Проведя ладонью по горлу девушки, запрокидывая ее голову на свое плечо, одноглазый обхватил губами мочку уха, после проведя кончиком языка по ушку. Когда Саша повернула к нему голову, он затуманенным взглядом прошелся по ее личику, остановившись на глазах, одурманенными возбуждением и желанием. Коснувшись пухлых губ, мужчина требовательно, властно упивался ими, подчиняя волю девушки себе, но, стоило той начать забываться, как полный разгоравшейся страсти поцелуй вдруг разорвался, чуть не вызвавший у Александры недовольный короткий выдох. Приложив указательный палец к ее губам, Отто с легкой улыбкой прошептал:

- Не забывай, моя сладкая, нас должно быть слышно.

Саша по началу не поняла его слов, да и не могла она сосредоточиться ни на чем, кроме таких желанных ласк, но все же взяла себя в руки, чуть не спросив, что именно тот имел в виду, но ее опередил Штуббе, продолжив:

- Господин Герцог дал нам задание. Помнишь?.. И мы обязаны выполнить его, - он вновь прижал ее к себе, проведя губами от шеи к уху, - А теперь повторяй: «Одежда», - выдохнув, опаляя горячим дыханием висок и ушко, одноглазый почувствовал, как девчонка вздрогнула, что вызвало у него улыбку, - Повторяй.

- Одежда, - облизав губы, чувствуя, как те пересохли после поцелуя, Саша прикрыла глаза.

Быстро расстегивая пуговицы на ее кителе, мужчина коснулся губами бьющейся артерии на шее Александры, а потом проведя кончиком языка по нежной коже, вновь прошептал:

- Китель. Пуговицы, - накрыв ладонями ее груди, сжал, массируя, отчего девушка выгнула спину, - Карманы, - проведя ладонями от грудей по животу к краю штанов, начал расстегивать пуговицу и на них, - Штаны, - одна рука ловко пробралась под грубую ткань и нижнее белье, а кончики пальцев коснулись шелковистой кожи, вызвав у Саши легкую волну дрожи, прошедшую по всему телу, - А теперь ты, - придержав второй рукой ее подбородок, Отто повернул к себе личико с начавшими краснеть щечками и пухлыми от поцелуя губами, и, пока она старательно выговаривала слова, сказанные им, водил пальцами по нежному клитору, обводя его и чуть надавливая, отчего ноги девушки начали подкашиваться, - Нет-нет-нет, - чуть ли не промурлыкал одноглазый, придавливая клитор подушечкой среднего пальца, ощущая, как много смазки начало появляться, - Правильно говорить «китель». Попробуй по слогам: «ки-те-ль», - но стоило Александре открыть рот, чтобы повторить, как Штуббе обвел пальцем клитор несколько раз, из-за чего у нее чуть не вырвался стон; горячий шепот еще раз обжег ушко, - Как же ты сильно возбуждена, моя девочка. Как же сильно ты хочешь, чтобы я продолжал, - не прекращая сладострастную пытку, Отто улыбнулся, - А теперь скажи: «Пальто», - по коже пробежали мурашки от каждого сказанного им слова, и было не так важно, что именно говорил одноглазый, было намного главнее то, что он делал; рывком развернув девушку к стене, он прижал ее к ней спиной, носком сапога раздвинув ее ноги, - Нет-нет, не правильно. Я должен показать по буквам, как пишется это слово, - оскалился Отто, зажимая рот Александре, прижав ее всем телом к стене, начав очерчивать каждую букву на клиторе, проговаривая при этом ее.

У Саши чуть голова кругом не пошла. Зажмурив глаза, она никак не могла проявить ни малейшего сопротивления, полностью погрузившись в омут тех ласк, которые дарил ей одноглазый, удивляясь тому, что он на такое способен, и даже в ее мире не многие мужчины могут ровняться с ним. Внизу живота разгорался настоящий пожар, лавой бегущий по венам, просачиваясь под кожу, сводя каждую мышцу, каждую клеточку организма с ума, желавшую наступления апофеоза. В миг все тело напряглось, получая настоящий электрический заряд, тут же обрушившийся оргазмом. Запрокинув голову насколько позволяло положение, девушка еле слышно пискнула.

- И все, - хриплый голос Отто теперь звучал издалека, хотя сам он не прекращал двигать пальцами, обводя клитор, и теперь не сильно сжимая его, усиливая ощущения Александры, - Это не так сложно. И насколько я знаю, ваш язык считается более сложным, чем наш. Главное запомнить артикли и склонения, - вытащив руку, когда тело Саши перестало вздрагивать, отпустил ее, отходя назад, чувствуя невероятный стояк, - Ну а теперь попробуй ты написать все эти слова, - намекнул, указывая взглядом на свой пах.

Прислонившись спиной к стене, Штуббе расстегнул ремень с ножнами и кобурой и, держа их в одной руке, чтобы не создавать лишнего шума, с помощью девушки расстегнул штаны. Запрокинув голову, стал наблюдать за тем, что происходит за окном, наслаждаясь тем, как ее язычок ласкает возбужденный член. Положив ладонь на голову Александры, неторопливо поглаживал светлые волосы, запуская в них пальцы, поймав себя на мысли, что девка теперь более покладистая. А она такая же послушная с Дьяволом?.. Отто поджал один уголок губ, прохрипев:

- Да, вот тут буква «Р», - в том, что скорее всего их подслушивают, он не сомневался, опасаясь лишь того, что какому-нибудь старшему офицеру – адьютанту Герцога вдруг понадобиться войти, хотя без самого оберфюрера им тут делать нечего, если только он не прикажет, - Правильно. Вот в этом слове должны быть такие буквы, - похвалив девку далеко не за правописание, одноглазый опустил взгляд на стоявшую перед ним на коленях Александру, что так старалась, делая минет, и, облизнув губы, криво ухмыльнулся, вновь обращая взгляд к окну.

Прихватив с собой бутылку шнапса из ящика, что стоял под кроватью, спрятав ее под кителем, Штуббе открыл дверь и вышел на свежий воздух, тут же встретившись взглядом с одним из солдат, охранявших командирский пункт. Слушал ли он все или нет? Представив на секунду, что стоявшая тут охрана чуть ли не в голос обсуждала их с девкой оберфюрера, одноглазый отверг это, так как солдаты не могли ничего в принципе услышать из-за грохота проезжавших машин да мотоциклов, и лая собак, и он был предусмотрителен и осторожен, постаравшись сделать все, чтобы любовница Дьявола не запищала. Спустившись по ступеням крыльца, Отто направился в свой дом, уже мечтая о том, чтобы наступил вечер, предвкушая, как проведет его.

Как и планировалось, через два дня инспекция была уже окончена, и кортеж Герцога возвращался обратно. Еще утром Дитрих приказал предупредить базу в Тальвике о его возвращении, а теперь сидел в автомобиле и наблюдал за тем, как машины пробираются по дороге через лес, над которыми возвышались горы, зная, что к нему навстречу отправят встречающий взвод для усиления охраны. А еще он знал, что его солдатам удалось поймать русских, но к полному разочарованию, Ставарину снова удалось как-то улизнуть, хотя быть может это было не совсем точное его месторасположение, вполне вероятно, что те партизаны выдали им не своего главаря, а отделившихся от основной группы, поняв, что все-равно не выберутся живыми, тем самым оттянули момент поимки своего командира. Но все же, несмотря на это, Герцог планировал съездить к пещере, надеясь, что там ему удастся обнаружить что-то, что подтвердить или же опровергнет слова девки. И он все еще должен был исполнить приказ, данный с главштаба.

Проезжая по лесной дороге, над которой возвышались горы, скалами подпиравшее серое небо, готовое в любой момент разразиться дождем, Дитрих увидел, что они уже проезжают небольшое озеро, и, если съехать на следующем повороте, то можно будет как раз упереться в ту самую пещеру. Но сейчас пока рано – территория не проверена на наличие партизан да беглых преступников. Взгляд скользнул по тому самому повороту, что вел к пещере. Что-то манило туда, какое-то необъяснимое желание; все же не зря главштаб так сильно заинтересовался этим местом, и для начала надо выяснить, что там, а уже потом решить, стоит ли говорить об этом или нет, так как там может быть оружие, способное изменить ход истории, а может ключ к власти.

Эти размышления приободрили Герцога, и теперь он ехал с полной уверенностью, что по приезду на базу, сначала отправит отряд разведки в эти места, а потом выедет сам, чтобы во всем разобраться.

Тем временем кортеж уже въехал на территорию Тальвика и, проехав по улицам, машина оберфюрера остановилась у компункта, на крыльце которого встречал его адъютант.

Все же не это хотел услышать Дитрих по возвращению, хотя ожидал нечто подобного, тем более от одноглазого. Выслушав адъютанта, рассказавшего о своих наблюдениях, как штурмбаннфюрер Штуббе залезал в окно поздно вечером в командирский пункт, а потом спустя время вылезал из него, а также много подобных случаев странного поведения одноглазого и девушки, когда они старались чаще уединяться, Герцог кивнул ему, смотря в одну точку, а потом медленно перевел холодный взгляд на подчиненного, прохрипев:

- Привести через час ко мне штурмбаннфюрера Штуббе. Выполнять!

Отто находился в доме со своими товарищами, когда в дверь постучали и вошли двое из личного конвоя Дьявола, потребовавших привести к оберфюреру Штуббе. Переглянувшись меж собой, танкисты не только выдворили своего командира, но и пригрозили ему, что, если он расскажет, что они пили украденный шнапс вместе, то они расскажут обо всех темных делах одноглазого, включая то, что сливает топливо с машин. Спускаясь по ступеням, Отто чувствовал себя, будто под конвоем, уже мысленно представляя, что будет говорить насчет пропавшей бутылки, которую скорее всего обнаружил Герцог. Всю дорогу до компункта они молчали, да и спрашивать что-то у личной охраны оберфюрера что-либо было бессмысленно, да и опасно, так как те могли передать весь разговор своему хозяину. Отто даже не решался закурить, хотя все же имел необратимое желание, почему-то чувствуя, что ему это было необходимо, будто бы это должна быть последняя сигарета; и Штуббе гнал эту мысль от себя как можно дальше, успокаивая себя, что Дьявол не будет так сильно злиться из-за одной пропавшей бутылки.

Первое, что бросилось в глаза, когда одноглазый переступил через порог командирского пункта, это сидящий за столом Герцог, а перед ним открытая бутылка, полу-опустевшая шнапса и пара стаканов. При виде вошедшего, сидящий поднял одну бровь, словно сканируя его, а потом ухмыльнулся:

- Я и не думал, что ты найдешь время, чтобы посетить мою скромную обитель, - чуть разведя руки в стороны, Дитрих отклонился к спинке стула, а, увидев, как гость замялся, махнул стоявшей позади охране, - Свободны! – дверь закрылась позади одноглазого, отчего он вдруг ощутил желание сбежать отсюда, что не ушло от глаз Герцога, - Ну что же ты? Проходи, садись, - указал взглядом на свободный стул, а когда ответа не последовало, а Отто продолжил стоять на пороге, словно тупая скотина, громко рявкнул, стукнув по столу, - Сядь, я сказал! – от стука тот даже вздрогнул, ощутив волну от удара по столешнице, затрещавшей в тот момент, и все же подчинился, чем вызвал у Дьявола льстиво-притворную улыбку, которая сильно напугала Штуббе, - Отто, я не привык пить один, да и пью я с друзьями. Ты же знаешь это, - наливая шнапс по стаканам, он продолжал улыбаться, чем пугал одноглазого все сильнее, - Для меня важно иметь хорошее окружение, в котором я буду уверен. Ты же понимаешь, о чем я?.. Да, в наше время мы должны быть уверены в тех, кто нас окружает, - наполнив стаканы, поставил один перед сидящим напротив, сверкая глазами, полными огня, который Штуббе видел и не раз, когда Дьявол пытал или издевался над кем-то, - Ну же, выпьем за дружбу, Отто, - взяв свой стакан, Герцог поднял его, тостуя, - Что же ты не пьешь? Неужели, боишься, что это отрава?

Тот с неохотой потянулся за выпивкой, наблюдая, как Дитрих делает несколько больших глотков, осушая свой стакан. В горле пересохло, но не из-за желания выпить, а из-за страха, и вот тут одноглазый где-то далеко в глубине своего разума начал осознавать, что не все так просто, как того он хотел. И стоило кончикам пальцев коснуться гладкой поверхности стакана, как вдруг Дьявол схватил Отто за голову, с глухим стуком прижав ту к столу. Стакан опрокинулся, чуть прокатившись, а шнапс разлился по столешнице, коснувшись края карты, сейчас аккуратно сложенной в стороне. Переведя озлобленный, полный азарта и жажды крови взгляд с испуганного лица одноглазого на карту, Герцог проговорил с наигранной досадой:

- Отто, посмотри только, что ты сделал? Какой же ты не аккуратный… Теперь придется еще и карту сушить, - сильнее вдавив голову Штуббе в стол, не обращая на его стоны и попытки выбраться, все в том же тоне продолжил, - Ай-яй-яй! Ну как же так… А это же важный документ… А я тебе говорил, что нельзя пить в таких количествах. Прости… Ты что-то сказал или мне послышалось? – привстав, Дьявол еще сильнее надавил на голову одноглазого, и тот уже начал брыкаться, вырываясь; медленно достав из ящика Маузер, Дитрих взвел курок, приставив дуло к виску подчиненного, тут же успокоившегося, - Штуббе… Штуббе…

- Дьявол! – взмолился одноглазый.

- Вот скажи, что мне с тобой делать? – задал риторический вопрос Дитрих и, не давая ответить, продолжил, - Вот ты же сам понимаешь, что нельзя брать чужое. Вот так друзья не поступают.

- Дитрих! – бешено ища взглядом что-нибудь, что могло бы помочь, Отто промямлил, сразу же подумав о пропавшей бутылке, - Я не хотел. Оно само.

- Угу-угу, - кивнул понимающе Герцог, - Само. Не хотел.

- Да мы с парнями…

- Вы еще и всем экипажем? – вот тут тон голоса Дьявола стал более заинтересованным.

- Дитрих! Дитрих… Подожди. Я все объясню, - затараторил одноглазый, начав махать руками, словно подбитый пеликан.

- Я слушаю. И вроде никуда не тороплюсь, - проведя дулом пистолета от виска к затылку, оберфюрер вздохнул, - Попытайся объяснить, как вы это еще и всем экипажем. Стоило мне только уехать, ты вон что творишь.

- Дьявол, - Штуббе вновь замер, - Да я, как увидел… Ну… Ты понимаешь же…

- Понимаю-понимаю.

- Дитрих, я больше не буду…

- Конечно, больше не будешь, - снова кивнул наигранно-понимающе тот, - Я тебе просто яйца отстрелю и заставлю сожрать то, что от них останется.

- Нет, - прошептал Отто, а потом заголосил, - Дитрих, я правда больше не стану. Я уже понял, что нельзя было брать ту бутылку… Ну мы с парнями распили ее… Ну там в ящике еще много было... Это же…

Давление на голову чуть ослабло. Герцог убрал Маузер в сторону, смотря с минуту на подчиненного, соображая, что именно тот сказал, после рассмеявшись – сначала был просто смешок – короткий, злой, а потом он перерос в хохот, наполненный яростной злобой. Склонившись к уху одноглазого, Дьявол прохрипел, продолжая чуть посмеиваться:

- Слушай меня, инвалид, лишенный мозгов, если ты считаешь, что пропажа одной бутылки шнапса меня как-то сможет удивить, то спешу тебя огорчить или обрадовать – это, как посмотреть, - огорчил же совсем другой инцидент, устроенный тобой. И все же дам тебе время подумать, какой именно? – выждав буквально секунду, продолжил, - Штуббе, не огорчай меня и сейчас. Все-таки напряги остатки своих извилин и подумай, что же произошло такого, почему я хочу отстрелить тебе яйца и скормить их тебе? Ну же, Отто…

Тот уже давно понял, про что именно говорит оберфюрер, но молчал. Девка сама сдала его, скорее всего выставив все так, что тот изнасиловал ее. Дуло уперлось ему в лоб.

- И даже ничего не скажешь?.. Обычно тебя не заткнешь, - хмыкнул Дитрих, сжимая волосы подчиненного и, приподняв рывком его голову, тут же с усилием опустил на столешницу, разбивая нос; в комнате раздался протяжный стон; подняв лицо одноглазого к себе, рассматривая, как с его носа течет рекой кровавая жижа, подвигав челюстью, - Ну вот зачем ты мне еще и кровью стол уделал? Может тебе надо отдохнуть, что-то ты как-то болезненно выглядишь?

- Дитрих, - прошептал Отто, - Пожалуйста…

- Что? Я тебя плохо слышу, - взяв бутылку, буквально впихнул горлышко в рот Отто, - Ты как-то невнятно говоришь, - еще удар о стол, но на этот раз лбом; отпустив его, Герцог положил Маузер обратно в ящик, сев обратно, налил себе еще и выпил, не обращая внимания на стоны и скулеж, сидевшего на стуле, согнувшегося пополам и закрывавшего ладонями лицо; со стуком опустив стакан на стол, Дитрих рявкнул, - Конвой! – в дверях появились двое сопровождавших ранее одноглазого солдата, - Запереть, пока я не решу, что делать дальше.

Наблюдая, как конвоиры поднимают под руки Штуббе, Герцог боролся с желанием застрелить его тут же. Он сидел за столом, словно выкованная из стали статуя, поставив локти на стол, прислонив кончики пальцев одной руки к другим, прожигая взглядом одноглазого, из носа которого все еще текла кровь, заливая китель.

- И не сметь его показывать медикам! – вдогонку добавил Дьявол, криво ухмыльнувшись одним уголком рта, поймав взгляд Отто, сейчас больше напоминающего побитую псину, скулящую от пинка.

Через два дня Отто вновь привели в компункт. На этот раз Герцог был не один: сам он сидел все также за столом, но уже в рубашке с закатанными рукавами, а напротив него на стуле расположился Вигман. На докторе уже не было привычного халата, а обычный костюм, который в данном свете смотрелся немного вычурно. Перед ногами лежал его саквояж, аккуратно поставленный у стула так, чтобы не мешать при этом. Стоило двери открыться, как до этого о чем-то говорившие резко замолчали, смотря на вошедших. Поприветствовав оберфюрера, конвоир доложил о выполнении приказа. Отправив солдат, Дитрих повернул голову к доктору, сцепив пальцы перед собой, положив их на стол:

- Вот видите, господин Вигман, то, о чем я и говорил. Устроил дебош по пьяни, подрался с каким-то мужиком из местных, который его… - оберфюрер театрально-драматично вздохнул, сверля взглядом одноглазого, - Пришлось запереть, чтобы никто не пострадал, иначе обещал перестрелять всех, при этом угрожал оружием.

Отто от обиды и ярости сжал кулаки, но молчал, уже заранее зная, что никто его и слушать не станет, да и поверят больше Герцогу, а не ему. Чуть повернув голову, одноглазый отвел взгляд, шумно выдохнув из-за сломанного носа. В доме наступила тишина, что было слышно лишь тиканье часов, но это продлилось недолго. Поднявшись, Вигман медленно приблизился к Штуббе, а когда тот посмотрел на него, приподнял брови, изрекая:

- Ну что я могу сказать… Перелом носовой части…

- Это серьезно? – встав из-за стола, Дитрих обошел его, уже принципиально не смотря на одноглазого, а, встав рядом с доктором, скрестил руки на груди.

- Нет, но необходимо более детальное обследование, - ответил тот, еще раз осматривая Отто, вертя его голову из стороны в сторону, держа обеими руками, от чего тому приходилось морщиться от боли.

- Я думаю, это будет лишним, - и вот тут глаза Дьявола впились в Штуббе, - Все же мы должны беречь медикаменты и места в госпитале для более нуждающихся, тем более, что это не требует госпитализации. Я же прав?.. Вот и хорошо. Поэтому, господин Вигман, сделайте все необходимое, а я пока буду решать вопрос о трибунале, - с этими словами он вернулся на свое место, доставая бумагу и начав что-то писать.

Сердце одноглазого дрогнуло и учащенно забилось, а в голове все так и звучало одно слово «трибунал» - и он начал понимать, что именно задумал Герцог, повесив на него несуществующий дебош и драку, а также угрозы с оружием. Итогом возможно будет заключение под стражу, но сейчас идет военное время, и кто знает, разрешат ли из штаба оберфюреру самому решать его судьбу.

После того, как доктор ушел, Дитрих показал на стул, где до этого сидел Вигман, и Отто ничего не оставалось, как занять его, смотря на свои руки, нервно потирая подушечками больших пальцев ладони, слушая мерное тиканье часов. Продолжая что-то царапать ручкой по бумаге, Дьявол иногда бросал короткие взгляды на подчиненного, и в какой-то момент вдруг отложил ручку в сторону, нарушив молчание:

- Штуббе-Штуббе… Как же ты разочаровал меня. И хотя я не сомневался в твоих способностях, но не мог даже представить, что твой поступок окажется таким подлым. Мне было крайне трудно понять, как такая падаль отважилась на такое вообще, - отклонившись к спинке стула, оберфюрер скрестил руки на груди, встретившись с гневным взглядом в свою сторону, что рассмешило его; ухмыляясь, Герцог сказал, - Ты, кажется, забыл, кем был до того, как попал ко мне, и решил поступить крайне подло, отплатив за мою доброту. Но все-таки, не смотря на такое, я дам тебе шанс, - не торопливо потянувшись, он открыл ящик и достал Маузер, положив его перед одноглазым, - У тебя два варианта, придурок: первое, ты попадаешь под трибунал, а твоей семье объявляют, что ты предал страну и Великий Рейх, а дальше – по накатанной; второе, ты сейчас же берешь пистолет и стреляешь себе в голову, а я объявляю твоей семье, что ты героически погиб, выполняя свой долг.

Пораженный словно громом, Отто смотрел на оберфюрера, не слыша даже собственного биения сердца, ощущая образовавшийся вокруг вакуум, начавший сжимать холодными тисками. Замотав головой, он опустил взгляд на пистолет. В голове пронесся рой мыслей, оглушивший в один момент, и Штуббе хотел было сначала отшатнуться, чувствуя, как на затылке приподнимаются волосы, а потом жалобно и умоляюще посмотрел на сидящего напротив:

- Дитрих… Я… Пожалуйста…

- А что не так? – хмыкнул Дьявол, пожимая плечами, - Ты же как-то принял решение о том, чтобы трахать эту девку, вот теперь приходится пожинать плоды своего решения.

Разрываемый изнутри ужасом, Отто дрожащей рукой потянулся к Маузеру, не замечая, как по щеке прокатилась слеза. Это же был единственный выбор… Ведь так?.. Он не мог позволить, чтобы его родители получили извещение о том, что их сын предатель. Это будет страшный позор на весь их род. Пальцы, пропитанные холодом, не слушаясь кое-как обхватили рукоять пистолета. В нос ударил запах пороха, от которого сейчас ему хотелось кричать.

- Да, Отто, ты сделал все правильно, - сухо заметил Дитрих, наблюдая за тем, как одноглазый подносит дуло Маузера к виску.

Палец уперся в курок, чувствуя тугое напряжение, и спрятанную за ним страшную силу. По телу пронесся мороз, опустившийся к животу. Закрыв глаз, Штуббе на мгновенье представил родителей, ту француженку, с кем кокетничал, хотя даже не осознавал, почему именно она, а еще своего умершего пса по кличке Шнапс, с которым играл в детстве. Палец медленно стал давить на курок, пока тот не поддался. Тело все напряглось, готовясь к боли и черному забытью.

Как вдруг раздался щелчок. Он был настолько громкий, что оглушал. Сердце одноглазого замерло, отдавшись болью в груди; и именно она заставила его открыть глаз. Напротив сидел злобно-скалящийся Герцог, с любопытством наблюдавший за ним, и в миг его лицо приобрело крайне жестокое выражение. Забрав пистолет из дрожащей руки, Дитрих зарядил его, тут же наставив на одноглазого, но взяв чуть левее, без раздумий нажав на курок. Выстрел не заставил себя ждать. Пуля пронеслась мимо головы пораженного Отто, впившись в стену, застряв в дереве. Дверь с грохотом распахнулась, открытая одним из двух конвоиров, услышавших стрельбу.

- Пошли на хер отсюда! – заорал Дьявол, хлопнув по столу ладонью, а когда те исчезли, схватил одноглазого за грудки одной рукой, притягивая к себе, отчего тому пришлось, буквально, лечь на столешницу, - А теперь, гнида, слушай меня внимательно. Твоя бесполезная жизнь зависит от меня. Ты понял это?.. Если мне нужно будет, я тебя сам застрелю и решу, когда мне это будет необходимо, или же под арест в какой-нибудь концлагерь, с последующим расстрелом. Никогда не забывай об этом. И напоминай себе также о том, что именно я сохранил тебе твой никчемное существование, - разжав пальцы, оберфюрер швырнул одноглазого обратно на стул; убрав пистолет назад на место, Герцог заговорил уже более хриплым голосом, - Я долго думал, что же мне с тобой сделать, ведь смерть будет не наказанием, а спасением для такого идиота, как ты. Но еще, что более важно, к моему сожалению, многие из моих солдат считают тебя первоклассным танкистом, а лишать себя удовольствия расправится с тобой, я не хочу.

Опираясь о стол, Дитрих поднялся, и, как могло показаться Отто, он будто бы о чем-то глубоко задумался. Приказав идти за ним, повел одноглазого в соседнюю комнату. И вот тут вновь пришло осознание о том, что в доме слишком тихо, словно тишина снова начала давить со всех сторон, пугая. Чувствуя неприятное ощущение, которое и до этого беспокоило, но которое Штуббе никак не мог себе объяснить, он огляделся. Обе кровати были, как всегда заправлены, на столе стоял графин с водой и два стакана, пуская «солнечных зайчиков» на белую скатерть, сложенная одежда висела на спинке одного из стульев у стола. Герцог любил аккуратность и старался всегда следить за собой и окружением, считая, что именно дисциплина способствует силе и величию. Но сейчас тут будто бы чего-то не хватало. Тиканье часов оглушало, пусть оно было настолько тихим, заглушаемое проезжавшими мимо грузовиками или разговорами проходивших мимо людей. Необъяснимая тревога усилилась, когда взгляд зацепился за то, что сильно выделялось на фоне всей этой чистоты, и по началу Отто не мог понять, что именно он видит, но приглядевшись, остановился. В углу скомканной грудой тряпья лежала Саша.