— Очага воспаления не вижу, — доктор Йовиц оторвался от пациента и окинул хмурым взглядом стоявшую рядом Надю. — А ты что-нибудь заметила?

— Да. Я заметила, что кто-то опять стащил из шкафчика острый соус, — с укором ткнула медсестра в засохшее пятно на униформе шефа. — У вас ведь язва.

— Знаю, милочка. Поэтому я лью его мимо рта, — пробормотал хирург, снова склонившись над турианцем, чтобы просветить фонариком глазницу.

— Ну конечно! — фыркнула Надя. — Вот прихватит в следующий раз — посмотрю, как вы запоёте.

— Знаешь, в чём наша проблема? — доктор Йовиц натянул перчатки и принялся прощупывать швы. — Мы постоянно повышаем эффективность лекарств, разрабатываем передовые методики, изобретаем новые виды бионанитов. Но, чёрт побери, почему никто ещё придумал полезный острый соус или вкусный низкокалорийный шоколад, например? Почему мы тратим столько усилий на создание лекарств, вместо того чтобы бороться с причинами заболеваний?

— Скажете тоже, — покачала головой его помощница. — Работу хотите потерять?

— Я-то не потеряю, милочка. Резать людей не только забава, но и необходимость. А вот всех прочих дармоедов значительно поубавилось бы.

— Ну, с алкоголем и сигаретами в конечном счёте сработало же. Когда-нибудь дойдут и до вашего соуса с шоколадом.

— Очень в этом сомневаюсь. Проблема в том, что больные люди выгодны со всех сторон. Они слабы и зависимы, тратят больше денег и не суют нос в политику, потому что заняты своими болячками. Выпивка и сигареты плохо влияют на демографию и портят социальную картинку — только поэтому законопроект и не лоббировали. А вот насчёт острого соуса у меня большие опасения, угу… да, похоже, всё-таки септицемия, — без какого-либо перехода добавил он, озабоченно прищёлкнув языком. — Надо бы провести полную диагностику органов и тканей на наличие метастатических гнойников.

Фэй, до этого момента рассеянно слушавшая их разговор, подняла глаза от столика с разложенными на нём инструментами. Похоже, последние слова доктора касались внезапно ухудшившегося состояния Ангуса. И звучали они довольно зловеще. Турианец был в сознании, но выглядел безучастным и вялым, позволял крутить свою голову по сторонам и безропотно сносил чужие пальцы во рту. Периодически его начинало потрясывать от озноба, и тогда он пытался свернуться калачиком, чтобы согреться, но ремни удерживали его тело, мешая принять комфортную позу. Он не задавал вопросов и, кажется, даже не прислушивался к тому, что о нём говорят, терпеливо дожидаясь момента, когда его оставят в покое. По крайней мере, Фэй хотелось думать, что это была сознательно выбранная линия поведения, а не вызванная болезнью апатия.

— Оборудования нет, — напомнила хирургу Надя.

— Я в курсе, милочка. Придётся обойтись бактериологическими посевами и анализом мочи и крови, — с этими словами доктор Йовиц откинул простыню с бёдер турианца и неодобрительно оглядел почти пустой мочесборник. — Да уж, тут не особо разгуляешься. Давайте ему больше воды, благо её здесь валом. Забор нужно делать как можно чаще. Если анемия начнёт прогрессировать, можно умывать руки. Отнесёшь Коре пробы, пусть займётся ими в первую очередь, а результаты сразу же отправит мне и Шефферу. Схему согласуем, как только узнаем вид бактерий. А пока увеличим дозу антибиотиков и подключим сульфаниламиды, хлористый кальций и уротропин. Он же ещё и лежачий. Начнутся проблемы с кровотоком и пролежни — можно сворачивать лавочку.

Фэй замерла, не донеся хирургические клещи до коробки. «Сворачивать лавочки» ей ещё ни разу не приходилось.

Известие о гибели отца две недели назад, смешавшись с последующим вторжением пришельцев и бомбёжкой города, до сих пор казалось какой-то неудачной шуткой, не укладывающейся в сознании. Она не видела тела, не имела возможности побывать на месте пожара и, если уж говорить начистоту, в глубине души надеялась, что отца посчитали погибшим лишь по нелепому стечению обстоятельств. Это просто не могло быть правдой. Она не плакала, когда ей позвонили сообщить о трагедии. Не смогла выдавить из себя и слезинки на его импровизированных поминках, которые они с Алеком провели вдвоём под грохот падающих с неба обломков. И, когда он украдкой вытирал лицо рукавом кителя, её собственные глаза оставались сухими. Она не верила в смерть отца и не могла заставить себя скорбеть по нему. Может, это был голос интуиции. А может, ей просто не хотелось смотреть правде в лицо.

Сейчас же ей предстояло наблюдать за агонией живого существа, медленно умирающего на её глазах. И искать причины, по которым это не должно её трогать. Она могла бы перечислить с десяток прямо сейчас — да только какой толк. В некоторых случаях слова просто не работали, и неважно, насколько убедительно ты их произносил.

Она повертела щипцы в пальцах, рассматривая идеально отполированную, поблёскивающую под лампами сталь. А затем положила их в ряд к остальным инструментам, подтолкнув пальцем, чтобы выровнять по линии. Скользнув взглядом по второй кушетке, она убедилась в том, что желтоглазый злыдень по-прежнему безотрывно следит за каждым её движением, словно чувствуя, что это заставляет её нервничать. Он походил на коршуна, только что приметившего в траве кролика. А его немигающий взгляд загонял душу в пятки, вызывая нестерпимое желание обмотать ему голову полотенцем. И почему из них двоих заболел именно тот, кого хотя бы с натяжкой можно было назвать приятным? На самом деле, Ангус ей даже нравился. И чем дольше она с ним общалась, тем большей симпатией к нему проникалась.

Вчера ночью он не на шутку встревожился, решив, что его товарища и в самом деле подвергнут операции удаления когтей. И его волнение, такое искреннее и трогательное, заставило Фэй признаться в истинном замысле.

— Это опасная провокация, я бы не твоём месте поостерёгся, — неодобрительно заметил он. — Лейтенант не собирался тебя убивать. Но теперь точно попытается это сделать, едва очнётся.

— Я всего лишь хочу его припугнуть, — небрежно повела она плечами, не желая показывать, что его слова обеспокоили её.

— Он в плену, связанный и раненый. И прекрасно знает, что его ждёт смерть. Думаешь, он ещё недостаточно напуган?

Она никогда не задумывалась об этом и потому не нашлась, что ответить. Внезапно вся её затея, до этого казавшаяся остроумной местью, превратилась в жестокую ребяческую проделку, испытать жгучий стыд за которую ей помешало лишь саднящее под бинтом бедро. Выходка лейтенанта по-прежнему казалась ей возмутительной. Однако же взглянув на ситуацию под другим углом, Фэй с удивлением обнаружила в себе способность прощать — вопреки злости и боли. Она понятия не имела, какими мотивами он руководствовался. Но это было и не важно. Когда ей самой становилось страшно, она сжималась в комок и цепенела, желая превратиться в незаметную пылинку под ногами. Но едва ли стоило ждать того же от шипастых, зубастых и когтистых созданий, возомнивших себя хозяевами галактики. Стоило ей только вообразить всю ту смесь эмоций, которые могло испытать подобное существо, попав в зависимость от врагов, как лелеемая ею обида бесследно растворилась, уступив место сочувствию.

— Значит, когда вам страшно, вы запугиваете всех вокруг себя? — Фэй обхватила шершавую ладонь безмятежно спящего турианца и продолжила спиливать обрезанный коготь. — Не слишком-то умно для таких совершенных созданий.

— Я и не утверждаю, что мы совершенны во всём, — как обычно не распознав её иронии, всерьёз посетовал Ангус. — С некоторыми вещами приходится мириться, потому что они часть твоей природы.

— А с тобой что не так? — с любопытством поинтересовалась Фэй. — Тебе разве не страшно?

— Страшно, — бесцветным голосом отозвался он. — Но я устал. Мне столько всего пришлось повидать за эти дни… Одиннадцать дней назад мой отряд отправили на разведку к фермам на северо-востоке. Пришло сообщение, что там действует отряд ополчения. Мы действительно нашли их, только это оказалось ловушкой. Нас заманили на поле, обложенное минами, и наши датчики не смогли их обнаружить. Дроны посходили с ума из-за глушилок, в спину стреляли из укрытий, а впереди кто-то каждую секунду наступал на мину, и осколки разлетались во все стороны. Я не мог разобрать приказы, в ушах звенело от взрывов. Моему другу разорвало осколками живот. Пока он лежал на моих руках, истекая кровью, я пытался заправить выпадающие из него внутренности, но ничего не получалось. Они были скользкие от крови, я никак не мог за них ухватиться. И одновременно с этим мне приходилось держать его голову, чтобы он не видел, что там внизу происходит, — Ангус сделал паузу, прикрыл глаз и продолжил: — Тот день с тех пор мне постоянно снится. Паника, крики, мёртвые тела, запах земли и крови…

Он сглотнул и, не дождавшись ответа, посмотрел на обескураженную его откровениями Фэй.

— Извини, — кашлянув, виновато произнёс он, — кажется, я слегка увлёкся. Я хотел объяснить, что у страха много оттенков, и когда открываешь весь спектр, некоторые вещи начинаешь воспринимать легче.

— Как ты выжил? — помолчав, тихо спросила она.

— Мины закончились, нас оказалось чуть больше. Ополченцы разбежались, как только мы добрались до укрытий. Они предпочитают сражаться из-за кустов.

Это прозвучало как обвинение. А может, ей просто показалось, потому что его тихий, спокойный голос был лишён каких бы то ни было эмоций. Наверное, ей следовало что-то ответить. Но она не смогла заставить себя вымолвить и слова. Всё это звучало просто ужасно. Но что она могла сказать? Что они получили по заслугам? Это жестоко — заглушать чувство вины, бросаясь в лицо бессмысленными обвинениями, когда и так очевидно, что ему досталось сполна. Сказать, что ей жаль? Но ей совсем не жаль. Не только потому, что сочувствовать захватчикам казалось преступным. Те ополченцы вполне могли быть из отряда её брата. И её совершенно не волновало, насколько благородно они действовали по меркам воинской чести, пока каждый из них возвращался в лагерь живым и невредимым. Это война, ничего не поделаешь.

— Мы предпочитаем улаживать конфликты миром, — возразила она, прервав затянувшееся молчание. — Но, похоже, вашим генералам больше нравится сражаться.

Ангус предпочёл не отвечать.

Она закончила с «маникюром» только к середине ночи. И провела её остаток, ворочаясь в неудобной кровати. Ей вдруг нестерпимо захотелось понять, каково быть привязанным к кровати пленником. Совершенно точно, что скверно. Но насколько скверно?

Обмотав запястья краями простыни, она развела руки по швам, представив, что не может пошевелиться. Через какое-то время путные мысли в голове закончились, и она начала вглядываться в темноту, пытаясь различить в ней очертания предметов обстановки. Через пять минут и это наскучило, и Фэй начала повторять алфавит задом наперёд, а потом считать до десяти тысяч. На шестой сотне ей начало казаться, что она занимается какой-то ерундой и во всём этом нет никакого смысла. А потом отчаянно зачесался нос, и эксперимент пришлось срочно свернуть.

Её хватило на жалкие полчаса. Но даже эти полчаса беспрерывного разглядывания пустоты наедине с собственными мыслями показались бесконечно длинными. Прибавить к этому боль от ран, незнакомую обстановку, отсутствие комфорта, враждебное окружение и ожидание скорой смерти… Нет, представить себя на их месте она не сумеет, даже призвав на помощь всё своё воображение.

Наутро она проснулась с больной головой и бездонной дырой в груди. Ей казалось, что она обязана сделать что-то, чтобы облегчить положение Ангуса. Пусть даже самую малость. Конечно, он оставался захватчиком и ему предстояло погибнуть. Но ещё он был живым существом, заслуживающим сострадания. И элементарных удобств.

Может быть, получится выпросить у Тома́ валяющийся на складе головизор. У него сбоил проектор, из-за чего картинка искажалась. Но Феликс обещал подкрутить там что-то, чтобы это исправить. Она попросит повесить его в палате турианцев. Скажет, что ей скучно мыть полы в тишине, чтобы никто не заподозрил её в нечестивой жалости к захватчикам.

Проспав начало смены из-за бессонной ночи, она вспомнила о головизоре, только когда примчалась в палату на утреннюю перевязку. А по дороге к Тома́ её перехватила Надя, которая полночи дежурила у постели тяжелораненого мужчины с контузией. Выдав Фэй целый список срочных поручений по уборке и смене белья, Надя отправилась отсыпаться. А Фэй провела четыре часа за стиркой, отпариванием, сменой белья и уборкой в палатах и ординаторской. За это время Ангуса сразила загадочная «септицемия», от одного названия которой становилось жутко – что избавило её от необходимости ломать голову над нравственными дилеммами. И вроде бы известие об этом должно было вызвать чувство облегчения. Но оно почему-то запаздывало. А ей представлялось, что где-то далеко, на неизвестной планете, в большом и шумном городе живёт отец Ангуса, который по вечерам смотрит в небо и думает о сыне, не подозревая, что больше никогда его не увидит. И это предчувствие чужого горя разрывало ей сердце, невзирая на попытки определить, насколько заслуженным оно было.

Закончив диктовать названия мазей, доктор Йовиц с планшетом под мышкой выплыл из палаты, напевая какую-то мелодию под нос. Надя приступила к забору анализов, а Фэй начала ломать голову над новой задачкой: должна ли она пожелать Ангусу выздоровления, если сразу после этого его отправят на лабораторный стол? Или было бы лучше, чтобы он никогда не поправился? Становится ли она предательницей, желая ему безболезненной смерти, учитывая, что каждый попавший в лабораторию турианец — это шанс на победу в войне? Чем больше турианцев погибнет, тем лучше. Но один-единственный, вполне конкретный турианец… разве его смерть что-то решит? Может, она не так уж и необходима? Может быть, если бы…

— Бросай эти железки, пойдём на обед, — появившаяся рядом Надя выдернула её из опасной трясины раздумий и потащила к дверям. Фэй стянула перчатки и пристроилась к широкому шагу вечно куда-то спешащей медсестры. По дороге в столовую та в нескольких словах объяснила, что у «Циклопа» начался сепсис. Это было скверно хотя бы потому, что у них оставался лишь небольшой запас общих антибиотиков, да и те плохо работали. Увеличение дозы могло помочь, но это означало, что им придётся израсходовать остатки раньше ожидаемого срока. Причём без стопроцентной вероятности, что это принесёт пользу. Ангуса было решено прокапать до утра по новой схеме. А утром, проанализировав динамику изменения его состояния, согласовать, что делать дальше: продолжать лечить или списывать.

— «Списывать»? — нахмурилась Фэй. — Как это?

Надя обернулась к ней с сочувственной усмешкой на губах:

— Правда хочешь узнать?

Фэй опустила глаза, не выдержав её прямого взгляда. Нет, пожалуй, ей совсем не хотелось этого знать. А впрочем, догадаться самой труда не составляло. Повисшая в воздухе недосказанность говорила лучше всяких слов. Хмыкнув, Надя двинула к двери лаборатории, чтобы оставить штатив с пробирками. А Фэй побрела на кухню, решив впредь не задавать лишних вопросов. Она ещё надеялась дожить до конца войны, сохранив остатки душевного равновесия.

Посетителей в столовой оказалось немного. Из-за раздельных смен и сбитого биологического ритма никак не получалось установить общее время для приёма пищи. Проблему решили по-семейному: Алиша готовила на всех, а затем разделяла порции и наклеивала на них стикеры с именами. Если её не было на раздаче — а это бывало редко — свой паёк можно было найти на полке холодильника и самостоятельно разогреть. Обитателей в бункере было не так много, что позволяло системе функционировать без сбоев. А не по-женски крепкие кулаки Алиши гарантировали скорое возмездие любому, кто рискнул бы её нарушить.

Большая часть персонала к этому времени уже закончила с обедом. В столовой, помимо Алиши и вошедшей следом Нади, сидели четверо: вечно напуганный Феликс, Кора, Фиби и Невилл — молодой парнишка с переломом бедра, с которым Фэй познакомилась ещё вчера.

— Тебя там подарок на столе ждёт, — проходя мимо Коры, Надя похлопала её по плечу. — Это срочно, давай-ка шевели челюстями.

— Что за спешка? — отозвалась та, отхлебнув компота из чашки. — Кто-то помирает?

— Птеродактилю хреново.

— Да что ж они доходяги-то такие? – закатила глаза Кора.

— Им двигаться нужно, — вернувшись с подносом в руках, объяснила Надя. — А они привязанные лежат. Инфекция попадает в кровь, кровь хуже циркулирует, начинается анемия, снижается иммунитет, инфекция поражает внутренние органы — и всё, пациент готов.

— Может, массаж подключать? — подала голос Фиби.

— Пробовали. Даже как плацебо не работает, — хмыкнула Надя. — У них одни кости да хитин, эффекта ноль.

— Так отведите их в технический отсек, пусть там побегают, — посасывая кончик зубочистки, предложила Кора. — На складе где-то валялась цепь от лебёдки.

— Поищи там себе запасной мозг, — съязвила Надя. — Они вчера новенькую чуть не подрали. А ты предлагаешь выгуливать их на поводке как болонок? И вообще, хватит в зубах ковыряться, иди работай!

Вздохнув, Кора поднялась и с явной неохотой побрела к выходу. Фэй проводила её хмурым взглядом и, заняв свободное место за столом, уставилась в чашку с жидким бульоном. Предложение надеть на турианцев цепь её покоробило. Но ещё больше расстраивало то, что никто не сделал Коре замечание о недопустимости такого обращения с пленными солдатами, пусть и и не похожих на людей – помимо озвученных опасений в безопасности предприятия, разумеется. Да, они едва ли упустят возможность расквитаться со своими обидчиками. Но это не значит, что их можно приравнивать к животным и подвергать издевательским практикам.

— Надя дело говорит. Эти зверюги — ходячие машины для убийства, — с авторитетным видом вступил в разговор Невилл. — Сам-то я с ними не дрался, но в отряде про них всякое рассказывали. Их и так завалить непросто, а если разозлить или ранить — что тебе в пантер бешеных оборачиваются. Я так скажу: в одной комнате хотя бы с одним из них я бы точно остаться не хотел. Не завидую тебе, Фэй, — добавил он, вынудив её оторвать глаза от тарелки. — Возишься с этими упырями, а они ещё и лапы распускают. Тяжко, поди, приходится?

Фэй поймала на себе любопытные взгляды присутствующих и внутренне сжалась. Она понимала, какого ответа от неё ждут. И не только потому, что всех их с детства учили ненавидеть врагов своей страны. Любой нормальный человек, которому доведётся провести чуть больше двух минут с турианцем, находящимся в скверном настроении, с готовностью подтвердит, что всех этих гадов следовало бы немедленно перестрелять к чёртовой матери. И, видит бог, спроси её кто об этом пару дней назад, она без запинки оттарабанила бы какой-нибудь патриотический лозунг. Но сейчас не могла найти в себе запала даже отшутиться или промычать что-нибудь нейтральное, что убедило бы окружающих в её адекватном восприятии ситуации.

— Никакие они не зверюги. Такие же, как мы, только выглядят… страшными, — взявшись за ложку, сдержанно произнесла она. — И вообще, так нельзя говорить: «машина для убийства». Вовсе они не машины.

— Чего?.. — моргнул Невилл.

— Машина для убийства создана для того, чтобы убивать, — чуть громче продолжила Фэй, в основном затем, чтобы прервать воцарившееся молчание. — Но они живые существа, Невилл. Их такими создала природа, эволюция. Любое существо, даже хищник, это машина для выживания, а не убийства. Просто им было сложнее выживать, чем нам, вот и всё.

— Интересная теория, — фыркнул Невилл и оглядел присутствующих, словно ища поддержки. — Бьюсь об заклад, ты не так заговорила бы, кабы одна из этих тварей отвязалась и напала на тебя.

— Они имеют права злиться. Или ты думаешь, они не догадываются, для чего их готовят?

— Да кто их там знает, — вставила Фиби, — из них же слова не вытянешь. По первости их пытались допрашивать, да хрен там. Знай себе рычат и глазюками вращают, хоть по кусочкам их режь.

— Вам за столом больше не о чем поговорить? — проворчала Надя.

— А в чём, соб-б-бственно, п-проблема? Я бы п-п-послушал, — вдруг с вызовом заявил сидящий на дальнем конце стола Феликс. И даже Фэй, до этого не слышавшая от него больше одного звука подряд, с недоумением обернулась в его сторону. Внезапно оказавшийся в центре внимания Феликс густо покраснел и, спрятав голову в тарелку, принялся яростно заливать в себя остатки супа, очевидно, готовясь к позорному бегству.

— Фэй, я что-то не понял, — повертев в пальцах ложку, исподлобья уставился на неё Невилл. — Ты что, оправдать их пытаешься?

Осуждающая тишина и ускользающие от неё взгляды послужили верным сигналом к тому, что тест на лояльность она только что с треском завалила.

— Вовсе нет, — растерянно пробормотала Фэй. — Ничуть я их не оправдываю. Я только хотела сказать…

А что, собственно, она хотела сказать? Что всем им следует продолжать заниматься своим делом, но только страдая от грызущих душу сомнений? Что им необходимо быть внимательней к нуждам тех, кто пытается их истребить? Что перед тем, как отправить врага на мучительную смерть, они должны продемонстрировать ему человеческое великодушие?

— Она хотела сказать, что эти парни выполняют приказы своего начальства, только и всего, — вздохнув, пришла ей на выручку Надя. — А в списке их любимых развлечений, возможно, даже нет кровожадных пыток и избиения младенцев. Хотя, глядя на их рожи, это и сложно вообразить.

— Пфф-хх! — закудахтала с полным ртом Фиби.

Невилл смущённо крякнул и насупился.

— Ну, про младенцев, положим, это ты уже сама додумала, — пробурчал он, с сопением пережёвывая булку. — И вообще, чего вы на меня накинулись? Уже и слова не скажи!

Фэй промолчала, прекрасно осознавая, в чей огород метил его камень. И пусть во всём цивилизованном мире считалось недопустимым развешивать ярлыки и грести всех под одну гребёнку, но насколько это отвечало текущим обстоятельствам? Хорошо рассуждать о морали, когда не приходится иметь дело с противником на поле боя, где нет места ни сомнениям, ни жалости. И что бы она сказала об Ангусе, если бы им с Алеком не повезло уйти от погони? Нашла бы она в себе хоть каплю тех чувств, что охватывали её при взгляде на него, связанного и обессиленного, с изуродованным глазом? Турианцы принесли в её жизнь только смерть и разрушения. И за всё это время не сделали ни единого шага к примирению, не выразили ни единого стремления наладить контакт. Так чего же удивляться, если их считают «машинами для убийства»? Если кто-то ходит, как утка, и крякает, как утка, то его с большой долей вероятности назовут «уткой». И что ей со всем этим делать? Боже, как же всё сложно…

Фэй потёрла лоб и взглянула на уплетающего суп Невилла. Не следовало ей срываться на бедном парне. И хотя она не сказала ничего обидного, стоило всё же попросить прощения. Судя по его нахохленному виду, он воспринял её слова слишком близко к сердцу.

— Извини, Невилл, — протянув руку, она легонько тронула его за рукав. — Я не хотела тебя обидеть.

— Да ерунда, чего бы мне обижаться? — зардевшись словно садовая роза, Невилл заёрзал на стуле. — Я и не думал даже...

Вернув ей робкую улыбку, он принялся собирать остатки супа ломтем булки. И делал он это с такой увлечённостью, что Фэй, наблюдая за ним, невольно унеслась мыслями к брату. Где он бродит в эту минуту? Что делает? Не ранен ли? Есть ли у него еда и лекарства? Как же ей хотелось перенестись к нему хоть на секунду, услышать хоть словечко – просто чтобы узнать, что с ним всё в порядке. А что, если нет? Что, если он лежит где-нибудь в овраге, истекая кровью? А может, он уже мёртвый — а она не сумела этого почувствовать? Что, если она даже не заметила, как что-то оборвалось внутри неё вместе с его последним вздохом? Она могла не придать этому значения. Не почувствовала же она ничего в тот злополучный вечер, когда папа...

— Эй, ты в порядке? Почему ты ничего не ешь? — выдернул её из размышлений Невилл. — Суп сегодня не слишком наваристый, но всё равно вкусный.

— Что-то не хочется, — она отложила ложку и отодвинула от себя тарелку. — Будешь мою порцию?

— Оставь на потом. До вечера проголодаешься.

— Не проголодаюсь. Ешь, — она подтолкнула тарелку ему под руку. И, видя, что тот колеблется, взяла с подноса булочку. — А я возьму это. На случай, если всё-таки проголодаюсь.

Она ободряюще улыбнулась ему. Ей нравился этот парнишка: симпатичный и дружелюбный, немного простоватый, но искренний, он напоминал ей Алека, только собиравшегося поступить в военное училище. Тогда он ещё не был таким ершистым и недоверчивым.

— Ну если ты и правда не хочешь… — поборов смущение, Невилл подтянул к себе тарелку. — Не пропадать же добру.

Она поднялась из-за стола и попрощалась перед тем, как покинуть столовую:

— Приятного всем аппетита.

В коридоре за дверью, как будто поджидая кого-то, слонялся неприкаянный Феликс. Увидев её, он остановился. И судя по тому, как изменилось его лицо, можно было сделать вывод, что этим кем-то была она.

— На п-пару с-слов, — произнёс он одними губами, указав головой на дверь в подсобку. От волнения он всегда начинал жутко заикаться. А волнение у него вызывало всё, что так или иначе включало взаимодействие с живыми людьми: от простого «привет» до нахождения в одной комнате. Только поэтому его неожиданное предложение уединиться в тесной каморке, набитой старым и пыльным хламом, не вызвало в Фэй, казалось бы, вполне закономерного в данных обстоятельствах чувства опасности. Впрочем, она никогда не умела разбираться в людях.

Он зашёл за ней следом и, убедившись, что дверь за ним плотно захлопнулась, повернулся.

— Ты с ними г-говорила, — произнёс он таким тоном, будто уличил её в чём-то преступном.

— С кем «с ними»? — с непонимающим видом вскинула брови Фэй.

— С-сама знаешь. С ними, — он кивнул в направлении палаты турианцев.

Отпираться дальше смысла не было. Да и почему вообще она должна была отпираться? В конце концов, это не что-то противозаконное.

— Ну, говорила немного, — нехотя призналась она. — И что с того? Я не сделала ничего плохого.

Феликс покачал головой.

— Я т-тоже с ними разговаривал. Т-там, в л-лаборатории.

Фэй внутренне сжалась от отвращения. Она не желала ничего знать про это ужасное место. Её не касалось происходящее там. И лучше бы ей остановить этот странный разговор прямо сейчас…

— Ты работал там? — услышала она собственный голос.

— Я и К-кора, — буравя её непроницаемым взглядом, кивнул Феликс. — Я в-видел, что т-там с ними д-д-делают.

— Зачем ты привёл меня сюда? — она с нетерпением взглянула на циферблат наручных часов. — Мне пора возвращаться к работе.

— Т-то, что мы д-делаем... Что они т-там д-делают, это неправильно. Все эти рассказы п-про вирус… Д-детская фантазия, и т-только. Д-даже если бы им хватило ума, ресурсов и п-подопытных, чтобы создать т-такой вирус, для т-турианцев с их т-технологиями создать в-вакцину — в-вопрос п-пары месяцев. Всё, что может п-произвести эта лаборатория — б-больше т-трупов и б-больше ненависти.

— Алек говорил... — начала было Фэй и осеклась под его жёстким взглядом. — Я в этом не разбираюсь. Но если это единственный шанс, значит, нельзя от него отказываться.

— Чушь! Никакой это не шанс, а б-бессмысленная жестокость. Кто-то д-должен это п-прекратить! — набрав воздуха в лёгкие, выпалил он.

— Что ты имеешь в виду? — озадаченно моргнула Фэй.

— Всё это. Войну, лабораторию. Сопротивление.

— Что?.. Ты в своём уме? — выдохнула Фэй в изумлении и огляделась, будто опасаясь увидеть на стенах чьи-то уши. — Что ты такое говоришь? Мы не можем сдаться! Это неправильно!

— Почему нет? — пожал плечами. — Они не убивают пленных.

— Почём тебе знать, что они делают с пленными?

— Да брось! Будь у них намерение нас п-перебить, то они уже сделали бы это п-прямо с орбиты. Но ты и сама знаешь, что ничего т-такого они д-делать не намерены. Ты ведь г-говорила с ними. С-скажи, ты веришь, что они явились с-сюда истребить нас?

— Я больше не хочу ничего слушать! — она шагнула вперёд с твёрдым намерением прорваться к выходу, но Феликс встал на её пути, загородив проход. — Дай мне пройти!

Его глаза, обычно тусклые и неуловимые, сейчас смотрели прямо на неё, а светившийся в них лихорадочный блеск преобразил его лицо, превратив неразговорчивого мямлю в увлечённого идеей революционера. Он даже заикаться почти перестал. Так выглядели или находящиеся в крайнем возбуждении люди, или… «Психопат… Да он настоящий психопат!» — решила про себя Фэй и на всякий случай попятилась к полкам, отыскивая глазами что-нибудь поувесистей.

— Ты знаешь, что я п-прав. Да, п-проигрывать унизительно. Но сколько людей не п-погибло бы, если бы мы сразу сложили оружие? А сколько ещё п-погибнет? Когда будет достаточно? Когда они п-перебьют всех, кто может держать оружие в руках? И ради чего? Нам всё равно не п-победить. Они сильнее, их оружие лучше, их солдаты настоящие фанатики, не знающие ни с-страха, ни жалости. Их флот в несколько раз б-больше. Мы д-должны сдаться и начать п-переговоры. Иначе эта война не остановится, они не остановятся на Шаньси, Фэй! Неужели это п-понимаю я один?! — обхватив ладонями голову, яростно зашипел он на неё.

— Если ты не дашь мне пройти, я закричу, — прошептала Фэй в попытке скрыть предательскую дрожь в голосе.

— Хочешь, расскажу, что будет с теми двумя в лаборатории? — упрямо продолжил Феликс.

— Нет, не хочу! — чуть не плача, она прижала ладони к ушам. — Замолчи!

— Помоги мне хотя бы освободить их.

Фэй сглотнула вставший поперёк горла комок. И медленно опустила руки.

— Что?.. Как это?

— Мы возьмём п-припасы, найдём одежду и выведем т-турианцев из бункера. — Он говорил спокойно и без запинок, словно повторяя выученный наизусть урок. Должно быть, не раз репетировал перед зеркалом. — Я возьму на себя д-дверь. Электроника там сложная, возни минут на с-сорок. Так что лучше п-попробовать стащить ключ у Йовица, когда он б-будет отсыпаться п-после смены.

Фэй нахмурилась, недоверчиво рассматривая стоявшего перед ней парня. Кажется, он давно всё продумал, а значит, это не было спонтанным решением. Неужели он в самом деле готов был пойти на безрассудный побег, чтобы сохранить пленникам жизнь? Неужели не боялся заработать клеймо предателя? Ради кого он это делал: ради себя, ради пленных турианцев, ради жителей Шаньси, ради будущего всех людей? Что, если он вовсе не психопат? А вдруг он прав и им действительно лучше сдаться, не продлевая агонии? Могла бы она согласится на такой отчаянный поступок?

— А что дальше? Ты знаешь, куда идти?

— У меня есть карта. Здесь сутки ходу, п-пару часов через лес, а д-дальше вдоль трассы на север. Но, думаю, д-дроны засекут нас ещё раньше. Мы сдадимся в п-плен и расскажем про лабораторию и госпиталь. Их всё равно обнаружат рано или поздно. Мы могли бы д-договориться, взять с них слово, что они никого не убьют при штурме, — нервно облизнув губы, надвинулся на неё Феликс.

— Но это же предательство, — Фэй отклонилась назад, пока не упёрлась лопатками в острые края ящика.

— Избавь меня от этой п-патетической ч-чуши, — поморщился Феликс. — Войны начинаются и заканчиваются, а убитых людей не вернёшь. За что они умирают? Чтобы у генералов была п-повыше с-ставка при п-переговорах? Разве это не безумие? Я п-просто хочу, чтобы люди п-перестали п-погибать! Ты со мной или нет?

Он говорил такие понятные для неё вещи. Она тоже хотела, чтобы люди перестали погибать. И чтобы Алек вернулся домой, победителем или нет – неважно, главное, чтобы живым. Пожалуй, она могла бы сказать «да», если бы не одно «но»: её упрямый брат никогда не согласится сдаться. И не простит ей предательства. А добровольный плен в его глазах будет самым настоящим предательством, как бы Феликс ни убеждал её в обратном. Если бы можно было освободить Ангуса так, чтобы турианцы не прознали про госпиталь и лабораторию... Но на это ни за что не пойдёт сам Феликс.

— Нет, — ответила Фэй, настороженно следя за реакцией парня. — Я не могу… не хочу в этом участвовать.

Он тяжело выдохнул.

— П-понятно. Струсила, значит, — он отступил к двери. — Там в столовой мне п-показалось, что ты с-смелая.

Презрение, сквозившее в его тоне, неприятно задело Фэй.

— Мне пора идти, — сухо произнесла она и двинулась к выходу.

Но Феликс схватил её за локоть и заставил посмотреть ему в лицо:

— Никому ни слова о том, что я с-сказал, п-поняла? — его глаза зловеще сверкнули. — Или п-пожалеешь!

Оттолкнув её к стене, он развернулся и вышел в дверь. А насмерть перепуганная Фэй осталась стоять в каморке, потирая ноющий от боли локоть.