— Тяжёлый сегодня день, верно? — Субин зашёл в спальню и растянулся на постели, где уже сидел Ёнджун, что-то делая у себя в телефоне. Омега согласно хмыкнул, не отвлекаясь, и Субин заметил на его плече большой синяк.
— Это у тебя от падения? Погоди, я сделаю тебе компресс, — он поднялся и тут же отправился на кухню, чтобы вскипятить воды, и вскоре вернулся с какими-то травянисто пахнущими тряпочками, от которых Ёнджун попятился подальше.
— Не надо на меня это лепить, — предупредил он. — Я не фанат народной медицины.
— Да брось. Я же не с бубном над тобой пляшу, — фыркнул Субин, усаживаясь на постель. — Если неправильная ягода может тебя убить, то правильная может и исцелить, разве нет? Что, не нравится запах?
Ёнджун не ответил, но перестал сопротивляться, и Субин наложил ему тёплый компресс, осторожно прижав его к плечу.
— Сильно болит? — спросил он.
— Я привык, — отозвался Ёнджун.
— Я смотрю, ты много к чему привык, — пробормотал альфа, закрепляя компресс повязками. — Может, пора начать отвыкать? А то, что ни привычка, то какая-то пытка, как будто это ты дикарь какой-то, а не я.
— Ты не дикарь, волчонок. Ты просто волчонок, и всё, — Ёнджун отложил телефон. — И от моих привычек не так-то просто отказаться, я уже говорил тебе. Они у меня не просто так.
— Об этом ты, конечно же, расскажешь мне потом, — Субин усмехнулся одним уголком губ и вздохнул: — Небо, а ноги твои! Как я не подумал, что в первый день у тебя ступни ещё не смогут выдержать такую езду! Ну дела… погоди, дай взглянуть.
— Субин! — запротестовал Ёнджун, снова пытаясь спастись из чужих рук, но альфа быстро схватил его за лодыжку и медленно расправил пострадавшие, покрасневшие пальчики, мягко растирая их, и омега с ошеломлённым стоном повалился на кровать.
— Сильно болит? — спросил Субин, осторожно вдавливая подушечки пальцев в немного натёртую стопу. — Я не буду давить сильно, только потрогаю. Давай я только смажу лекарством, и ты посидишь минут двадцать, лады?
Ёнджун из последних сил что-то замычал, но ощущение чужих рук там было удивительно приятным, кроме того, его ещё никто даже и не трогал в таких… нестандартных местах, да ещё и так аккуратно.
— Подожди немного, — Субин подошёл к комоду и начал выдвигать ящики. — Куда же я это всё положил… ах да.
Он достал деревянную шкатулку и поставил её на постель. Внутри оказались разные стеклянные склянки и баночки с разнообразным содержимым, от мазей и масел до сухих листиков и порошков.
— Не волнуйся, аспирин и ибупрофен у меня тоже есть, — заметив взгляд омеги, проговорил Субин. — Вот оно…
Он вынул жестяную баночку и откупорил её. Почувствовался приятный запах камфорного дерева и мяты.
— Что это? — спросил Ёнджун.
— Просто мазь. Она немного успокоит кожу и снимет боль. Когда я учился, нам всем тоже периодически приходилось мазаться этим, когда мы слишком увлекались такими покатушками, — проговорил Субин, зачерпывая пальцем маслянистую субстанцию. — Не волнуйся, я только помажу и всё.
— Я не волнуюсь, — тихо ответил Ёнджун.
— Я знаю, — ответил Субин и снова взял в ладони его ступню, растирая пальцами носок. Ёнджун опустился на постель, шумно испуская дрожащий вздох носом.
— Щекотно, — выдал он через пару секунд, когда его нога дёрнулась к руках альфы.
— Но ведь хорошо, правда? — улыбнулся тот. С непривычки носок стремени, должно быть, чувствовался очень давяще, и стопа к концу тренировки ощущалась, словно вбитый в дерево гвоздь, сжатый со всех сторон. Ёнджун фыркнул:
— Не подлизывайся.
— Как можно, милостивый сударь, — манерно отозвался Субин, принимаясь за вторую ногу. — Просто забочусь о своём любимом, но вредном муже. Только и всего.
— Не думай, что я от этого воспылаю к тебе чувствами, — вздохнул Ёнджун. Субин покачал головой, помолчал некоторое время и сказал:
— И не надо. Я уже думаю, что мне достаточно повезло.
— Слушай, я просто думаю, что это не очень честно по отношению к тебе, потому что я уже такое видел, — Ёнджун вдруг поджал ноги, вырывая их из хватки Субина, и сел на постели. — Вот он, такой омега, весь из себя, холодный и неприступный, с трагичной историей за своей спиной, но затем появляется альфа, который своей чистой и бескорыстной любовью растопит его сердце и бла-бла, но… этого не будет, Субин. Правда.
— Я знаю, — ответил Субин. — Это же не рыночные отношения, Ёнджун. Иногда можно делать что-то не потому, что рассчитываешь получить нечто похожее взамен. А просто… потому что. Потому что мне нравится ухаживать за тобой, вот и всё. Мы же уже договорились, что стремимся… к чему-то, что можно назвать дружбой, или вроде того. С привилегиями, насколько я понял, раз уж нам придётся делать кое-что забавненькое, чтобы завести детишек. Но я тебе говорю прямо: требовать ничего не буду.
Он помолчал и добавил:
— К тому же, я бы не сказал, что мои намерения такие уж бескорыстные. Возможно, у меня есть свои секреты. Возможно, я тоже жду подходящего момента, чтобы их рассказать.
Альфа медленно обернул пальцы вокруг лодыжки Ёнджуна и погладил её:
— Полежи вот так вот ещё минут пятнадцать. Я себе чаю заварю, будешь тоже?
Ёнджун кивнул и сказал:
— Спасибо.
Когда Субин вернулся с чаем, омега принял чашку из его рук и проговорил:
— Нам ведь сегодня было… весело, верно?
— Да, — Субин заполз обратно на кровать и обхватил свою чашку двумя руками.
— Это то, как я вижу наши отношения. Просто общение… приятное, не отягощённое ничем, кроме долга, который маячит ещё, возможно, довольно далеко, — Ёнджун склонил голову, опуская чашку на колени. — Твои, как ты говоришь, чувства… делают всё запутаннее для меня.
— Ты хочешь, чтобы я об этом не говорил и не напоминал, и сделал вид, что ничего не происходит? — спросил Субин. — Так не получится. Я не прошу у тебя принимать мою симпатию и не прошу взять на себя какую-то ответственность. Но это всё, что я могу сделать. Я не буду ничего требовать у тебя, но и себе я запрещать ничего не собираюсь.
— Я понимаю, — проговорил Ёнджун. — Хотел бы я, чтобы ты был ко мне безразличен. Я просто говорю. Это несправедливо по отношению к тебе. И… мне кажется, что невозможно вечно любить кого-то, не ожидая ничего взамен. Однажды в твоей душе неизменно поселится зерно обиды.
— Ты всё равно можешь уехать, — сказал Субин. — Вернуться в город. К старой жизни.
— Волчонок, я не боюсь за свою безопасность или за свою честь, или ещё что, — ласково, слабо улыбнулся ему Ёнджун. — Я же за тебя переживаю, как ты не поймёшь.
— Ты не переживай тогда, — уверенно ответил ему Субин, утыкаясь носом в чашку. — Будь ко мне безразличным.
— Ну что за жертвенность, кто бы мог подумать, — покачал головой Ёнджун. — Ты всё-таки славный. Да, ты бесячий и глухой на одно ухо дикарь, но ты славный. Получше многих. Да и я не подарок. Так что мне тебя жалко.
— И на колу мочало, начинай сначала, — цыкнул Субин. — Расскажешь мне, что у тебя со спиной случилось? А то мы десятый круг этот разговор ведём.
Ёнджун побарабанил пальцами по чашке и промычал:
— Только если ты пообещаешь, что это останется только, и только между нами.
— Я обещаю, — проговорил Субин.
— Я имею в виду даже твоих родителей, — проговорил Ёнджун.
— Я понимаю.
— Отлично. Это, — Ёнджун похлопал себя по плечу. — Было наказанием, как я уже сказал. Когда мне было пятнадцать. Помнишь моего дядю?
— Того, с перекроенным лицом? — уточнил Субин. — Это ты его так?
— Верно. Это брат супруга господина Сона, моего отца. Де-юре — мой дядя.
— Де-юре?
— Верно. Самый большой секрет в этой истории — что я не родной брат Бомгю, — ответил Ёнджун. — Я бастард.
Субин коротко выдохнул.
— Знаешь, это объясняет их отношение к тебе, — после краткого молчания ответил Субин. — Они даже особо не скрывают, что любят Бомгю, а от тебя хотят избавиться поскорее.
— Не то слово, — фыркнул Ёнджун. — Там есть ещё кое-какие детали, но пока для этого рановато. Так вот, мой любимый дядюшка попытался меня изнасиловать, когда мне было пятнадцать. Есть у него тяга к молоденьким мальчикам. Не детям, нет, ему нравятся именно такие, которые в середине пубертата.
— Святые небеса, что за ненормальный? — пальцы Субина сжались на чашке от волнения, и она жалобно затрещала. — Но знаешь, таких обычно даже родство не останавливает. Так что… если тебе некомфортно говорить об этом, то…
— Нет, это важно, — перебил его Ёнджун, упорно смотря перед собой. — Кроме того, ты прав. Но мой статус, тайный статус, естественно в те годы влиял на моё положение в семье. Так что, когда я решил воткнуть карандаш ему в глаз, как ты можешь догадаться, во всём обвинили меня.
— Но как можно обвинить в этом тебя? — нахмурился Субин.
— Ну, как, — будничным тоном вздохнул Ёнджун и принялся загибать пальцы: — Что я шлюха, что у это у меня моя гнилая кровь взыграла, что я хочу внимания, верчу жопой, что гормоны у меня играют, что захотел залезть на взрослого мужика… всего и не упомнить. Но как я ему всадил, — с гордостью проговорил он. — Карандаш разлетелся в щепки, в глаз я ему не попал, но ты видел, какая там борозда. Я ему ещё и по яйцам всадил, говорят, ему удалили одно яичко. Хрен его знает, какое, я был бы счастлив, если бы ему всё отрезали.
— Я всё равно не понимаю. Тебе же было пятнадцать, а он тебе в отцы годится! Это ненормально, — Субин не мог успокоиться. — Я не понимаю. Это же совсем ненормально.
— Я знаю, волчонок, я был умненький ребёнок, но, к сожалению, слабый и бесправный, — Ёнджун улыбнулся ему. — Так что меня высекли солёным хлыстом. А затем заперли в поместье на долгое, долгое время. Это было очень обидно, но некоторое утешение я получал, когда периодически видел его запелёнутое по самое темечко ебало.
— Ёнджун…
— За это меня жалеть не надо, — омега выставить перед ним ладонь. — Ничего не успело произойти, и в жизни меня никто никогда не насиловал. Окей? Так что не смотри на меня сквозь призму потерпевшего. Да и вообще… не смотри так ни на кого. Это вся трагичная предыстория, так что остынь. Это не редкость. Не так уж и страшно.
— А по-моему пиздец какой-то, — пробормотал Субин себе под нос. Ёнджун прищурился смешливо:
— Вау, волчонок ругается. Это уже давно прошло. И не сказать, чтобы оказало на меня кардинальное влияние. Сложно представить, но у меня в жизни нет никаких особенно тяжких трагедий. Ничего такого ужасного, знаешь.
— Но при этом ты говоришь, что твои привычки и характер сформировались не на пустом месте, — резонно заметил Субин. — Полагаю, доля этого события в этом тоже есть.
— Верно, — Ёнджун пожал плечами и поднялся на ноги, быстро выпивая чай и засовывая телефон в карман. — Но даже океан состоит из капель. Мне пора к твоему отцу, Субин. Мы договорились встретиться, чтобы он научил меня плести венки, помнишь?
— Как твои ноги? — спросил Субин.
— Гораздо лучше. Не знаю, правда, это заслуга твоих ручек или этой мазилки. Можно надевать носки?
— Можно, — Субин улыбнулся. — Тогда иди. Я пока приготовлю ужин.
***
Ёнджун отпер уже знакомую калитку и постучал в дверь, поднявшись на крыльцо.
— Я могу войти? — громко спросил он, кладя ладонь на деревянную поверхность.
— Иди сюда, во двор! — послышался голос с немного другой стороны. Ёнджун повертелся на месте, сбежал с крыльца и обогнул дом, выглядывая в скрытый от чужих глаз сад. Там, свесив ноги с деревянной террасы, сидел Чхве Юбин, выплетая что-то из обыкновенной травы. Над его головой были зажжены несколько фонарей, дававших в сумерках достаточно света, чтобы не ломать глаза. Рядом с ним были охапки некоторых цветов, стебельков и даже веточек.
— Вот и ты, — проговорил он. — Я даже спрашивал себя, придёшь ли ты.
— Почему? — Ёнджун подошёл к террасе и сел рядом; его длинные ноги полностью опустились до земли, и он немного ссутулился.
— У меня не было ощущения, что тебе важно выучить все эти обряды и обычаи, — пожал плечами Юбин. — Это ведь всего лишь игрушки и развлечения. Ты про дело.
Он переложил небольшую кучку растений ближе к Ёнджуну и добавил:
— Хотя о тебе вообще трудно составить впечатление. Ты как кот в свинцовом ящике. Ничего не видно, ничего не слышно.
— Я вам не нравлюсь, — проговорил Ёнджун. Юбин подтянул одно колено к себе, обнимая его руками, и ответил:
— Это не совсем верно. Ты мне достаточно нравишься, потому что ты нравишься Субину. И пока он не прибежит и не бросится рыдать у меня на коленках, ты в полной безопасности. Я всего лишь отец, которому боязно отпускать своего единственного любимого ребёнка в неизведанные воды. Я же был против этого брака по расчёту. Но Субин… — он вздохнул. — Он уже взрослый, и я ему не указ. И, знаешь… — он поднял пару цветков, — я вижу между вами некоторую химию. Ну, небольшую такую искру. Хотя, может, это во мне говорят мои надежды. Давай-ка начнём… возьми два цветочка, какие хочешь. Лучше, чтобы у них были стебли покрепче для начала. Сами цветы будут работать, как узелки, не давать распуститься венку. И одним вокруг другого делаешь вот такую петлю. Попробуешь?
Они принялись плести. Ёнджун быстро понял, что ничего такого ужасно трудного тут нет, и стоило рукам привыкнуть, и он сплёл большую косу из одуванчиков и листьев.
— Притормози, — остановил его Юбин. — А то не венок получится, а целый аксельбант.
Он показал, как закреплять венок, и примерил его на самого Ёнджуна.
— Отличный венок, — проговорил он. — Хочешь попробовать ещё, из чего-нибудь другого?
Ёнджун кивнул и сам потянулся за растениями, выбирая больше веточки и жёсткие ростки, и принялся за плетение снова.
— Господин, я не люблю Субина, — проговорил он наконец через минуту молчания. — Он славный. И мне хотелось бы, чтобы его кто-то любил. Но кажется, это буду не я.
— Что ж, спасибо за искренность, — вздохнул Юбин. — Но послушай меня, Ёнджун. Послушай. Ты за ним замужем. И никто тебя не заставлял. Дело уже сделано. В будущем, я надеюсь, весьма скоро, но не прямо сейчас — я не тороплю — у вас появятся дети. И хотя бы ради них нужно, чтобы в семьи было согласие. Даже если не любовь, то какая-то теплота, приязнь, взаимное уважение. Вы всего несколько дней знакомы, и конечно, я не ожидаю, что вы завтра друг другу на шею броситесь, — он фыркнул. — Но я думаю… что хорошее надо приумножать, а плохое исправлять. Или хотя бы избегать. Субин, наверное, тебе рассказывал, но мы с его отцом сначала тоже не поладили.
Ёнджун кивнул. Юбин взял один из цветков и покрутил его в своих пальцах, а затем начал плетение тоже.
— И мне вообще было трудно понять и поверить, что меня кто-то может полюбить, — добавил он. — Да и его родители тоже от меня были не в восторге. Я это прекрасно понимал. Мне вообще хотелось, чтобы меня оставили в покое и не трогали. Но в Джунсу было это бестолковое очарование. Он у меня такой дурачок, — Юбин издал тихий смешок. — Он с нашим сыном в плане характера — как две капли воды. Искренние и простые. Это мы с тобой с двойным и тройным дном. Особенно после жизни в городе. Но подавляющее большинство просто живёт жизнь, и всё. И нет никакого «достоин» и «не достоин». Если тебя полюбили, это совсем не плохо. Даже неплохо, если это невзаимно.
— Но вы полюбили в ответ, — проговорил Ёнджун. — Вы даже были готовы убежать.
— Мы с тобой разные, — ответил Юбин, надевая свой венок из белых и розовых цветов на себя. — И я не говорю, что если что-то было у меня, то обязательно будет и у тебя. Просто говорю, что такое возможно. Такое случается. Пойдём, я тебе кое-что покажу, — он поднялся и протянул руки Ёнджуну, помогая ему подняться. — Иди за мной.
Они оставили террасу и зашли в дом, и Юбин провёл его к супружеской спальне. Раздвинув двери, он показал Ёнджуну небольшой плетёный гобелен, больше даже похожий на знамя, полное узоров и символов. В центре на чёрном фоне посреди звёзд были изображены волки, над которыми сияла круглая луна. По бокам шли волны из цветов и деревьев, наверху красовались ярко-зелёные горы, а внизу бушевала речка.
— Это нам подарили родители Джунсу, когда мы сыграли свадьбу. Это благословение. Обычно его дарят родители омеги, но… как ты знаешь, с моей стороны не было гостей. И они сделали это вместо них, чтобы можно было повесить над изголовьем, — проговорил Юбин, проводя пальцами по плетёной поверхности. — Субин бы тебе такого не рассказал, но я ужасно боялся потерять его. Потому что до него я потерял троих. Даже не буду ничего говорить, думаю, ты можешь себе представить, что я был не в лучшем состоянии. Вбил себе в голову, что дети не хотят, чтобы я был их отцом, но я каменный, упрямый, как баран, хотя Джунсу меня отговаривал. Четвёртый раз мне пришлось употреблять столько успокоительных, чтобы выкидыш не случился попросту из-за моих нервов, что половину беременности я проспал без снов. Муж говорит, что из-за этого Субин такой уравновешенный. Но я делал и кое-что ещё.
Юбин отошёл от постели и достал небольшую шкатулку. Присев на постель, он поставил её к себе на колени, взволнованно вздыхая.
— Я загадал, что если я смогу доплести этот гобелен, то дитя выживет, — проговорил он. — Я сосредоточился только на его плетении. И я его доплёл. Я думал, что я доплету его и подарю мужу своего сына. Я не знал, кто будет, альфа или омега, так что плёл в любом случае. И видишь, как получилось: думаю, твои родители тоже не станут задумываться о подобных вещах. Открой, не бойся.
Ёнджун взял шкатулку из чужих рук и открыл её. Гобелен был небольшим, может, из-за страха не успеть. На нём был изображён только цветок, похожий на ирис, тоже окружённый звёздами и заключённый в рамку из орнаментов. Низ гобелена был украшен уголком и тесьмой с кисточкой. Так как он хранился в шкатулке, он был совсем нетронутый, словно только что сплетённый, и цвета остались такими же яркими, как когда-то.
— Спасибо… — пробормотал Ёнджун. — Я… не знаю, могу ли я принять такой подарок…
— Ты уже его принял, — проговорил Юбин. — Да, мне мучительно трудно отпустить сына. Но он уже вырос. Стал громадным сильным волком. Теперь я не могу ему указывать, что делать. Ёнджун, тебе всегда будут рады в этом доме. То, что будет лучше для тебя, теперь будет лучше и для Субина. Поэтому, если тебе будет что-нибудь нужно, даже если просто поговорить, даже если просто помолчать — приходи.
Ёнджун помолчал, сжимая гобелен в руках и смотря на него, словно не видя ничего перед собой, закусил губу и проговорил:
— Я думаю, мне нужно вам кое-что рассказать. И я обещаю… что всё, что я расскажу вам, я расскажу и Субину. Кое-что он уже знает. Но я думаю, вы должны знать первым.
***
— Что там с тобой случилось? — Субин приподнял голову от своей поделки, которую вырезал в саду в мастерской. — На тебе лица нет, ты бледный, как смерть. Мой отец что, тебе угрожал?
— Не говори чепухи, — строго велел ему Ёнджун, закрывая за собой калитку. — Тебе очень повезло с родителями, Субин.
— Да, — альфа опустил голову. — Что ты принёс такое?
— Это подарок от твоего папы, — Ёнджун подошёл к нему, присел рядом и открыл шкатулку, показывая Субину гобелен. — Очень красивый, правда? Я повешу его над нашей постелью… он говорил, что плёл его, пока носил тебя. Так что он старше тебя, волчонок.
— Он никогда не рассказывал, — альфа достал гобелен из шкатулки, разворачивая его и любуясь узорами из звёзд и орнаментов.
— Я бы тоже хотел сплести как-нибудь… — пробормотал Ёнджун. — Было бы здорово… а что это ты делаешь тут?
— Пока вы там венки плели, я решил повырезать всякое, — Субин продемонстрировал гребешок, который выточил из твёрдого дерева. — Тут осталось немного, и будет тебе гребень.
— Мне? — спросил Ёнджун, убирая гобелен в шкатулку и откладывая её, и вместо этого забирая гребень из рук Субина. — Зачем мне гребень?
— Это волчий гребень, — проговорил альфа, — он ещё не готов, но когда будет готов, я буду тебя вычёсывать. Как и все, волки пушатся к зиме и линяют к лету, так что… подшёрсток нужно будет вычёсывать.
— Во дела, — подивился Ёнджун, возвращая гребень. — Я даже и не подумал о таком.
— Мы же не пещерные животные какие-то, —хмыкнул Субин и улыбнулся: — К тому же, это приятно.
— А мне тогда следует вычёсывать тебя? — спросил Ёнджун.
— Обычно мне с этим помогает папа. Но, да, он вычёсывал и меня, и отца, — проговорил Субин.
— Ну, тогда я должен перенять это. Нет, всё, тихо, — Ёнджун прижал палец к губам Субина, не давая ему говорить: — Я понял, уяснил и усвоил то, что я не обязан делать то, что не хочу. Я услышал это с первого раза, Субин, так что и ты запомни, что я не тот человек, который будет заставлять себя что-то делать. Или молчать, если некомфортно. Ты же знаешь это, боже.
— Ладно, ладно, молчу, — со смешком ответил Субин. — Пойдём поедим. Рис, мясо и кимчи, всё самое любимое. Ты уже придумал, что за цветы соберёшь для венка?
— Придумал, — легко отозвался Ёнджун, поднимаясь и следуя за Субином.
— И?
— Не скажу.
Субин бросил на него взгляд, изогнув бровь.
— Дорогой мой муж, если ты мне не скажешь, я могу и не угадать.
— Угадаешь, точно угадаешь, — усмехнулся Ёнджун и пощекотал его подбородок. — Ты у меня умненький.