Гулкие шаги, отбивающие стройный ритм по брусчатке, заставили Фэй оглянуться в поисках укрытия. Мягко ступая замотанными в тряпки подошвами, она юркнула за угол ближайшего дома и вжалась спиной в стену.

Патрульные не заходили в каждый проулок, ограничиваясь осмотром главных улиц. Однако риск нарваться на чересчур дотошного костемордого оставался. И риск этот был немалый, учитывая, что за нарушение комендантского часа следовало более чем суровое наказание — арест и допрос, а то и убийство — при попытке побега. Так что смельчаков, решавшихся нарушить заведённые пришельцами порядки, к этому моменту осталось не так много. Ну или, скорее, «отбитых идиотов», как сказал бы Алек. Как раз отбитой идиоткой Фэй себя сейчас и ощущала, прислушиваясь к приближающимся шагам иноземных выродков.

Называть их «турианцами» она упорно отказывалась, переняв более подходящие им эпитеты от брата. Угловатые, шипастые, зубастые ящеры с деревянными масками вместо лиц, за которыми природа заботливо прятала от мира их без сомнения мерзкие рожи!.. Она ненавидела их всей душой — тех, кто отнял у неё отца и каждый день тратил неимоверное количество усилий на то, чтобы забрать ещё и брата.

Только поэтому она и тряслась сейчас от ужаса в тёмном закутке, пытаясь пробраться к кварталу, где находилось одно из хранилищ с припасами. Их собирали по всем магазинам, складам, заводам и даже пустующим квартирам. Они обчистили всё, не тронув только то, что принадлежало оставшимся в городе жителям. Впрочем, без сомнения обобрали бы и их, если бы могли сожрать или выпить украденное. Но Алек сказал, что еда людей им не подходит — и слава богу, иначе бы голод начался и среди мирного населения. Пока же провианта и воды хватало. Костемордые распределяли их каждые два дня между всеми жителями, для чего клеймили людей невидимой краской, словно скот в загоне. И как же это было унизительно — ежедневно стоять в очередях, чтобы тебе в лицо презрительно швырнули скудный паёк, высчитанный до грамма в соответствие с нормой. Роптать и взывать к их совести было бессмысленно: эти твари не снисходили до разговоров с гражданскими. А если и снисходили, то не стоило ждать, что из их хищных клювов вылетит что-то кроме короткого приказа или коряво построенного вопроса — то немногое, что они потрудились выучить из английского. Впрочем, никто и так не горел желанием общаться с невесть откуда свалившимися инопланетными ублюдками.

Голоса патрульных звучали совсем рядом. Они разговаривали очень тихо, но их субгармоники с металлической вибрацией отдавались от каменной кладки и панелей домов мелодичным журчанием. Пожалуй, только голоса, низкие и густые, урчащие, словно маленькие двигатели, и были единственной не отталкивающей деталью в их описании.

Фэй закрыла глаза и затаила дыхание. На несколько долгих мгновений она превратилась в растёкшуюся по стене полуживую субстанцию, у которой из всех органов восприятия остались одни уши. Всё остальное бесследно растворилось в окружающих звуках: шуршании гравия под ногами… голосах… смехе… скрипе кожаных ремней и подошв… бряцании винтовок, небрежно перекинутых через плечи… И громогласного стука сердца, бухающего ударами увесистого отбойника. Этот звук пульсировал у висков, отскакивая от рёбер и отдаваясь в губы. Окружающее пространство скрылось за пеленой ужаса, ритмично марширующего по натянутым до предела нервам. Фэй в очередной раз пообещала себе, что сегодняшняя вылазка станет последней, что бы ни случилось. Но ещё секунда — и патруль начал медленно удаляться. Слабо трепыхающуюся в пятках душу окатило волной облегчения. Фэй открыла глаза, уже зная, что снова не сдержит обещание. И снова потащит свою задницу навстречу приключениям, которые и приблизительно нельзя было назвать «захватывающими». Впрочем, она делала это далеко не ради забавы.

В ближайшие десять минут патруля можно было не опасаться. Маршруты у них всегда были одинаковыми и совпадали практически посекундно — в этом и многом другом костлявые образины мало чем отличались от роботов. Однако Фэй никогда не пользовалась этими знаниями ради экономии времени, потому что даже механизмы иногда давали сбой. Костерылые же, как это ни странно, состояли из плоти и крови. К тому же за день до этого Фэй видела из окна, как к космопорту причалили несколько огромных фрегатов, которые наверняка привезли свежее подкрепление. А потому расслабляться не стоило. Она была готова пожертвовать жизнью ради благого дела, но умирать молодой желания не испытывала.

Прижимаясь к стенам домов, она пересекла квартал короткими перебежками, стараясь держаться тёмной стороны улицы. Неслышно переступая по каменным блокам, Фэй наконец-таки добралась до нужного дома. Воровато оглянувшись по сторонам, она вытащила из рюкзака складной ломик и, выдвинув его до конца, подпрыгнула, пытаясь зацепиться крюком за нижнюю ступеньку пожарной лестницы. Это получилось у неё лишь с пятой попытки. Да уж, кто бы мог подумать, что ей, студентке последнего курса агроэкологического факультета, придётся жалеть о прогулах занятий по общей физической подготовке.

Она с детства была слабым ребёнком — мама тяжело заболела ещё до беременности. Родившуюся у неё дочку она не увидела — умерла спустя трое суток после родов, так и не придя в сознание. Наверное, по этой причине папа и решил вступить в группу добровольцев, согласившихся отправиться за пределы солнечной системы для обживания только готовившейся к массовой колонизации Шаньси. Об этом событии пять лет назад гремели все СМИ. Поселенцам обещали освобождение от налогов, землю, работу, дома, мотивирующие пособия и небывалые социальные льготы. На деле всё оказалось не так радужно, и тем не менее отец остался доволен.

Впервые за восемнадцать лет он нашёл себе применение и почувствовал пульс жизни. Не того постылого существования, которое он влачил на Земле, изматываясь на нескольких работах, чтобы поднять и воспитать двоих детей. А самой настоящей жизни. На Шаньси всё было по-другому. Фэй до сих пор помнила, с каким восторгом в глазах — таких родных и как будто прежде ей не знакомых — он водил её по своим кукурузным полям, показывая каждый кустик, о котором мог рассказать целую историю. С его загоревшего, обветренного лица не сходила широкая улыбка. Она улыбалась вместе с ним, не сводя с него растроганного взгляда, а вечером того же дня разрыдалась, как сопливая девчонка, от целой смеси непонятных, странных, противоречивых чувств. Она никогда не видела отца таким счастливым, и это радовало её и огорчало одновременно. Что такого он нашёл здесь, что не смогли ему дать они с братом? Отец замкнулся после смерти жены и почему-то не захотел приводить в дом другую женщину, хотя она у него, кажется, была. Фэй пришлось рано повзрослеть и взять на себя роль хозяйки: готовить, стирать рубашки, гладить, убираться, чинить одежду и делать покупки. Но она была хорошей девочкой и никогда не жаловалась, видя, каким уставшим отец возвращается поздней ночью. Часть ответственности за смерть мамы лежала и на Фэй, поэтому она делала всё, что было в её силах, чтобы искупить вину. Но, по-видимому, даже этого было недостаточно.

В то лето, когда она приехала к отцу на Шаньси в первый раз, Фэй внезапно осознала, что никогда не знала его по-настоящему. Это ранило её сильнее, чем могло бы показаться по тому, сколько они смеялись в эти дни. Тогда она и решила остаться, выбросив в мусорку планы на медицинский колледж и карьеру хирурга, друзей, бойфренда и свою маленькую уютную квартирку в Ричмонде. Отец безумно обрадовался и тут же принялся устраивать её на новом месте. Тогда Фэй казалось, что она приняла действительно взрослое решение.

Через два месяца она переехала сюда, в дикую глушь, с чужим солнцем и тусклыми звёздами, с пурпурными закатами, жёлтыми озёрами, непривычно звучащими птицами и колючим воздухом, приносящим за собой туманы с запахом серы и незнакомых трав. Всё здесь казалось чужим и неправильным. Она могла каждый день видеть улыбку отца, наслаждаться тихими семейными вечерами, о которых всегда мечтала, пропитываться его энергией и жизнелюбием, открывать новые грани его характера, о которых она и понятия не имела, прожив с ним бок о бок восемнадцать лет. Но где-то глубоко внутри ощущала себя чахлым цветком, который перенесли в экзотический сад, и его корни никак не могли прижиться на новой почве. Наверное, со временем она могла бы привыкнуть. Если бы не пришли эти... Теперь ничего из того, что казалось ей самым важным всего пару месяцев назад, не имело никакого значения.

«Что ни делается — всё к лучшему», — любил повторять отец. Только что улучшила его смерть в огне три недели назад? И что хорошего можно было найти в сотнях других смертей, в сыпавшихся с неба каменных обломках, уничтоживших посевы, леса и дома? Что хорошего в голоде, болезнях и разрухе, в грядущем рабстве под пятой жестокой армии инопланетных нелюдей? Может, и к лучшему, что он погиб, не успев понять, что происходит. И не увидит того, что случится дальше. Но как же она скучала по нему! И как же ей хотелось обнять его на прощание.

Фэй смахнула с ресниц непрошенные слёзы. Она запретила себе плакать. Плакать она будет, когда не останется ничего другого. А сейчас ей хотелось злиться и делать всё возможное, чтобы ударить побольнее тех, кто причинил ей столько горя.

Перебирая холодные, скользкие лестничные переборки, Фэй заползала всё выше, пока не добралась до плоской крыши, устланной шершавым акрилом. Пригнувшись, она натянула на голову капюшон и прокралась к смежному краю. Отсюда до крыши соседнего здания было рукой подать — два, может, три метра. Алек, наверное, смог бы перепрыгнуть. А вот она бы и под дулом пистолета не решилась. Слава богу, этого и не требовалось. Фэй присела у бордюра и выцарапала складную стремянку, запрятанную в щель между настилом и выступающим ограждением. Её длины как раз хватало, чтобы перекинуть её между крыш и по этому мостику добраться до заветной цели — круглого люка, ведущего на склад, где хранились припасы. Она потратила несколько дней, чтобы незаметно дотащить её сюда. И уже в шестой раз проворачивала этот опасный манёвр прямо под носом у охранявших вход костемордых.

Дождавшись возвращения патрульного наряда, Фэй проследила за тем, чтобы все трое свернули за угол, и осторожно разложила стремянку. Уложив её в пролёте между крышами, она вскарабкалась на шаткую конструкцию и поползла по ней вперёд. Делать это приходилось быстро и тихо одновременно, что вызывало трудности — она панически боялась высоты. Руки и ноги одеревенели от страха, а одежда моментально пропиталась липким потом. Дрожа всем телом, она балансировала на узких ступеньках, стараясь не смотреть вниз. Благо в темноте расстояние до земли было трудно измерить на глаз. Но она точно знала, что там не меньше шестидесяти метров и падение станет последним событием в её жизни. Понимание этого заставляло тело цепенеть от ужаса. И она заставляла себя двигаться лишь напоминаниями о том, что перспектива быть застигнутой за этим занятием сулила не меньшие проблемы.

Пять бесконечно долгих минут — и вот она у цели. За это время её конечности будто набило поролоном. Фэй практически скатилась с лестницы на настил, потратив несколько драгоценных секунд только на то, чтобы умерить отчаянно колотящееся в груди сердце. Она проделывала это не в первый раз, но привыкнуть к страху так и не смогла. Немного успокоившись, она сняла лестницу и положила её так, чтобы в случае чего можно было быстро перебросить её обратно. Конечно, если её заметят — на успешный побег можно не рассчитывать. Но лишать себя пусть и призрачной надежды на спасение не хотелось.

Согнувшись в три погибели, Фэй подползла к люку и, открутив болты, приподняла слегка скрипнувшую крышку. Она сняла с пояса верёвочную лестницу и, защёлкнув крепление на стальной скобе, сбросила её вниз. Скользнув в тёмный проём люка, Фэй спустилась вниз и крадучись приблизилась к высоким, уходящим к самому потолку стеллажам. Она уже знала, где искать. И, не теряя времени, начала набивать рюкзак лекарствами и консервами. Почти всё свободное место она забила панацелином и антибиотиками — их не хватало больше всего. А оставшееся пространство оставила под еду. Рюкзак раздулся, грозя лопнуть по швам, и Фэй пришлось вернуть на место две банки. Жадничать в таком ответственном деле тоже не стоило — рассекать по городу с незакрывающимся рюкзаком за плечами было не самой удачной идеей. Набив сумку до краёв, она прокралась обратно до лестницы и поднялась на крышу. В первый раз она по глупости принесла с собой трос и даже не захватила перчаток. У неё ушло полчаса на то, чтобы взобраться по нему с двадцатикилограммовой ношей за спиной, а содранные в кровь ладони заживали две недели.

Впрочем, Фэй не жаловалась. Она хотела быть полезной, и если для этого приходилось рисковать, пробираясь по ночному городу, стирать руки в кровь, ползать по крышам — пусть так. Она была готова и на большее, если потребуется. Даже на убийство, наверное. Если это убийство, которое поможет предотвратить ещё больше убийств. Фэй не одобряла насилие и необоснованную агрессию, но убивать костемордых — это другое. Они чужаки, захватчики с другой планеты, нелюди. Люди не убивали их, они сражались с ними, а значит, лишать их жизни было не только законно, но и шло на благо человечеству. Возможно, Фэй не смогла бы найти в себе храбрости самолично пристрелить какого-нибудь костемордого и Алек был прав, упорно отказываясь брать её с собой на базу. Но она точно знала, что могла бы пригодиться там так или иначе. Два-три рюкзака с припасами в неделю — капля в море проблем ополчения, учитывая нехватку всего на свете: от одежды и еды до лекарств, топлива и оружия.

Подтянувшись на дрожащих от напряжения руках, Фэй выбралась из люка наружу. Закрыв крышку и закрутив болты, она скинула с плеч рюкзак и рухнула на спину, позволив себе несколько минут блаженного отдыха. Ей предстоял не менее долгий и опасный переход обратно, и эти промежуточные моменты спокойствия было сложно переоценить. Уставившись в звёздное небо над головой, она вдохнула полную грудь воздуха и принялась изучать незнакомые созвездия. Раньше этот вид её завораживал. Теперь же, глядя на звёзды, она испытывала только неприязнь и разочарование. И невольно размышляла о том, сколько ещё бед и зла против человечества таилось в их отрешённо-холодном сиянии. Космос оказался далеко не райским садом для прогулок. А его обитатели — далеко не премудрыми и всеведущими проводниками, готовыми устроить новичкам экскурсию с раздачей бесплатных подарков. И это было до чёртиков обидно. Долгие десятилетия люди мечтали найти среди безжизненных просторов Галактики себе подобных. И вот на тебе — нашли… Чёрт бы их побрал.

Фэй подняла к глазам запястье и взглянула на часы — пора возвращаться. Поднявшись, она расправила ноющие мышцы шеи и водрузила на спину тяжёлый рюкзак. Ещё один полный вдох — и в путь.

Стремянка натужно поскрипывала под её весом. Но теперь Фэй знала, что от долгожданной безопасности её отделяло совсем немногое, и двигалась увереннее. Благополучно перебравшись на соседнюю крышу, она припрятала сложенную лестницу в тайник и, дождавшись ухода патрульных, спустилась по пожарной лестнице вниз. Пробираясь сквозь туманную морось пустынных проулков, она добралась незамеченной до своего дома и выдохнула с облегчением, лишь оказавшись внутри тёмного холла подъезда. Фэй пешком взобралась на восьмой этаж — электричество в её районе отсутствовало — и открыла дверь квартиры. Заступив за порог, она прошла в тёмный зал и, скинув с плеч рюкзак, обессиленно упала на диван. Всё, теперь можно расслабиться… Ещё бы принять душ — но с водой в её доме ситуация складывалась ничуть не лучше, чем с электричеством. Помыться она сможет только завтра в центре, предварительно выстояв километровую очередь желающих воспользоваться, казалось бы, самыми элементарными благами цивилизации, вроде тёплой воды и горячего обеда. Интересно, сами костерожие когда-нибудь моются или они предпочитают стряхивать с себя грязь, катаясь в песке?..

От размышлений на столь важную тему её отвлёк отделившийся от оконного проёма силуэт человека. Фэй не нужно было приглядываться, чтобы узнать в нём своего блудного брата — таким способом он заходил в квартиру уже давно. Она подскочила с места и кинулась ему на шею.

— Привет, милый! Как ты? Всё в порядке? — разглядеть что-либо в темноте не представлялось возможным, и Фэй огладила ладонями очертания его фигуры, желая удостовериться, что все части его тела по-прежнему на своих местах.

— Я тебя тут полчаса жду! Ты снова шаталась по городу? — грозно зашипел тот в ответ и с раздражением сбросил с себя её руки. — Фэй, сколько раз я тебя просил: не смей выходить из дома без крайней необходимости! Ты понимаешь, что с тобой сделают, если поймают?!

— Смотри, сколько всего я набрала сегодня, — она метнулась к дивану, предпочтя таким незатейливым способом избежать неприятного разговора. — Сорок шесть упаковок панацелина и двадцать три консервы. И ещё немного…

— Ты мне зубы не заговаривай! — оборвал он её сердито. — Мы договорились, что прошлый раз будет последним!

— Хватит разговаривать со мной как с маленькой, — проворчала Фэй, сидя на полу и теребя пальцами заевший замок. — Ты сам показал мне то место.

— Детка, я показал его тебе, чтобы ты воспользовалась им в крайнем случае! Читай по губам: «в крайнем»!

— Я не слышу. Здесь слишком темно.

— Очень, блядь, остроумно!

— Не выражайся!

— А ты не перечь старшим!

— Я совершеннолетняя! И сама разберусь, что мне делать!

Несколько секунд Алек стоял неподвижно. Она знала, что сейчас он смотрел на неё тем суровым взглядом, который он притащил с собой из военного училища. В этот момент он был невыносимо похож на отца, и она была благодарна темноте за то, что не могла его увидеть. Выругавшись под нос, она сдалась и оставила непокорный замок в покое. Привалившись спиной к дивану, Фэй обхватила коленки и, упрямо поджав губы, уставилась в пол. А Алек тяжело вздохнул, выпустив из груди, должно быть, весь накипевший в нём гнев. По крайней мере, так можно было подумать, услышав этот невыразимо страдальческий звук, который означал конец всем распрям. Подойдя к ней, он сел рядом и, обняв её за плечи, притянул к себе.

— Не хочу сегодня ругаться, — тихо произнёс он уставшим голосом, и сердце Фэй сдавило от жалости.

Она вжалась щекой в его пропахшую костром, соляркой и мятным лосьоном кожаную куртку. Это была любимая куртка отца, но он носил её только на Земле. Здесь же ему почти всё время приходилось торчать на поле, и вся неподходящая для этого одежда незаметно перекочевала на пыльные полки гардероба. Эта куртка так и висела в шкафу все пять лет, прежде чем снова увидела свет. Алек вытащил её три дня назад, а взамен повесил на плечики военную форму капитана Альянса. Остатки гарнизона спешно покинули колонию, и теперь эта форма не значила ровным счётом ничего. А генерал Уильямс, старый и мудрый вояка, чьё суровое лицо перечёркивал глубокий неровный шрам, внезапно превратился в труса и предателя.

Так заключили горожане, узнав о том, что солдаты, в чьи обязанности входило защищать колонию от врагов, расселись по оставшимся шаттлам и разом свинтили за пределы системы, оставив их на милость захватчиков. И Фэй скорее всего согласилась бы с ними, не знай она наверняка, что стояло за этим непростым решением. Об этом ей рассказал Алек — отрезвляюще будничным тоном, примеряя у зеркала кожаную куртку и расправляя складки на своей форме перед тем, как повесить её в самый дальний угол шкафа. Солдаты голодали и умирали от инфекций, истощения и болевого шока, просто потому что у них не хватало ни персонала, ни оборудования, ни самых необходимых лекарств. После почти непрерывной трёхдневной бомбёжки колонии с орбиты — благо лишь мусором и астероидами, а не ядерными ракетами — была уничтожена вся инфраструктура военных гарнизонов: склады, топливные резервуары, госпитали, казармы, штабы, аэродромы, транспортные базы и полигоны. Почти три сотни солдат и офицеров — треть их маленького гарнизона — погибли в первые же дни атаки. А у выживших и раненых не осталось ничего. Город был захвачен, жителей заперли в домах, все заводы и предприятия за пределами колонии похоронили под завалами, а богатейшие фермерские угодья выжгли дотла. Отец погиб, пытаясь спасти от огня склады с зерном. Никто не сообщил им об угрозе вторжения иноземных тварей, никто не предупредил о нападении. О том, что летящие с неба огненные булыжники и расплавленные куски металла — это лишь начало военной операции по захвату колонии, они узнали спустя трое суток, когда флот Альянса потерпел окончательное поражение на орбите и скрывать факт вторжения было уже бессмысленно. Уродливые твари не успокоились, пока не отобрали у них всё. А то, что отобрать не смогли, старательно втаптывали в грязь. И они бы продолжали сеять по планете огонь и смерть, если бы генерал Уильямс, затолкав в глотку гордость, первым не выбросил «белый флаг».

Алек сказал, что об отлёте главнокомандующий сообщил неделю назад. И дал солдатам выбор: остаться либо улететь. У многих в городе были семьи, а многие их только что потеряли, так что лететь согласились далеко не все. И генерал не стал загонять их в шаттлы насильно. Наплевав на уставы, воинскую честь и приказы, он выстроил остатки гарнизона и честно рассказал, как обстоят дела. А дела обстояли сквернее некуда. Они теряли солдат каждый день. И большая часть погибала даже не в бою, а от плохого питания, заражений, отравлений и вторичных инфекций. В последние дни Уильямс частенько прикладывался к бутылке, раздираемый между чувством долга и жалостью к ещё совсем молодым парням, гибнущим по самым нелепым причинам у него на глазах. В конце концов, победил здравый смысл. В этом сражении им было не выиграть. И Уильямс, проживший долгую и, наверное, неплохую жизнь, не соблазнился идеей закончить её блистательно-суицидальным броском в пасть тигру. Конечно, его бы наградили посмертно и изваяли пару статуй в честь его самоотверженного подвига. Вот только за этими статуями стояли бы сотни безмолвных и безымянных теней тех, кому не хотелось умирать так рано. Он дал им главное — то, чего в армии многие были лишены — выбор. Те, кто хотел жить — улетели. Те, кто хотел сражаться — остались. Он не бросил на произвол судьбы ни первых, ни вторых. Скромный бюджет гарнизона и самого Уильямса были потрачены на организацию Фонда Сопротивления. И всю неделю перед уходом улетающие тренировали и обучали остающихся. Наспех сколоченные отряды партизан и наёмников, а также бывшие солдаты Альянса получили в распоряжение остатки техники, припасов и вооружения. Оружие в руках большинство не просто умело держать — они занимались этим профессионально. Одна успешная операция за другой, диверсии и разведки, захват пленных, нападение на склады и базы и даже несколько подбитых шаттлов — бойцы ополчения неплохо трепали врага за загривок. Об этом свидетельствовала незамедлительная реакция костемордых. Они ужесточили режим, усилили охрану, ввели обязательную маркировку каждого жителя, а теперь и запросили подкрепление.

Это не могло не поднять боевой дух ополченцев, многие из которых держались на одном лишь патриотизме и желании отомстить. Вот только… чем всё это должно было закончиться? Рано или поздно и они окажутся перед выбором генерала Уильямса: сдаться или умереть. Но за их спинами не будет никого, кто мог бы подхватить эстафету. Они — последний рубеж, отчаянно сопротивляющийся приливной волне, которая наступает столь же медленно, как и неуклонно. И очень скоро наступит момент, когда она перельётся через край и затопит всё вокруг.

— Не переживай за меня, правда, — робко проговорила Фэй, слушая мерное сопение тоже о чём-то размышляющего брата. — Всё равно нас всех скоро убьют.

Алек громко фыркнул, и его грудь затряслась от с трудом сдерживаемого смеха.

— Спасибо, малышка. Знаешь, как поднять настроение, — потрепав её по макушке, иронично отозвался он.

— Не вижу смысла лгать себе, — не разделяя его веселья, хмуро пробормотала Фэй. — Ты ничего не рассказываешь, но я же не слепая, я и так вижу, что происходит. Вчера прилетели несколько кораблей с этими тварями. Через месяц они, наверное, заполонят все улицы и начнут сгонять нас в резервации. А вас перестреляют, как бешеных куропаток…

— Ладно, хватит на сегодня ободряющих речей, — не выдержав такого напора жизнеутверждающих истин, Алек потянулся к спасительному рюкзаку. — Что ты там говорила насчёт панацелина?

Фэй тут же переползла на другую сторону, готовясь похвастаться уловом, и в этот момент в дверь забарабанил чей-то требовательный кулак. Все её внутренности разом оборвались к пяткам, а сердце покрылось ледяной коркой страха. Алек подскочил на ноги и схватился за висящий на поясе пистолет.

— Ревелабис! Цито! — раздался громкий голос с металлическим оттенком, и Фэй сжалась в комок, метнув на брата беспомощный взгляд.

— Он требует открыть, — прошептал тот так тихо, что она не сразу разобрала. — Видимо, ты привела за собой хвост.

— Нет, не может быть!.. Я ведь… Как же так? — пролепетала Фэй, пытаясь сообразить, как это могло случится и что теперь делать.

— Иди открой, — мотнул он головой и отрывисто добавил: — И успокойся. Всё будет хорошо. Слышишь?.. Я обещаю. Давай, иди.

Только его голос, тихий и твёрдый, заставил её отмереть. Фэй поднялась с пола и, одёрнув одежду, побрела на негнущихся ногах к выходу. Костемордый нетерпеливо тарабанил в дверь, и Фэй казалось, что от этого грохота ходят ходуном и стены, и пол её хрупкого жилища. На самом деле, её, должно быть, неслабо штормило от страха. Перед дверью она снова набрала полную грудь воздуха, чтобы, выдохнув, избавиться от сковавшего тело напряжения. Щёлкнув замком, она распахнула дверь и пропустила ввалившегося внутрь костемордого. В лицо ударил яркий свет фонаря, и Фэй зажмурилась, спрятав ослеплённые глаза за ладонями. Костемордый что-то проворчал и, грубо схватив её за локоть, двинул вместе с ней в зал.

Фэй открыла глаза как раз вовремя, чтобы заметить выскочившего из-за угла Алека. Он напрыгнул на чужака со спины и одним резким движением полоснул лезвием по его горлу. Костемордый схватился за рану и начал хрипеть, но крепкий удар по затылку оборвал его мучения. Обмякнув, патрульный завалился на пол, и под ним тут же начала растекаться огромная чёрная лужа. Фэй перевела ошарашенный взгляд на Алека. Теперь им точно крышка…

— Возьми свои вещи, быстро! Мы уходим! — бросил тот и, присев над трупом, начал снимать с него оружие и снаряжение.

Фэй сорвалась с места и влетела в спальню. Оглядевшись, она схватила приготовленный рюкзак, с которым по предупреждающему сигналу спускалась в ближайшее бомбоубежище. Носясь по комнате как заведённая механическая игрушка, она накидывала в сумку всё, что попадалось на глаза, не тратя время на отделение ненужного от необходимого. Заскочив по пути в ванную, она сгребла туда же аптечку. А на кухне выпотрошила полки со скудными припасами съестного. Вернувшись в зал, она застала Алека с рюкзаком за плечами. Прильнув к окну, он высматривал патрульных на улице. Костемордый не мог прийти сюда один — снаружи должен был оставаться его напарник. В дверь снова забарабанили, и на этот раз открывать отправился Алек.

— Стой тут, — шепнул он по пути и, переступив через труп ящера, исчез в коридоре.

Фэй услышала щелчок замка, а следом — выстрелы, огласившие гулким грохотом стены подъезда.

— Пошли! — скомандовал Алек, и она помчалась к выходу, крепко прижимая к себе сумку.

Бросив быстрый взгляд на распластанное под ногами тело, Фэй устремилась за братом, который рванул прямиком к окну. Там он вынул из-за пояса трос, зацепил его за ручку и, подняв стекло, выкинул свёрнутую бухту наружу.

— Я пойду первый. А ты спустишься, как только подам сигнал, — произнёс он перед тем, как нырнуть за окно. Фэй прильнула к дыхнувшему свежестью проёму и с тревогой огляделась по сторонам. Улица казалась пустой, но где-то там ещё бродил как минимум один патрульный. И, может, услышав выстрелы, уже вызвал подкрепление. Алек спрыгнул на землю и, оглядевшись, махнул ей рукой. Она торопливо вскочила на узкий подоконник, вцепилась в трос и, протиснувшись в оконный проём, заскользила по стене вниз. Алек подхватил её у земли и, схватив за руку, ринулся за угол.

— Надо выбраться за город, там ждёт машина, — торопливо шепнул он, выглянув из-за стены, чтобы проверить обстановку, и снова обернулся к ней. — Если нам придётся разделиться, постарайся добраться до фермы Колбертов. А оттуда иди в лес на северо-запад. Держись края оврага…

В этот момент он, видимо, заметил какое-то движение за её спиной, потому что резко умолк и, дёрнув Фэй на себя, пригнулся. Стену рядом с ними прошила винтовочная очередь, а ей в ответ загрохотали выстрелы из пистолета. Противнику пришлось занять укрытие, и они воспользовались этим для бегства. Алек вытолкнул её вперёд, и Фэй рванула со всех ног в сторону окраины. Сзади доносились крики и топот, а через несколько минут послышался и гул двигателей бронетранспортёра. На какое-то время им удалось оторваться от преследователей, запутав следы среди извилистых проулков. Но костемордые, должно быть, поняли, куда устремились беглецы, и пустили бронетранспортёр наперерез. Он выскочил из-за угла, когда до трассы, отделяющей черту города от фермерских полей, оставалось добежать всего пару домов.

Высунувшийся из люка костемордый выпустил в них несколько очередей из винтовки. Алек успел выхватить Фэй из-под пуль и затащить её под арку. Они бросились в обход. Двигатели машины натужно взревели, и бронетранспортёр погнал в ту же сторону, чтобы заблокировать выход на трассу. Вот только для этого ему пришлось сделать крюк, чтобы объехать слишком узкий проулок. Алек резко развернулся и подал сигнал бежать обратно. Металлическое лязганье тяжёлых ботинок подгоняло Фэй, заставляя забыть и о сбившемся дыхании, и о больно колотящей по спине сумке, и об уставших ногах, и о смертельном ужасе, сковавшем тело. Им удалось просочиться сквозь сжимающееся вокруг них кольцо патрульных. И, вклинившись в лабиринт домов, добраться до трассы чуть правее того места, где их поджидал бронетранспортёр.

Их заметили, и водитель, круто развернув машину, вдарил по газам. По дороге прошлась цепочка искр из-под взбитого пулями бетона. Скатившись с крутого оврага, Алек подхватил Фэй и потянул её в сторону видневшейся за кущами опушки леса. Он не дал ей и секунды, чтобы отдышаться — бронетранспортёр, судя по приближающемуся рёву мотора, намеревался преследовать их до победного конца. Кислорода в лёгких не хватало, и Фэй судорожно заглатывала воздух ртом, чередуя короткие вдохи с обрывистыми хрипами. Несколько раз она едва не упала, зацепившись о коряги. Но смотреть под ноги тоже было некогда. Бронетранспортёр слетел с дороги в овраг следом за ними, ломая кусты и взрывая колёсами рыхлую почву. Густой туман, устилавший поле до самого горизонта, не позволял стрелявшему прицелиться. А державшийся позади Алек то и дело сбивал водителя со следа, паля из пистолета и мастерски петляя сквозь плотные заросли шиповника. Только эти единичные выстрелы и не давали Фэй запаниковать, заставляя её перебирать заплетающиеся в траве ноги. Добравшись до первых редких деревьев, она чуть притормозила, надеясь хоть немного передохнуть. Но оказавшийся рядом Алек снова вцепился в её локоть, и ей пришлось откопать из глубин отчаяния третье — и, наверное, последнее — дыхание.

Бронетранспортёр вилял где-то сбоку, пытаясь обрулить деревья. Вязнущий в тумане свет фар изредка опаливал их со спины, заставляя кренами уходить в сторону, чтобы спрятаться за стволами. Лес густел, опушка плавно сменялась непролазной чащей, и это позволило им, наконец, оторваться. Бронетранспортёр, надсадно рыкнув, сдал назад с намерением отыскать объезд. А Алек нырнул в лощину, мгновение спустя озарившуюся желтоватым светом.

Это был тот вездеход, о котором он упомянул в городе. И водитель, видимо, был в курсе происходящего. Он вдавил газ, едва оба запоздавших пассажира взлетели по поручням наверх. Втянув Фэй на крышу, Алек открыл люк, позволив ей залезть внутрь. Следом полетел рюкзак, приложив её сверху по голове, но Фэй стоически стерпела боль, лишь шикнув под нос. Она юркнула на свободное сиденье, освободив место для брата, и тот через секунду запрыгнул в салон.

— Вечер добрый! — жизнерадостно гаркнул кто-то спереди, и Фэй поймала в зеркале заднего вида улыбающиеся глаза водителя.

Сегодняшний вечер был весьма далёк от определения «добрый». Но, разумеется, разводить дискуссию по этому поводу сейчас едва ли было уместно.

— Здрасьте, — вежливо прохрипела она в ответ, пытаясь восстановить срывающееся дыхание.

— «Архат», приём, — склонившись над рацией, проговорил Алек. — Как слышно?

— Приём, слышно хорошо, — прошуршало в динамиках. — Ждём на точке. Конец связи.

— Конец связи, — Алек отжал кнопку и бросил взгляд в сторону водителя. — Винс, притормози слегка. Дай им сесть на хвост.

— Да они с него и не слезали, — радостно ответил тот и снова стрельнул глазами в зеркало. — Познакомишь меня с очаровательной дамой?

— Эй, полегче, это моя сестра! — оборвал его Алек. — Лучше смотри за дорогой.

Винс иронично фыркнул, но настаивать не стал. И слава богу, потому что на обоюдном приветствии способность Фэй поддерживать светскую беседу иссякла. Она чувствовала, что Алек что-то затевает, и это заставляло её изрядно нервничать. Авантюрист по натуре, он никогда не упускал возможности совместить приятное с полезным и в любой ситуации выгадать приз. Вот только принимать участие в его затеях у неё не было никакого желания. Сегодня ей и так пришлось хапнуть риска с лихвой, а дёргать удачу за хвост слишком часто грозило обернуться фатальным провалом. Впрочем, выбора особого не было. Да и что уж там — за случившееся несла ответственность она одна, а потому жаловаться и предъявлять претензии было некому. Посему Фэй благоразумно помалкивала, вцепившись пальцами в поручень над головой, а второй рукой лихорадочно сжимая лямки сумки.

— А вот и наши друзья! — бодро воскликнул Винс, пощёлкав по камерам. — Я же сказал — никуда не денутся. Дорога здесь одна.

Фэй обернулась, но наткнулась взглядом на глухую стенку обшивки. Обзорных окон в салоне не было, и ориентироваться приходилось лишь по экранам, куда выводилось изображение с камер. Но их оккупировал Алек и, судя по его сосредоточенно-нахмуренному лицу, сейчас к нему не стоило подступаться с расспросами. Чувствуя себя в этой консервной банке неуютно, Фэй вжалась в сиденье, уповая на то, что эти двое понимают, что делают.

Вездеход внезапно затормозил, и Винс с Алеком дружно подорвались с мест.

— Ты сиди! — Алек выставил в её сторону палец, заметив, что Фэй дёрнулась за ними.

— Куда ты?.. Что происходит? — испуганно пробормотала она, осев в кресло и беспомощно наблюдая, как оба её спутника вылезают наружу навстречу смерти. Ответом её не удостоили, да Фэй, в общем-то, и не слишком на него рассчитывала. Скинув с колен сумку, она поспешно пересела на другое место и повернула к себе экран, выводящий картинку с задней камеры.

Ни Алека, ни Винса на дороге не было. Свет фар подъехавшего бронетранспортёра залепил экран ярким белым светом, и Фэй начала кусать губы от волнения. То, что её оставили здесь в качестве приманки, было ясно и так. Вот только она понятия не имела, что ей полагалось делать, кроме того, чтобы просто «сидеть». А что если один из них сумеет проскочить в люк? Или кинет внутрь гранату? Эта машина была хорошо защищена сверху, внутри же больше напоминала смертельную ловушку, из которой нет выхода. Экран выхватил две угловатые тени, которые тут же снова исчезли, и Фэй отползла в дальний угол, втиснувшись в проём обшивки у заднего колеса. Она попробовала вспомнить слова молитвы, которой её научил отец, но в голове крутилось только: «Отча, да будет воля твоя» и ещё что-то про хлеб.

За рокотом двигателей она различила приглушённые голоса. Костемордые что-то кричали — ей или друг другу, непонятно. За две недели осады Фэй сумела выучить лишь несколько слов из скудного лексикона пришельцев. И это в основном были глаголы: иди, стой, открой, говори, проходи, отдай, возьми. Последнее, к слову, было самым редким.

Выстрелы разорвали напряжённую тишину, и Фэй, вздрогнув, инстинктивно накрыла голову руками. Топот ног, снова голоса, чьи-то крики… опять выстрелы. Короткая потасовка, шуршание тел по земле — и опять тишина. Вездеход прогнулся под весом запрыгнувшего на него тела, и Фэй отняла руки, с ужасом уставившись вверх. Из люка свесилась голова Алека. Оглядев салон, он остановил на ней взгляд и небрежно бросил:

— Ты как, детка? Давай меняй памперсы и выгребайся. У нас двое попутчиков.