятилетие. Нилу было страшно, ужас буквально пропитал каждую его клетку, но ему не было жалко этого мужчину. В ушах снова звучал предсмертный вой его мамы, чей запах он уже начал забывать и по которому так скучал, как и скучал по ощущению безопасности рядом с ней, а перед ним сидел тот, кто был повинен в ее смерти.

И, несмотря на тот ужас, который отец порождал в нем, злость оказалась сильнее. Злость за то, что он никогда не сможет узнать, каково это быть простым ребенком; за то, что никогда не увидит свое тело чистым от шрамов; за то, что ему не доведется узнать, каково это жить в любви своих родителей; за то, что нормальным его не назвать даже с натяжкой; за то, что тот убил маму Нила, свою жену и чью-то дочь, сестру. Это был самый чистый и искренний гнев, который когда либо чувствовал Нил. И теперь, когда он видел то, насколько слаб был отец, он мог просто убить его. Посильнее сжать челюсти чтобы захлебнуться в чужой ядовитой крови и отомстить за маму, за себя, за всех тех, кого мучительно и долго лишал жизни этот ублюдок.

Не сдерживая себя, Нил зарычал, выпуская наружу часть той злости, что таилась в нем. Медленно подходя к отцу, Нил сводил своих глаз с чужих, покрасневших из-за лопнувших сосудов. Весь мир сузился только до чужой шеи, в которую было так удобно сейчас впиться клыками, чтобы разодрать плотную шкуру, заставив истечь кровью. Оказавшись практически вплотную, Нил поднырнул под чужое тело и со всей силы сжал челюсть, пока рычание Натана захлестывало всю округу, отскакивая от стен подземного поселения.

Инородное пугающее удовольствие разлилось по телу, заставляя все сильнее сжимать челюсти, пока в глотку лилась терпкая вязкая кровь, от которой желудок начинал сжиматься, а в носу свербело. Из груди рвалось рычание, становящееся все громче и интенсивнее, пока тело зажатое с двух сторон продолжало трепыхаться в попытках найти шанс вырваться из смертельного захвата.

Нилу не было жалко. Сейчас он был рад, что когда то давно отец научил его пользоваться зубами и когтями, а мама после лишь укрепила этот навык, уча его выживать. Делая себя круглым сиротой, Нил не жалел ни капли о том, что в итоге умрет вовсе не он, а тот кто грозил ему мучительной смертью долгие годы.

Он не знал, сколько это продолжалось. Не знал сколько крови попало ему в желудок, а сколько стекло по морде, пачкая грудину, и это не особо его волновало. Итог был один: Натан умер. Его отец лежал бездыханной тушей у него под лапами, встретив свой конец так унизительно и бесчестно, прижатый к земле омегой и загрызенный собственным сыном. Где-то глубоко в душе Нилу хотелось бы, чтобы его смерть была столь же мучительной, как и у мамы, но понимание того, что при таком раскладе он стал бы еще больше похож на этого ублюдка, остановило его.

Отойдя на несколько шагов назад Нил встряхнул шерстью, желая избавиться от гнилостного запаха чужой крови и смыть с себя чужую вонь. Вокруг стояла абсолютная тишина, или это просто звук сердцебиения в ушах перебивал все остальное?

Не было больше ничего. Ни страха, ни отчаяния, ни гнева. Осталась только пустота. Впервые за свои семнадцать лет Нил не чувствовал приставленного к виску пистолета, вложенного в руки его отца. Даже если где-то в этом городе, штате, стране остались люди Натана, они никогда не были даже в половину такими пугающими, как отец.

Теперь все закончилось и Нил мог хоть не на долго, но забыть о том, что ему нужно было бежать, не останавливаться, не оглядываться и никому не доверять. Эти люди смогли ему доказать то, что они будут честны с ним в сделках и теперь Нил был готов рассказать им большую часть правды. Рассказать все, на что ему хватит сил. Осознание этой реальности было таким парадоксальным, но Нил понимал, что ради тех крупиц правды, что были ему известны, эта стая смогла поймать и пленить его самый большой кошмар который, Нил был в этом уверен, продолжит появляться в кошмарах несмотря на то, что вот прямо сейчас Нил смотрел на большую тушу, под которой разливалась лужа ярко-алой крови, чей вкус Нил запомнит на всю свою жизнь. Сюрреалистичность случившегося бушевала в душе эмоциями, которые Нил не мог распознать. Там были и дикий ужас со страхом, и безудержный гнев, и отчаяние, и тоска по тому, чему никогда не было суждено сбыться. Он смотрел на то, что когда-то звалось его отцом, но мог думать только о маме, которая совсем немного не дожила до того, чтобы лично увидеть как ее ненавистный муж растекся лужей крови.

Посмотрев на Эндрю, Нил развернулся и пошел обратно. Туда, от куда его привели. Там наверняка должна быть душевая кабина. Безумно сильно хотелось принять горячий душ, чтобы почувствовать себя живым, принадлежащим самому себе. Было ожидаемо, что белый оборотень пойдет за ним и, если честно, за столько дней Нил уже успел привыкнуть к практически постоянному присутствию того рядом с собой. Путь ходит, если всем этим людям так будет спокойнее.

Обратно до дома, в котором его держали все это время, Нил дошел быстро. Оставалось только найти ванную комнату, но в поисках помог нюх, определяя откуда сильнее всего пахнет водой и моющими средствами. Зайдя внутрь и захлопнув за собой дверь, Нил обернулся в человеческую форму и залез в душевую кабинку, сразу выкручивая на максимум горячую воду. Было приятно стоять под горячими струями воды, чувствуя как многодневная грязь и смрад смываются с него, как кожа и волосы очищаются от чужой крови. За столько дней Нил уже начал забывать, какого это чувствовать себя чистым, не измазанным в собственном поту, земле и пыли.

Он не торопясь смывал с себя усталость прошлых дней, лениво намыливая волосы чьим-то шампунем, а после тщательно натирая тело мочалкой. Сейчас было не до соблюдения правил приличия и размышлений над тем, кто до него использовал эту мочалку. В любом случае грязнее от нее он не станет.

Краем уха он уловил звук открывшейся двери, которая также быстро закрылась. Гадать кто это был смысла не было, но Нилу было все равно. По большей части сейчас ему было все равно на все, потому что он устал. Чертовски устал от всего, что происходило вокруг, устал от людей, от мыслей, от себя. Да и вряд ли кому-то было интересно, что он прятал под одеждой. Учитывая, что его насильно обратили, некоторые из этой стаи и так видели его без одежды, а уж объясняться за свои шрамы он точно не будет. Они — только его личное дело и только ему жить с ними.

От количества горячего пара вокруг и от того, как вода расслабляюще действовала на тело, Нил начинал чувствовать себя комком мышц. Хотелось лечь и не подниматься ближайшую вечность, тем более после того, что произошло за сегодняшний день. Все эмоции словно выключили и Нил ощущал себя перегоревшей лампочкой, которую никто не станет заменять. Та самая лампочка где-то в дальнем углу подвала, никому не нужная. Все, что чувствовал Нил - это усталость, которая, словно груда камней, навалилась на него, не давая и шанса выбраться. Казалось, было бы от чего ему уставать. Все время, проведенное здесь, он буквально был прикован к одному месту, но мозг, все это время работавший на пределе, отказывался функционировать нормаль. Мысли путались, смешиваясь в один беспорядочный комок, а ноги дрожали в желании подкоситься.

Вылезая из душа, Нил уже наполовину засыпал и делал все очень и очень медленно. Впервые в жизни он никуда не торопился, а по затылку не стучала паранойя. Он медленно вытерся, плавно и методично убирая всю лишнюю влагу, а потом оделся в найденную на стиральной машине одежду, которую вероятно принес Эндрю. В теле расплывалась дикая усталость, но Нил понимал, что вряд ли сейчас ему дадут поспать. От него ждут ответов, которые теперь он с легкостью им предоставит, ведь вот он, мертвый Натан, а на свои вопросы ответов они все еще не получили. Собрав последние остатки самообладания, Нил сжал руки в кулаки. Делая медленные вдохи на каждый счет, он подавлял в себе все то, что могло сделать его слабым. Сейчас было не время и не место для того, чтобы быть маленьким мальчиком. Он должен засунуть куда подальше жалость к себе и стать тем, кем его учила быть мама. Он должен был быть сильным несмотря ни на что и вопреки всему, иначе его растерзают на мелкие кусочки, не оставив ничего.

Эндрю стоял за дверью. В жизни Нила стало через мерно много предсказуемости, и не было точного ответа на то, хорошо это или плохо. Эндрю пошел первым, а Нил за ним. Смысла ерепениться и сопротивляться не было, да и сил на это не осталось. Они получат ответы на свои вопросы, а Нил устал. Ему хотелось отдохнуть, чтобы никто не трогал и не угрожал.

*

Вокруг стояла какофония из голосов. Кто-то перешептывался, кто-то переходил на крики, но причиной этому был рассказ Нила. Точнее ответы на вопросы, которые ему безустанно задавал Ваймак и другие, собравшиеся здесь люди.

В ушах звенело и хотелось спрятаться от такого количества внимания. Получить хотя бы небольшую передышку, чтобы он мог прийти в себя, разложить мысли по полочкам и броситься в новый бой, но никого сейчас не интересовали его желания. Важнее была его история про Балтиморского мясника, про его связь с Морияма.

Нил уже даже не пытался слушать или создавать хоть какой-то заинтересованный вид. Если в начале он стоял перед столом, за которым сидел Ваймак и его люди, то сейчас он просто сел на пол в позе лотоса, опираясь руками у себя за спиной. Этот балаган мог продолжаться до бесконечности, а Нил был достаточно уставшим и равнодушным к этому всему, чтобы перестать соблюдать хоть какие-то правила приличия. Зачем ему это? Он явно не давал поводов думать о себе как об интеллигенте, пьющем чай ровно в пять часов вечера и ходящим в цилиндрах. Да и всем собравшимся здесь было все равно на то, чем он занимался. Все они были так увлечены своими мыслями и разговорами, что совсем не обращали внимания на него.

Разве что как всегда пристальный взгляд Эндрю нервировал. Нил знал, что тот стоял у него за спиной, все это время следя за ним, но Нилу было точно также все равно. Есть он или нет — роли не играет. Он дал им то, что они все хотели, а уж что именно они сотворят с этой информацией вовсе не его дело. Если бы он знал наверняка, что ему дадут спокойно уйти, то он уже давно бы лежал на «своем» матрасе, упав в глубокий сон, но почему-то он был уверен, что у этого сброда будут еще к нему вопросы и ближайшие несколько часов он только может, что мечтать об отдыхе.

— Это точно все, что тебе известно об Морияма? — спросил Ваймак. Все вокруг резко замолчали. — Многие не верят в то, что ты знаешь о них так мало, учитывая в какой среде ты рос.

— Эти некоторые могут пойти нахуй, если думают что семилетнему ребенку рассказывали о делах мафии и маньяков, — грубо ответил Нил, скрещивая руки на груди и смотря на вожака злым взглядом. Как же они его достали. Им всем, как маленьким детям, приходилось объяснять одно и тоже по десять раз и дай бог на одиннадцатый они поймут.

— Ты представляешь, сколько усилий и людей потребовалось, чтобы поймать Натана Веснински, а в плату за это мы получили от тебя крохи информации, — встрял мужчина, сидевший по левую руку от Ваймака. — За такую услугу ты должен был рассказать нам все их самые грязные секреты.

— Это был ваш выбор. Только ваш и ничей больше. По своему выбору вы держали меня здесь в плену и чуть ли не пытали. Это вы решили, что можете распоряжаться моей жизнью и свободой в угоду своим амбициям. И вы сами себе придумали то, что я знал что-то особо ценное для вас. Я вам этого не гарантировал. Вы хотели получить ответы, так вот, я вам их дал. А теперь, сильно не уважаемые, я попрошу отъебаться от меня. Мне до ужаса осточертел этот цирк, в котором вы упорно пытаетесь сделать меня главным клоуном. Я вам все сказал, так что жду, что завтра вы добровольно откроете мне путь наружу и вернете мне мои вещи, — чуть ли не прорычал Нил, а после вскочил и направился на выход. Он из последних сил держал себя в руках понимая, что если он нападет на этого высокомерного ублюдка, то уже никакие тайны его не спасут.

Люди расступались перед ним давая спокойно уйти. Вряд ли это была доброта, скорее их просто пугала аура Нила и ставший гуще запах, явно показывающий его раздражение. Было весело наблюдать за тем, как люди, которые еще недавно смотрели на него свысока, как на диковинную зверушку, сейчас боялись и шаг в его сторону сделать. Пока зверь был скован цепями и задавлен транквилизаторами, он был для них безопасен, но не теперь, когда в нем бурлила уставшая за день сила, которая все еще могла принести не мало разрушений.

На улице было пустынно. Возможно, сейчас все были именно в том зале, а остальные члены стаи, не причастные к решению таких вопросов, остались на поверхности, занимаясь своими делами и не ведая, что творится под землей. Словно это место было своеобразным адом, о существовании которого люди не задумывались до тех пор, пока их не тыкали носом в их же грехи. Конечно, мало кому захочется даже несколько дней провести тут, вдали от солнца и чистого воздуха, что уж говорить о добровольном желании здесь жить.

Дойдя до «дома» Нил по памяти нашел «свою» комнату и завалился на матрас. От постели пахло потом и грязью, но это не особо портило удовольствие от того, что он наконец-то смог лечь и закрыть глаза. Равнодушие и спокойствие разливалось по телу и теперь Нилу уже было точно и абсолютно все равно на всех тех, кого он оставил в том зале.

*

Разбудила Нила какая-то возня за дверью. Несколько голосов, приглушенных тонкой стенкой, медленно выдернули Нила из сна, не давая заснуть обратно. Потянувшись, Нил перевернулся на спину и недовольно посмотрел на дверь. Прислушавшись, он понял что там кто-то спорит на счет того, нужно его выпускать на поверхность или нет. Кто бы сомневался, что у этих благодетелей будут проблемы с тем, чтобы выполнить свою часть сделки.

Пролежав так несколько минут и поняв, что балаган за дверью успокаиваться не собирался, Нил встал с матраса, потягивая затекшие за время сна мышцы и подошел к двери, резко ее распахивая. Там стояли Кевин и близнец Эндрю. Они оба посмотрели на Нила так, словно призрака увидели, но, слава богу, заткнулись.

— Кевин, — сказал Нил, пристально смотря на Дея. — Проводи меня на выход.

— Ты не можешь… — попытался что-то сказать брат Эндрю, но Нил не собирался его слушать. Он уже шел в сторону выхода из дома, демонстративно поворачивая голову и смотря на Кевина, показывая что ждут только его.

Дей, к его чести, не стал сопротивляться и быстро догнал Нила, пройдя чуть вперед и ведя за собой.

После сна Нил почувствовал себя по-настоящему живым. В теле бурлила энергия которую хотелось выплеснуть, а на душе было спокойствие. Перед глазами отчетливо стояли кадры смерти его отца, его рычание и предсмертный скулеж, и Нил наслаждался этими воспоминаниями, понимая, что главная из его проблем больше никогда не поднимется из небытия.

На улице туда-сюда сновали люди по своим делам, но они не обращали никакого внимания на Кевина и Нила, разве что некоторые приветливо махали руками сыну вожака, но не лезли.

Впервые Нил собирался покинуть это место не через трубу, а на платформе и от этого почему-то по коже пробирались мурашки. Нил так соскучился по ветру, по солнцу и ощущению мягкой травы под лапами. Казалось бы, прожив большую часть жизни на улице, он не должен был скучать по тому, что было вынужденной мерой. Он даже не подозревал, как сильно он любил и ценил свою свободу. Как сильно ему нравился запах земли и свист ветра в ушах. Что-то, что когда-то было для него обыденностью, теперь стало чем-то сокровенным.

Как только они оказались на поверхности, Нил замер вдыхая свежий воздух полной грудью. Он так соскучился по чувству свободы, по запаху природы, даже смешанному с запахом бензина от машин. По коже пробежались мурашки, а глаза невольно заслезились от переполняющих тело ощущений.

Не глядя на Кевина он двинулся в сторону окраины поселения, с каждым вдохом ускоряя шаг, в конце концов переходя на бег. Давно ему не было так хорошо, так свободно и спокойно.

Бежать, бежать, бежать. К свободе, чувствуя бьющий в лицо ветер, ощущая жжение в мышцах и головокружение от такого большого количества свежего воздуха.

Ему было все равно, что на его смотрели случайные прохожие, или что Кевин остался далеко позади. Самое важное сейчас было то, что он видел впереди не стены, а бескрайний открытый мир, в котором хотелось захлебнуться.

Минут через десять непрерывного бега он оказался перед полем, засеянным то ли пшеницей, то ли рожью, и теперь абсолютно все ограничители спали. Не думая о том, что одежда на нем порвется и испортится, он перекинулся в волка, сладко потягиваясь и разминая все мышцы. Встряхнув шерстью он побежал дальше, прямо в поле, сминая лапами поспевающий урожай. Где-то позади себя он слышал чужие гулкие шаги, но не обращал на них внимания. Если бы у кого-то была цель снова его поймать, то они бы уже это сделали.

А сейчас Нил был целиком и полностью в своей стихии. Жмуря глаза, чтобы в них не попали колосья, он клином разрезал золотистую гладь, несясь вперед что есть мочи. Лапы приятно гудели, а голова кружилась от количества запахов и звуков вокруг.

Он не знал, сколько он уже пробежал, и сколько осталось впереди, но повинуясь какому-то внутреннему желанию Нил остановился и завалился на бок, начиная кататься по земле, пачкая шерсть и заминая колосья. Нил тогда бы и подумать не смог о том, что вот такое обычное действие будет так приятно и что будет хотеться еще и еще. Чтобы целиком прописаться запахом травы и земли, перебив свой запах полыни. Чтобы забыться в этом ребячестве хотя бы не на долго, откинув все тревоги.

Недовольное ворчание рядом отвлекло Нила и он приподнял голову, встретившись взглядом с чужими карими. Закатив глаза, Нил откинул голову обратно, оставаясь лежать на спине, не обращая на то, что Эндрю продолжал ворчать. Конечно же он был недоволен тем, что Нил продолжал уничтожать их посевы. Ничего, от голода все равно не помрут. Они и так слишком многое ему задолжали. Потерпят еще немного его присутствие, после чего он исчезнет.

Нил понимал, что это мгновение счастья не продлится долго, но именно сейчас ему хотелось побыть обычным подростком отбросив все свои проблемы, с которыми ему придется встретиться по возвращении в тот город. Его вещи все еще были у них и, даже несмотря на то, что отца больше нет, он не мог позволить себе остаться здесь. Эти люди все еще слишком многое знали о нем, что могло вывести на Нила тех же Мориям или партнеров отца. Так что выбор был очевиден.

Еще одну минутку и он снова станет угрюмым человеком с кучей проблем. Всего одна минута, во время которой ему хотелось на всю жизнь запомнить каково это — быть просто подростком.

Греясь под лучами теплого солнца и смотря на безоблачное небо, Нилу хотелось застыть в этом мгновении, слушая стрекотание сверчков и шорох полевых мышек, снующих между колосьев. Различные звуки и запахи кружили голову, перепевы птиц заставляли прислушиваться в надежде понять их непонятный язык, но всему хорошему свойственно заканчиваться.

Блаженство Нила закончилось вместе с терпением Эндрю, которому видимо надоело смотреть как Нил, словно маленький щенок, валялся в траве. Он уцепился зубами за заднюю лапу Нила и потянул обратно в сторону поселения, и в это мгновение чудесное видение свободы рассыпалось мириадами осколков.

Клацнув зубами в ответ и раздраженно зарычав, Нил поднялся на лапы, отряхивая шкуру от налипшего на него мусора и пошел вслед за Эндрю, уже двинувшемуся в сторону поселения. Мелькающий перед носом белых хвост так и умолял укусить его, а Нил не стал себя сдерживать, на что получил предупреждающий грузный рык и усилившийся запах лимонов, от которого захотелось чихать.

Блаженство было таким недолгим, а ускользнувшее спокойствие уже начало казаться видением сумасшедшего, который вместо реальности верит лишь в сказки, придуманные его больным сознанием.

До поселения они бежали, как показалось Нилу, мучительно долго. Каждый сделанный им шаг отдавался противоборством внутри. Желанием бросить все и убежать в ногу с попутным ветром, который унес бы его…. Может в Техас, а может он смог бы затеряться в заснеженной Гренландии, по соседству с многовековыми льдами и дикими хищниками.

Но голос разума был искусственно возведен в приоритет над желаниями и инстинктами, и Нил бежал обратно в место, которое забрало слишком много времени. За то время, что он провел безвольный под землей, он мог бы уже быть на другом конце света с новым именем, историей и внешностью. Выбирать не приходилось. Он хотел забрать свою сумку, ведь в ней он спрятал то последнее, что могло бы согреть растерзанную душу фантомным теплом воспоминаний о маме, которая так и не увидела смерти их ночного кошмара.

Она бы назвала его инфантильным, обязательно бы отвесила оплеуху за то, что он выбрал память о ней, а не полное забвение в свободе, но Нил не мог. Однозначно не мог. Он любил свою маму и был настолько к ней привязан, как детеныш к своему родителю, что ему казалось безумством просто оставить ту маленькую, но прекрасную и изящную брошь, с которой мама отказывалась расставаться до самого последнего дня. Возможно, тогда она уже знала что не переживет ночь и специально положила ее в сумку к Нилу, как и многие другие вещи. Тогда она объяснила это тем, что Нил был сильнее ее, и это казалось логичным, но сейчас, думая о всем произошедшем, он понимал, что Мэри готовилась к смерти и была готова принять ее достойно, как и подобало бойцу.

А еще как подобало матери, у которой всегда на первом месте был ее ребенок.

Нилу хотелось бы снова уткнуться носом ей в живот, почувствовать родной аромат и защиту, которой она его окутывала неустанно с самого его рождения.

Но теперь у него осталась лишь одна брошка и невозможность даже похоронить, потому что хоронить было нечего, а ФБР обязательно заинтересуются им, если он решит похоронить пустой гроб.

Ему оставалась лишь прятать в сердце очнувшуюся от долгого сна тянущую боль от тоски и сожалений, и продолжать идти вперед, спотыкаясь, но уже не надеясь что его кто-то поймает и поможет удержать равновесие.

Все вокруг снова стали врагами, помеченными мишенями, и Нил не побоится пальнуть в центр каждой.