Вэлиан проснулся от нестерпимого щекотания в носу. Отфыркнувшись от залезших в ноздри волос Фэй, он продрал глаза и сонно огляделся. А затем опустил взгляд к источнику тепла под ним и, приподнявшись на локте, воззрился на прижавшуюся к его груди девушку.

Ему до сих пор не верилось, что она рядом с ним, наяву, а не только в воображении. На самом деле просыпаться с ней оказалось даже лучше, чем в воображении. Он и понятия не имел, что она окажется такой: чувственной, сексуальной, отзывчивой на ласки и восхитительно нежной — снаружи и внутри. Особенно внутри. Осторожно отведя волосы с её лица, он спустился кончиком когтя по её искусанным шее и плечам. А оттуда вниз вдоль тела до бедра, прослеживая линии царапин, обрисовывая окружности лиловых кровоподтёков и розоватые ссадины от натёртостей. По ним, как по ориентирам на карте, можно было безошибочно определять, где и как соприкасались их тела и какие места на её теле оказались самыми соблазнительными. Это пробуждало приятные воспоминания. И всё же он каждый раз обещал себе, что будет осторожнее — она не турианка и даже не азари. Ей наверняка приходилось несладко. По крайней мере, стоило дождаться, пока не заживут эти следы. А потом можно будет оставить парочку свежих. Теперь они официально встречаются, так что ей не полагается ходить с нетронутой кожей.

Почувствовав прикосновение, Фэй повернулась на другой бок, прижавшись к нему спиной. Сквозь дрёму поворочалась, притираясь к твёрдым пластинам и хитиновым наростам, и замерла, упёршись ягодицами в его пах. Внутри начало пробуждаться тягучее желание. Вэлиан обречённо вздохнул, предчувствуя долгую ночь впереди. Подтянув повыше одеяло, он прикрыл её грудь и плечи и улёгся рядом, зарывшись носом в волосы на макушке. Она что-то пробормотала, когда он просунул под неё руку и обнял. А потом затихла, и её дыхание снова стало глубоким и ровным. Водя ладонью по её животу, Вэлиан пытался сравнить ощущение прикосновения к её коже с чем-нибудь знакомым. Но оно с трудом поддавалось не то что сравнению, а даже описанию. Она не была идеально гладкой — он чувствовал под подушечками пальцев согревающее тепло пушка, который покрывал практически всю поверхность кожи, делая её бархатистой на ощупь. Абсолютно бесполезное свойство с точки зрения выживаемости, если подумать. И очень хитроумное решение с точки зрения приспособляемости, если подумать ещё раз.

Как эволюционный проект человек не выдерживал никакой критики. Лишённый естественной брони, не имеющий в своём распоряжении порядочных зубов или когтей, не умеющий толком ни бегать, ни прятаться, он был обречён на мучительную смерть, родись где-нибудь на Палавене. Но у самцов хотя бы проглядывалась мускульная сила, физическая выносливость и здоровый уровень агрессии. А вот о чём думала природа, создавая их самок — можно было только догадываться. Изначально поставленные в неравные условия, они, по-видимому, научились извлекать из своей слабости дополнительные преимущества, которые, если признаться, действовали одинаково хорошо на самцов любого вида. Да что уж там, наверняка и азари придут в восторг от этих нежных созданий с большими, выразительными глазами, изящными фигурками и мелодичными голосами.

Турианки, без сомнения, были воистину великолепными творениями природы. Гордые и независимые, упорные и сильные — они обладали множеством впечатляющих достоинств. Но кое-что у них отсутствовало напрочь: мягкость, податливость и терпение человеческих женщин. Которые, как проницательно заметила Ловэйн, тоже не теряли времени зря. И, пока другие качали мускулы и точили когти, активно отращивали бархатистую шкурку, которая позволяла пролезать под чужую броню. Они не умели и не хотели воевать, им была нужна опека. А представителям его вида очень нравилось кого-нибудь опекать. Скверно только то, что за лязгом металла и воинственными призывами такие, как Фэй, оставались неуслышанными — как для тех, кто должен был их защищать, так и для тех, кто принимал их защитников за врагов. Не попади он сам в этот треклятый бункер, то и понятия бы не имел, с кем его привезли сражаться и как много беззащитных людей прячутся за спинами немногих сильных.

Листья варпалы, точно. Её кожа на животе напоминала покрытые мелкими ворсинками листочки варпалы. Только те были пожёстче и не отдавали пальцам приятное тепло. Не совсем то, но близко. Когда её заберут, придётся найти где-нибудь листья варпалы. А ещё придумать, чем заменить её запах, голос, губы, глаза, нос с ямочками, смех, прикосновение её рук и изгиб шеи, то, как она стонет от удовольствия и как улыбается, глядя на него, её манеру вздёргивать подбородок и заправлять волосы за ухо, её смущение и румянец на щеках, острые косточки на бёдрах и рисунок извилистых вен у паха, розовый язычок и круглые зубки. Ему придётся искать кого-то, с кем будет так же приятно лежать в обнимку и кто будет вызывать в его теле ту же одуряющую негу.

Это напоминало рекреационную базу на Хонгкусе, где ты сначала долго отмокал в термальных грязевых ваннах, потом в минеральных. Потом просыхал под ультрафиолетовыми лампами, зарывшись в горячий песок. Потом булькался в гидромассажной ванне с пузырьками, где тебя натирали базальтовыми губками. А после обмазывали увлажняющими маслами и отправляли в солевые пещеры — валяться на пуховых подстилках, пока неутомимый роботизированный массажист наминал твоё расслабленное тело, одновременно щекоча перьевыми метёлками и просовывая между зубов трубку сифона с освежающими напитками. Это было даже лучше, чем секс. По крайней мере, ему так казалось. Но сейчас он знал, что есть кое-что и получше Хонгкуса — это секс, во время которого слышишь: «Я люблю тебя». А потом лежишь рядом с мягким, пахнущим тобой живым существом, слушаешь его дыхание и биение сердца, утопаешь в нежности и понимаешь, что — да, тебя любят. Этого нельзя было найти даже на Хонгкусе.

Его рука помимо воли спустилась ниже. Водя пальцами от одного бедра к другому, он нарочно задевал приятные припухлости между ними, и каждый раз его пробирало дрожью возбуждения. Достаточно было слегка надавить, чтобы развести податливые складки в стороны и проникнуть внутрь — бесстыдная доступность её тела искушала, вызывая опасное впечатление, что оно готово принять его в любой момент, когда он только пожелает. Вэлиан закрыл глаза и провёл подушечками пальцев по мягким холмикам промежности, восторгаясь нежностью кожи и невольно сравнивая это ощущение с прикосновением к её губам. Ему и раньше было непросто абстрагироваться от невольных ассоциаций — изобретательные азари в борделях окончательно ломали психику мужчинам, подкрашивая половые губы тёмно-синими и фиолетовыми блесками под цвет помады. Сомнительная инновация. Теперь даже вполне скромные представительницы их вида не могли отделаться от приклеившегося к ним ярлыка распутниц только потому, что у них был рот, одним своим видом вводивший мужчин в состояние аффекта.

Он убрал руку, чтобы облизать пальцы, и снова просунул их между сомкнутых бёдер девушки, плавно оглаживая увлажняющуюся под его пальцами щёлочку. Фэй протяжно выдохнула и заелозила по кровати, потираясь о его запястье и стискивая бёдрами руку. А потом нашарила на талии его ладонь и подтянула выше, положив себе на грудь и сжав его пальцы. Он понял намёк — азари тоже любили, когда их тискали за эти места. Поглаживая её грудь и дразня подушечкой пальца затвердевшие соски, Вэлиан склонил шею и приник ртом к её плечу, вылизывая следы от укусов. Её медленно распаляемое тело начало источать умопомрачительный аромат — запах возбуждения. И Вэлиан понял, что облизывать палец больше не придётся. Полностью мокрый, он легко скользил в ней, обволакиваемый влажным жаром, а слабые постанывания направляли движения его рук. Испытывая жгучее нетерпение, он спустился чуть ниже, развёл паховые пластины и вытащил давно просящийся наружу член.

Подняв её бедро, он уложил его на своё, разводя шире её ноги. Фэй пришлось приподняться на локте. Она тут же потянулась к нему, подставляя губы — этот намёк он понимал ещё лучше. Наклонившись, Вэлиан прижался к её губам, просунул язык в приоткрытый рот и одновременно вошёл в неё плавным и напористым движением бёдер. Фэй дёрнулась и напряглась. Наверное, ему следовало уделить больше времени на подготовку — в ней было слишком тесно даже для его языка, так что он до последнего не верил в успех их предприятия. Однако человеческие женщины и в этом плане не уступали азари — даже последние, имея более плотную кожу и прочный скелет, не были настолько эластичными внутри. Дав её телу несколько секунд, чтобы растянуться под его размеры, он начал двигаться, входя в неё резкими толчками, сжимая в пальцах выскальзывающую грудь. А его язык тем временем завладел её ртом. Ему нравилось проникать в её тело сразу языком и членом, в воображении меняя их местами. Она размыкала губы, когда им обоим переставало хватать воздуха, и судорожно вдыхала с ласкающими слух стонами. А потом снова прижимала пальцами его затылок, перебирая по нему коготками.

В этот раз он продержался дольше, отвлекаясь на посторонние мысли, чтобы не терять концентрацию. Момент наступления оргазма у турианок сопровождался характерным урчанием и прицельным вонзанием когтей в особо чувствительные места на животе и шее, так что пропустить его было сложно. Сейчас же приходилось проявлять чудеса наблюдательности. Он дал себе волю, только когда почувствовал, как мышцы внутри неё начали судорожно сокращаться, сдавливая его до тянущей истомы внизу живота. Оторвавшись от его рта, она откинула голову назад и, чувственно изогнувшись, с томным стоном расслабилась. В его голове перещёлкнул затвор. Рыкнув, он сгрёб её в охапку, а очнулся спустя две минуты с сомкнутыми на её шее челюстями, кончая в неё с хриплым урчанием. Вытащив загнанные ей под кожу кончики когтей, Вэлиан расцепил зубы и лизнул свежие ссадины. Фэй тихо шикнула от боли.

— Извини. Я не хотел.

— Я знаю, — Фэй повернулась к нему и погладила по краешку мандибулы. — Мне нужно в душ, — помолчав, с безмятежной улыбкой на устах сообщила она и осталась лежать, явно не испытывая желания выгребаться из тёплой постели.

— Давай не сейчас, — Вэлиан лёг и, притянув к себе девушку, положил подбородок ей на макушку. — Если потерпишь десять минут, я схожу с тобой.

— Ладно.

Она уткнулась носом в его шею и затихла, думая о чём-то своём или, быть может, как и он, просто наслаждаясь приятной расслабленностью, тишиной и отсутствием мыслей в голове.

В душ они, конечно же, не пошли. Уже через десять минут её рука, лениво наглаживающая его грудь, замерла, а следом сползла вниз. Сморённый теплом её тела и сонным посапыванием, Вэлиан вскоре задремал и сам. А когда проснулся под утро, она лежала рядом и развлекала себя исследованием его ладони, поглаживая пальцы и сплетая их со своими. Её лицо казалось умиротворённым и посвежевшим: живое, сияющее, оно обрело прежний светло-песочный оттенок, а от залёгших вокруг глаз теней не осталось и следа. С наслаждением потянувшись, Вэлиан зевнул во весь рот — таким отдохнувшим и выспавшимся он давно себя не ощущал.

Ему пора было собираться. Пока она заканчивала со своими делами, Вэлиан натянул штаны, сменил постельное бельё и приготовил завтрак: налил ей стакан сока и положил несколько печений на поднос с тарелкой питательной смеси. Уверив Фэй, что вернётся через час, он зашёл к Шантис, чтобы объяснить, что теперь он официально психически неустойчив и будет питаться в госпитале. А затем отправился на процедуры.

Там его долго гоняли по кабинетам, заставляя проходить осмотр, тесты и сдавать анализы. Ему удалось вырваться оттуда только через полтора часа. Он вернулся в изолятор измождённый восстанавливающими процедурами и напичканный анксиолитиками.

Фэй спала, свернувшись калачиком и умудряясь даже во сне выглядеть задумчивой. Стараясь не шуметь, он разделся, заполз под одеяло и прижался носом к её затылку, с наслаждением вдыхая так не хватавший ему запах, который он безотчётно искал по всем углам и коридорам. Она заворочалась в его руках, потревоженная, а затем повернулась с сонной улыбкой на губах и провела пальцами по его надбровным пластинам.

— Привет.

— Привет, — Вэлиан блаженно зажмурился и стиснул её в объятиях, уткнувшись носом в источающую сладкий аромат шею. Она сдавленно пискнула, и он ослабил хватку. — Извини.

— Ты в порядке? — она отстранилась и всмотрелась в его лицо встревоженным взглядом.

— Да. Я в порядке, — Вэлиан развёл мандибулы в улыбке, с удивлением осознав, что теперь у него и правда всё в порядке. Как будто дверь её изолятора, закрывшись за ним, отрезала волочившийся по пятам хвост из разъедающих душу тревог. И он вдруг проникся странной уверенностью, что всё наладится. Что у него всё получится, и что он сумеет сохранить её любовь и этот взгляд, которым она смотрела на него сейчас — тёплый, доверчивый и такой нежный, словно он был хрупким стебельком рапса в её руках, а не жестоким завоевателем, пришедшим в её мир с оружием.

— Тогда можно получить поцелуй? — Фэй прикусила губу, зардевшись от собственной дерзости.

Он усмехнулся — вежливость была последним качеством, которое он обычно искал в постели с женщиной. Но каким-то непостижимым образом именно эта женщина умудрялась возводить его до грани ритуального эротизма.

— Можно, — невольно вовлёкшись в игру, чинно ответил он и прильнул к её приоткрытым губам.

Отдавшись утешающим объятиям девушки, он отключился и проспал целый час. А проснувшись, обнаружил её рядом. Она не хотела спать, но всё равно заползла под его руку и уснула — должно быть, боялась случайно разбудить его, слоняясь по комнате без дела. Или ей не хотелось, чтобы он бодрствовал ночью один. Не желая будить её, Вэлиан пролежал ещё полчаса, поглаживая пальцами её затылок и задумчиво разглядывая висевший на спинке стула пояс с кобурой, из которой торчала рукоятка его пистолета. Первые дни он отстёгивал его перед приходом сюда, но в этот раз забыл и поленился возвращаться в свою комнату. «Преступная халатность», — сказал бы майор Альва. «Абсолютное доверие», — возразил бы он и оказался прав. Нельзя доверять тому, в ком не уверен на все сто процентов. А если нет доверия, нет смысла говорить и о любви.

Они провели в кровати весь день. Нежились в постели, смотрели фильмы, играли в игры, листали фотографии, просто разговаривали. Фэй рисовала его, заставляя позировать. Потом он рисовал её — и она заливисто хохотала, рассматривая его художества. Ей было невдомёк, что это невыполнимая задача: водить красками по листу и одновременно любоваться ей, когда она позирует. Прикрываясь краешком одеяла, она сидела на кровати, поджав под себя ноги — взлохмаченная, улыбающаяся отстранённой, вялой полуулыбкой женщины, только что поднявшейся с тёплой постели. Он не мог сформулировать, что именно в этом образе делало её восхитительно красивой: заволоченный томной, рассеянной дымкой взгляд, или проглядывающие за одеялом обольстительные изгибы и впадинки, или весь её изнурённый, пресыщенный любовью вид. Но понял, что обязан это запечатлеть, и уж точно не в виде корявых каракулей в альбоме.

Включив режим фотокамеры на омни-туле, Вэлиан поднял запястье повыше и сделал несколько снимков, воспользовавшись тем, что она не сразу обратила на это внимание.

— Что ты делаешь? — заметив мигнувший глазок камеры на омни-туле, она всполошилась, разрушив волшебный образ. — Ты что, сфотографировал меня?! Нет, не фотографируй меня! В таком виде… — и оглядела себя сверху вниз, прикрывая обнажённые бёдра одеялом.

— Мне пришлось. Ты выглядела непозволительно красивой.

— Неправда, у меня сущий бардак на голове… Ты не должен фотографировать меня голой!

— Это не для того, о чём ты подумала, — укорил он её и, не удержавшись, добавил: — Это для мастурбирования.

Она с шумом втянула в себя воздух, раскрыв рот в беззвучном крике. При этом глаза заискрились смехом, а уголки губ приподнялись как при улыбке. Свойство людей подменять настоящие чувства одобряемыми социумом порой рождало немыслимые сочетания эмоций, которые отражались на их подвижных лицах невероятно сложными выражениями. Вэлиан засмеялся — ему понравилась, как на ней смотрелась эта смесь реакций: возмущения, озорного восторга и смущения. Пришлось сделать ещё несколько снимков. Фэй полезла отнимать у него омни-тул, и её попытки одолеть его в рукопашном бою вызвали в груди такое щемящее умиление и нежность, что закончилось это горизонтально.

До самого вечера его не оставляло прекрасное настроение. Какую-то долю, разумеется, брали на себя веселящие пилюли. Однако же изолятор с запертой внутри женщиной, которая смотрела на него нежным взглядом, ворковала о любви и позволяла ему слишком многое даже по его собственным меркам, оказался гораздо более эффективным лекарством от расползавшегося по крейсеру вируса враждебности.

Фэй, наверное, посчитала бы его слова скверной шуткой, но в глубине души он обожал эту крохотную камеру, где и постель казалась мягче и теплее, и вода — слаще, и даже воздухом дышалось проще. И всё потому что рядом была она — его маленькая птичка. Единственное существо в этом участке галактики, с кем он по-прежнему чувствовал себя нужным, полезным и чего-то стоящим. Она льнула к нему весь день, окружая заботой, лаской и вниманием. И он начинал привыкать к этому: к манящему запаху её тела, к обязательным прелюдиям после секса, к тому, что его целуют и гладят в благодарность за всякие пустяки, а после душа затаскивают в кровать и начищают до блеска абразивными лентами. К тому, что его желания становятся её желаниями, а его удовольствие переходит в её удовольствие. Её любовь — бескомпромиссная, безусловная и во многом жертвенная — до сих пор казалась чем-то противоестественным, но спорить с тем, что ощущения она дарила самые потрясающие, было бессмысленно.

До него только начало доходить, что он сотворил со своей жизнью что-то невообразимо страшное, перевернув её с ног на голову. И что вернуть всё как было уже не получится. Фэй вошла в его жизнь слишком внезапно. Он пустил её всего лишь погостить, переждать ненастье снаружи. Но каким-то образом это милое маленькое создание заняло собой всё доступное место, вдобавок заставив избавиться от многого из того, что он когда-то считал важным и непреложным, рядом с ней оказавшегося ненужным. Вэлиан понятия не имел, чем будет заполнять эту кошмарную пустоту, которая останется после того, как Фэй исчезнет — так же внезапно, как и появилась.

У него вошло в привычку стачивать пилкой когти на руках. С каждым разом они становились всё короче и округлее, и с той же скоростью увеличивалось свободное пространство на кончиках пальцев в его перчатках. Пока он, робея и смущаясь, словно юнец, наконец не решился купить у коменданта перчатки с искусственными накладками. Он видел в этом печальную символичность, когда вспоминал себя ещё месяц назад и сравнивал с собой нынешним — таким же сточенным и скругленным, прикрывающимся фальшивыми накладками из хитиновой брони и натужной бравурности, которые рассыпались в прах, стоило лишь Фэй насупить брови или поджать губы.

Только ближе к вечеру он собрался с духом сообщить ей о том, что не сможет появляться в этом секторе в ближайшие четыря дня, потому что это слишком рискованно. Фэй расстроилась, но отреагировала на удивление ровно и даже попыталась его приободрить. «Лучше подождать четыре дня, чем вовсе никогда не видеться», — сказала она. С незатейливой мудростью этого тезиса сложно было не согласиться. Но всё же расставание далось ему слишком тяжело.

В отличие от Фэй, предпочитающей спокойные развлечения в семейном кругу, он не привык оказываться за бортом социума и довольствоваться общением с книжками. Его сняли с общего довольствия, отстранили от общественной жизни и сослали в лазарет, по сути изолировав точно так же, как и пленников с Шаньси. Только с возможностью изредка покидать свою клетку, чтобы размяться и проветриться. Сказать, что это случилось только сейчас, было бы неправильно: по сути процесс его выталкивания из коллектива начался сразу после Церемонии Прощания, где он впервые открыто погрёб против течения. Но до этого момента у него хотя бы сохранялась иллюзия того, что выбор принадлежал ему одному.

— Возьми его, в подарок, — протянула ему планшет Фэй, провожая вечером. — Я хочу, чтобы он остался у тебя, если… что-то случится.

— Не нужно, — он хотел добавить, что она уже подарила ему всё, о чём он только мог мечтать. Но так и не решился и вместо этого погладил её по щеке.

— Но мне бы хотелось, — улыбнулась Фэй, — чтобы у тебя осталось что-нибудь на память.

Он замер на секунду, отнял руку от её лица и уставился на планшет. Настроение резко упало, и воцарившееся молчание внезапно превратилось в неловкое. Фэй, кажется, тоже это почувствовала.

— Ладно. Спасибо, — он взял планшет, обнял её, прижавшись лбом к виску, и вышел.

Почти всю ночь Вэлиан провёл в подпольном клубе: смотрел бои, сыграл пару партий в «Лакуларис» вместе с сержантом Гиза. А когда тот ушёл, отправился напиваться. Было уже далеко за полночь, но посетителей в клубе ничуть не поубавилось. Вернувшиеся с дежурства сменяли тех, кто отправился в ночную вахту, так что Вэлиан едва не потерялся среди мигрирующих между баром и игровой зоной турианцах в одинаковых серо-голубых накидках. Продравшись сквозь толпу к барной стойке, он занял место рядом с майором Корвином. Тот смерил его сочувствующим взглядом и, молча похлопав по плечу, подвинул ему стакан и бутылку виски.

Сидящая рядом компания, попивая гирд, живо обсуждала последние новости из штаба. Выпавший из общественной жизни Вэлиан с интересом прислушивался к их беседе, из которой следовало, что только что прибыло нескольких десятков фрегатов с разных секторов, и большую часть новоприбывших разместили здесь, на крейсере. В следующие два будет происходить распределение и подготовка. Хотя к участию в наземных операциях пехотный корпус допускать не планировали — эту миссию решили возложить на роботизированную военную технику и бойцов специального корпуса — на тренировки и курсы полагалось ходить всем. Кроме Вэлиана, разумеется.

Он просидел в подпольном клубе до закрытия, надираясь от скуки и наблюдая, как развлекаются другие. В дортуар Вэлиан вернулся уже среди ночи и, не раздеваясь, увалился на кушетку. Неопределённость, неприкаянность и разваливающаяся на части картинка мира плохо сказывались на самодисциплине. Но что самое неприятное — его внезапно перестало беспокоить, как это выглядит со стороны. Раньше он получал удовольствие от своей работы, потому что хорошо выполнять свои обязанности означало приносить пользу Иерархии. А то, что приносило пользу Иерархии, служило благим целям всей Галактики. Так его учили. И ему хотелось верить, что это всё ещё так и было. Просто произошла катастрофическая случайность, которая повлекла за собой целый ряд ошибочных решений. А те, в свою очередь, привели к самым скверным последствиям. Но их ещё можно было исправить. К тому же теперь он был не один — майор Корвин с Шантис собирали подписи под петицией. И у них был план «Б». Доводить до него, конечно, не хотелось бы. Но знать, что он есть и точно сработает, если не поможет встреча с примархом, служило столь необходимым противовесом для его разболтанной сомнениями души.

Все последующие дни слились для него в один бесконечно тянущийся час, большую часть которого он бродил, злой и тоскующий, в поисках приюта от снедающего душу уныния, не чувствуя вкуса еды, не находя удовольствия в прежних развлечениях, засыпая через силу, долго ворочаясь в кровати, и просыпаясь невыспавшимся. Он терзал сержанта Гиза постоянными звонками с требованием описать ему во всех подробностях, чем занимается, как выглядит, исправно ли ест и как держится в его отсутствие девушка, пока тот не начал недвусмысленно пропускать вызовы. Единственным светлым пятном в его досуге осталась только возможность посещать подпольный клуб, но и эту отдушину через два дня перекрыли. Практически ежедневно на крейсер прибывали новые подразделения, а склады пополнялись припасами, и приходилось тесниться — во всех смыслах.

Новоприбывшие, свежий молодняк, полные сил и задора, отчаянно жаждущие возмездия и просто излучающие страстное нетерпение оказаться в гуще сражения, взвинтили душевную и в чём-то даже уютную атмосферу уставшего, пережившего немало испытаний «Виннерена». По всей видимости, их хорошенько обработали перед отправкой и, по глубокому убеждению Вэлиана, даже перестарались. Местные — в их число себя вносил уже и Вэлиан — косились на буйных соседей с неодобрением, предпочитая помалкивать и держаться особняком. Те же, в короткие сроки почувствовав себя полноправными хозяевами территории, наводняли коридоры громкими разговорами и смехом, распевали воодушевляющие ксантильи и устраивали массовые набеги в зоны отдыха и тренажёрные залы, заставляя местных искать тихое прибежище в ещё не занятых уголках крейсера.

Среди них ярким пятном выделялись две дивизии Кабалов. Неизменно ходившие небольшими группами по пять-шесть турианцев, они угрюмо сторонились прочих, и всецело взаимно — от них веяло загадочной жутью и почти осязаемой опасностью, из-за чего встречавшиеся им на пути шарахались в стороны, словно натыкаясь на невидимые стеклянные барьеры. Несмотря на то, что Кабалы общего энтузиазма не проявляли, практически не раскрывали рта и лишь мельком светились в местах общего пользования, напоминая бесшумные тени, их присутствие угнетало даже свирепую банду из корпуса бойцов специального назначения. Главные зачинщики беспорядков, конфликтов и нарушений дисциплины, те мгновенно усмиряли кипящую в венах кровь и настороженно затихали, как будто ожидая подвоха со стороны облачённых в ядовито-оранжевые накидки биотиков. Впрочем, эти перерывы были слишком редкими, чтобы окружающие успевали отдохнуть от первых и проникнуться чувством благодарности ко вторым.

Распространение брошюр с петицией пришлось прекратить — те немногие, что осмеливались в открытую сочувствовать людям, подверглись травле и порицанию. А все прочие, поддавшись давлению ксенофобной пропаганды, переметнулись на сторону оголтелых патриотов.

Глядя на всё это, Вэлиан медленно, но верно скатывался на самое дно ожиданий относительно предстоящей встречи с примархом. Ему оставалось лишь уповать на чувство справедливости его и генералов, входящих в Совет. Однако что-то подсказывало, что одного этого окажется недостаточно. Судя по размаху подготовки, больше напоминающей бравое позирование, в этом деле было замешано уже не столько желание дать достойный отпор, сколько намерение застращать, а после устроить показательную порку. Он старался не выходить за пределы госпиталя — пожалуй, последнего места на крейсере, куда не проникла тлетворная атмосфера воинствующего ажиотажа. И лишь изредка, уставая шататься по почти опустевшему корпусу и начиная тосковать по живому общению, выбирался наружу, чтобы потрепаться с Шантис, майором Корвином или сержантом Гиза.

В одну из таких вылазок, за день до назначенной встречи с примархом, он и влип в передрягу.

Возвращаясь из тренажёрного зала вместе с Корвином, они заметили столпотворение в холле со всеми признаками намечающейся драки: колкими подначиваниями, толкотнёй и переходящими грань пристойности оскорблениями. Узнав среди активистов одной из сторон своих ребят, майор кинулся им на выручку. Но уже в следующую минуту огрел особо языкастого дебошира по шее. А следом завязалась форменная свалка.

Вэлиан просто не смог стоять в стороне, глядя, как его товарищам пересчитывают зубы, и ринулся в самую гущу потасовки. Тем более что и поводом для ссоры стали те самые брошюры, которые до сих пор ходили по рукам, вызывая у самых горячих апологетов национального единства приступы нервного тика. Он понятия не имел, кого бил и куда. Как не имел и понятия, откуда и от кого ему прилетали удары, от которых сводило челюсти и брызгало жгучими искрами из глаз. Но даже это не мешало получать удовольствие от процесса.

Он сплюнул вместе с кровью два или три выбитых зуба, прокусил обидчику плечо до кости, получил пяткой ботинка по носу, вывихнул палец, пытаясь отодрать от своей шеи взбесившуюся турианку, и, кажется, сломал ей челюсть. А потом его ослепило вспышкой света, и он повалился на пол вместе со всеми, спасая глаза от брошенной в них световой гранаты.

Похмелье оказалось тяжёлым — во всём теле, судя по ощущениям, не осталось ни единой целой косточки, голова трещала, а из разбитого носа и рта хлестала кровь, заливая в лохмотья разодранный мундир. Но самое худшее ждало впереди: всех участников загребли в медотсек, а оттуда сопроводили в карцеры. Их выпустили только через десять часов, чтобы строго отчитать перед строем и вменить дисциплинарное взыскание. А с утра отправить на полуторачасовой семинар по воспитанию и профессиональной этике. Вэлиана, впрочем, от семинара освободили — по прямому указанию генерала Каликса, который проведал о случившемся и снизошёл до непосредственного вмешательства в конфликт.

Шантис была взбешена. Сразу после утренней побудки она приволокла Вэлиана за локоть в свой кабинет и, угрожая надеть на него наручники, усадила на диван, разрешив вставать только по срочной нужде. Он виновато отмалчивался, чувствуя себя нашкодившим ребёнком. И покорно сносил сыпавшиеся на него попрёки и едкие комментарии.

— Посмотри только на свою физиономию, — ворчала она, замазывая ему царапины на лице и периодически взбадривая болезненными тычками и оплеухами, — как будто полночи с ворчами пьянствовал! И не стыдно тебе будет в таком виде Совету Генералов показаться? Тоже мне, офицер Иерархии… Вот куда тебя понесло, спрашивается, бестолочь?!

— Я не собирался — просто проходил мимо… — очередной шлепок по гребню заставил Вэлиана умолкнуть — она не хотела слышать никаких оправданий, и он мог её понять. Сейчас ему и самому с трудом удавалось себя оправдывать. Не вмешайся генерал, вся их затея с примархом с треском провалилась бы. Мысль о том, что теперь он вынужден испытывать к тому ещё и благодарность, не прибавляла радости.

— В общем, вот что я думаю, — закончив, Шантис вернулась к столу и уселась на столешницу, скрестив руки на груди. Вид у неё был решительный, и Вэлиан слегка напрягся, готовясь услышать что-то неприятное. — Каликс явно что-то задумал — иначе зачем бы ему тебе помогать? Если этому старому шельмецу выгодно, чтобы ты пришёл на эту встречу, значит, он знает, что ничего у нас с примархом не выгорит. Не беда, у нас есть запасной козырь.

— Правда? — успевший пригорюниться Вэлиан снова воспрял духом. — Что за козырь?

— Я прошерстила рабочие файлы с Шаньси: протоколы, доклады, отчёты, записи с сеансов — и собрала неплохой компромат. Там есть много того, что не хотелось бы предавать широкой огласке, так что это на крайний случай. С их помощью мы можем доказать, что в провале миссии виноваты все — и Крайс, и те, кто планировал операцию, и те, кто руководил распределением, и те, кто отвечал за предварительную разведку. Когда всё всплывёт, шумиха большая поднимется, и Каликсу придётся отвечать на неудобные вопросы. Так что придержим это для удобного момента.

Оставшиеся два часа Вэлиан читал файлы и выслушивал последние наставления Шантис, от волнения прямо с утра нахлеставшейся виски. А ровно за десять минут до назначенного времени явился под дверь кабинета генерала Каликса. Секретарь доложила о его появлении и через несколько минут пригласила войти. На всякий случай оглядев до блеска начищенный бронекостюм, Вэлиан прошёл в кабинет и приблизился к стоявшему у стационарной панели голосвязи генералу Каликсу. Полукругом вдоль стены высились блёкло-оранжевые проекции генералов и примарха Отавиана, занимавшего почётное место посередине. Обменявшись формальными приветствиями со всеми присутствующими, Вэлиан замер, терпеливо ожидая, когда ему позволят заговорить.

— Генерал Каликс вкратце описал вашу ситуацию, капитан Ортас, — начал примарх Отавиан, и его снисходительно-сочувствующий тон вынудил Вэлиана насторожиться.

— Мою ситуацию? — мгновенно растеряв уверенность, моргнул он.

— Вы прибыли на Шаньси две недели назад, попали в плен и прониклись симпатией к человеческой женщине, которая сейчас находится на «Виннерене», — не сводя с него сощуренных глаз, без запинки выдал примарх. — А теперь выступаете за прекращение военных действий против её народа. Всё верно?

Вэлиан метнул на генерала грозный взгляд, и тот отразил его с невозмутимым спокойствием. Шантис попала в точку: ничего у них не выгорит. Генерал играл на понижение, и надо признаться, играл мастерски. Задумываться о том, каким образом и когда именно он пронюхал о Фэй, было уже поздно. Но то, как он воспользовался полученной информацией, выдавало в нём опасного соперника — терпеливого и хорошо продумывающего ходы. В этот момент Вэлиан не ко времени заподозрил, что, возможно, они с Шантис трагически просчитались с выбором цели.

— Нет, — возразил он в надежде сгладить несомненно неблагоприятное впечатление от «краткого описания» Каликса, — всё совсем не так…

— Вы отрицаете свою связь с представительницей враждебного к нам народа? — вздел надбровные пластины тот.

— Нет, — Вэлиан смутился под осуждающими и местами насмешливыми взглядами собравшихся. — Но это определённо не та причина, по которой я выступаю против военных действий. Гибнут гражданские, мирное население, и погибнет ещё больше, если это не остановить.

— Я понимаю ваши опасения, — склонил голову примарх. — В войнах страдают невинные, и в этом нет ничего хорошего. Мы пытались действовать осторожно. Вопреки здравым предупреждениям генерала Каликса, который предвидел, что операция на Шаньси провалится — и оказался полностью прав.

— Майор Крайс не справился с возложенной на него задачей, и наша осторожность обернулась ещё большими жертвами, — подхватил сидевший по правую руку от примарха генерал Овидо.

— При всём моём уважении — майор Крайс не единственный, кто виновен в случившемся, — возмутился настолько очевидной несправедливости Вэлиан. — У меня есть файлы…

— Разумеется, мы проведём тщательное расследование всех обстоятельств и накажем провинившихся по их заслугам, — нетерпеливо перебил его генерал Каликс.

— Разумеется, — подтвердил примарх. — Вы можете переслать файлы моему секретарю — они будут рассмотрены специальной комиссией. Кто конкретно виноват, сути дела не меняет. Мы проявили мягкость и поплатились за это сотнями жизней наших доблестных воинов. Второй такой ошибки совершать нельзя. План генерала Каликса был утверждён и пересмотру не подлежит. Возможно, он грубоват и немного жесток, но эффективен и обойдётся нам меньшей кровью.

— «Немного жесток»? — не веря собственным ушам, с напором повторил Вэлиан. Он уже понял, что вся эта так называемая встреча являла собой плохо прикрытый фарс, где он, по-видимому, был единственным, кто не выучил свои реплики. — Вы собираетесь уничтожить миллионы людей. Это геноцид!

— Не стоит бросаться такими громкими словами, капитан, — с укором качнул головой генерал Полониус. — Уничтожать подчистую людей никто не собирается.

— Вы бы считали так же, если бы речь шла не о Земле, а о Палавене?

— Теперь вы передёргиваете. При чём здесь вообще Палавен?

— Капитан, решение принято, — встрял генерал Овидо. — Операция начнётся через двадцать дней.

— Подождите, вы не можете просто… — Вэлиан оглядел бесстрастные лица генералов, пытаясь отыскать хотя бы в одном лице признаки сочувствия. — Это же преступление! Почему нельзя предложить людям мир? На наших условиях?

— Мы не заключаем перемирий с врагами! — жёстко отчеканил генерал Овидо. — Вам это должно быть хорошо известно.

— Но речь не о рахни и не о кроганах — мы говорим о народе, который не совершил ничего такого, за что его стоило бы наказывать так жестоко!

— Мы и не говорим о наказании, капитан, — выставив руку, мягко осадил его примарх Отавиан. — У нас нет выбора. Отставив в сторону причины и их обоснованность — мы начали эту войну и теперь должны нести ответственность за принятое решение. Если сейчас мы пойдём на попятный, это станет фатальным ударом для нашей репутации. Если нас не будут уважать и бояться, если кто-то вслед за людьми решит, что мы слишком слабы и непоследовательны, не пройдёт много времени, прежде чем наши недоброжелатели попытаются проверить, так ли твёрдо мы стоим на своих ногах, как и раньше. Понимаете, о чём я?

— Полагаю, вы уже в курсе, что представляет собой этот народ, — подал голос генерал Дэй. — Они опасны, опаснее даже рахни и кроганов. Люди обладают огромным потенциалом, интеллектуальным и техническим, и при этом слишком самонадеянны и воинственны. Но что ещё хуже — теперь они считают нас своими врагами. Если мы не возьмём их под контроль сейчас, то пожалеем об этом в ближайшем будущем, когда они выйдут на межгалактическую арену и начнут заключать союзы с теми, кто давно желает подорвать наш авторитет. Или мы, или они, капитан. Третьего не дано.

Вэлиан стиснул зубы, чувствуя, что наткнулся на глухую стену непробиваемого догматизма. Они его попросту не слышали и не желали слышать. Замшелые политиканы, мыслящие в масштабах глобальных перспектив, они решали судьбы миллионов в кулуарах собственных кабинетов, не вставая с насиженных кресел, и давно разучились различать в этих миллионах отдельные лица. Всё, что их волновало — это как они будут выглядеть в чужих глазах. И никто не задумывался о том, как они будут выглядеть в чужих глазах, когда все узнают о творимом ими во имя сохранения репутации беззаконии. Похоже, им с Шантис просто не оставляли иного выбора.

— Мне очень жаль, капитан, но я вынужден попрощаться — у меня назначена важная встреча, — приняв его молчание за удовлетворительный ответ, произнёс извиняющимся тоном примарх Отавиан. — Я вижу, что вами руководят самые достойные побуждения. Но прошу вас — не забывайте также о своём гражданском и военном долге. Генерал Каликс, мы будем держать с вами связь. До скорого.

— Моё почтение, примарх, генералы… — склонил голову генерал Каликс, и голограммы, замерцав, растворились в воздухе. Щёлкнув по панели, он повернулся с нескрываемым торжеством на лице. Вэлиан ответил ему ледяным взглядом и уставился в пол, смиренно дожидаясь оглашения приговора. Если о Фэй генерал узнал от капитана Ловэйн, а сомневаться в этом не приходилось, их с Шантис арестуют и отправят в карцер дожидаться военного конвоя. «Нужно придумать, как известить Фэй», — его мысли лихорадочно заработали в этом направлении, и о генерале Каликсе он вспомнил, лишь когда тот снова заговорил. Его голос прозвучал на удивление дружелюбно:

— Присаживайтесь, — он подошёл к столу и уселся в кресло. А заметив, что Вэлиан замешкался, мотнул головой в сторону стула и повторил:

— Садитесь, капитан. Разговор предстоит долгий.

Вэлиан нехотя сдвинулся с места. Подойдя к стулу, он сел и с упрямым видом скрестил на груди руки — возможность демонстрировать столь откровенное пренебрежение в адрес вышестоящего офицера была, пожалуй, единственным приятным моментом его бедственного положения. А потому пренебрегать ею не стоило.

— Я знаю, вы думаете, — иронично усмехнувшись на его выходку, продолжил генерал, — что с моей стороны было подло впутывать девушку. Простите, но ставки слишком высоки и мне не до церемоний. Если вас это утешит — мне не доставляет никакого удовольствия бодаться с вами и капралом Горка. Интриги и грязная игра не по мне, я предпочитаю сражаться в открытом бою. Поэтому предлагаю выложить все карты на стол и закончить с этим прямо сейчас.

Вэлиан промолчал — интриги и грязные игры он тоже не жаловал. Однако надо быть полным кретином, чтобы надеяться победить такого противника в честном бою.

— Ну, конечно — вы мне не доверяете, — выждав несколько секунд, снова нарушил тишину генерал. — Тогда я начну первым, с вашего позволения. Я знаю, что у вас могли остаться какие-то документы с Шаньси — капрал Горка аккуратно ведёт свои записи, но я не нашёл ничего на её планшете. И это говорит о том, что, во-первых, она их куда-то хорошенько припрятала, а во-вторых, вы собираетесь пустить их в ход. Я прав?

— Так точно, — увиливать Вэлиан не видел никакого смысла. Файлы с Шаньси отправят советнице Дервис вместе с остальными документами, и воспрепятствовать этому Каликс при всей своей ретивости не сумеет. Он явно собирался поторговаться за них, предложив им с Шантис свободу. Но Вэлиан твёрдо решил, что откажется за обоих. Высокими ставками мог похвастаться не только генерал.

— Мне очень не хотелось бы, чтобы эти файлы оказались у секретаря примарха Отавиана, как вы понимаете.

— Потому что вам удобно и дальше обвинять во всём майора Крайса?

— Именно так, — его подкупающая честность граничила с циничностью. — Вы мне симпатичны, капитан. И особенно симпатичны теперь, когда я знаю, чем мотивированы ваши поступки. В отличие от капрала Горка, которая, подозреваю, жаждет досадить мне лично, вы стремитесь помочь тем, кто, по-вашему, незаслуженно страдает в этой войне. Мне близка ваша позиция. Но я не могу позволить себе подобную роскошь — думать о благе другого народа в ущерб собственному. Мой долг — служить Иерархии и её гражданам, и я готов пожертвовать ради их благополучия всем, что у меня есть. Включая собственную жизнь и свободу. Мой план кажется вам жестоким — возможно, вы правы. Временами случается принимать жестокие решения. И нет такой силы в этом мире, которая могла бы предоставить вам гарантию, что оно окажется наилучшим. Но подумайте вот о чём: если бы мой план приняли сразу, без лишних проволочек с высадкой на планету — и майор Крайс, и ваш отряд, и ещё восемь сотен ваших соплеменников вернулись бы домой к своим семьям.

— Какой ценой? Уничтожения колонии?

— Она будет уничтожена так или иначе — по-другому победить этот тщеславный народец не получится.

— Вам ли говорить о тщеславии? — фыркнул Вэлиан. — Если бы вы не потопили операцию своим бездействием целенаправленно, возможно, мы бы сумели справиться с ополчением до нападения людей. И тогда все остались бы живы. Но вам было гораздо важнее пропихнуть в Совет свой план!

— Это всего лишь ваше предположение, — спокойно отозвался генерал. — Вы слишком недальновидны, чтобы рассуждать о военных операциях в глобальных масштабах. Высаживаться на неизвестную планету, с неизвестным ландшафтом и климатом, чтобы вылавливать по кустам жалкие кучки партизан — это худшее решение из любых возможных, учитывая, сколько времени на подготовку у нас было. Удар в спину был лишь вопросом времени, и он мог произойти гораздо раньше. Чем тогда вы бы оправдывали смерть своих товарищей?

Вэлиан не нашёл, что на это ответить. Что вовсе не означало, что позиция Каликса стала ему хоть сколько-нибудь ближе — он ещё не настолько очерствел на службе Иерархии, чтобы обрекать на смерть миллионы невинных, оправдываясь воображаемым благом кого бы то ни было.

— Я рассказываю вам это не с тем, чтобы склонить на свою сторону, — будто прочитав его мысли, продолжил генерал. — Полагаю, вы смотрите на ситуацию под несколько иным углом. И эмоций в вашем взгляде гораздо больше, чем расчёта. Эта девушка, из изолятора, вам дорога, не так ли?

Упоминание Фэй кольнуло тревожным предчувствием. Вэлиан вжался в кресло, чувствуя, как по внутренностям разливается сковывающий холод. Он уставился немигающим взглядом на генерала Каликса, не в силах вымолвить ни слова и не решаясь даже дышать.

— Можете не отвечать, — разрешил тот, смерив Вэлиана внимательным взглядом и оставшись, по-видимому, довольным его реакцией. — Я не сомневаюсь, что дорога. Меня интересует лишь, насколько.

Он умолк и наклонился к полке, откуда выудил бутылку хороска. Плеснув немного в стакан, генерал неторопливо отпил, разглядывая словно вмёрзшего в стул Вэлиана.

— Итак, карты на стол, — придя к выводу, что промариновал его до необходимой кондиции, произнёс генерал Каликс. — Я собираюсь объявить код «ноль-четыре» и запереть вас с капралом Горка в карцере по обвинению в подлоге документов и злоупотреблении служебными полномочиями. Что бы вы ни собирались передать за пределы этого крейсера, осуществить задуманное у вас не получится: канал внешней связи будет заблокирован. Я бы сделал это уже давно, но у меня есть подозрение, что у нашей умницы капрала Горка есть запасной план и на этот случай. Не так ли?

— Да, — выдавил из себя осипшим голосом Вэлиан.

— Прекрасно, я так и думал, — генерал отчего-то пришёл в восторг. — Её бы мозги да в правильное русло. Но да ладно, сейчас не о ней. Я подробно расскажу вам, что случится с вашей подопечной, как только затея капрала Горка сработает.

— Если вы тронете её хотя бы пальцем, — сжав зубы, свирепо процедил Вэлиан, больше всего на свете желая оглохнуть, — я даю слово, что…

— Побойтесь духов, капитан Ортас! Физическая расправа над военнопленными запрещена Межгалактической Конвенцией, — с притворным возмущением перебил его Каликс. — Я не собираюсь нарушать закон. Поэтому вашу питомицу снабдят всем необходимым, посадят в челнок и отправят на Шаньси. Куда-нибудь не слишком близко от города — чтобы если уж она и долетела до своих и каким-то чудом оказалась не подбита зенитками, то хорошенько поплутала по лесам, прежде чем планету накроет ковровыми бомбардировками.

Пытаясь скрыть нервную дрожь во всём теле, Вэлиан нащупал одеревеневшими пальцами защёлку набедренной кобуры. Та предательски клацнула, в тишине кабинета прозвучав громче выстрела.

— Не советую, — потянувшись к бутылке, невозмутимо бросил Каликс. — У меня активированы щиты и тревожная кнопка под рукой. И надо ли упоминать, капитан, что после того, как вы вытащите оружие, мы с вами точно не сумеем договориться?

Вэлиан скрипнул зубами и, с усилием оторвав от кобуры пальцы, воззрился на генерала. Он думал, что достиг дна отчаяния в день, когда обнаружил себя привязанным к кушетке в человеческом бункере. Но, как выясняется, пробить это дно ничего не стоило, если найти слабое место. Опустошённый и раздавленный, он уставился в невидимую точку на столешнице, испытывая отвращение к окружающей его действительности. Она вязала рот, словно горькая пилюля, вызывая желание сплюнуть её под ноги сидевшему напротив мерзавцу, который как ни в чём не бывало с наслаждением потягивал хороск.

— Через полчаса я отдам приказ на активацию кода «ноль-четыре», — продолжил тем временем генерал. — Распорядитесь этим временем, как вам заблагорассудится. Но если через пятнадцать минут я не получу от вас подтверждения, что наше маленькое недоразумение улажено, произойдёт всё то, о чём я вам только что рассказал.

— Мне нужны гарантии, что вы не тронете девушку, — с трудом расцепив челюсти, ответил Вэлиан, уже зная, что согласится на что угодно и без всяких гарантий.

— У вас будут гарантии, — неожиданно легко согласился Каликс. — Я дам вам не только гарантии, но и саму девушку. После завершения операции получите её в безраздельное пользование — если вам это будет всё ещё интересно, разумеется. Вы обязуетесь не вывозить её за пределы Иерархии и не контактировать со СМИ. У неё не будет гражданства и, соответственно, гражданских и имущественных прав, так что ответственность за неё полностью ляжет на вас. Хорошо подумайте, прежде чем соглашаться. Официальная сторона вопроса пусть вас не волнует — мы обо всём позаботимся. Это вас устраивает?

Если бы Вэлиан уже не ненавидел его всей душой, то несомненно возненавидел бы сейчас, услышав, с каким пренебрежением он распоряжается судьбой разумного существа, виновного лишь в том, что принадлежит другому виду. Он ведь даже не поинтересовался, как сама девушка относится к Вэлиану. И чем генерал турианского флота после этого отличается от батарианского работорговца?

— Да, — это короткое слово Вэлиану пришлось вытягивать из себя едва ли не клещами — соглашаться с этим ублюдком каждый раз становилось всё сложнее. Он поднялся, понимая, что разговаривать им больше не о чем, и, бросив из-за плеча короткое: «Я свяжусь с вами», — направился к дверям.

— Жду с нетерпением. И, капитан…

Уже собиравшийся нажать на кнопку Вэлиан обернулся.

— Не думайте, будто вы умнее меня, — просверлил его проницательным взглядом генерал Каликс. — Что бы там ни начала замышлять капрал Горка, будьте уверены — я предусмотрел и это. Так что даже не пытайтесь меня переиграть: я уничтожу вас обоих. А вашу питомицу пущу в расход. Хорошего вам дня.