Гонимый ветром пепел не заканчивался, укрывая под тонким слоем деформированные пули и осколки гильз. Пахло порохом, огнем и железом. И гнилой плотью: с дорог трупы успели стащить в братскую могилу, но не погребенных заживо — не под все обломки удалось забраться. Город стих, и только редкий шорох из завалов обрушенных домов напоминал, что Люсьен жив. На сером небе то и дело появлялись самолеты, машины с недвижимыми раскидистыми крыльями. Они, словно хищные птицы из стали, выслеживали добычу, не останавливаясь даже ночью, сверкая глазами-прожекторами.

Вдоль разбитой пригородной дороги выстроились домишки в два-три-четыре этажа, подпирающие стены каньона. Мы поселились в одном из таких, когда солдаты Дувоса закончили прочесывать этот район и переключились на следующий. Безопаснее там, где нет ничего ценного.

Во рту бесконечный привкус металла и сырости. В привычку вошло держать меж зубов смолу, листья в таких условиях — раритет. Частые дожди не давали древесине высохнуть и давно посеяли затхлость, кирпич и шлифованный камень холодили воздух. От морозных ночей спасали лишь кучи одежд и одеяла, натасканные из разных домов. Костер разводить равно самоубийству. Заметят.

Стежок за стежком. Я штопала рукав потрепанного бомбера, надорванный в недавнюю вылазку, используя вместо иголки заточенный донельзя гвоздь. Пару раз я даже умудрилась уколоть себе палец, но ничего не почувствовала. Только пачкающая куртку кровь внезапно обращала на себя мое внимание. Кожа огрубела так, что боли нет места, да и она давно поселилась во всем теле. Рядом слышалось мерное сопение Йохана, укутанного в несколько худых одеял и непригодным для носки тряпьем поверх — лишь видно осунувшееся бледное личико. Так он выглядел ещё беспомощнее.

Мой брат. Мой свет в этом темном царстве. Мое обещание завтра. Точёные скулы, острый подбородок, впалые глаза. Глаза мамины, когда-то теплые ореховые, искрящиеся жизнью. Сейчас темные, отравленные токсином войны.

Кашель раздался внезапно, раздирая слух зазубренным костылем. Каждый раз он отзывался виноватой раной на сердце. Я без промедления кинулась к Йохану с уцелевшей чашкой воды.

— Тш-ш-ш, — я пригладила его тусклые рыжие волосы. — Я здесь.

— Уходи, — едва слышно.

— Не дождешься.

Ему всего десять. Я не многим старше. Но почему-то химическая вспышка задела именно его, не меня. В мгновение ока, ещё когда снаряд упал аккурат в родительскую спальню, война выдернула меня из детства, выжигая воспоминания об иной жизни, будто я всегда была взрослой. Но я не знаю, что делать и как с этим справляться. Не знаю, какие органы поразила отрава. Я не знаю абсолютно ничего. Только то, что Йохан мало что ест, дышит с непосильным трудом и не может передвигаться. Когда за стенами слышится движение и остатки выживших, в преддверии очередного мародерского рейда, зарываются дальше, в глубь развалин, прячась в щелях скал, я сажала брата на спину, лёгкого, как пёрышко, и следовала их примеру.

Насечки на одном из косяков говорили, что с удара по пригороду Люсьена прошло тридцать девять дней. Сегодня юбилей. Война на грани завершения, однако Дувос всё ещё здесь, не гнушаясь шансом забрать что-то из руин Старого света, коих в окружении несметное количество.

Йохану хуже, он уже сдался. Но я — нет. С рваным кашлем наружу выходит кровь. Когда-то мне было страшно от одного ее вида, но сейчас меня заботит, как от нее избавиться. Вокруг нет ни души, мало-мальски знающей медицину: все лекари на фронте. Я не могу больше отлучаться на долгий срок, а вблизи не найти ничего, что можно было бы выменять на еду или лекарства, хотя бы натуральные.

В запасе осталась реликвия, металлические перчатки, напичканные микросхемами и чипами, явно оружие. Таким же страдальцам, как мы, она ни к чему. А потому уже довольно давно, где-то в темном уголке сознания зреет кошмарная мысль, гонимая совестью и чувством справедливости, разъедающая здравый смысл, подобно кислоте дувосских снарядов.

Дождавшись, когда беспокойный сон вновь захватит разум брата, я накинула на плечи законченную куртку и выбралась из убежища, прихватив с собой увесистый мешок.

Хлопок и вспышка тусклого света озаряет пространство. Ставни ударяются о ребра стен и о друг друга, раскрывшиеся порывом бури. Я резво соскочила с постели и поспешила закрыть окно на засов, а затем сдвинула шторы. В комнату уже нанесло прилично песка, не до конца опустившегося на пол. Закрывая рот тыльной стороной ладони, я пыталась сдержать позывы кашля. Отвратительнейшее пробуждение.

В следующую ночь не спалось. Призраки прошлого беспардонно лезли из обрывков запрятанных воспоминаний, облепляя холодным потом и нагоняя мрачную духоту. Влага простыни ко сну не располагала. Я подошла к окну: слишком рано вставать, слишком поздно ложиться спать.

Родной город остался где-то в другом мире, на границе между страшным сном и менее безжалостной явью. Иногда на меня нахлынывает дереализация: там была не я и события тоже происходили не со мной. Некоторые эмоции и чувства давно минувших дней насильно стерлись из памяти — так как-то легче мириться с действительностью. И глушить совесть. Я начинаю забывать времена «до Дувоса», забывать прежнюю себя. А была ли она? Сейчас мне думается, что мы с ней — два разных человека.

После заката солнца песок остывает довольно быстро. В пустыне температура опускается до нуля, в городе потеплее, но я все же предварительно накинула уличную одежду, прежде чем перекинуть ноги через раму и полезть на крышу. Хорошо жить на верхнем этаже.

Небо над головой чистое, безлунное, высоко-высоко мириады огней усыпали чёрное полотно, где-то тусклые, где-то яркие, но все призывно мерцающие, подающие нечитаемые знаки. Бесконечно цепочки звезд сменяют друг друга, но всегда возвращаются на круги своя. Единственная константа в моей жизни.

В детстве я всегда мечтала поймать падающую звезду. Строились целые планы по ее поимке, изучались звездные карты и туманные предсказания звездных дождей. С возрастом, разумеется, я поняла, что это невозможно, узнала, что там, наверху, просто холодные камни, блуждающие в черной пустоте, а их свет — всего лишь привет из прошлого. Ждёт ли нас кто-то на том конце небесного купола?

По загривку скользнуло нечто неуловимое, едва ощутимое. Я провела пальцами по оголенному участку шеи, где чувствовалось невесомое прикосновение, и оглянулась. На крыше одного из домов, выше по мере подъёма города, находился невольный товарищ по созерцанию ночи. С такого расстояния разглядеть черты лица невозможно. Я придержала у виска пряди каштановых волос, растрепавшихся ветром, и прищурила глаза, будто это поможет. Может, узнаю, чей это дом… В том районе исследовательский центр и мастерская одной из мастериц. Не могу вспомнить, кому принадлежат жилые дома по соседству.

Кажется, мои попытки были распознаны, и силуэт незнакомца загадочно исчез во тьме.

***

День воспоминаний. День, когда в Альянсе почитают память наших предков, переживших Эпоху Тьмы, когда, кроме густой ночи, на поверхности не было ничего. Служители Церкви и некоторые энтузиасты активно украшали город: тут и там пестрели декорации, стояли картонные призраки, меж домов натянуты веревки с разноцветными лентами. Местные фермеры нанесли овощей и фруктов из теплиц, у уличной сцены Оуэн и Грейс развернули целую кухню, откуда тянуло ароматным мясом и специями. Поодаль дети и даже некоторые взрослые мастерили бумажные фонари желаний.

Казалось, что весь город был погружен в приготовления к вечерним гуляниям. В праздники я обычно исчезаю в песчаных дюнах, ныряя в руины, а сегодня… Сегодня захотелось остаться и даже помочь.

— Прости-прости! — звонкий голос Санди раздался над ухом птичьей трелью. — Я случайно!

— А что, вкус необычный… — в словах Оуэна слышалось веселье, хотя при пробе переперченного батата челюсть у него явно свело. Стакан воды был опустошен сиюминутно.

Накормить посетителей праздничного мероприятия — дело не из легких. Ещё труднее, когда ни один помощник по кухне не умеет толком готовить. Ладно, у Ми-ан, второй мастерицы, получается более менее. Мне же было поручено нарезать овощи. Если бы кто-то не справился с этой несложной задачей, то я бы окончательно потеряла веру в местных жителей.

К вечеру перед мэрией собралась тучная толпа. Несмотря на скорбную суть праздника, на лицах людей сияли улыбки радости всеобщего единения. Слово держала министр Матильда, облаченная в торжественные бело-золотые одежды; она возвышалась над жителями, стоя на террасе и тяжело опираясь о диковинную резную трость, украшенную зооморфным навершием.

— …Склоним же головы и почтим память тех, кого нет с нами, минутой молчания, — заключила женщина, возводя свободную руку к темному небу.

В тот же миг раздался мощный взрыв, разрывающий перепонки. Вверх потянул столб дыма. Затем грохнуло ещё и ещё. Тысячи голов синхронно обернулись на звук — дым шел в юго-западной части города, где находился штаб Гражданского корпуса и… водонапорная башня. Министр поспешила призвать к спокойствию, но попытки её были тщетны. Толпа зашевелилась в хаотичном ритме: никто не понимал, в какую сторону бежать. До слуха донесся детский плач.

Протискиваясь между людьми, я рвалась против течения. Гомон паники мешал думать. На краю зрения мелькала алая форма офицеров Корпуса, стремящихся за мной, но не решающихся применять силу против гражданских. Наконец меня выплюнуло из толпы, я чуть не прочесала носом каменную кладку площади, но успела вытянуть руку и оттолкнуться от земли. И только когда ноги донесли меня до водонапорной башни, в сознании прояснилась мысль: почему меня вообще потянуло в опасность. Ради чего? Вопрос без ответа.

По ногам стелился дым. Из пробоины в железном корпусе башни, латанном не один раз, брызжел поток воды. Святой воды, самого ценного ресурса в городе. Подплавленные подпорки держались на добром слове, в некоторых местах рыжел раскаленный металл, шипящий от воды. От забора остались лишь угли. Перед башней, на некотором расстоянии друг от друга, в боеготовности стояли Пэн и Логан, полностью мокрые. Видимо, напор воды под давлением обрушился прямо на них. У обоих в руках реликтовое оружие: знакомые перчатки и не менее знакомый револьвер.

Я успела первая. Члены корпуса непозволительно опаздывали. Напасть на Логана или прикрыть Пэна? О существовании у него реликтовых перчаток не знает никто. И было бы хорошо, оставайся это тайной: оружие Старого света запрещено на государственном уровне. А раскрой кто причастность Пэна к Дувосу — моя связь с братом прервется окончательно…

Выбрать мне не дали. Логан запрыгнул на своего козла, на ходу пряча револьвер в кобуру. Мы лишь на мгновение встретились взглядами, и в его глазах промелькнуло огорчение.

— Энн, лошадь! — раздался из-за спины крик Джастиса.

Да, штаб ведь здесь, напротив водонапорной башни. Не думая, я оседлала первую готовую лошадь и помчалась в погоню.

Нас разделяли несколько секунд и клубы песчаной пыли, солью скрежеща на зубах. Волосы нещадно лезли в глаза, выбившись из пучка, приходилось щуриться. Логан сбегал в сторону дорожных путей. Я пришпорила коня и стремительно сократила разделявшее нас расстояние. Бандит несколько раз обернулся и также прибавлял ходу. Я не отставала. Когда мы с ним поравнялись, я несколько раз крикнула, чтобы он остановился. То, что он даже не посмотрел в мою сторону, меня нисколько не удивило. Тогда я отпустила поводья.

Миг и мы кубарем летим по склону, собирая на себя всевозможные веточки, колючки и поднимая тучи песка. Логан не вырывался, его пальцы намертво вцепились в мою куртку, как и я в него. На пару мгновений страх комом застрял в горле, заставив спрятать лицо в мокрый воротник чужого плаща, в нос ударил отчетливый запах пороха и чего-то пряного. Место я выбрала неудачное, крутое, так недолго было свалиться с обрыва в каньон. Остановил наше падение внезапный иссохший пень. Удар пришелся мне в районе крестца. Боль молнией поднялась вдоль позвоночника, теряясь между лопаток. Охнув, я не сразу заметила, что руки потеряли хватку.

Начавшего подниматься Логана я с силой дернула назад, наваливаясь сверху и упираясь руками в широкие плечи. В таком положении он выглядел абсолютно беспомощно, с растрепанными пепельными волосами и сбитым дыханием, хоть я нисколько не сомневалась, что он попросту позволил мне провернуть мой маневр. И предвосхищая мой допрос, он прошипел злостно:

— Ты не понимаешь.

Это не было похоже на гнев или раздражение. Он звучал скорее как человек отчаянный, не имеющий иного пути. Логан мог с легкостью сбросить меня, засадить пулю промеж бровей и исчезнуть в песках. Но он не шевелится, он смотрит своими ясными льдистыми глазами, чей холод жжёт не хуже огня, пробирается под кожу, проходит меж ребер и тянется к заходящейся от событий кровяной мышце. Было в его взгляде нечто нечитаемое, смешанное, отчасти просящее. И я поверила.

Перекатившись на спину, я позволила ему встать. В конце концов, в прошлый раз он дал мне уйти. Теперь мы в расчете. Но будто этого недостаточно, чтобы не испытывать угрызений совести.

Поднявшись, Логан почему-то замер. Видимо, раздумывая, помочь ли мне встать. Я смотрела на него снизу вверх. Позади него мелькнула звезда. Помятый и взъерошенный, он вызывал смешливую улыбку, отчего пришлось сжать губы. Но, завидев приближающуюся подмогу, Логан кивнул мне, запрыгнул на козла и ускакал прочь. Шляпу забыл.

Казалось, наша погоня длилась около часа, но все произошло так быстро, что офицеры Корпуса только теперь добрались до места столкновения. Спешившись, Джастис и ещё несколько человек собрались вокруг меня, загораживая обзор на звездное небо. С ними была и моя кобылка, она боднулась мокрым носом в плечо. Ранее мне было не до того, но сейчас я обратила внимание, что она белая, в рыжее яблоко. Так и назову ее.

— Ты в порядке? — спросил капитан, протягивая руку.

Я напрягла мышцы спины, проверяя, насколько плачевна ситуация. Уф, достаточно.

— Знаешь, я полежу ещё немного.