***

Дни летят быстро и стремительно. Адриан не успевает даже оглянуться, как в Париж приходит весна во всём её великолепии. Погружённый в работу, учёбу, подготовку к экзаменам и краткие, но такие приятные свидания с Маринетт, он не замечает, как мир стремительно несётся мимо, насыщенный событиями, красками и эмоциями.

Адриану кажется, что он находится в каком-то стазисе, порой ловит себя на мысли, что выполняет различные действия чисто на автомате. Случалось пару раз так, что он осознавал себя только после того, как подъезжал к лицею, а что было до этого — оставалось за серой пеленой, скрывающей за собой механическое выполнение банальной рутины по типу пробуждения, умывания, завтрака и одевания.

Никто из окружающих, похоже, ничего не замечает. Адриан как обычно шутит с друзьями, активно отвечает на занятиях, тайком щекочет колени Маринетт под столом, пока они сидят в библиотеке на этюдах, но нет-нет — а болезненное ощущение пустоты порой прорывается наружу. Его выдают глаза, печальные и усталые.

Маринетт единственная видит это, пытается разговорить Адриана, но он отшучивается и делает вид, что всё в порядке.

Однако долго это продолжаться не может.

В начале апреля очень вовремя проходит ярмарка профессий. Маринетт насильно вытаскивает туда Адриана, который в последнее время почти никуда не ходит: даже их свидания сводились к обычным прогулкам по крышам или набережной Сены. К ним присоединяются Нино и Алья, а в последний момент — и Хлоя с Натаниэлем. После выходки на юбилее у родителей друзья с ними вживую так и не смогли пообщаться, поэтому эта вылазка оказывается ещё более занимательной.

— Маман, конечно, пыталась давить на меня, — говорит Хлоя, когда они бродят между палатками, каждая из которых посвящена той или иной профессии. — Но у неё было бы больше шансов, воспитывай она меня с детства. Так что фигушки ей. А папуля на нашей стороне, да. Он тот ещё безнадёжный романтик, — вздыхает она, пряча за непроницаемой маской свои истинные чувства.

Но друзей этим не обманешь, поэтому они понимающе переглядываются. Адриан знает, как важен для Хлои этот шаг — отделиться от семьи, в которой она никому практически не была нужна, и попытаться создать новую. Свою собственную, в которой всё будет гораздо лучше, чем в предыдущей. Он знает это и прекрасно её понимает, потому что сам стремится к такому же. А ещё Адриан надеется, что Натаниэль не подведёт, и у них с Хлоей всё будет хорошо, по-настоящему.

Их компания расходится где-то посреди ярмарки. Хлоя с Натаниэлем тормозят у палатки, посвящённой театру; Алья в восхищении разглядывает разнообразные камеры в секции журналистики, а Маринетт потихоньку утаскивает Адриана в сторону, подальше от друзей и толпы. Нужно как-то отвлечь его, попытаться привести в чувство.

— Итак, мы здесь, — улыбается она, ласково глядя на него. — Что думаешь?

— Глаза разбегаются, — честно сознаётся Адриан. — Столько всего, везде кто-то так или иначе нужен…

Он замолкает, разглядывая секцию медицины. Вот уж от чего он далёк — как Луна и Земля. Хотя физика, впрочем, всегда интересовала Адриана — ему нравились все опыты по ней, которые показывала мадам Менделеева. Да и химию он тоже понимал лучше многих в классе. Вот только вряд ли отец…

Адриан хмурится. Его привычка всегда оглядываться на фигуру отца, на его одобрение или опасение вызвать гнев родителя продолжала наводить чернь на жизнь Адриана. Казалось бы, возьми да выбрось — однако это не так просто.

Неожиданно Адриан понимает, что в последние недели он впадает в странное состояние оцепенения именно после после раскрытия второй жизни отца. Ссора с родителем страшно вымотала его. Только Маринетт и его друзья, которые оставались рядом, помогали Адриану хоть как-то не скатиться в пучину отчаяния и безнадёжности.

Он не совсем понимает, что ему нужно сейчас от жизни вообще. Но порой — особенно по ночам — Адриану ужасно хочется вернуться в прошлое, когда его семья ещё не развалилась на отдельные составные части.

Адриан стискивает челюсти чуть ли не до скрипа. В душе ураган, а он никак не может собраться духом приоткрыть дверцу, чтобы успокоить его.

Маринетт обеспокоенно наблюдает за Адрианом, как меняется выражение его лица. От одухотворённого до ожесточённого, напоминающего непроницаемую маску: только глаза горят стальным блеском. И это ей ужасно не нравится.

Оглянувшись, Маринетт убеждается, что никого поблизости нет, и берёт Адриана за руку. Он не сразу замечает, как её тёплая ладошка стискивает его.

— Всё хорошо, — негромко произносит Маринетт, поглаживая его по руке, и осторожно просит: — Расскажи, о чём ты сейчас думаешь?

Адриан медлит, гадая, стоит ли говорить обо всём. Но ведь между ними нет секретов, не так ли?

Плевать на всё остальное, думает он и рывком притягивает Маринетт в объятья, утыкается носом в её шелковистые волосы, так сладко пахнущие клубникой и мятой. Пискнувшая от неожиданности Маринетт замирает, ласково гладит Адриана по спине.

— Я был вчера в офисе, — негромко произносит он, как сквозь туман глядя на палатку, посвящённую менеджменту, рядом с которой стоит несколько школьников старших классов, которым рассказывают про навыки управления и контроля. — Я… видел, что сейчас там происходит. И я…

Тяжёлый вздох вырывается из груди Адриана. Он закрывает глаза, мыслями уносясь к непростым двум часам, которые ему пришлось провести в офисе отцовской компании.

Натали позвала его, чтобы обсудить несколько деталей по контракту: через несколько месяцев заканчивался его срок, поэтому нужно было согласовать по времени все фотосессии, которые входили в этот промежуток времени. И хоть Натали была секретарём Агреста-старшего, она все равно чувствовала ответственность и за его сына.

Они обсуждали дела не так уж и долго. Натали заручилась его согласием на все предстоящие съёмки, распечатала ему новое расписание на ближайшие месяцы. Адриан уже собирался покинуть её кабинет, как она вдруг окликнула:

— Адриан… Задержись ещё ненадолго. Пожалуйста.

Он с недоумением обернулся.

— Что-то ещё?

Натали поднялась с места и подошла к нему. Взгляд её был усталым, но Натали не собиралась отступать.

— Твой отец… хотел бы видеть тебя на закрытой вечеринке в апреле.

Адриан замер. Ему показалось, что он ослышался, но сосредоточенный взгляд Натали говорил об обратном. Захотелось даже помотать головой, чтобы отбросить наваждение, однако секретарь отца наверняка его не поймёт.

— З-зачем? — наконец выдохнул Адриан. — Чтобы показать своему клубу, что он всё ещё примерный семьянин?

Он нахмурился. Снова играть под дудку Агреста-старшего ему не хотелось.

Натали покачала головой.

— Нет, он… Он хочет поговорить с тобой о чём-то важном. А это — просто повод увидеть тебя. Лично моё мнение, — добавила она поспешно. — Вы ведь в последнее время… не виделись.

— Не мои проблемы, — нахмурился Адриан. — Это всё… — он судорожно вздохнул и нервно провёл ладонью по волосам. — Я работаю. И учусь. У меня… своя жизнь.

— Я не знаю, о чем он хотел поговорить с тобой, — устало вздохнула Натали. — Но, видимо, это действительно важно, если он не может передать через меня информацию. Я же… не часть вашей семьи. А это касается только вас двоих.

Адриан прикусил язык, когда с его уст чуть не сорвалось: «Наша семья развалилась на куски вместе со смертью мамы». Натали была такой обеспокоенной, так волновалась за них обоих, хоть и старалась не показывать этого никому из них, но Адриан всё равно видел её заботу.

Он положил ладонь на её плечо и улыбнулся.

— Кто и заслуживает быть частью моей семьи, так это вы, Натали. Я приду на вечеринку, только чтобы вы не волновались. Отправите мне чуть позже всю информацию?

По одной единственной эмоции, мелькнувшей в глазах Натали, Адриан понял, что у неё словно камень с души упал. Она распрямила плечи и с лёгкой улыбкой кивнула.

— Договорились. Я передам месье Агресту.

— Так что же случилось в офисе? — подаёт голос Маринетт, вырывая Адриана из неприятных мыслей.

Он вздрагивает, словно очнувшись ото сна, а потом виновато смотрит на неё. Снова задумался, снова погрузился в беспросветные мысли. И что сказать Маринетт, Адриан совсем-совсем не знает, потому что понимает, что она будет волноваться за него. Наверное, даже сильнее, чем он сам волнуется сейчас.

— Я… — Адриан тяжело сглатывает и негромко продолжает: — Мне кажется, компания AGRESTE Corporation идёт к своему упадку.

Округлив глаза, Маринетт поднимает на него голову. Услышанное кажется каким-то нереальным сном, больше похожим на кошмар, чем реальность.

— Ты… уверен? — тихо уточняет она. — Почему ты так решил?

Адриан со вздохом разжимает объятия, оглядывает стоящие вокруг палатки. Ощущение иллюзорности не желает покидать его: кажется, что воздух стал реже, грязнее, и дышать с каждой минутой всё труднее.

— Давай я дома расскажу? — предлагает он, прижав пальцы к переносице. — Это… всё так сложно.

— Без проблем, — соглашается Маринетт. — Тем более, что ты всё равно хотел попробовать что-нибудь приготовить, — напоминает она. — Если мы уйдём сейчас, будет время зайти в магазин за продуктами.

Помедлив, Адриан кивает. Пару дней назад он слегка отравился готовой едой — какой-то компонент в составе не подошёл для его организма, и Адриан решил, что лучше ему взять это дело в свои руки. Маринетт предложила поучиться на выходных… Что ж, сегодня тоже подойдёт. И он сможет выговориться, потому что носить очередной груз на душе слишком тягостно.

Маринетт быстренько сообщает Алье, что Адриану снова стало нехорошо, и она проводит его до дома. В ответ в трубке раздаётся подозрительное хмыканье, но Сезер никак не комментирует произошедшее, чему Маринетт безумно благодарна. Они с Адрианом предполагают, что Алья догадывается о них, но пока вопрос не озвучен, можно делать вид, что никакой проблемы нет, и они общаются как просто хорошие друзья.

Спустя полчаса Маринетт с Адрианом уже закупаются в супермаркете на первом этаже дома. Маринетт решает, что она покажет, как готовить простой французский луковый суп, картофель «Буланжер», и для начала научит печь блинчики — Адриан сам выпросил сначала их. Поэтому сейчас они берут всё, что нужно, и вскоре уже разбирают пакеты на кухне съёмной квартиры Адриана.

— Уф-ф, а сыр-то купили? — первым делом осведомляется Плагг, вылетая из кармана брюк.

— Так ты же на диете, — с усмешкой напоминает ему Тикки. — Пока что только печенье светит тебе.

— Тьфу ты пакость, — дуется Плагг.

Недовольно ворча, он улетает в шкаф, где его дожидаются сырные печеньки, которые испекла для него Маринетт, чтобы хоть как-то задобрить несчастного квами. Ухмыляющаяся Тикки следует за ним, а хранители камней с позабавленными взглядами наблюдают за ними.

— Итак, — осторожно начинает Маринетт, когда они принимаются за готовку. — Ты хотел рассказать мне кое-что. Что происходит с вашей компанией?

Адриан, которому поручили промыть картофель, на мгновение замирает. Потом снова возвращается к своему занятию как ни в чём ни бывало, но Маринетт видит, как подрагивают его пальцы — то ли от волнения, то ли от напряжения. Она уже собирается свернуть разговор в другое русло, как Адриан произносит:

— Я ведь не слепой. У меня нет возможностей заглянуть в отчёты, но я вижу настроения сотрудников. Слышу, о чём говорят. За последние годы наша компания почти не развивается. Да и я в последнее время всё чаще и чаще вижу, что в магазинах на полках, которые раньше занимали вещи от AGRESTE Corporation, теперь выкладывают одежду других фирм. И это замечаю не только я. Это ведь не совсем хороший звоночек для нашей компании. Да и в целом для такой компании, как наша. Но знаешь, — он оборачивается к Маринетт, — я даже не удивляюсь. Я совсем не удивляюсь. Все эти годы… он… — на лице Адриана появляется маска боли, — он ведь был занят совсем другими вещами. Ну… ему было совсем не до этого.

Адриан поспешно отворачивается и в полном молчании домывает картофель. Маринетт молчит, не зная, что сказать: она интуитивно чувствует, что это только начало, и что Адриан скоро продолжит разговор.

Минут через пять она понимает, что не ошибается.

Адриан резко поворачивается к ней: Маринетт видит, что его глаза красные, однако слёз там нет, только бессильная ярость. Он сжимает пальцами переносицу и быстро говорит:

— AGRESTE Corporation очень много значила для них обоих. Для моих родителей. Она была символом их большой победы над осуждением и неприятием общества, когда все существующие в то время компании отвернулись от моего отца, не захотели слушать его идеи. Но мама не позволила ему сдаться. Они смогли построить свою империю практически с нуля и… — Адриан с шумом выдыхает и поднимает на Маринетт глаза. — Я не могу оставить всё, как есть. Я… эти люди, все, кто работает там, — он разводит руками и принимается ходить туда-сюда по маленькой кухне. — Такое большое количество рабочих мест. Ты представь, если компания закроется? Тысячи людей останутся без работы, а ведь у них у всех есть семьи, родные — может, у кого-то это единственный источник дохода? И что будет, если они его лишатся?

Адриан замирает перед Маринетт, которая слушает его, затаив дыхание, и ей кажется, что на дне его глаз пляшет безумие. Однако это не совсем так. Там, за этим беспокойством, скрывается чистая и самоотверженная душа.

— Я не могу так просто это оставить, — Адриан неловко взмахивает руками и опирается поясницей о столешницу, пальцами судорожно хватается за её выступ. — Я… Я ведь хотел уйти, — признаётся он. — После того как закончится контракт, я хотел уйти. Вычеркнуть всё это из своей жизни. Но… — Адриан тяжело вздыхает и, глядя в глаза Маринетт, негромко произносит: — Но я не могу. Я… чувствую странную ответственность перед этими людьми. Кто, если не я? Я ведь должен им помочь… Правда?

В его голосе напряжением звучат отчаяние и мука. Маринетт как во сне подходит к нему и успокаивающе гладит по груди.

— Ты долго думал над этим, да? — шёпотом спрашивает она, поднимая голову.

Помедлив, Адриан неохотно кивает. Он притягивает Маринетт к себе, заключает в объятия и, уткнувшись носом в макушку, отвечает:

— Натали вчера сказала, что отец хочет видеть меня на своей закрытой вечеринке. Я… догадываюсь, по какому поводу он собирается провести её. Ведь… всё-таки он не дурак. Я надеюсь.

— И… что ты ей ответил? — осторожно интересуется Маринетт. — Ты… пойдёшь?

Отвечает Адриан не сразу. Долгое время он молчит, и только капли воды из не до конца закрытого крана нарушают царившую на кухне тишину.

Потом Адриан отстраняется, отходит в сторону. Маринетт пристально наблюдает за ним, и от её взгляда не укрывается то, как нервно он хватается за спинку стула. Опирается на него с такой силой, что мог бы сломать, будь он в трансформации. Но сейчас Адриан — не Кот Нуар, поэтому стул лишь жалобно скрипит.

— Я… не знаю, — хрипло произносит Адриан и отводит глаза. — Вернее…

Он неловко замолкает и, стиснув зубы, отворачивается.

Маринетт подходит ближе, ласково кладёт ладонь поверх его напряжённых пальцев, как бы безмолвно сообщая, что она рядом. Что он может сказать то, что так крепко держит внутри себя.

Адриан, похоже, понимает это. Потому что когда в следующее мгновение Маринетт видит его лицо, в зелёных глазах она читает такую боль, что впору задохнуться.

— Я хочу, — шепчет он тихо-тихо. — Я… Я хочу поговорить с ним. Я не…

Он с трудом отпускает стул, отодвигает его и тяжело садится. Маринетт в свою очередь пристраивается на соседний, не отводя от Адриана внимательного взгляда. Она хочет, чтобы он доверился ей, доверил свою боль. Однако заставить сделать это не может, потому и молчит, надеясь, что Адриан поделится сам.

— Я пытался ненавидеть его, — произносит он наконец, поднимая на Маринетт глаза, и её сердце сжимается от боли — за него. — Но я не могу. Я бы хотел его ненавидеть! Но он мой отец, и я… Я так устал ненавидеть его эти дни…

Голос Адриана срывается, и он судорожно вздыхает. Закусив губу, он откидывается на спинку стула, устало опускает веки.

— Я должен ненавидеть его, — продолжает говорить Адриан, словно его наконец-то прорвало, и всё, что он носил в себе все эти долгие дни после раскрытия личности Бражника, находит выход, здесь и сейчас. — Он причинил столько зла, столько боли чуть ли не каждому жителю нашего города. Да и не только города. Я с ума сходил, когда думал, что было, если бы твои силы не воскрешали людей после таких нападений. И я думал, что должен ненавидеть его за это, за столько лет террора… — он судорожно вздыхает и открывает глаза. — Но я не могу. Он — мой отец. Я… я не могу его ненавидеть. Не хочу.

Если Адриан и удивлён, что Маринетт не выказывает негативных эмоций по этому поводу, то вида не подаёт. Однако он совершенно обескуражен, когда она молча встаёт со своего места, пересаживается к нему на колени и, обвив шею Адриана руками, прижимается горячими губами к его виску. Ошарашенный, он приобнимает её за талию.

— Разве… — Адриан сглатывает комок в горле. — Разве ты не удивлена? Я ведь… Я ведь действительно должен его ненавидеть.

— Почему? — негромко спрашивает она. — Ты же сам сказал, что не хочешь этого.

— П-просто…

Его голос дрожит, и Адриан на какое-то время замолкает. Вывернув душу до этого, он просто не сразу находит нужные слова. Но ласковые поглаживания Маринетт по голове гораздо быстрее приводят в состояние, чуть более близкое к равновесию, чем до этого.

— Ты тоже должна его ненавидеть, — упрямо продолжает гнуть свою линию Адриан. — Он ведь столько зла причинил людям. Твоей семье. Тебе.

Маринетт слышит горечь в его словах, однако лишь качает головой.

— Я не ненавижу его, Адриан. Да, он совершил много неприятного, но, как ты уже сам сказал, моя сила всё это исправила. По сути, даже если возбуждать уголовное дело, ему и предъявить-то нечего в качестве доказательств. Супер-шанс исцеляет всё, даже малейшие царапины.

«Но не душевные раны», — мелькает в мыслях у обоих, однако вслух никто это не озвучивает. Жертвы акум всё равно ничего не помнят. Только герои.

— Ты специально оправдываешь его, чтобы мне стало легче, — ворчит Адриан.

— Даже если и так, пускай.

Маринетт непреклонна в своём желании помочь ему вырваться из этих неприятных мыслей: она обхватывает его лицо ладонями, поворачивает к себе и не даёт даже малейшего шанса отвернуться.

— Послушай меня, Котёнок. Ты не должен заставлять себя чувствовать то, как ты думаешь, ты обязан чувствовать. Ты ничем не обязан городу, как и город — тебе. Твой отец — взрослый человек, и он и только он ответственен за свои поступки. Не ты. Если не хочешь его ненавидеть — значит, не нужно заставлять себя это делать. Ненависть только разрушает душу. Отпусти её. Если действительно этого хочешь — отпусти. Не позволяй ей или своему отцу уничтожать себя.

Адриан слушает её, как заворожённый. Следит за движением губ Маринетт, словно хочет впитать каждое её слово, насытиться ими сполна и успокоить свою душу. Его пальцы пробегают по спине Маринетт вверх-вниз, и это успокаивает его. Маринетт под его руками — вот, что ему действительно важно.

— Но я так виноват перед…

Ладошка Маринетт ложится ему на губы, прерывая очередную волну слов самобичевания.

— Ты же знаешь, что не виноват, — она нежно улыбается ему, гладит по щеке. — Ты это прекрасно знаешь. Ты ведь молодец, не дал ему и дальше творить зло, не дал ему и дальше уничтожать самого себя. Ты спас нас всех, Адриан, — проникновенно говорит Маринетт, и сердце Адриана пропускает удар. — И в первую очередь — своего отца. Ведь использование камня чудес во зло развращает душу его хранителя, об этом написано в Книге, — нехотя признаётся Маринетт, скривившись: подобного рода тёмная и зловещая магия всегда вызывала у неё отвращение. — Когда ты забрал у него камни, ты сделал только лучше — не хуже. Кто знает, возможно, если бы он использовал талисманы дальше, это могло привести к непоправимым последствиям не только для города, но и для твоего отца. И если ты действительно хочешь поговорить с ним — у тебя есть шанс. Воспользуйся им.

Адриан хочет ей верить. Отчаянно, мучительно — сильно-сильно хочет ей верить. Что это действительно так, как она и говорит. И пусть червячки сомнения всё ещё продолжают терзать его душу, всё равно становится чуточку спокойнее. Ведь Маринетт, как он понял, не будет обвинять его за то, что он не хочет злиться на своего отца за все годы террора Парижа акумами.

— Почему ты… такая? — выдыхает Адриан.

Слова совсем не те, какие он хочет сказать. Но Маринетт понимает: она всегда хорошо понимала его. Ласковый смех хрустальными переливами скачет по кухне, и Адриан довольно жмурится, когда влажные горячие женские губы оставляют цепочку поцелуев от его виска до пересохшего рта.

— Потому что у меня такая мама, — просто говорит Маринетт. — Она научила меня очень многому. Я тоже долго думала над всем этим… Ведь твой отец просто хотел спасти твою маму. Хотел вернуть вашу семью. Вот и всё. Жаль, что зло совратило его, но я уверена, что сейчас ему очень нужна твоя поддержка. И я правда думаю, что вам стоит поговорить.

Она кладёт голову Адриану на плечо и мурлыкает незамысловатую песенку. Адриан поудобнее обнимает её, баюкая в своих объятиях, а сам возвращается мыслями к отцу.

Да, Маринетт права. Им в самом деле нужно поговорить. Отбросить все эмоции в сторону и обсудить то, что следовало обсудить ещё очень давно.

Адриан прижимается щекой к макушке Маринетт и умиротворённо вздыхает.

Ненависть, за которую он так долго держался, начинает потихоньку оставлять его уставшую измученную душу.

***

Несмотря на всё своё желание расставить все точки над «i» с отцом, Адриан без особой охоты тормозит перед особняком Агрестов, который когда-то считал своим домом. Червячок беспокойства кусается где-то под лопаткой, и от этого ещё противнее. Хотя, может, это просто возится Плагг за пазухой.

— Не убьёт же он меня, в конце-то концов, — хмыкает Адриан и слезает с мотоцикла. — Мы два цивилизованных человека, поговорим друг с другом как два солидных взрослых мужчины. Сложно, что ли?

— Хватит уже базарить сам с собой, — фыркает из кармана Плагг. — Шуруй давай.

Адриан нехотя повинуется. Он убирает ключ зажигания в карман и двигается к воротам особняка, которые гостеприимно распахнуты для всех приглашённых гостей. Краем глаза Адриан замечает фургон обслуживающей компании, которую обычно заказывают для таких вечеров. Один из официантов в строгом чёрном костюме кажется ему подозрительно знакомым, но совсем скоро Адриан выкидывает парнишку из мыслей.

Неуютно входить под своды родного дома, который оставил в такой спешке. Но радостный взгляд вечно строгой Натали убеждает Адриана, что сегодня он всё делает правильно.

— Рада видеть тебя, Адриан, — она улыбается уголками губ. — Добро пожаловать.

— Здравствуйте, Натали, — Адриан вполне искренне отвечает на улыбку и сканирует отпечаток пальца на планшете. — Мне тоже надо надеть маску?

Натали качает головой.

— Как хочешь. Месье Агрест хотел бы поговорить с тобой до того, как начнётся официальная часть.

Комок подкатывает к горлу весьма некстати. Адриан с трудом сглатывает его; стараясь выглядеть непринуждённо, он всё же берёт со стола маску в виде белой кошачьей мордочки и цепляет себе на макушку. Прятать лицо желания нет совершенно никакого.

— Я готов говорить с ним. Он… — Адриан поглядывает на плотно закрытые двери за спиной Натали. — Он в своём кабинете?

Обернувшись, она обеспокоенно кивает.

— Только, пожалуйста, — взгляд Натали, направленный на Адриана выражает мольбу, — не поубивайте там друг друга. Хорошо?..

Адриан тяжело вздыхает. Ему не остаётся ничего, кроме как кивком головы дать обещание и двинуться в обитель зла, где ожидает сражения огнедышащий злющий дракон по недоразумению считающийся его отцом.

Дверь совсем не скрипит, когда Адриан входит внутрь. Без стука, потому что смысла предупреждать о визите нет никакого: Габриэль и так знает, что сын придёт. Разумеется, Натали уже всё ему сообщила.

Адриан останавливается около стола Натали около дверей. Отец стоит у стены рядом со вторым окном, его голова поднята к множеству снимков, что висят в строгих бежевых рамках. Там огромное количество фото с фотосессий Адриана: начиная с пятилетнего возраста и заканчивая самыми последними, на которых он побывал совсем недавно. Где-то там, как может разглядеть Адриан, есть и изображения его мамы и их семьи. До того, как она распалась.

Похоже, отец не услышал, как он вошёл. Слишком занят.

Неловко потоптавшись у входа, Адриан засовывает руки в карманы брюк и, прокашлявшись, говорит:

— Привет.

Габриэль медленно поворачивается к сыну. Не потому что хочет создать какое-то нестерпимо жуткое ощущение — нет. Адриан замечает на его лице недоверие, смешанное с опасением. Неужели не верил, что сын придёт?

— Здравствуй, Адриан, — говорит Габриэль непривычно тихим голосом. — Спасибо… что пришёл.

Он делает шаг к Адриану, и тот с ужасом понимает, насколько старым выглядит его отец. Не глубоким стариком, конечно же, но если сравнивать с их последней встречей, то изменения разительны: на лице больше морщин, оно какое-то усталое и осунувшееся. Мешки под глазами тоже не улучшают картину. А волосы на тон светлее то ли из-за очередного сеанса у стилистов, то ли из-за резкой седины.

— Ты… в порядке? — откашлявшись, спрашивает Адриан. — Выглядишь… скверно.

Губы Габриэля изгибаются в странной полуулыбке, и он, хмыкнув, спрашивает:

— Не нравится моё новое лицо? Извини, запасного не нашлось.

Габриэля ужасно веселит вытянувшееся лицо сына, а Адриан никак не может понять, какие акумы покусали его вечно холодного отца. Он чуть ли не в паническом ужасе смотрит, как Габриэль, ухмыляясь, проходит к своему столу около портрета матери, садится за него и кивает сыну, чтобы тоже подошёл.

Медленно, будто перед ним бомба замедленного действия, готовая в любую секунду рвануть, Адриан двигается ближе. Он никак не может понять: спит или бодрствует. Потому что подобное поведение Габриэля Агреста просто недопустимо. Особенно учитывая тот факт, что в их последнюю встречу они разругались в пух и прах.

— Отец, — говорит Адриан негромко. — Ты что, болен?

На негнущихся ногах он подходит ближе, лихорадочно соображая.

Габриэль бросает на сына долгий пристальный взгляд, а потом в какой-то момент устало обмякает в кресле. Сдвигает очки на лоб и усиленно трёт переносицу.

— Наоборот, мне кажется, что я только-только проснулся после очень долгого сна, — слышит Адриан тихий голос отца: совсем не похожий на его привычные командные нотки, которые постоянно присутствовали в их разговорах. — И мне очень… Я так…

Он судорожно вздыхает, поправляет очки и встаёт. Медленно, как будто у него болят кости, Агрест-старший идёт к портрету Эмили, замирает перед ним подобно восковой кукле. Адриан в несколько шагов преодолевает расстояние между ними и встаёт рядом. Вот только смотрит он не на замершее во времени лицо матери, а на отца, который кардинально отличается от самого себя, холодного и жёсткого.

Адриан вздрагивает. Нет. Всё совсем не так. Он ведь знает, просто забыл и только сейчас вспомнил. Вот, на кого походил сейчас Габриэль Агрест — на самого себя до несчастного случая с Эмили, которое разделило их жизни на «до» и «после». Единственная разница: внешность. Этот Габриэль разительно старше своей молодой версии.

Что такого могло произойти? Но Адриан не осмеливается спросить: боится разрушить эту поразительную иллюзию. Тяжело сглотнув, он переводит взгляд на улыбку мамы, на её весёлые зелёные глаза, однако вместо неё продолжает видеть отца — странного, нереального, будто пришедшего одновременно из прошлого и будущего.

— Знаешь, — так же тихо говорит Габриэль, не отрывая взгляда от портрета жены. — Думаю… Я должен сказать тебе спасибо.

Сегодня однозначно день потрясений. Адриан в полном шоке поднимает голову и замечает, что отец теперь смотрит на него, а не на маму. И на лице Габриэля играет точно такая же тёплая улыбка, с какой он когда-то давным-давно смотрел на своего маленького сына.

Для Адриана это уже… слишком.

Он нервно проводит рукой по волосам, делает шаг назад.

— Я… Я… П-погоди, я немного… — Адриан в панике смотрит куда угодно, только лишь бы не на отца: он не знает, как вести себя с этим новым-старым Габриэлем Агрестом. — Мне кажется, я сплю.

Нервный смешок срывается с его губ поневоле. Взгляд цепляется за графин с виски на прозрачном столе посередине кабинета рядом с диванчиками — припасено для особых гостей, которых Габриэль редко впускает в свою обитель.

— Мне надо выпить, — выдыхает Адриан и на ватных ногах идёт к столику.

Ему совершенно наплевать, что скажет или сделает сейчас отец. Пусть ворчит, кричит, сурово одёргивает — но это будет хоть что-то из привычно знакомого.

Поразительно, но отец ничего не говорит. Только идёт следом. Интересно, он просто хочет выбить стакан из рук Адриана? Показать, кто тут главный?

Адриан с трудом сдерживается от приступа панического хохота, пока судорожно снимает с графина стеклянную пробку. А когда Габриэль молча протягивает ему второй стакан, Адриану кажется, что у него окончательно шарики за ролики заходят.

Синхронно они залпом выпивают те жалкие несколько глотков, которые Адриан плеснул в стаканы. Виски с непривычки обжигает горло и растекается жгучим теплом в желудке; у Адриана на секунду мутнеет в голове, а потом зрение обостряется, и он с трудом подавляет желание выругаться. Алкоголь ведь организмы супергероев не берёт.

Пока Адриан молча злится на самого себя, Габриэль берёт из рук сына графин, наливает в их стаканы ровно столько же и в упор смотрит на Адриана. Несколько секунд они безмолвно сверлят друг друга взглядом, а потом одновременно выдыхают:

— Нам надо поговорить.

Габриэль улыбается уголками губ, а Адриан в смущении качает головой.

— Идём, — Агрест-старший обнимает сына за плечи и ведёт к дивану. — Нам действительно о многом надо поговорить.

Они садятся рядом, как это бывало только в детстве, пожалуй. Габриэль вопреки собственным словам не торопится начать разговор, несмотря на то, что вечеринка закрытого клуба вот-вот должна начаться.

— Это… точно не рак? — негромко спрашивает Адриан, косясь на отца.

Габриэль со смешком откидывается на спинку дивана.

— Это скорее как отходняк после похмелья. Или как последствия не принятой дозы у наркомана. Что? — ухмыляется он, заметив очередной удивлённый взгляд сына, а потом быстро становится серьёзным: однако вместо холода в глазах — бесконечная печаль и усталость. — Когда у меня забрали талисманы, я думал, что сойду с ума. Это… Это была такая боль, как будто у меня вырвали сердце или оторвали все руки и ноги разом. Никакие уколы не помогали — это была душевная боль.

Габриэль до скрипа стискивает стакан в руке, а потом одним длинным глотком выпивает янтарную жидкость. Его глаза лихорадочно блестят, вот только Адриан понимает, что в отце говорит не алкоголь: пусть Габриэль уже бывший носитель талисмана, магия всё равно оставляет следы.

— Я почти не помню, что делал после того, как лишился талисманов. Все дни смешались в один сплошной поток боли, — продолжает говорить Агрест-старший — его голос звучит устало и глухо, как у одинокого скитальца, обречённого всю жизнь искать родной дом, но так до него и не дойти. — Не помню, что делал и как жил после этого. Спасибо Натали, что контролировала меня в эти дни. Иначе бы я точно… — Габриэль со свистом выдыхает и прикрывает глаза. — Не знаю, что это было. Но в последние дни я как будто начал приходить в себя. Постепенно, час за часом сознание возвращалось, а вместе с ним и ум. И… как будто бы возвращался я. Как будто все эти годы после того, как умерла твоя мама, я провёл в одном длинном мучительном кошмаре.

Он поднимает веки и смотрит на Адриана с болью.

— Мне жаль, что вместе с матерью ты потерял ещё и отца, — тихо шепчет Габриэль, и в уголках его глаз виднеются слёзы. — Прости, что меня не было рядом, когда я был так нужен тебе.

Адриан судорожно стискивает зубы так, что скулы напрягаются. Какая-то его часть желает никогда не слышать этого монолога, болью отдающего в сердце. Эта часть хочет вскочить и убежать из особняка Агрестов как можно дальше — туда, где не будет отдавать в ушах усталый старческий голос отца. Но другая половина Адриана — та, что всегда стремилась к оставшемуся родителю, к теплу, которое он когда-то дарил, а потом перестал — эта половина всем сердцем болит за Агреста-старшего, переживает и страдает вместе с ним. Благодаря ей Адриан делает то, что всегда хотел сделать, но не мог в силу множества причин.

Он обнимает отца. Неловко, неуклюже — и совершенно искренне. Утыкается носом в его плечо и затихает, прислушиваясь к похороненным во времени ощущениям.

Тепло. Покой. Спокойствие. И приятная тяжесть на сердце, когда отец точно так же неповоротливо обнимает его за плечи, неловко похлопывает по спине. Глухое «прости» из уст родителя, повторяющееся чуть ли не несколько десятков раз — и Адриан совершенно точно готов простить отцу всё, что угодно. Однако вместе с тем он не может поднять на него глаза. Ведь по сути отец страдал эти недели из-за него — талисманы-то собственными руками забрал именно Адриан.

— Я знаю, что мне нет прощения за то, что я творил все эти годы, — негромко говорит Габриэль. — Но я… Я бы хотел попробовать снова стать семьёй. Как… как ты думаешь, Адриан? Получится ли что-то из этого?

Адриан медленно выпрямляется и смотрит в осунувшееся лицо отца. И понимает, что Габриэль сейчас с ним совершенно искренен — он и вправду хочет хотя бы попытаться вернуть всё на круги своя. Разве мог он противиться этому?..

— Если… если ты хочешь снова быть семьёй, — хрипло произносит Адриан; пусть он и смотрит сейчас на отца, но перед внутренним взором возникает лицо Маринетт, его Леди, его Принцессы. — Тогда мы должны договориться, что между нами не будет секретов. Таких секретов, из-за которых можно разругаться навсегда, — уточняет он, заметив, как темнеет взгляд родителя.

— Я всё рассказал тебе ещё в феврале, — тихо отвечает Габриэль, будто опасаясь, что может спугнуть воцарившееся хрупкое перемирие. — Других секретов… у меня нет.

Адриан судорожно стискивает ткань брюк и встаёт.

— Но они есть у меня.

Он снова наливает себе виски, подносит стакан к губам… но в какой-то момент хмурится, отставляет его на стол и, повернувшись к отцу, неловко лохматит волосы на затылке. На миг Адриан ловит себя на мысли, что неплохо бы обновить причёску, но потом тяжело вздыхает и засовывает руки в карманы брюк.

Во внутреннем кармане пиджака обеспокоенно возится Плагг. Адриан не знает, как начать разговор на тему, которая — вполне возможно — снова встанет стеной между ним и отцом. Однако он знает, что молчать больше не может.

Вот только когда Адриан собирается с духом, чтобы сказать, как Габриэль неожиданно произносит:

— Ты имеешь в виду о… — он кашляет в кулак, привлекая к себе внимание. — Ты хочешь сказать, что ты и мадемуазель Дюпен-Чен уже какое-то время встречаетесь?

Адриан так и застывает с открытым ртом. Габриэль с добродушной усмешкой наблюдает за ним.

— А… Ты откуда знаешь? — наконец, находит в себе силы спросить Адриан. Первоначальная тема разговора снова отходит на задний план.

— Ох, сынок, — Габриэль со вздохом поднимается, а Адриан с трудом сдерживает себя от бури эмоций, которая вспыхивает в душе от этого простого ласкового обращения. — Ты, видимо, совсем забыл про папарацци, да? Да ты со своей девушкой держитесь на первом месте в топе самой романтической парочки во всех соцсетях, — хмыкает Габриэль.

Адриан в шоке смотрит на него. Он никак не может понять, что его больше поражает: что отец спалил их с Маринетт или что, оказывается, их тайные отношения не такие уж и тайные. То-то Алья порой так странно косится на них.

Габриэль встаёт напротив сына. Так удивительно стоять рядом с ним и смотреть не снизу вверх, как раньше, а на равных, глаза в глаза. И на дне тёмно-голубых совсем нет холодности и отчуждённости, как раньше. Наоборот — горечь и участие.

— Я понимаю, почему ты… не сказал мне. Мне жаль, что… Так получилось, — продолжает тем временем Габриэль, и Адриан явственно слышит раскаяние в голосе отца. — Она хорошая девушка, как я помню, — кивает Агрест-старший, слегка морщась, словно с трудом выискивает нужные воспоминания в глубинах повреждённого амнезией разума. — Если она — та, кто делает тебя счастливым, я только рад за тебя.

— Да, — с пылом выдыхает Адриан, всё ещё потрясённый происходящим. — Она — луч света в моей жизни. Я очень люблю её, — добавляет он тише. И не может удержать улыбки. Даже только мысли о Маринетт заставляют Адриана чувствовать себя гораздо лучше. Спокойнее.

— Если… если ты не против, вы могли бы прийти как-нибудь на ужин сюда, — осторожно предлагает Габриэль.

Адриан понимает: отец изо всех сил старается вернуть доброе расположение сына. И он непременно бы согласился сразу, без промедления, потому что тоже хочет снова стать семьёй. Однако… То, что он собирается сказать, может разрушить всё снова.

На лице Адриана отчётливо отражается мука, и он поспешно отворачивается. Позади слышит тяжёлый вздох, который Габриэль и не думает подавлять: он разочарован — в себе, потому что упустил столько времени, будучи под влиянием магии, и считал, что Адриан ни за что не пойдёт ему навстречу.

— Сначала ты должен кое-что узнать, — глухо произносит Адриан; он прижимает ладонь к лицу и морщится, словно от боли: то ли душевной, то ли потому, что Плагг больно пнул его маленькой лапкой. — Ведь это был я.

— О чём ты, сынок? — не понимая, переспрашивает Габриэль.

— Это был я! — Адриан круто разворачивается, с трудом сдерживает себя, чтобы не перейти на крик: — Ведь это я — Кот Нуар!

В кабинете воцаряется давящая тишина. Только слышно, как тихо и мирно отмеривают стрелки на часах стремительный бег времени.

Отец и сын смотрят друг на друга, не мигая. Адриан жутко злится на себя, на отца, на Плагга, который слишком громко рычит в пиджаке на своего подопечного. Лицо Габриэля в этот момент напоминает посмертную маску.

А потом…

Он улыбается.

Грустно, не весело так, приподнимая уголки губ. С лёгким истерическим смехом падает обратно на диван, обхватив голову руками.

Тяжело сглотнув, Адриан сжимает кулаки. Он готов ко всему — даже если отец вздумает набить ему морду.

— Я ведь… я ведь догадывался, — всё ещё смеётся Габриэль, горько и безжалостно. — Я думал… Я ведь должен был остановиться. Господи… Что за…

Он закрывает лицо ладонями. И последнее, что слышит перед этим Адриан, это хриплое: «Я не заслуживаю быть твоим отцом».

Именно в этот момент окончательно падает воздвигнутая между ними стена. Адриан в считанные секунды понимает, что делать дальше, как говорить — потому что его больше не сковывает цепь, связывающая все его истинные эмоции по отношению к этому человеку. К его отцу.

Он быстро садится рядом с Габриэлем и обнимает его за плечи. Тот замирает на считанные доли секунд, а потом его спина расслабляется — как будто он тоже скинул несколько тонн боли в это мгновение.

— Ты не виноват, — говорит Адриан и с удивлением понимает, что действительно так считает, а не потому, что это те слова, которые Габриэль хочет услышать от него. — М… Ледибаг говорила, что использование камней чудес во зло развращает хранителя, — припоминает он. — Даже если он используется в благих целях. Но маму таким способом не вернуть. Я… Я не хотел бы потерять ещё и тебя.

— Я не мог без неё, — шепчет обескураженный Габриэль, и по его щекам текут слёзы. — Я был так… сломлен, когда с ней случилось это. Так хотел вернуть тебе мать, потому что понимал, что без неё у меня не получится. Быть лучшим отцом для тебя, быть…

Адриан прекрасно понимает его. Потому что знает, что если бы с его Леди случилось что-то подобное… он вполне мог пойти по стопам своего отца. Потому что он — его сын. И ради любви действительно способен на многое.

Поэтому он безжалостно перебивает Габриэля.

— Мне не нужен лучший, — с трудом сглатывая ком в горле, чётко произносит он; пальцы крепко стискивают плечи родителя. — Мне нужен мой отец. Тот, каким я помню его с детства. Просто мой папа, с которым я могу поделиться своей болью и своей радостью, — уже тише говорит Адриан. Возможно, сейчас в нём говорит обиженный четырнадцатилетний подросток, но ему тоже нужно высказаться. Тогда не смог — так хотя бы сейчас.

Дрожащими руками Габриэль снимает очки, вслепую протирает их платком из кармана и снова водружает на место, пытается стереть слёзы. Адриан чувствует, что и по его щекам течёт предательская влага, вот только ему за это совсем не стыдно. Чувств и эмоций никогда не стоит чураться. Он это наконец-то понимает окончательно.

— Я очень хочу снова стать тебе отцом, нормальным — как это возможно, — серьёзно говорит Габриэль, внимательно глядя на сына. — Ты позволишь мне?

Адриан улыбается — кажется, впервые в жизни в этом кабинете: светло и искренне.

— Но ты ведь и так мой отец, правда? И я буду рад, если мы… не будем больше враждовать.

Габриэль непривычно робко улыбается в ответ, и они обнимаются: неловко, но так… искренне, что у Адриана сердце чуть не выпрыгивает из груди от радости.

— Мне, пожалуй, стоит появиться в зале наконец, — вдруг спохватывается Габриэль, бросив рассеянный взгляд на часы. — Иначе совсем потеряю репутацию.

Адриан мрачнеет: он вспоминает свой разговор с Маринетт относительно родительской компании.

— Что ты будешь делать с AGRESTE Corporation? — осторожно спрашивает он, когда Габриэль отходит в сторону, чтобы привести лицо в порядок: выйти на люди с красными от слёз глазами — не лучшая идея для руководителя уровня Агреста-старшего. — Я видел… Я подозреваю, что впереди не лучшие времена, да?

Габриэль со вздохом кивает.

— Когда я… — он осекается, пытаясь подобрать верные слова. — Когда я был не в себе, то очень многое спускал на самотёк. Но сейчас хочу предложить акционерам сделать ребрендинг компании. Думаю, самое время.

Адриан поражённо застывает, глядя на отца. К Габриэлю как будто вернулись прежние запал и вдохновение, связанные с любимой работой. И, если честно, такие перемены в нём, по мнению Адриана — в лучшую сторону. Может, забота о компании поможет ему преодолеть оставленные тёмной магией шрамы на душе — а Адриан поможет отцу окончательно выбраться из безнадёжности.

Около четверти часа они ещё немного беседуют о предстоящем собрании. Адриан предупредил, что у него не так много времени, поэтому Габриэль вкратце озвучивает сыну свои планы. Тот, в свою очередь, заверяет, что непременно поможет и даже намекает, что скорее всего пойдёт учиться именно туда, где учат бизнес-планированию и экономике. Именно в этот момент Адриан впервые ощущает подлинную радость, когда речь заходит о его жизни: отец смотрит на него с гордостью и одобрением.

— Адриан, — окликает Габриэль сына, когда тот уже собирается покинуть кабинет после их разговора. — Скажи мне… Мадемуазель Дюпен-Чен — она ведь Ледибаг?

Адриан на миг замирает, напружинившись, нервно хватается за ручку двери и поворачивается к отцу. Но Габриэль смотрит на него лишь с любопытством.

— Да, — коротко кивает Адриан.

Габриэль одобрительно кивает.

— Я так и думал. Я рад, что рядом с тобой есть такой человек, — улыбается он, а потом становится серьёзным. — Надеюсь, у вас всё будет хорошо. Она… делает тебя лучше.

Впервые за последние несколько недель Адриан чувствует, что теперь — он по-настоящему счастлив.

***

Из кабинета отца Адриан выходит в приподнятом настроении. Натали обеспокоенно следит за ним: волнуется, это точно. Вот только ей не стоит переживать. Раз в течение прошедшего получаса они не разнесли дом в пух и прах, значит, всё прошло более-менее мирно. На взгляд Адриана — даже слишком хорошо. Он совсем не ожидал подобного, когда ехал сюда, опасаясь разговора с отцом — и в самых смелых мечтах не мог представить чего-то подобного. Однако — как часто это бывает — страхи его оказались беспочвенны. И даже Плагг из кармана тихонечко подтвердил, что теперь не чувствует тёмной мрачной ауры вокруг Агреста-старшего. А это значит, что отец на пути к выздоровлению.

На совещание акционеров Адриан, как предупреждал отца, не идёт. Слишком у него хорошее настроение для рабочих размышлений, к тому же Габриэль и так рассказал ему всё о своих планах. И они договорились, что как-нибудь обсудят это вместе подробнее. А до начала вечеринки у него ещё есть немного времени побыть со своими мыслями и окончательно увериться, что всё происходящее — далеко не сон.

Краем глаза Адриана выхватывает в толпе знакомые иссиня-тёмные волосы. Он удивлённо вскидывает брови, но когда человек оборачивается, Адриан разочарованно вздыхает: нет, этим пареньком с усами точно не могла быть Маринетт. Хотя… Если вспоминать, как она однажды прокралась к ним на мальчишник в особняк… Но что Маринетт делает тут сегодня?

Официант с подносом, заметив на себе пристальный взгляд, поспешно скрывается среди людей. Адриан успевает подумать, что и фигура очень знакомая, и только потом замечает ещё одного человека, присутствие которого удивляет.

Хлоя Буржуа стоит у лестницы, лениво облокотившись о перила, и рассеянно вертит что-то в руках.

— Ты тоже тут? — удивляется Адриан, повышая голос.

Услышав его, Хлоя хмыкает, салютует бокалом с соком. Адриан сквозь толпу пробирается ближе к подруге детства.

— А то, — Хлоя улыбается, но как-то отрепетировано, не по-настоящему. — Думаешь, если я порвала с маман, папочка забудет обо мне? Не-а. Дядюшка Агрест общается с папулей лучше, чем с маман. Да, она тоже тут, и не совсем в восторге от меня, но я здесь лишь ради тебя, Адрикинс, — теперь выражение её лицо не напоминает фальшивую маску, и на дне голубых глаз сияет веселье: Хлоя явно что-то не договаривает. — Я пришла сюда ради тебя. Цени это, — и Хлоя с усмешкой тыкает Адриану бокалом в грудь. — Меня и позвали-то ради тебя.

Невольный смешок срывается с губ Адриана поневоле. Он засовывает руки в карманы брюк, качается с пятки на носок.

— Я удивлён. Хотя… — Адриан вспоминает недавний разговор с отцом, и на душе ещё чуточку теплеет, когда он понимает, что Агрест-старший действительно пытается хоть как-то наладить контакт. — Нет. Всё же не удивлён.

— Чего не знаю, того не знаю, — пожимает плечами Хлоя и делает несколько глотков.

Ухмыляясь, Адриан отворачивается. В поле его зрения снова попадает знакомый уже силуэт. И в этот раз, отрешенно глядя на то, как официант нервно поправляет слишком уж неподходящие для него усы и оглядывается, не увидел ли кто, в голове Адриана мелькает шальная мысль.

Он бросает быстрый взгляд на часы. Его не хватятся ещё какое-то время, можно спокойно отлучиться, провести время с большей пользой, чем шатание в толпе отцовских друзей и их детей. Хлоя не в счёт, она явно наслаждается тем, что доставляет матери неудобства.

— Ты не могла бы помочь мне, пожалуйста? — спрашивает Адриан, не отводя взгляда от фигурки, облачённой в чёрный костюм официанта. Нет, он определённо знает, чьи именно подтянутые ягодицы скрываются за брюками строгой униформы.

Хлоя следит за его взором и понимающе ухмыляется. Тонкий пальчик с острым ногтем ударяет по стеклу, и звук врывается в уши с изящным «звяк». Хлоя смотрит на Адриана с плохо скрываемым удовлетворением.

— Без проблем, Адрикинс. Вас снаружи запереть потом или сами закроетесь?..

Адриан в удивлении вскидывает брови, но потом до него доходит: похоже, что Хлоя заодно с Маринетт.

— Не парься, — ухмыляется она, сильнее стискивает стакан и, оттолкнувшись от лестницы, изящно идёт в сторону чёрной ладной фигурки, которая так и манит взгляд Адриана. — Сейчас сестричка Хлоя всё устроит, — и, обернувшись, Хлоя задорно подмигивает.

Как во сне Адриан наблюдает, как Хлоя скользит сквозь толпу, рассекая коридор подобно ладье, приближается к официанту с несуразными усами, а потом… Ужас сковывает Адриана, когда Хлоя неловко вскидывает руками, будто её кто толкнул, и весь сок проливает на тёмные волосы, чёрный пиджак и белоснежную рубашку рядом стоящего парня.

Вернее, девушки.

Адриан даже по стальному блеску в васильковых глазах окончательно убеждается, кто перед ним.

Маринетт смотрит на Хлою так, будто та сделала что-то очень неприличное. Хлоя в ответ невинно ухмыляется, салютует пустым бокалом и исчезает среди людей.

— Вот чёрт, — бормочет Маринетт себе под нос, судорожно оглядывая себя. — Вот кто просил…

Она не замечает, как рядом оказывается Адриан, и вздрагивает, когда он берёт ей под локоть и тянет в сторону лестницы. Вскинув голову, Маринетт замирает. А Адриан чувствует, как пузырьки странного веселья щекочут ему внутренности. Глядя на прилипшую к груди рубашку Маринетт, он понимает всё коварство замысла Хлои и не может не отдать ей должное.

— Думаю, я могу предложить вам помощь, месье Мадемуазель, — негромко мурлычет Адриан. — Кажется, в этом доме у меня ещё было, во что можно вам переодеться. Идёмте.

Маринетт перехватывает его взгляд, направленный на её грудь, краснеет, прикрывается пустым подносом и покорно следует за ним на второй этаж, в его — уже несколько недель как — бывшую комнату. Их исчезновение замечает только Хлоя, которая довольно улыбается.

Дверь за ними закрывается бесшумно, хотя Адриану хочется поскорее захлопнуть её, чтобы оказаться со своей Леди наедине. Сердце его поёт, а желание стиснуть Маринетт в объятиях — усиливается с каждой секундой.

— Эти усики вам совсем не идут, месье Мадемуазель, — усмехается Адриан.

Он тянется к её лицу, чтобы снять ненужный аксессуар, но Маринетт перехватывает его ладонь в сантиметре от цели. Прищурившись, она внимательно смотрит на Адриана.

— Как ты догадался?

— Ваш Кот, прекрасная леди, всегда отличался особенно чуткой наблюдательностью, — мурлычет Адриан.

Наклонившись к Маринетт, он жмурится, широко улыбаясь, и с урчанием утыкается носом в висок. И даже сок в волосах Маринетт не мешает ему наслаждаться моментом. Руки скользят по соблазнительным женским изгибам, которые так выразительно подчёркнуты чёрным костюмом. Адриан на доли секунды ревнует Маринетт ко всем мужчинам, кто был в зале — однако почти сразу успокаивается, потому что знает, что ей кроме него никто больше не нужен.

— Отпусти, — вздыхает Маринетт, но вопреки словам прижимается ближе, такая ласковая, такая податливая. — Мне надо привести себя в порядок.

Усилием воли она отпихивает Адриана и уходит в ванную комнату, чтобы снять дурацкие усы.

Агрест хвостиком движется следом, останавливается в дверном проёме и пристально наблюдает, как Маринетт, облокотившись о тумбочку с раковиной, осторожно снимает нелепый декор со своего лица. Его взгляд прикован к аппетитным ягодицам, обтянутым брючками. Хочется подойти ближе, ласково сжать ладонями и прижаться так, чтобы ни миллиметра между ними не оставалось.

Воздух как будто становится на пару градусов горячее. Адриан, тяжело сглотнув, расстёгивает верхнюю пуговицу на рубашке, но легче не становится. Ещё бы, какое тут легче, когда твоя девушка стоит в такой соблазнительной позе.

Никто из них не замечает, как квами, выскользнув из карманов своих хозяев, улетают обратно в комнату, чтобы не мешать — прекрасно уже знают, что может последовать дальше, и смотреть нет никакого желания. Лучше поискать на кухне чего-нибудь вкусненького.

— У тебя, я вижу, хорошее настроение, — замечает Маринетт, бросив взгляд на отражение Адриана в настенном зеркале. — Ты… говорил с отцом?

Шумно выдохнув, он кивает и неохотно переводит взор на лицо Маринетт. Она почти справилась с усами — осталось совсем чуть-чуть; похоже, клей был выбран особо суперпрочный.

— Мы довольно мило побеседовали, — откликается наконец-то Адриан; Голос его звучит хрипло. — Знаешь, ты всё же была права. Ну, насчёт негативного влияния.

Пока он кратко пересказывает содержание их с отцом беседы, Маринетт расправляется со своей задачей и переходит к следующей: нужно снять пиджак и рубашку, прежде чем заскочить в душ и промыть волосы. Адриан, не прерывая монолога, подходит ближе и помогает ей расправиться с верхней частью одежды.

— Что ж, я рада, что всё закончилось хорошо, — улыбается Маринетт, поворачиваясь кругом, чтобы Адриан мог снять пиджак.

— Н-да, — он неловко чешет затылок. — Вот только личности наши… он теперь тоже знает.

Лицо Маринетт на доли секунд мрачнеет, но потом она снова улыбается. Наклонив голову, Маринетт задумчиво теребит пуговицы на рубашке.

— По крайней мере, талисманы в безопасности. А мы, если что, всегда на страже. Я потом ещё раз перепроверю всю информацию в книге на эту тему, посмотрю, нет ли каких-то особо жестоких… побочных эффектов. Мало ли.

Она перехватывает взгляд Адриана, направленный на её грудь: сквозь мокрую от сока ткань просвечивает узор от бюстгальтера, и от кое-каких особо внимательных глаз это, разумеется, не ускользает. Маринетт краснеет от столь пристального внимания. И совсем-совсем не удивляется, когда Адриан, завороженно глядя на неё, притягивает за талию к себе.

— Что ты делаешь? — тихонечко шепчет Маринетт.

Весь серьёзный настрой куда-то напрочь улетучивается. Тепло ладоней Адриана будто прожигает сквозь ткань рубашки, мысли начинают скакать совсем не в том направлении.

— Помочь тебе хочу, только и всего, — хрипло выдыхает Адриан и тянется к пуговицам.

А они, как назло, вредничают, не поддаются. И Адриан, коротко хмыкнув, с треском разрывает рубашку, и пуговицы катятся по полу, сверкая и переливаясь в отражённом солнечном свете. Маринетт тихонько вскрикивает и недовольно прижимает руки к груди.

— Мне нужна потом эта рубашка! — возмущается она. — Как я к людям выйду?

Адриан притягивает её к себе за талию и тихонько смеётся, уткнувшись носом в шею. Настроение у него максимально замурчательное: хочется петь, танцевать — и непременно зацеловать свою девушку с ног до головы.

— У меня тут оставалась парочка, поделюсь. Мне для тебя ничего не жалко.

— И моей рубашки тебе тоже, как я понимаю, — недовольно ворчит Маринетт, но руки от груди всё же убирает и обнимает Адриана за плечи.

Он с наслаждением вдыхает аромат её духов — тех самых, что подарил на Рождество. Адриану нравится, что в последнее время она пользуется ими всё чаще и чаще.

Его пальцы скользят по коже Маринетт, проникая под разодранную рубашку. Прикрыв глаза, она отдаётся во власть охвативших её ощущений, кусает губы, когда Адриан ласково гладит её подрагивающий живот.

— Мне надо в душ, — напоминает Маринетт, останавливая руку Адриана, который уже намеревался расстегнуть ей джинсы. — У меня волосы сладкие от сока.

Отпускать её нет ни желания, ни настроения. Только одно в голове: зацеловать Маринетт до потери пульса, до громких нетерпеливых стонов, сжать в объятиях подрагивающее горячее тело и показать, как сильно, как страстно он её любит.

Но Маринетт качает головой и выворачивается. Изящная, гибкая, она только проказливо смеётся и ускользает за соседнюю дверь, отделяющую ванную с душем от проходной комнаты с раковиной и многочисленными шкафчиками со всякой ерундой.

— Я быстро, — обещает она, закрывая дверь перед самым носом Адриана. — Поищи мне пока рубашку, ладно?

— Ладно, ладно, — вздыхает он.

Пройти бы следом, встать вместе под тугие струи воды и целоваться как одурелые… Однако — раз уж обещал, надо выполнять.

Адриан старательно ищет по шкафчикам запасную рубашку и что-то бубнит под нос. А Маринетт, просунув сквозь щёлочку остатки одежды и бросив их на раковину, вот совсем-совсем не помогает. В паху напряжённо ноет, в голове — ни одной приличной мысли. Все думы заняты только шумом воды за стенкой и соблазнительной Маринетт — а Адриану даже напрягаться не надо, чтобы всё представить в деталях. Уж кто-кто, а он отлично знает, насколько прекрасна Маринетт. И даже шрамы, полученные в битвах, ничуть не портят её тело — наоборот, есть в них непревзойденное очарование.

Рубашка находится довольно быстро — на одной из полок в комоде. Адриан кладёт её рядом с брюками Маринетт и несколько секунд, не мигая, смотрит на чёрные трусики с кружевами, лежащими поверх.

— Ладно, — говорит он громче, чем планировал, и захлопывает дверь, ведущую в непосредственно спальню. — Надеюсь, ты меня не убьёшь.

— Чего-чего? — раздаётся весёлое фырканье.

— Того, — ухмыляется Адриан и начинает раздеваться.

За считанные секунды он избавляется от одежды и совсем-совсем неслышно просачивается в ванную к Маринетт. Она стоит к нему спиной, волосы все в пушистой пене. Вода обволакивает стройное девичье тело, струйками стекая вниз, шуршание потока гармонирует с мурлыканьем Маринетт — она поёт милую незамысловатую песенку себе под нос, и Адриан не может больше себя сдерживать.

— Позволь помочь, Принцесса, — урчит Адриан, прижимается со спины к Маринетт и кладёт ладони на талию.

Маринетт вздрагивает, распахивает глаза и поворачивает к нему голову.

— А-Адриан? — смущённо пищит она. — Н-но ты… я…

— Я просто пришёл помочь, — улыбается Адриан. — Ты же не против?

Медленно, мучительно медленно он скользит ладонями по влажной коже вверх, очерчивая соблазнительные изгибы, дразня надавливает в чувствительных местах и, дойдя до груди, нежно, но уверенно сжимает мягкие полушария. С губ Маринетт срывается тихий стон. Она непроизвольно подаётся к нему ближе и вздрагивает, когда чувствует, как горячий пенис прижимается к её бёдрам.

— Агрест, чтоб тебя, — выдыхает Маринетт, зажмурившись. — Тут людей в доме куча и…

— Я только спинку тебе помою, — бормочет Адриан и, наклонившись, целует её в изгиб плеча. — И ещё кое-что…

Маринетт сдавленно смеётся, глядя на него из-под ресниц, на которых так причудливо рассыпались мелкие брызги воды. Но в следующую секунду её смех сменяется тихим стоном возбуждения, когда пальцы Адриана вновь приходят в движение: сжимают девичью грудь до красных пятен, кружат вокруг ареолы, ласкают напрягшиеся от ласк соски. В голове — блаженная пустота, которая так заманчиво, так притягательно заменяется на бесконечное удовольствие.

Пена с волос Маринетт хлопьями стекает вниз, когда Адриан подталкивает их обоих под тугие струи. Не отрывая губ от плеча Маринетт, он скользит дальше, по шее, оставляя маленькие красные пятнышки, доходит до ушка и прикусывает мочку с серёжкой. Наградой ему становится ещё один стон, гораздо громче предыдущего.

Маринетт теряется в ощущениях: губы Адриана и его пальцы распаляют сильнее, разгоняют дремавшее доселе желание; его грудь трётся о её спину, а горячий член — о бёдра, и внизу живота вспыхивает первобытное пламя, жаждущее подчиниться силе извне.

— На будущее буду теперь знать, как ты обычно моешь спину, — улыбается Маринетт, прикрыв глаза.

Над ухом раздаётся хитрое хмыканье. А потом — его касается горячий язык, и Маринетт дрожит, чувствуя, как подкашиваются ноги.

Ей больше не до кого нет дела, кроме Адриана, его сильных ласковых рук, объятий и поцелуев, которые он, не скупясь, рассыпает по светлой коже Маринетт, что теперь сияет красными пятнышками — только через несколько дней исчезнут. Желание прикоснуться, тоже доставить удовольствие перевешивает всё остальное.

Шумный вздох вырывается из груди Адриана, когда Маринетт умудряется завести руку назад и коснуться горячей головки.

— Что ты делаешь?

Шаловливая улыбка расцветает на лице Маринетт.

— Дразню, разумеется.

— Вот же чертовка, — выдыхает Адриан и — не удержавшись — кусает Маринетт за ушко.

Она смеётся, поворачивается к нему, и их губы встречаются в нетерпеливом жадном поцелуе. Смех затухает, перекатывается на языке и высвобождается теперь уже грудным стоном, бередит раскалённые до предела нервы.

Не прерывая поцелуя, Маринетт разворачивается в объятиях Адриана. Она закидывает руки ему на шею, зарывается пальцами в мокрые волосы и притягивает ближе, целуя так, что у обоих захватывает дух.

Адриан стискивает Маринетт крепко-крепко — не оторвать. Делает ещё шаг вперёд, и Маринетт упирается спиной в холодную плитку, отчего вздрагивает, теряясь в контрасте температур.

— Ты такая… такая… — начинает Адриан и почти сразу же замолкает, продолжая целовать сладкие губы.

Витающий в воздухе лёгкий аромат дурманит голову. Тёплая вода уносит напряжение последних недель, смывает все дурные мысли, унося их в канализацию, и оставляет только блаженное расслабление. Ведь должен же быть и на их улице праздник? Адриан надеется, что сегодняшний разговор с отцом — лишь начало светлой полосы в его жизни, и что о тёмной он наконец-то забудет.

Вдох-выдох.

Пальцы медленно скользят по обнажённой коже женского плеча. Глаза Маринетт закрыты, дыхание чуть рваное; ресницы дрожат, а на зацелованных губах играет ласковая полуулыбка. Лучшее зрелище в жизни Адриана.

— Ты пахнешь очень вкусно, — хрипло выдыхает он.

Маринетт приоткрывает веки — на дне голубых глаз мерцают задорные искорки. Язычок едва заметно увлажняет девичьи губы, но Адриану и этого достаточно, чтобы почувствовать, как ожидаемо дёргается член в ответ на такое призывное действие.

— Я всего лишь помылась твоим гелем для душа, ничего необычного. Нашла тут один…

— Мне очень нравится.

Вслед за пальцами по коже скользят губы: горячие, немного шершавые, но такие родные. Они находят чувствительную точку на шее, и Маринетт, вздрогнув, неосознанно подаётся вперёд, к его телу, безмолвно прося о большем. Зубы ласково смыкаются на пульсирующей жилке. Стон, задрожав в груди, вырывается приглушённым полувздохом.

Адриан скашивает глаза в сторону полочек и замечает характерную упаковку на самой нижней — ту, которую забыл в прошлый раз, когда в спешке собирал вещи. И, если честно, как хорошо, что он его оставил…

— Я подарю тебе тысячу таких гелей, — выдыхает Адриан и возвращается к обстоятельным поцелуям, — только мойся им почаще.

— Непременно, — улыбается Маринетт и притягивает его к себе, чтобы положить конец ненужным разговорам.

И ведь стоит притормозить коней, вспомнить, что сегодня они без защиты, а в отцовском доме — куча приглашённых людей. Вот только все мысли благополучно смыты в потоке страсти и тёплой воды, а поцелуи — один горячее другого, и единственное желание: стать единым целым, поддаться древнему танцу страсти — пересиливает всё остальное.

Адриан не может не налюбоваться своей Леди. То, как она самозабвенно целует его, как прижимается всем телом, безмолвно умоляя о большем; как ласкает и гладит в ответ, как её мягкая грудь прижимается к его… От Маринетт у Адриана решительно сносит крышу, и он считает, что это — лучшее, что могло с ним случиться за всю его жизнь.

Ладони скользят по соблазнительным изгибам, останавливаются на упругих ягодицах. Адриан ненадолго отрывается от влажных сладких губ, чтобы заглянуть в подёрнутые пеленой страсти голубые глаза и увидеть одобрение его желаний.

— Маринетт, могу я?..

Она кивает, быстро, поспешно — и тут же притягивает голову Адриана обратно на законное место. Губы врезаются в губы уже в который раз, вот только это не может наскучить. Мурлыкающий стон вырывается из груди Адриана; он подхватывает Маринетт под бёдра, и она послушно скрещивает ноги на его талии, не прерывая хаотичных поцелуев.

Но как бы не был затуманен разум — Адриан боится сделать Маринетт больно, причинить ей дискомфорт. И вместо того чтобы ворваться в горячие глубины девичьего тела, он сначала скользит ладонью к девичьему лону, параллельно размышляя о том, что следует на всякий случай носить смазку с собой, а не оставлять дома. Просто на случай подобных форс-мажоров. Хотя лучше бы подумал о презервативах, конечно…

Но мысли о смазке улетучиваются следом за всеми остальными: Маринетт до одури влажная, и вода тут совершенно непричём. Надавив на клитор, Адриан скользит пальцами дальше, раздвигая половые губки, и чувствует жар и влагу внутри; Маринетт нетерпеливо ёрзает между ним и стеной, а голодное хныканье только раззадоривает, и Адриан уже больше не медлит.

— Люблю тебя, — выдыхает он в губы Маринетт одновременно с тем, как медленно входит в неё.

— И я тебя, — откликается она тихим стоном. — Я так люблю тебя…

Угол проникновения немного непривычный для них, да и в душе у них ещё никогда не было, поэтому движения плавные, медленные. Да и Адриан никуда не планирует торопиться: весь мир и так в его руках, плавится под алчными поцелуями, умирает и воскресает с каждым встречным толчком. Маринетт только и может, что лишь прижиматься ближе, но их ведёт даже от простых движений.

— Сильнее, — вздыхает Маринетт и откидывает голову назад — Адриан тут же пользуется этим и целует её в шею. — Пожалуйста.

Он непроизвольно стискивает женские ягодицы сильнее, тут же хочет извиниться, но одобрительный стон, сорвавшийся с губ Маринетт, только ободряет. Что-то хищное, почти звериное сверкает в зелёных глазах. Мгновение — и Маринетт оказывается плотно зажатой в углу душевой, а Адриан, удерживая её в тисках на весу, замедляет движения, но каждый толчок — чуть ли не пронзает её насквозь.

— Ещё! — вскрикивает Маринетт, не в силах сдержать вздохи удовольствия. — Ещё, Адриан!..

Она изо всех сил старается подаваться ему навстречу. Вот только Адриан непреклонен, и двигаются они оба только в том ритме, который задаёт он. Маринетт только и остаётся, что подчиняться. И не сказать, чтобы она была слишком сильно огорчена по этому поводу…

Тонкие пальцы стискивают плечи Адриана, хватаются за спину так, что ноготки впиваются чуть ли не до боли — он чувствует, как начинает саднить кожа под струями воды. С каждым толчком в узкое податливое тело Маринетт она сжимается вокруг него всё сильнее, и это окончательно сносит крышу.

— Чёрт возьми!.. — вскрикивает Маринетт, когда особенно сильный толчок заставляет напряжение в её теле взорваться чуть ли не с грохотом фейерверков.

Она вытягивается словно пружина, вздрагивает и обессиленно обвисает в объятиях Адриана. Руки дрожат и почти-почти не держат.

Приоткрыв глаза, Адриан любуется наслаждением Маринетт: как она в блаженстве закатывает глаза, запрокинув голову, как часто-часто дышит… Стеночки влагалища так плотно и так сильно сжимают его член внутри, что Адриан с трудом сдерживает себя, чтобы не кончить следом. Но он помнит — нельзя, раз уж не удосужился взять в душ презерватив.

— Люблю тебя, — шепчет Адриан в губы Маринетт и нехотя выходит из неё, чтобы поставить на дрожащие ноги.

— Постой! — она слепо хватается за него, не даёт отстраниться и на сантиметр. — Давай я. Тебе ведь тоже надо…

Маринетт устало улыбается, скользит ладошкой вниз, чтобы взять в кольцо напряжённый член. Ей требуется сделать всего несколько движений — в голове будто взрывается вулкан, сперма ударяет по бёдрам Маринетт, но её почти тут же смывает вода. Адриан содрогается и чуть не падает на Маринетт — в последнюю секунду умудряется упереться в стену, чтобы не рухнуть и не утянуть девушку с собой.

— Просто охренеть, — выдыхает Адриан и устало утыкается лбом в женское плечо. — Сегодняшний день — однозначно самый лучший в моей жизни.

Маринетт тихонечко смеётся, целует его в лоб и притягивает к себе, чтобы смыть с Адриана остатки их недетских шалостей.

— Это мы ещё посмотрим, — авторитетно заявляет она и берёт в руки гель, чтобы намылить Адриану голову. — Наверняка будут дни и получше.

— Ну, я на данный момент говорю, — улыбается он и жмурится, наслаждаясь тем, как тонкие пальчики чесали ему затылок. — Я так счастлив, что мы с отцом больше не будем конфликтовать, что боюсь, как бы это не оказалось сном.

Он вдруг ойкает от неожиданности и обиженно смотрит на Маринетт: она довольно-таки больно укусила его за шею.

— За что?

— Не проснулся? — усмехается она. — Или ты думаешь, что и я — всего лишь твой сон?

Адриан с ухмылкой притягивает Маринетт к себе и целует в ушко, а потом низким соблазнительным голосом мурлычет:

— Если ты и сон, то самый-самый соблазнительный.

Он смеётся, когда Маринетт шутливо ударяет ему по рёбрам. От ещё одного поцелуя она даже не думает отвертеться: сама же подставляется под его губы.

— И всё-таки нам пора выбираться из душа, — с сожалением напоминает Маринетт спустя пять минут обстоятельных поцелуев. — Наверняка нас уже хватились. Если только Хлоя, конечно, не прикрыла.

О последней сказанной фразе Адриан задумывается только спустя минут пятнадцать, когда они с Маринетт, уже одетые, сушат волосы, стоя перед зеркалом в его бывшей спальне.

— Насчёт Хлои, кстати… — замявшись, начинает Адриан, не зная, как продолжить. — Она…

— Вылила на меня сок, потому что ты попросил? — перебивает его Маринетт, ухмыльнувшись. Заметив виноватое недоумение на лице Адриана, она объясняет: — Ничего другого я просто не могла предположить. Но вообще-то она просто помогала мне проникнуть в дом, не более того. Ну и за тобой присмотреть, если что вдруг.

Адриан окидывает Маринетт пристальным взглядом. А ведь он не сразу заметил, что униформа официанта — не абы какая, а действительно фирменная, именно той компании, которую обычно заказывает Натали. Просто так её не добудешь, тем более в сжатые сроки и в одиночку.

— Впрочем, помогала мне не только она, но это совсем другая история, — скороговоркой тараторит Маринетт, пожав плечами, и возвращается к просушке волос.

Адриан задумчиво наблюдает за ней. Глаза в прищуре, пальцы на подбородке в характерном изучающем жесте — не дать ни взять сыщик. Или задумавшийся шпион. Краем глаза Маринетт это замечает, но делает вид, что нет, и продолжает обстоятельно сушить влажные пряди — те от этого забавно пушатся, и это даже мило.

— Я ничего не собираюсь тебе говорить, — не выдерживает первой Маринетт спустя минуты. — Правда, ребята думали, что просто помогают мне пробраться сюда, чтобы я тебя поддержала в непростой ситуации, ну и параллельно в любви призналась.

Адриан хмыкает и ловит в зеркале позабавленный взгляд Маринетт. Ну да, в любви она ему действительно призналась, и очень приятным способом — таким, что не будь тут люди, он обязательно повторил.

— Интересно, они действительно не в курсе или прикидываются? — задумчиво говорит Адриан.

Маринетт выключает фен и, нахмурившись, в недоумении смотрит на него.

— Ты о чём это?

— О том, что наши отношения, похоже, не для кого не секрет, — пожимает плечами Адриан: ходить вокруг да около он больше не собирается. — Мне отец сегодня рассказал.

— Что?!

— Папарацци не дремлют, — зловеще ухает Адриан, плюхается на диван и достаёт мобильный. — Представляешь, мы держимся в топе самой романтичной парочки во всех соцсетях. И если сначала я думал, что это шутка такая, то теперь вижу, что он правду говорил. Смотри.

Маринетт подходит ближе и берёт в руки смартфон. Действительно: под тегом #Адринетт в одной небезызвестной соцсети красуется множество украдкой сделанных фотографий. Вот они вместе в каком-то парке, на другой — в кафе, где думали, что их никто не видит. Таких фото оказывается очень много. Среди них Маринетт неожиданно находит один снимок с рождественского бала в лицее и, сообразив с какого аккаунта он выложен, с обречённым стоном возвращает телефон обратно Адриану.

— Я не знаю, как она вообще столько времени терпела, — глухо произносит Маринетт, глядя на экран мобильного, где красуется профиль Альи Сезер. — Боюсь, что когда мы поднимем эту тему, она меня просто-напросто сгрызёт.

— Или нет, — весело ухмыляется Адриан, а на дне его глаз плящут чертята. — Думаешь, я ей позволю? — играя бровями, он наклоняется к Маринетт.

— Ой, прекрати, — она пытается отпихнуть его. — Тут такие новости резкие, а ты… Вот почему я терпеть не могу все эти соцсети!

Маринетт порывается встать, но Адриан удерживает её на диване. А потом, подумав, вообще пересаживает её к себе на колени — исключительно для того, чтобы не побежала делать глупости.

— И потому тебя почти нигде нет, ага! — подначивает он её. — Только как Ледибаг.

— Этот профиль Алья создала, — обречённо вздыхает Маринетт и жалобно смотрит на Адриана. — Как думаешь, мы не слишком ли идиотами выглядели перед классом? Ну, раз думали, что они думали, что никто не знает, а похоже, что весь мир давным-давно в курсе?

— Не знаю, — пожимает плечами Адриан. — А это так уж сильно важно?

Маринетт открывает рот, чтобы возразить, но замирает на полуслове и хмурится, непонимающе глядя на Агреста.

— Ты это к чему?

— Ну, смотри, — Адриан вытягивает руку и принимается загибать пальцы. — Во-первых, всё это время они никак нам не досаждали. Даже не поднимали тему. Даже если и знали. Или не знали — неважно. Во-вторых, мы до этого момента тоже не парились и вели себя как обычно. В-третьих… Хм, в третьих, это всех устраивало, даже моего отца. Так что, как видишь, всем было комфортно и поднимать по этому поводу кипиш я не вижу.

— У тебя вот всё всегда просто, — бурчит Маринетт, отталкивая его руку. — А меня ждёт допрос от Альи с пристрастием. Вот тогда-то и посмотрим, что просто, а что нет.

Адриан со смешком качает головой, обнимает Маринетт и притягивает близко-близко к сердцу. Она даже не возмущается, лишь вздыхает тяжко и кладёт голову на плечо.

— Никто не перед кем не обязан отчитываться, понимаешь? — наклонившись к её ушку, шепчет Адриан. — Мы же не лезем к ним с Нино в постель, вот и ей не стоит. Пусть лучше порадуется за нас, что мы такие счастливые.

Он прижимается щекой к макушке Маринетт и тихо мурлычет, зажмурившись от удовольствия.

Притихшая Маринетт некоторое время просто сидит, наслаждаясь минутами покоя в объятиях любимого, и думает: то ли не о чём, то ли обо всём и сразу. Только взрыв хохота на первом этаже заставляет выйти из оцепенения.

— У тебя действительно очень хорошее сегодня настроение, — замечает Маринетт, поднимая на Адриана голову.

Ей радостно, что он наконец-то сбросил тяжкий груз, который камнем висел на сердце. Недомолвки с отцом медленно, но верно убивали её драгоценного Котёнка, и — несмотря на непростой разговор с отцом, пересказанный потом Адрианом, они всё же смогли поговорить без ухудшения отношений. Остаётся надеяться, что и впредь всё будет так же хорошо.

Адриан лениво открывает глаза и изучает лицо Маринетт — как будто впервые видит. Потом расплывается в улыбке. До ужаса довольной, светлой и радостной.

— Я действительно счастлив, мяу Леди, — произносит Адриан.

— Я рада, — нежно улыбается Маринетт и гладит его по щеке. — Безумно рада за тебя, — она медлит, а потом, прикусив губу, наклоняет голову: — Нам надо спуститься вниз, помнишь? Ты обещал отцу всё же появиться на его закрытой вечеринке.

Адриан хмыкает. Его ладони скользят по обтянутым чёрными строгими брючками бёдрам Маринетт, а губы снова прижимаются к ушку, и после терпкого поцелуя Адриан хрипло шепчет:

— Зачем мне идти куда-то ещё, когда я и так уже на самой лучшей закрытой вечеринке — только для нас двоих?