Яркие искорки костра, горящего неподалеку, отражались в серо-зеленых глазах паренька, придавая им какой-то мистический оттенок все еще сохраняя в них жизнь, что медленно угасала, покидая тело. Поглаживая темно-русые волосы Лешки, чья голова покоилась на коленях, медсестра тихо плакала, боясь взглянуть на уже умершего парня, все продолжая шептать, как молитву:

- Лешенька… Леша, ты потерпи. Потерпи немного. Скоро все закончится. Скоро домой.

Слушая тихий, без эмоциональный шепот, старик, что ранее шел с парнем по лесу за провизией, тяжело вздохнул, а потом перевел взгляд на сидящего рядом командира – Степана Ставарина. Он был огромного роста и широк в плечах, могуч, как медведь, с рыжей бородой, что еще сильнее его делало похожим на этого матерого зверя. Но и сейчас – со связанными туго руками командир «красных» не потерял грозного вида, с пылающими глазами глядя на охранявших их фрицев, да на снующего туда-сюда офицера, отдававшего указания по поводу перевозки пленных до базы.

Отто сидел за столом, тяжело дыша от боли в животе и ребрах, поставив один локоть на столешницу и подпирая челюсть кулаком, держа в зажатых пальцах второй руки сигарету, которую начал пару минут назад. Перед ним буквально под носом стояла и его пепельница, которую выудил из ящика Дитрих, со стуком поставив на стол перед началом рассказа своего приказа. Указания были просты и понятливы, но мотив желаемого был так и не ясен одноглазому, да и сама суть заставила его помрачнеть, нахмурившись. Многие приказы оберфюрера были не самыми добрыми: привести ему понравившуюся ему девку с деревни, а потом оприходовать ее вместе со своим адъютантом, и спустя ночь отправить несчастную в бордель, и это в лучшем случае, а может и отдать на растерзание своим приближенным, после чего та не выживала, и одноглазому приходилось закапывать труп; припугнуть какого-либо слишком любопытного офицера, подставив его или же избить; поджечь дом, хозяин которого посмел оскорбить Дьявола, вместе со всеми его обитателями и заставить смотреть на все это обидчика; проводить казни и многое другое. Штуббе выполнял все, чтобы ни приказал Дитрих, стараясь выслужиться, и вот теперь ему снова приходится выполнить приказ. Направив практически невидящий ничего вокруг взгляд перед собой, Отто думал, пытаясь понять услышанное, понять, почему все так сложилось, и почему он вновь выполнит приказ.

Герцог сидел, отклонившись к спинке стула, смотря на него, скрестив руки на груди. Он не торопил подчиненного, уже и так зная, что тот все выполнит, потому что предан ему, как и многие другие, готовый к хорошей и щедрой награде, а еще к неплохому положению. И ему нравилось наблюдать за тем, как проскакивали мысли на лице танкиста – одна за другой – как невидящий взгляд на какое-то время приобретает осмысленность и проблески размышлений, а потом снова попадает в омут бессмысленности и потерянности.

Почти невидимый дымок, шедший от сигареты, медленно испарялся, попадая под солнечные лучи, прорывающиеся сквозь пожелтевшие от времени занавески. Вообще Дитрих уже давно обратил на них внимание, мечтая заменить на более белые и свежие, но все так и забывал да откладывал на потом; вот и сейчас он вдруг вспомнил о них, но тут же забыл, заинтригованный метаниями одноглазого. Тот сидел, все не шевелясь, лишь глаз выдавал признаки жизни в его теле, да тяжелое дыхание – то, как медленно поднимались и опускались плечи при вдохе и выдохе. Мерно тикали часы на стене, отмеряя песчинки терпения Дьявола, заполняя комнату звуком, смешиваясь с гулом машин за стенами штаба.

- Мы оба понимаем, Отто, - голос Дитриха вырвал одноглазого из тумана метаний, - Это единственный правильный выбор.

***

- Если бы не наши родители, которые, к моему сожалению, не только подружились, но и стали деловыми партнерами, - взяв пилочку, Елена грубо оттянула руку Саши на себя, пока они сидели в ногтевом салоне, начав подпиливать один из ноготков, - То мы бы не стали общаться так часто.

- И я могу напомнить, что именно мой отец вложил значительную сумму в этот бизнес, - проговорила Александра, перебивая, глядя в глаза Лене, сидящей за маникюрным столом, где были выложены палитры разнообразных лаков, а также специальное оборудование, - И поэтому тебе придется считаться со мной, хочешь ты этого или нет, - вырвав руку, девушка поднялась.

Оглядевшись краем глаза, чтобы никто из посетителей не увидел их конфликта, Елена, буквально выдавила из себя улыбку, показывая на место напротив себя, где до этого сидела Александра:

- Ой, ну что ты прям завелась, - наигранно проворчала она, отмахиваясь, - Ну вспылила немного. Подумаешь… На работе завал, одна клиентка начала жаловаться, что не так ей маникюр сделала, потом еще препод по математике запорол – козел старый! Мир? – она протянула руку с оттопыренным мизинцем, как делала еще в детстве, когда Саша плакала или бежала жаловаться на нее.

***

Сердце бешено забилось, отдаваясь диким суком в висках, требуя больше кислорода, которого было и так мало в этом пропахшем вонью и мочой домике с заколоченными окнами, куда еле пробивался свет. Жадно вдыхая ртом удушливый воздух, Саша чуть не издала писк, вовремя успев прижать ладонь к губам, зажмурившись так сильно, что из глаз брызнули слезы. Как же хотелось кричать от нестерпимой боли, разрывающей все ее нутро, обжигая. И не сдержавшись, Александра выпрямилась, сидя в своем уголке, запрокинув голову, громко заорав, как может реветь загнанный в западню раненый зверь, понимающий, что вскоре умрет, и принимающий эту смерть. Это был вопль, полный отчаяния, боли и ужаса, что переполняли ее все это время, полностью уничтожающий губительную тишину барака, где она медленно угасала, уподобляясь тем зверям, что встречали свою гибель. По спине, плечам, рукам к ногам протекла волна колючих мурашек услышавших это, словно это были крики самого Ада.

Дверь с грохотом распахнулась, и влетевшие в барак солдаты с ужасом увидели сидящую в углу одну из пленниц, которой и была Александра, прижимавшей обе руки к животу, с диким ужасом и ненавистью глядевших на них. Чуть приоткрыв рот, она словно хотела что-то сказать, но тут же содрогнулась, сжавшись, а потом вновь запрокинула голову, издав второй по силе рев, от которого будто бы и стены задрожали. Как потом давал объяснительную один из охранявших, ему показалось, что он даже разобрал в ее крике одно единственное слово на немецком: «Нет!»

Стоявшая на столе лампа тускло освещала небольшой кружок разложенных бумаг, падая на них желтым светом. На краю столешницы находились аккуратно сложенные папки пациентов, а рядом с ними – несколько бланков с выписанными лекарствами. Из белого непрозрачного стаканчика торчали несколько запасных простых карандашей, ручек и ножницы. Позади стола у стены находился небольшой шкафчик с необходимыми для оказания первой помощи медикаментами, а напротив с другой стороны – вешалка на одной «ноге» с растопыренными к верху «лучами». На окнах по своему обыкновению висели занавески из белой плотной ткани, не позволяющие посторонним узнать, что же происходит внутри, так же скрывая медсестру – брюнетку с уложенными волосами в прическу, не смотря на поздний час, с серьезным лицом печатавшую на машинке разговор врача с только что приведенной девушкой; иногда она переставала печатать, когда ловила определенный знак, когда что-то нужно было оставить конфиденциальным. В кабинете витал удушливый запах лекарств, от которого кружилась голова и подкатывала тошнота, но сидящий за столом доктор Вигман не только привык , но и находил в этом аромате нечто такое, что напоминало ему о далеком детстве, когда он приходил к отцу на работу в больницу.

Подняв голову от изучения бумаги в руке, Вигман с холодным равнодушием посмотрел на сжавшуюся в комок Александру, что сюда поздно ночью доставили прямо из барака. Та сидела на стуле, прижав обе руки к животу, вздрагивая при каждом вздохе от проходящей истерики. Чтобы ее успокоить пришлось применить успокоительное, но не совсем сильное – он не хотел, чтобы девушка отключилась, тем более, что перед этим медсестра вколола и обезболивающее. Те болевые ощущения, что испытывала Александра, были резкими и схваткообразными, что говорило о возможных сильных последствиях после избиений.

- Ты понимаешь меня? – задал уточняющий вопрос доктор, а когда девушка кивнула, подняв на него покрасневшие и опухшие от слез глаза, продолжил, - Это упрощает наше с тобой общение. Я постараюсь более понятно объяснить тебе твое нынешнее положение. Если что-то будет не ясно, ты можешь переспросить. Понятно? – снова кивок, - Хорошо. Итак, для начала мне нужно узнать, кто именно избил тебя и по какой причине?

Сильнее сжавшись, Саша замотала головой, а потом сипло ответила, чуть заикаясь:

- Никто…

- Не стоит врать мне, - темные глазки Вигмана блестели в свете лампы, как вороновы бусинки, - Я – врач и не только провел осмотр, но и уже дал заключение о твоем состоянии, а именно – если подобное повторится, то это приведет не только к разрыву внутренних органов, но и к выкидышу, хотя все еще рано утверждать о твоей беременности, так как срок еще крайне мал. Но я так понимаю, что это твоя первая беременность? – вопрос прозвучал более, чем уверенность, и скорее был риторическим, несмотря на задумчивый тон в голосе доктора, вновь рассматривавшего лист, который до этого держал, что могло свидетельствовать о том. Что это были анализы Александры, - А про последствия выкидыша, даже на таком сроке, я уверен, ты и так знаешь. К тому же более серьезный разрыв внутренних органов приведет к летальному исходу со сто процентной вероятностью.

От этих слов все внутри Александры сначала сжалось в комок, а потом с грохотом рухнуло, образовав такую непроглядную пропасть, что чернота в ней заполнила все ее тело. Появилось неприятное покалывание в районе затылка, а кончики пальцев в миг похолодели. Сильно застучало в голове, поэтому не с первого раза она услышала, как с ней снова начали разговаривать.

- Вижу, что это стало для тебя неожиданностью, - констатировал Вигман, отметив то, как быстро побледнела его новая пациентка; положив локти на стол, сцепив пальцы в «замок», проскрипел спустя пару минут молчания, - Я вспомнил тебя. Ты одна из тех трех русских, что поймали в пещере, про которую мне уже поведал господин Герцог. И именно тебя он решил пощадить, в то время, как остальных с легкостью отправил ко мне. И не удивительно, по какой причине, - хрипло, каркающе засмеялся доктор, отчего Александре стало страшно; обняв плечи руками, она с ужасом смотрела перед собой, начиная осознавать свое положение, зашедшее в тупик; наблюдая за ней, Вигман достал из кармана медицинского халата носовой платок, и, сняв пенсне, начал аккуратно и тщательно протирать его, - Не стоит так убиваться. На данный момент у тебя нет даже выбора: сейчас я приказываю обработать твои раны и отправить тебя в палату для заключенных, где тоже не самый приятный контингент, а через какое-то время тебя вернут в барак и отправят на работы, так как рабочего материла сейчас не хватает. А что там будет я уже рассказывал. Итак, ты мне расскажешь, что именно произошло или же нет? – видя, что пациентка колеблется, доктор вздохнул, одевая пенсне обратно, - Тогда даю еще шанс: я задаю вопросы, ты отвечаешь. Тебя действительно зовут Александра Морозова? – Саша кивнула, - Тебя и твоих соотечественников поймали на территории, подконтрольной немецкой армии? – чуть подумав, девушка со вздохом кивнула, - Ну хорошо. Теперь перейдем к следующим вопросам. Тебя избили? – она опустила голову, отвернувшись; он и так знал ответ на этот вопрос, но было необходимо, чтобы пациентка сама все рассказала; подав сигнал медсестре, чтобы она остановилась, Вигман подался вперед и тихо проговорил, - Это сделал господин Герцог?

Зрачки девушки в миг расширились; отпрянув назад, замотала головой, наконец-то, заговорив, даже не обратив внимание на то, как врач сделал знак рукой, чтобы его помощница продолжила печатать:

- Нет! Это не он! Это сделали женщины… из барака. И их спровоцировала моя бывшая подруга – Лена. Вы ей руку отрезали… еще, - не зная, что и как сказать, Саша совсем запуталась, чуть даже не перейдя на русский, от испуга начав даже забывать слова.

При свете лампы лицо доктора выглядело пугающе, особенно маленькие черные глазки, напоминавшие сейчас демонические. Но стоило ему растянуть уголки губ в стороны, так образ настоящего повелителя Ада сложился в единое целое:

- Да, я помню. Интересный был случай. Но что-то мы отклонились от темы… Теперь я понимаю, откуда у тебя эти гематомы и ушибы внутренних органов, и об этом стоит доложить. Но перед тем как отправить тебя в палату, должен предупредить тебя о том, что в ближайшее время проведу тебе операцию по извлечению плода, пока это не затянулось, - собираясь отдать приказ, чтобы девушку перевели в палату, Вигман вдруг остановился, поймав себя на мысли, что эта пациентка была при Герцоге практически постоянно и лишь один раз в ее палате ночевал Штуббе; врач отклонился к спинке, сопоставляя блуждающие мысли в голове, а потом улыбнулся, поймав взглядом медсестру, до этого рассматривавшую свои ногти, - Госпожа Миллер, у меня к Вам огромная просьба. Проследите, чтобы подготовили отдельную палату с необходимыми удобствами.

Чуть отодвинув стул, та поднялась, сдержанно кивнув головой, пролепетав, что все сделает, а проходя мимо запуганной и зареванной пациентки, бросила на ту презрительный взгляд, - некогда красивая, симпатичная девушка сейчас больше была похожа на замученную девку с опухшими от слез глазами и синяками по всему телу. Отведя глаза к полу, Александра на миг ощутила неприятное чувство, которое нахлынуло на нее, уколов, но все-таки в глубине души призналась сама себе, что медсестра не при чем, и винить ее было даже глупо, так как вид у нее и правда был не самый лучший.

- А теперь, когда мы остались наедине, то сможем поговорить более откровенно, - улыбнулся Вигман, вновь положив локти на стол, - Не стоит посторонним знать о нашем маленьком разговоре, так как касается он понятной для тебя темы. И я настоятельно советую внимательно меня слушать, - уточнил он, при этом его голос уже начал звучать более строго, отчего напоминал неприятный звук, будто бы чем-то острым водят по стеклу, - Не трудно догадаться, для чего ты была нужна господину Герцогу, и отрицать это бессмысленно. Я много проводил операций, так называемых «абортов», чтобы скрыть нежелательную связь между немецкими офицерами и людьми второго сорта. Такова уж природа человека - ему необходимо не сдерживать свои природные позывы в удовлетворении потребностей, в противном случае это может плохо отразиться на здоровье. Но все же хочу поинтересоваться, с кем ты была еще, помимо господина Герцога?

За окнами, закрытыми занавесками, пряталась непроглядная ночная темнота, укрывшая от посторонних глаз маленькие яркие огоньки-звезды, буквально поглотив их. Чернота наступала, скользя по горам, прыгая с одной верхушки дерева на другую, рассыпая тут и там сероватый призрачный туман. И послушный ей холод медленно подползал все ближе и ближе к городку со стороны воды, предвещая о приходе осени.

Смотря поверх занавесок, где все еще виднелся кусок черноты небосклона, Александра вздохнула, вспомнив, как была с Отто, как он обнимал ее, вспомнила и его поцелуи, и ту же эти воспоминания ядовитой горечью обожгли ее. Сцепив пальцы в «замок» и положив руки на колени, она пробубнила, даваясь словами:

- Нет. Я ни с кем не была, кроме господина Герцога.

Доктор улыбнулся уголками губ, а потом покачал головой:

- Все это очень замечательно, но у меня нет времени на подобного рода драмы. Ты можешь и дальше продолжать, но предупрежу, что эта нахальная ложь может обернуться тебе расстрелом, - продолжая говорить, он открыл ящик стола, и вскоре перед Сашей лежала папка, которую доктор раскрыл на нужной странице, - Все же подумай еще раз, прежде чем что-либо еще сказать. Ты не можешь быть беременна от господина Герцога только по той причине, что по медицинским показаниям он бесплоден. Поэтому я тебя спрашиваю еще раз: с кем ты была помимо господина Герцога?

Взгляд Саши метался от строчки с именем на заключение от врача и обратно; написанное не только повергло ее в шок, но и стало причиной ступора, пока ее тело била мелкая дрожь от осознания, кто именно был виновником незапланированной беременности. Губы сами произнесли это имя – беззвучно сложившись сами собой. Доктор с еле заметной усмешкой убрал папку обратно, успев уловить безмолвное слово. Он уже хотел было позвать охрану, чтобы девушку увели, но тут же остановился – мысль сама пришла в голову, ввинтившись в мозг: срок был еще небольшой, да и Герцог проводил с пленницей время чаще и больше, чем танкист, и не только можно, но и нужно было воспользоваться этой ситуацией, чтобы немного остудить пыл грозного оберфюрера, выдав всю ситуацию с девушкой так, что она забеременела именно от него. Черные глазки врача метнулись к ящику, куда пару минут назад положил медицинскую карту Дитриха Герцога, а в голове проскользили строчки о том, что оберфюрер не может иметь детей. Вигман нахмурил брови, напрягая извилины, уже смотря куда-то в сторону. Срок был еще слишком мал, и говорить о чем-то было сложно, да и попытка могла оказаться смертельной – даже хорошие связи в правительстве не могли бы спасти доктора от гнева Дьявола, но все же попытаться стоило.

Врач оглядел девушку, все еще жавшуюся на стуле, будто бы зверек в клетке, учуявший опасность, полностью отдавшийся своим размышлениям. Был огромный риск… Но то состояние, в котором пребывал Герцог беспокоило Вигмана, тем более эти разговоры про пещеру и начинающиеся галлюцинации, а это могло немного усмирить его, или хотя бы позволить ему и дальше проводить свои эксперименты, не опасаясь, что оберфюрер каким-либо образом помешает; а еще, если удастся убедить Герцога в том, что по какому-то счастливому совпадению случилось так, что каким-то образом его семя дало плоды, можно будет заручиться и его поддержкой. Кроме того, что вероятность того, что девушка выносит плод, не давало гарантий на то, что тот родится живым или же здоровым, но и даже в хорошем исходе всех факторов будущий ребенок мог быть похожим на оберфюрера – к счастью Штуббе был блондином с голубыми глазами, как и Герцог, да и девушка причислялась к европеоидной расе: белая кожа, светлые волосы, голубые глаза, и может быть ее гены будут доминирующими.

- Ты же хочешь выбраться из барака? – внезапно поинтересовался доктор, впиваясь черными глазками в фигурку той, что сидела напротив, и, пока та сидела в недоумении и ужасе, что все еще сковывал ее тело, продолжил, - Тогда тебе придется слушать меня и делать то, что говорю я. Думаю, это не так сложно. А для начала ты забудешь, что этот плод от господина Штуббе. Понимаешь меня? – пауза, и более тихий, утробный шепот, - Он - от господина Герцога.

В коридоре раздался мерный стук каблуков, известивший о том, что сюда уже шли, и вскоре в дверь постучали. Приказав медсестре отвести пациентку в ее палату, Вигман задумался о том, как можно было бы правильнее воспользоваться ситуацией, которая сложилась вокруг этой девушки, попавшей к нему, и главное, как убедить господина Герцога в том, что тот плод, который развивался у нее, были именно от него. Не торопясь отодвинув ящик, он достал папку с медицинским делом оберфюрера. Для начала необходимо более детально изучить его, а уже потом продумать систему защиты от нападок Герцога, выдав ему убедительные аргументы в пользу того, что Дьявол не такой уж и бесплодный.

Взяв иголку, мехвод из экипажа пытался вдеть нитку в маленькое ушко, старательно сначала облизав кончик нити, чтобы маленькие волоски не топорщись во все стороны. Прищурив один глаз, он ткнул кончиком нити, но промахнулся. Вновь облизав нитку, мужчина с настырностью принялся тыкать кончиком нити в иглу, но каждый раз промахивался. Наблюдающий за этими попытками, Отто сидел напротив за столом, поставив локти на стол и подперев кулаками подбородок, погруженный совсем в другие мысли. Ему все еще было тяжело признать, что нет выхода и придется снова подчиниться Дьяволу.

Мехвод тихо выругался, чуть не выкинув нить и иглу в сторону, но все же сдержался и вновь попробовал вдеть кончик нитки в ушко иголки, при этом громко сопя, что явно скрывало тот поток матерной брани, который был готов прорваться в любую минуту. На столе валялась помятая рубашка, пахнущая толи потом, толи тем самым дешевым мылом, которым тут стирали. Усмехнувшись себе под нос, сидящий на кровати заряжающий, вновь увлекся чтением нового выпуска газеты, которую не так давно принес с собой, но вскоре и его лицо приобрело более серьезный вид.

Как-то тяжело вздохнув, словно переживая за попытки справится с непослушной ниткой, Штуббе достал из кармана пачку сигарет, а закурив, бросил ее на стол, чем привлек внимание мехвода, недовольно глянувшего сначала на сигареты, потом на командира:

- И так дышать нечем, - пробубнил он скорее себе под нос, но почему-то сделал это так, чтобы его слова дошли до нужного адресата.

- Вот и не дыши, - не думая тут же отозвался одноглазый, отвернувшись к окну, где виднелись отблески заката в стеклах стоявшего напротив дома.

Отто не нравилась идея Герцога, не нравился приказ, но он обязан был выполнить его, тем более, что и выбора не было. Думая о подобных ситуациях, он начинал ощущать себя каким-то маленьким, сжатым со всех сторон, лишенным свободы; и в какой-то степени это не только не нравилось, но и причиняло душевные муки – если вопрос заходил о том, когда Штуббе начинал задумываться о происходящем. Но и не выполнить он не мог, тем более гнев оберфюрера не знал границ, как и его поощрения. Одноглазый потер лоб пальцами, сопоставляя все «за» и «против», снова вздохнув.

- Блядь, Отто, достал всхлипывать! – выругался мехвод, когда в очередной раз его попытка вдеть нить провалилась.

Колкий взгляд того впился в сидящего напротив. Поднеся сигарету к губам, Штуббе с прищуром сделал затяжку, а после, не выпуская сигарету изо рта, рывком забрал нитку и иглу у мехвода, тут же вдев кончик нити в ушко иголки. Положив все это на стол, одноглазый поднялся и пошел к выходу, оставив товарищей в полном недоумении. И только за ним закрылась дверь, как сидящий за столом взял иголку, поднимая ее, заметив, что нитка тут же выпала из игольного ушка на стол под тихий хохот заряжающего.

Открыв дверь, одноглазый потянул в себя обжигающий дым, наполняя легкие приятным ядом, чувствуя, как те начали гореть. Обведя взглядом то, что осталось от милого дворика с небольшим заборчиком, он прошел мимо припаркованного у дома грузовика, в котором перевозились ящики с патронами, гранатами да прочими боеприпасами, но, правда, сейчас он был пуст, так как все было перенесено на склад под охрану. А в двух шагах стоял мотоцикл с люлькой, где виднелась пара касок да свернутый плащ, оставленный кем-то. Обогнув его, Штуббе засунул большой палец одной руки за пояс, вышагивая по дороге, вновь и вновь погружаясь в размышления, от которых то и дело старался убежать, но те настигали его снова: то это был приказ от Дьявола, игру которого он так и не мог понять, то в голове всплывал образ ночного кошмара, в котором все чаще пребывал одноглазый, то, будто просветы, возникали образы родных краев и лица близких. Отто начинало казаться, что он перестал помнить их лица, словно те размывались, исчезая в темноте; припоминал образ – рост, телосложение, одежду, прическу, даже запах, но не лицо – то ускользало, как бы он ни старался вспомнить милые черты.

Остановившись у госпиталя, где по рассказу Герцога была Александра, узнавшего про вчерашнее ночное происшествие и то, что Вигман временно положил девку в палату, Штуббе кое-как вычислил окно комнаты, где могла быть Александра, буквально заглядывая ко всем подряд. К счастью в нужном окне все еще горел свет. Осторожно ступая возле стены, стараясь не создавать лишнего шума, что мог бы привлечь внимание патруля или же медперсонала, одноглазый раздвинул ветки кустов, окружавших госпиталь с этой части здания, и стукнул ногтем по стеклу, прислонившись спиной к стене. Свет через секунду выключился, позволяя темноте поглотить стоявшего под окном мужчину, и лишь яркий огонек сигареты давал понять, что он тут. Тонкое личико с большими глазищами выглянуло, тут же исчезнув; а вскоре одна из рам открылась.

В лицо Саше пахнул такой манящий, такой родной аромат сигарет и машинного масла, всколыхнув в миг кажущиеся такими далекими и призрачными воспоминания. Испуганный, но все же полный надежд взгляд, невидимый в темноте, но ощутимый, впился в чернеющую фигуру, стоявшую напротив.

- Я за тобой, - хриплый, почти безжизненный голос Отто вызвал мурашки на коже девушки.

Она не видела лица говорившего, лишь тот силуэт, сотканный из черноты, и даже яркому огоньку сигареты не хватало сил осветить его лик, лишь на миг глаз вспыхивал, отражая тонкое пламя, когда мужчина делал затяжку. Цепляясь за этот блеск, Александра подалась вперед, протянув руку, желая коснуться одноглазого, боясь, что это всего лишь марево, решившее обмануть ее. Выбросив окурок под ноги, тот шагнул вперед, касаясь ее руки, заведя вторую за пояс, будто бы поправляя ремень.

- Я за тобой, - шепотом произнес Штуббе, чувствуя, как холодные пальцы девушки касаются его щеки, - Я заберу тебя, и мы уедем вместе, - каждое сказанное им слово эхом отдавалось в ушах Саши сильным стуком, - Я увезу тебя.

Грохот сердца застрял комом в горле Александры. Ее в одну секунду накрыла огромная волна чувств, начавших кружиться в пугающем танце, словно тени, плясавших на стенах. Чудилось, что все вокруг замерло, а потом вдруг взорвалось новыми звуками, красками, запахами, вводя в неописуемый ужас.

- Мы уедем отсюда, - прошептал одноглазый, подавшись вперед, чтобы поцеловать девушку, касаясь пальцами второй руки рукояти кинжала, уже ощущая легкую прохладу от прикосновения, напоминавшей о приказе Дьявола убить девку, если она согласится, - Прямо сейчас. Вместе.

Острое лезвие уже показалось, когда Саша вдруг отстранилась, покачав головой, сдавленно проглотив тот ком в горле, теперь обрушившийся ледяной лавиной на нее, окатив с головы до самых ног. Она вдруг зачем-то обернулась, хотя в палате не было никого, кто мог бы услышать их разговор, а потом снова наклонилась к мужчине, погладив его по щеке, шепча дрожащими губами:

- Отто, я… Я не могу. Ты стал для меня нечто большим, но я не могу уехать. Прости. Прости меня, пожалуйста. Я не могу, - как же трепетали ее манящие губы, к которым одноглазый хотел прильнуть, забыть о том приказе, о всей этой войне, о проклятом оберфюрере; прислонившись лбом к его лбу, Александра зажмурилась, - Не могу. Теперь поздно. Прости меня, Отто. Ты навсегда останешься в моем сердце.

Протянув руку, одноглазый хотел было остановить девушку, но та вырвалась, тут же закрыв створку, исчезнув в темноте палаты. А ведь он мог, мог же забрать ее с собой, пойдя наперекор Дьяволу; мог увезти к своей тетке в Бремен или же скрыться с ней в Австрии, затеряться где-нибудь во Франции. Те слова, что говорила ему Александра, сильно тронули его сердце, теперь глухо колотящееся в груди, пока один единственный глаз с потерянной надеждой смотрел в черноту окна палаты, где на полу рыдала Саша, зажав рот ладонью.