Внутри было темно, единственным освещением была пара костров, разведённых в бочках. Весь пол ангара был покрыт каким-то гладким, блестящим материалом — избавляться от крови, как догадался Субин. По центру стояло несколько людей, окруживших что-то. Глухие, голые стены ангара нависали над ними, словно свод какого-то инородного храма, и от них эхом отдавался каждый звук и каждый шаг.

— Добро пожаловать, молодой господин. Ваш сопровождающий?..

— Мой муж, — ответил Ёнджун, проведя ладонью по плечу Субина. Из толпы показались два уже знакомых лица.

Исыль и Бомгю.

— Итак, он здесь, — проговорила эльфийка, одетая в комбинезон, как и многие присутствующие. Бомгю улыбнулся Субину:

— Рад тебя видеть, хён.

— Значит, и ты тоже здесь, — проговорил Субин. Бомгю кивнул и обратился к Ёнджуну:

— Всё готово. Можешь приступать к проверке.

— Как прошло?

— Идеально, — ответил Бомгю. — Его ещё даже не хватились.

С сидящего на стуле человека стащили мешок, укрывавший его по плечи. Голова его мотнулась вбок и вперёд — он до сих пор не пришёл в себя. Ёнджун сжал пальцами его щёки, поднимая лицо кверху, и повертел в разные стороны, рассматривая.

К удивлению Субина, господин Пак был уже довольно стар, пусть и по-своему привлекателен, но ему было однозначно куда больше лет, чем его несчастному мужу, чей возраст так и остался загадкой, но вряд ли господину Ли было больше сорока, а может, и меньше, учитывая, насколько он выглядел измученным. А вот сидящему на стуле пленнику скорее было около шестидесяти, его густые, блестящие волосы изрядно проредила седина, глубоко посаженные глаза уже были окружены сеткой достаточно глубоких морщин. Это был как раз тот тип, который был подобен коньяку — возраст их не портит, а придаёт благородной солидности.

К сожалению, благородство было только снаружи.

— Всё верно, — тихо проговорил Ёнджун. — Кто ему такой фингал поставил? Зачем задачу усложнять?

— Сорян, — отозвалась Исыль. — Много болтал.

— Я думал, у нас для такого есть кляп.

— Так он и есть, — эльфийка кивнула на затычку, завязанную на челюсти пленника, словно уздечка.

— Приведите его в чувство, — проговорил Ёнджун. — И дайте комбинезон и перчатки. Субин, ты тоже.

Им выдали такие же комбинезоны, в какие были одеты все вокруг, и перчатки, а также пластиковые прозрачные очки. Пленнику сунули нашатырный спирт под нос, и он вскинулся, тут же начиная корчиться и вертеть головой; но он был так крепко связан, что даже присущая оборотням сила не могла ему помочь.

Субин не мог и не хотел испытывать к нему сочувствия. Ёнджун повернулся к нему.

— Что думаешь? — спросил он.

— А ты как считаешь? — спросил Субин. — Думаешь, у меня к нему есть какая-то жалость? Или что я не хочу его прикончить?

В последних его словах прорезалась бурлящая в нём ярость, острая и ядовитая. Пак Гониль замычал, взывая к состраданию или к милосердию, но Субин остался глух.

— Тебе следует сомневаться, волчонок, — проговорил Ёнджун и отвернулся, скомандовав: — Оставьте нас. Гю, Исыль… можете остаться, если хотите. 

— Пойдём, нуна. Лучше их оставить, — проговорил Бомгю, и Исыль, положив ладонь ему на плечо, покинула вместе с ним ангар. Они остались наедине. Ёнджун поднял лицо кверху, проводя языком по щеке изнутри.

— Если хочешь вершить божественный суд, необходимо быть всеведущим, а чтобы быть всеведущим, надо постоянно сомневаться, — проговорил он, вынимая из полыхающей бочки нагретый докрасна гвоздодёр. Пышущий жаром металл вонял гарью и железом.

— Я же сказал, что верю тебе, — проговорил Субин негромко. Ёнджун повернулся к нему и подошёл ближе, покачивая железякой.

— Тебя нелегко удивить, — заметил он.

— Возможно, потому что со временем я начал ждать чего-то подобного от тебя, — ответил Субин глухо. — Эмоции… смешанные…

С одной стороны, он справлялся с ненавистью и отвращением к сидящему перед ним человеку, со страхом и холодной, костяной фантомной болью, что была подарена ему этой историей, с другой — он осознавал, насколько огромна и величественна сеть, выстроенная руками его мужа, насколько мелко он думал и насколько невзрачны были его первичные предположения, с третьей — он был восхищён и заворожён его силой и жестокостью, рядом с которой мало что могло посоревноваться. В ушах аж звенело от всего этого, и от восторга, и от ужаса.

И от нежности.

— Если ты хочешь, ты можешь убить его, волчонок, — мягко проговорил Ёнджун. — Обычно я делаю это сам. Никто больше в моей команде не является убийцей. Но тебе я бы позволил сделать это.

Стоны и вопли пленника после этих слов стали ещё громче и плаксивее, он выпучил глаза, покрасневшие от натуги.

Субин удивлённо раскрыл рот.

— Я могу сделать это? — спросил он, делая шаг вперёд.

— Главное, чтобы он не умер слишком быстро, — спокойно проговорил Ёнджун и вручил гвоздодёр Субину, после чего покопался в карманах и вытащил свой телефон.

— Сначала несколько вопросов, — проговорил он. — Пак Гониль, можешь кивать либо мотать головой. Тебе знакома эта женщина?

Он показал пленнику экран телефона, и тот помотал головой, хлюпая носом. Ёнджун отнял экран телефона, перелистнул на другую фотографию и снова поднёс к лицу господина Пака:

— Я покажу вот эту, здесь она ещё жива. Подумай хорошенько, в следующий раз я не буду показывать два раза.

— Мммбрвгх… — пробурлил пленник, явно пытаясь разгрызть кляп клыками.

— Волчонок, пожалуйста, начни с чего-нибудь несущественного, для разогрева, — попросил Ёнджун. Субин прижал раскалённый гвоздодёр к бедру пленника, и тот завизжал от боли, когда ткань затрещала, а кожа зашипела. К вони горелого железа прибавился и запах запёкшейся плоти.

— Я… не знаю! Я-я не знаю, я не знаю! — заверещал господин Пак, когда затяжка на его челюсти наконец лопнула. — Я не знаю, кто она была! Это мой помощник! Ассистент! Он её убил! Он же уже сидит!..

Ёнджун не уделил его словам внимания.

— Чего вы хотите? Мести? Денег?! Я дам вам денег! Я дам вам столько денег, что вы до конца жизни будете купаться в золоте! Не надо! Я ничего не делал, я ничего не знаю!.. Аа..!! Аааааргхх-мм!!

— Волчонок, если этот остынет, ты можешь найти в бочках другие инструменты, — проговорил Ёнджун. — Только осторожнее, сам не обожгись.

— Прошу вас! Я заплачу! Я заплачу вам, сколько попросите! Только скажите, чего вы хотите!..

— Я хочу твою ногу, — жутковато проговорил Субин, наклонившись к нему и склонив голову набок. Его глаза побелели, только радужка сияла кроваво-алым, а лицо стало похоже на маску. — Я хочу отпилить твою ногу и скормить её собакам.

Изумление, написанное на лице Пак Гониля, походило на остолбенение, как если бы его ударили обухом по голове. Постепенно оно сменилось яростью, и он завопил:

— Он сумасшедший! Он попал в аварию по пьяни, вы, два придурка! Это мой муженёк вас на меня натравил?! Ему ампутировали ногу после автомобильной аварии, и он от этого с ума сошёл! Он сам для себя опасен, и для детей своих тоже! Вы два идио-ммпф!

— Поэтому я и говорю, всегда надо сомневаться, — спокойно проговорил Ёнджун, снова заткнув рот пленнику и смотря на Субина, чья рука всё-таки невольно дрогнула. — Всегда есть вероятность, что тебя обманывают. Поэтому так важна и ценна честность в отношениях, я считаю. В жизни господина Пака, — он снова обратил своё внимание к телефону, — очень много несчастных случаев. Вокруг него постоянно умирают и калечатся люди. Но это всего лишь, разумеется, совпадения. Он лишь оказывается рядом. Всегда есть кто-то, кто за крупную сумму возьмёт вину на себя. Или кто готов выступить свидетелем против неугодных. Странно, господин Пак, что вас сопровождает такая длинная череда искалеченных и мёртвых.

Он помолчал и дал телефон Субину.

— Было бы странно, если бы я строил свои дела только на показаниях несчастного, забитого мужчины, который к тому же явно не в себе, — продолжил Ёнджун. — Я же не дурак. У меня есть видео.

Субин взглянул на экран и отвёл глаза.

— Я не хочу смотреть…

— Ты должен. Я знаю, что ты не хочешь, — проговорил Ёнджун. — Посмотри хотя бы немного.

Субин включил видео, но выключил звук. Ему хватило одиннадцати секунд.

— Достаточно, — прошептал он, возвращая телефон Ёнджуну.

— У меня много материалов, — проговорил омега, пролистывая дальше. — Но есть нечто особенное. Надеюсь, ты вспомнишь, Пак Гониль. Субин, отойди подальше.

Альфа послушно отступил на несколько шагов назад.

— И, пожалуй, отложи гвоздодёр, — велел ему Ёнджун. Субин бросил железяку в бочку. Пленник повесил голову, видимо, понимая, что сказать ему больше нечего — да и не выйдет, и вся заранее продуманная ложь уже была заранее раскрыта, но Ёнджун не стал больше тянуть, показывая Гонилю экран телефона снова.

— Посмотри, и посмотри внимательно, — велел он. — Двадцать восемь лет назад. Ты истерзал этого человека и не давал ему покоя несколько лет. И ещё много лет спустя не оставлял своих попыток добраться до него. Ах, как мне нелегко было тебя найти… немало воды утекло, а сведений у меня совсем не было. Помнишь его? Ты должен его помнить.

Субин затаил дыхание. Какое дело двадцативосьмилетней давности могло быть у Ёнджуна к Гонилю? Он ведь тогда даже не родился, как и Субин…

— Мун Юбин, — проговорил Ёнджун.

Субин не понял, как оказался рядом с пленником, это произошло в мгновение ока — только его рука впилась в горло старика, приподнимая его над землёй вместе со стулом.

Эта мразь…

Его отца…!

Его глаза горели от сухости, потому что он не мог их сомкнуть, так же сухо было в горле. Только приглушённые, булькающие хрипы елеем лились на сердце. Ещё… ещё чуть-чуть…

— Субин, ты убьёшь его слишком быстро, — тихо проговорил Ёнджун.

Субин рявкнул и грохнул оземь стул с пленником; тот треснул, даром что металлический, а Гониль от сотрясения лишился чувств.

Альфа принялся мерить шагами ангар, а Ёнджун проверил узы на теле господина Пака.

— Субин, — позвал он, поднимаясь и раскрывая руки. — Иди сюда…

Субин кинулся к нему, прижимая жадно к своей болящей груди.

— Ёнджун… — прошептал он.

— Всё хорошо, волчонок, — омега провёл носом по его скуле и поцеловал в щёку. — Твой папа в безопасности. Замужем за любимым альфой… у них родился чудесный ребёночек. И он счастлив уже много, много лет. 

Субин закрыл глаза, прижимаясь щекой к щеке Ёнджуна. Ёнджун сделал это для его отца и для него… 

— Всё хорошо, — повторил омега, поглаживая мужа по спине. — Всё кончено.

— Что он с ним сделал, — сухо всхлипнул Субин.

— Хочешь знать?..

— Я должен.

Ёнджун отстранился, изучающе смотря на Субина исподлобья.

— Твой отец, как ты знаешь, был ювелиром, делал украшения на заказ, — проговорил он. — Пак Гониль был одним из заказчиков. Так вышло, что один раз они пересеклись лично. С тех пор твой папа не знал покоя, Гониль захотел его себе. Не спрашивай, что это значит, я не знаю, что такое это чувство обладания, которое преследует таких людей, — Ёнджун перевёл взгляд на бесчувственного пленника. — Тогда они оба были значительно моложе. Это началось почти тридцать лет назад. Юбин, к счастью, разглядел настоящую сущность Гониля, и после нескольких месяцев преследования, домогательств и непристойных предложений он оставил работу и дом и переехал в другой город. Но Гониль легко его нашёл. Юбин переехал ещё раз, и снова был найден. Затем твой отец оставил страну и попытался скрыться в Японии. Но и там его Гониль нашёл. Связи, связи, связи, и замолвленное где нужно словечко. Юбина прямо с улицы запихали в машину и увезли в неизвестном направлении, — глаза Ёнджуна немного потухли. — Тогда он впервые обратился и погрыз своих похитителей. Машина попала в аварию, а твой отец оказался в японской тюрьме. Как ты понимаешь, у него не было шанса. С одной стороны люди Гониля, с другой — он один, уже много месяцев в бегах. Гониль поставил ему условия, либо тюрьма, либо он.

Ёнджун испустил вздох, чувствуя, как воздух наполняется гневным тяжёлым запахом. Субин дымился.

— Твой отец выбрал тюрьму, — сказал он. — Его там не трогали особо — Гониль запретил портить свою вещь. Но унижали. И ломали. Держали в одиночке. Раз в месяц Гониль навещал его, и твой отец всё равно выбирал тюрьму. Когда срок кончился, его выпустили, и Гониль увёз его в Корею, отец снова сбежал… Гониль снова его поймал и, видимо, вошёл во вкус, так что по сфабрикованному делу полиция поймала Юбина, и его снова посадили. Он пробыл на свободе всего три дня… Всё началось сначала. Гонилю, наверное, уже было не так важно получить Юбина, сколько сломать его. Это, наверное, охотничий азарт… не знаю. Юбину повезло, что его выпустили по какой-то причине на день раньше, и Гониль не успел его перехватить. И он сумел скрыться. На севере, в долине Мёхянсан. Там, где нет камер и общественных связей. И больше никогда не садился за ювелирное дело.

— Гониль находил его… по его работам? — тихо спросил Субин. Ёнджун кивнул.

— Словно по хлебным крошкам. У твоего отца уникальный стиль. Магический, музыкальный. И это было дело всей его жизни. Волчонок, я уважаю твоего отца, Чхве Джунсу, за то, что он смог вернуть Юбина к жизни и любви. Если бы оно того не стоило, Юбин никогда бы не вернулся к ювелирному делу, но он пошёл на сделку с твоим дедом ради своего мужа. Это значит не только то, что риск того стоил. Это значит, что он чувствовал себя в безопасности в Мёхянсан, — заключил Ёнджун и добавил: — Ты дитя настоящей любви.

— Я знаю, — хрипло прошептал Субин. — Я знаю, что… мои родители очень любят друг друга… но… даже так, только если бы мой папа не проходил через всё это…

Ёнджун подошёл к нему и вложил что-то в его ладонь. Субин посмотрел: это оказался большой перстень, но который совсем не выглядел грубым или массивным. Он никогда не видел ничего подобного; видимо, перстень был сделан из палладия, и до сих пор блестел, словно новый. Кажется, его регулярно чистили. На верхушке перстня располагалась нефритовая печать, окружённая изумрудами, расположенными специально так, чтобы не повредиться от оттисков. Сама печать была белоснежной, словно ей даже и не пользовались, словно изо льда, казалось, коснись её, и она растает, настольно она была свежей и изящной.

— Отдай это папе, — мягко прошептал Ёнджун. — Чтобы он знал, что он теперь свободен.

Субин взял его за руку, заключая его ладонь в замок.

— Вместе отдадим, — пробормотал он. — Вместе.

— Приходи в себя, волчонок, пока люди за пределами ангара от твоей злости в обморок не попадали, — Ёнджун коснулся его носа губами. — Ты в ярости.

— Что ещё я должен почувствовать, по-твоему? — просипел Субин.

— Если ты хочешь справедливости, тебе стоит усмирить свой гнев, — ответил Ёнджун. — К тому же, мне тоже некомфортно…

Он мотнул головой. Субин виновато вздрогнул, и ярость схлынула, зашипев, словно затушенный водой костёр.

— Я люблю тебя, — шепнул он. — Ты мой месяц.

— А ты мой волчонок, — ласково, успокаивающе ответил Ёнджун, притягивая его к себе и целуя. Субин закрыл глаза, позволяя себе отрешиться, позволяя Ёнджуну утихомирить его своей нежностью. Его шеи коснулась прохлада, пуская по раскалённой коже мурашки, и стало легче, Субин даже не понимал до этого момента, как тяжело ему самому было дышать, как болело его горло и как горели его глаза. Ёнджун коснулся нежно его губ ещё раз, и ещё, словно не мог оставить, и напоследок всё равно прижался к его лбу своим.

— Твой отец провёл два года в тюрьме, — сказал он. — Мы не дадим этой твари быстрой и лёгкой смерти.