Несколько долгих секунд мы трое стояли, словно замёрзшая картина. Дышать было сложно, приходится экономить силы, если не хочу свалиться здесь в голодный обморок. От этого колкого взгляда хотелось укрыться, он как будто пробирался внутрь и пугал мысли, живущие в голове.

Внезапно, Шинобу протянула руку к Санеми, будто желая сказать: «Всё, хватит». Что-то незримое в нём изменилось. Постепенно его брови расслабились, он лишь мельком взглянул на протянутую руку и, отмахнувшись, сделал шаг вперед. Между ними пролегла невидимая грань, и я почувствовала, что упускаю что-то важное.

Я осталась сидеть неподвижно смотря вперёд, медленно выдыхая холодный пар, слыша где-то рядом звуки проходящих мимо шагов наставника. Шинобу осталась на заснеженном крыльце, на секунду её губы поджались в тонкую линию, а после и вовсе выражение сменилось загадочной улыбкой. Её шагов я не слышала, но она прошла рядом, отдаляясь так же бесшумно.

— Спасибо, — голос получился хриплым, сухим.

Столп остановилась, сладко произнося холодные и ядовитые слова.

— Это не ради тебя, — почему-то именно тогда краски вокруг сгущались, а жизнь показалась слаще, — только монстры могут победить монстров. Ты появилась вовремя.

В этих словах я видела призрачное отражение своей судьбы. Жизнь не кажется такой пустой, и, быть может, теперь она имеет ценность. Сухой ком в горле не давал дышать, а глаза щипало наверняка из-за ветра. Но как и прежде я улыбнулась. Снег словно искрился на свету, прямо как в детстве.

Вдруг чернеющее перо пролетело мимо в тот же миг, когда на плечо приземлилась знакомая тень, а Шинобу и след простыл. С появлением ворона стало очень шумно, а он то и дело бубнил что-то про надоедливых какуши, опустив ломтик сыра прямо мне в руки, а я его отложила. Но тут внимательный глаз зацепился за что-то, а сам ворон остановился на полуслове.

— Ну и страшная же у тебя улыбка, — я не ответила, лишь отвернулась, чтобы скрыть своё лицо от вороньего проницательного взгляда.

— Умеешь же ты испортить момент, — я недовольно поморщилась, отбрасывая меланхоличное настроение.

— Ведёшь себя как наёмный самоубийца: только и нарываешься на неприятности, помереть хочешь? — я задумчиво взглянула в сторону, нахмурившись, за что птиц тут же яростно замахал крыльями.

— Это был риторический вопрос! — я лениво уклонялась от вороньих выпадов, смотря на возвышающиеся деревья, их тёмная крона совершенно скрыла лик луны.

Будто следуя за моими мыслями, ворон подытожил:

— Скоро рассвет.

Прошло ещё три рассвета, и каждый из них я представляла по-разному. Отсиживаясь за глухими стенами, я представляла, как яркие всполохи на небе окрашивают голубое полотно. Я помню только один рассвет, и тот уже давно померк в памяти. Начинаю забывать, каково это — видеть восходящее солнце. Глаза привыкли к темноте. Только всё вокруг плывёт — признак голода.

— Зачем ты делаешь это с собой? — птаха бросил все свои попытки вразумить, в поблёскивающих глазках светилось любопытство.

— Что делаю? — в горле сухо, слова даются с трудом.

— Зачем голодаешь? — огонёк одинокой свечи дрогнул, словно собирался погаснуть — но вдруг загорелся танцующим пламенем снова.

— Ты когда-нибудь видел, на что способен голодный зверь? — между нами снова повисла тишина, которую нарушало потрескивание свечи, — голод когтями рыскает под рёбрами, заставляя все чувства обостриться, он разжигает что-то внутри. И это что-то-

Не успела я договорить, как тот упрямо продолжил:

— Не даёт тебе умереть?

— Заставляет чувствовать себя живой.

Птиц сидел, насупившись, все его пёрышки торчали в разные стороны, а он сам был похож на один большой клубок. Так и просидели до заката — молча, думая каждый о своём — об одном и том же.

Снег хрустел под ногами, а луна казалась ослепляющей, каждый шорох резал слух. Ворон грузно приземлился на плечо.

— Он же убьёт тебя, — хриплый каркающий голос прозвучал довольно спокойно.

— Если нет, будешь должен мне обед.

Вдалеке виднелся всё тот же покосившийся заснеженный домишко, ворон улетел, не попрощавшись, в своей привычной манере. «Забились». Я бы сейчас всё отдала за одну только затяжку красных «Marlboro». «Курение убивает». Убивает сейчас вовсе не курение. По крайней мере, есть веские основания предполагать, что тот психопат на старом крыльце доберётся до меня куда раньше, чем рак лёгких.

Снег хрустел под ногами, а воздух становился гуще, тьма окутала всё вокруг куполом.

— Остановись, если жизнь дорога, — его взгляд, полный ненависти и презрения, словно бы заставил на миг оцепенеть, но я снова сделала шаг, и второй, — как же я вас, тварей, ненавижу. Постоянно лезете и лезете, как жуки, не передавить. Чем демоны от тараканов то отличаются? — смешок на грани безумия послышался со стороны крыльца, но Санеми там уже не было. Он стоял за спиной, а его зелёное лезвие клинка с зазубринами обожгло холодом стали шею.

— Ничем.

— Даже не отрицаешь, ничтожество? — он словно взорвался бурным смехом, но вскоре весёлость сменилась серьёзным выражением, — таких как ты нужно истребить, — клинок резанул ближе, я кожей ощутила горячую кровь, стекающую тонкой струёй.

— Такие как я презирают смерть.

— Дура что-ли? — угрожающий тон, полный несогласия, послышался где-то над ухом, — такие как ты уже мертвы.

Слова оглушили сильнее, чем сбивающий с ног удар в спину. Я приземлилась наземь, тут же уклоняясь от клинка, метившего в шею. Рефлекторно закрывшись руками, чуть прикрыла глаза: ветер одолел. Прошло несколько долгих секунд, но удара не последовало.

— Ты снова подставляешься, змея, — взглянув на охотника, я неожиданно заметила, как тот застыл, глядя сверху вниз, замахиваясь. Безумный оскал сменился отвращением, — думаешь, не убью, если будешь жалкой?

Не убьёшь

— Потому что живая.

— Что ты там бормочешь? — чернеющие глаза сузились, пристальный взгляд заледенел.

— Лезу и лезу в самое пекло, потому что живая — не мёртвая.

Лицо, исполосованное шрамами, исказилось гневом. Охотник отступил на шаг. Поднимаясь на ноги, я увидела странную картину: зелёный блеск стали опустился на кожу Санеми, одним отточенным движением от предплечья до запястья он полоснул клинком.

— То, что ты можешь есть обычную еду, не значит, что откажешься от капли крови. А, может, и сожрать человека не против?! — остервенелый крик словно прошёлся эхом в округе. А пульсация в венах заставила прикрыть глаза. Я схватилась за шею, не в силах дышать. Этот запах. Запах его крови. Это сводило с ума и сбивало с ног. Я снова оказалась на земле, закрывая лицо рукой. Лишь бы не видеть, не слышать, не чувствовать.

— Что же ты так?! "Немёртвая", — последние слова он отчеканил с особым удовольствием, приближаясь всё ближе. Я не могла поверить, что такой запах существует. Никогда до этого ничья кровь так не действовала. Отзвуки капель, стекающих по запястью и разбивающихся о землю рядом, застряли в голове. Я в ужасе смотрела на весёлую гримасу перед собой, — лучше бы сдохла тихо, как твоя сестрёнка.

Холодно так, что дрожь прошлась по телу, хотя голова печёт. А перед глазами нежный взгляд сестры, она часто любила плакать, и я сейчас похожа на неё, но выбираю волю. Оказывается, у меня всегда был выбор: полюбить или умереть, быть или не быть, сохранить холод или погореть.

Я поднялась на ноги, рассеянность медленно уступала место нарастающему осознанию. Я поняла, что нахожусь на окраине леса, в месте, где встречаются две реки, и образуется небольшое озеро. Вокруг только тишина, нарушаемая лишь отзвуками капель воды. Они разбивались о землю, их падение эхом разносилось в ушах. Ветер стих, и я слышала собственное сердцебиение. Почему я на коленях? Лицо охотника, его кровожадные глаза смотрят на меня. Мои руки содрогнулись на его шее. Когда я успела припечатать его к земле? Он ухмыляется, упиваясь своей победой. Ливень не стихал, а ураган в моей душе лишь набирал обороты.

Отшатнувшись, я дрожащими руками схватилась за волосы, этот запах всё ещё пьянил, и я с силой припала к земле, ударившись головой. Дикое чувство, неотступное. Я билась головой, ломая нос, дурман слабел, но голод — никогда.

— Дыши! — вдруг знакомый детский и такой отчаянный возглас. И следом за ним кабаний рёв.

— Не сачкуй!

Я оглянулась, увидев среди деревьев других столпов и охотников, и даже Кагая Убуяшики стоял поодаль, теряясь среди всех внушительных фигур. О нём я уже была наслышана. Так значит это испытание. С трудом собравшись, сделала вдох. Сердце зашлось в бешенном ритме, а в горле пересохло. Нужно сосредоточиться. Тонкая струна натянулась, проходя сквозь все деревья и даже сквозь все смазанные силуэты, и я изогнулась, глядя прямо на нее. Я вдохнула и мой разум прояснился, когда перед моими глазами возник образ. Эти красные нити, кажется, мы все из них сшиты. А затем белые нити, мы все ими дышим. Но они остаются совершенно неподвижными.

— Сдайся уже, — я распахнула глаза, видя перед собой окровавленную руку и равнодушные глаза, а где-то внутри лопается первая струна.

Следующий миг оглушил тишиной, а мне почудилась неведомая лёгкость. Только вот вокруг никого, одна пустота.

— Где я?

Чернота ответила ехидным смехом.

— Кто здесь? — я оборачивалась раз за разом, где-то блеснули всполохи света, но тут же погасли. Внезапно послышался щелчок, до боли знакомый.

Одинокая лампа задребезжала, освещая маленькую комнатку с белыми облупившимися стенами. Кажется, я здесь была. Где-то виднелись следы от когтей. Вдруг я почувствовала нестерпимое жжение в пальцах. Мои руки были в крови вперемешку со штукатуркой под ногтями.

— Давно не виделись.

Я шарахнулась от голоса за спиной, увидев наконец…

— Себя.

И вправду, говоривший со мной человек — это я сама. Только вот совсем «другая» я. Передо мной стояла девушка, привычное серебро волос окрасилось в цвет вороньего крыла, а тёмные глаза её горели странным блеском. Улыбка была ледяной.

— Боишься? Нет, не стоит бояться, совсем не стоит, — её тихие увещевания казались опасными, — ты совсем забыла, как нам с тобой было весело.

Я отшатнулась, но «оно» схватило меня за запястье. В отражении безумных глаз я была беспомощной.

— Что ты такое? — странный холодок прошёлся по затылку.

— Я постоянно ждала тебя в ночи. Я была хорошей, а плохой я не была. Ты всю жизнь, как паинька по правилам жила.

— Что ты имеешь ввиду?

— А ты не помнишь? Мы вместе выбрались из ада, мы вместе нарушили правила.

И тогда я поняла, почему эта комната кажется мне знакомой. Десять лет назад, в этой пыточной камере я и моя сестра сражались не на жизнь, а на смерть.

— Но почему я здесь? Я не хочу возвращаться в этот ужас! — я оттолкнула странную фигуру и упала на колени, голова нещадно трещала. Словно вся моя выдержка начинала давать трещины.

— Это твоя душа, — она опустилась передо мной на уровне глаз, — эти белые стены стали твоей тюрьмой, ты сдерживаешь себя, жалеешь, и до сих пор не смотришь мне в глаза, — я зажмурилась, — боишься вспомнить. Ни в прошлой жизни, ни в этой нет и не было никакого смысла, — я почувствовала солёный привкус на губах, — так не надоело ли тебе страдать? — сладкие речи и мягкий шёпот приблизился к уху, — Всё равно не выйдет свою смерть предугадать.

Послышался испуганный шёпот, мы успели только моргнуть, когда Рена Сато мгновенно изменилась. Она больше не склонялась к земле. Сейчас она больше всего была похожа на демона. В чернеющих глазах сквозило равнодушие. Вокруг царила тишина, и только стук собственного сердца казался оглушительным.

— Ренгоку-сан, что это? — вопрос Танджиро остался без ответа. Я и сам не понимал, что происходит.

— Что? Не собираешься сдаваться? Я упрощу тебе задачу! — руки Санеми размазали собственную кровь по лицу Рены. Поражённые вздохи охотников сменились возгласами недоумения, когда в ответ всё те же глаза смотрели, не моргая. Я коротко переглянулся с Тенгеном, интуиция била тревогу. Лицо главы рода Убуяшики озарилось странной улыбкой. Санеми обнажил клинок.

— Всем охотникам быть наготове.

Только слова сорвались с губ Ояката-сама, как вдруг, не успев задеть демона и острием клинка, столп ветра словно ударной волной был отброшен на несколько метров. Я сорвался с места, как и все истребители, но когда пыль осела, стало ясно, что Рена и не шелохнулась. Когда она медленно обернулась, и наши глаза встретились, я увидел в них всепоглощающую пустоту. А потом она потеряла сознание, окончательно поставив всех в тупик.

— Не атаковать! — последовал мой приказ. Вложив меч в ножны, все столпы собрались вокруг тела, что сейчас напоминало безвольную куклу.

— Что это было? — голос Муичиро прозвучал со всей ему присущей лёгкостью.

— Или лучше спросить, кто это был? — Улыбка Шинобу-сан была всё также сладостно фальшива.

— Бедное дитя, нужно облегчить её страдания, подарить ей вечный сон, — Гёмей-сан безрадостно склонился над Реной.

— Санеми, отдохнул? Или местечко понравилось? Думаю, ты оценил этот ослепительный удар! — сияющая улыбка Тенгена была заразительной.

— Чушь не неси! — словно подбитый орёл, Санеми-сан вышел из тени, останавливая кровь на затылке своей концентрацией.

Не обращая внимания на перебранки, я подошёл ближе, взяв на руки неподвижную фигуру. Сейчас она похожа на обычного человека. Послышалось раздражённое шипение Санеми.

— Ренгоку-сан…

Я обернулся, встретившись со встревоженным взглядом Мицури, понимаю её опасения, но уже принял свою ответственность и помню про должок. Наша немая беседа продолжалась до тех пор, пока не послышались шаги Ояката-сама, он смотрел на спящую в моих руках Рену Сато, и слова его стали для нас всех предзнаменованием перемен.

— С этого дня, Рена Сато официально становится истребителем демонов Мидзуното и нашим общим союзником.