— Корона благодарна за твою службу, матушка. — Проговорить это было легче, чем ему казалось.

      Эймонд видел разочарование в глазах матери, её обиду и боль, которые она не смогла бы скрыть. Уж точно не от него. Но он не позволил себе заметить их.

      Когда он встал с места, Алисента резко ухватила его за руку:

      — Прошу, — взмолилась она, пальцами сдавливая его запястье. — Не делай этого. — Она дёрнула его на себя, и он нисколько не сопротивлялся. — Я сделаю всё возможное, чтобы остаться в Совете. Таков мой долг. Ты можешь не слушать мои доводы, но дай мне возможность присутствовать здесь.

      Регент замер. В нём бушевали чувства. Какие именно, он пытался осознать.

      — Всё возможное? — повторил он эхом сказанные ею слова и положил ладонь на её щёку. Уголки губ разошлись в усталой улыбке: — Поздно, матушка. Следовало делать всё возможное раньше. Если бы не ты, Эйгон был бы сейчас на троне, Джейхейрис жив…

      Алисента не отпускала его руки. Она нахмурилась и процедила:

      — Если отстранишь меня, ты должен знать, что случится после. — Её шея нервно дёрнулась при сглатывании. — Я буду бороться и сопротивляться этому. Я сделаю так, что твой авторитет среди членов Малого Совета будет подорван навсегда. Тебе придётся справляться с насмешками, сплетнями, перебежчиками. Я уничтожу твоё правление также легко, как посадила Эйгона на трон. А тебе не останется ничего, кроме того, что казнить всех предателей и, прежде всего, свою мать. Я не сомневаюсь в том, что ты способен на такое. Но сможешь ли ты после жить с этим?

      Эймонд убрал руку с её щеки и отстранился, глядя на мать округлённым от ужаса глазом. Он не верил, что она думала о нём так. Для неё сейчас он выглядел настоящим зверем, диким драконом без всадника, отринутым своими родичами. Тем, в ком никогда не было любви к ней. Даже способности любить… словно Мейгор Жестокий воплотился в нём.

      — Нет, — голос его срывался. — Этого никогда не будет.

      Эймонд попытался отойти, но материнские пальцы всё ещё крепко держали его запястье.

      — Нет, я не сделаю этого никогда-никогда, — он приблизился к ней.

      Её рука на его запястье ослабела, и Эймонд обеими ладонями ухватился за лицо матери.

      — Я люблю тебя, — прошептал он. — Ты знаешь это.

      — Тогда не отстраняй меня, — ответила Алисента.

      Она не старалась оттолкнуть, уйти, сбежать отсюда.

      — Я не могу, матушка, — его шёпот был хриплым. — Это не только моё решение. Я не могу тебя оставить в совете.

      Алисента опустила глаза и закивала головой. Она медленно вышла из его объятий и, повернувшись к нему спиной, направилась к выходу.

      — Стража, — Эймонду пришлось сделать над собой усилие, чтобы позвать гвардейцев. — Заприте вдовствующую королеву в её покоях и не выпускайте её, а также никого не впускайте к ней.

      — Ты сошёл с ума! — прокричала Алисента.

      Гвардейцы без пререканий подхватили её под руки и повели по коридору, не взирая на вопли и сопротивление. Эймонд, оставшись наедине с собой, закрыл лицо руками и громко выдохнул. Ему не хотелось неволить мать. Но в этом была необходимость перед государством — её прошлые ошибки привели к кризису в стране.

      И тут мысли привели его к самому лучшему варианту из всех, что можно было представить.

***

      Утро незаметно превратилось в вечер. Беспорядки в городе не стихали. Чернь обрекли на голод. Но несмолкающие звуки города и замка совершенно не задевали вдовствующую королеву, однако, слыша их, она преисполнялась жаждой мести, отравляющей её сердце. В ней снова проснулась холодная расчётливость минувших лет. Слёзы она все выплакала ещё у постели Эйгона. На истерику не хватало сил. Лишь искренняя всепоглощающая ненависть бушевала в её груди, заставляя жадно хватать воздух из открытого окна.

      Алисента прокручивала в голове возможности связаться с внешним миром. Она задумала вести себя первое время очень тихо, чтобы Эймонд позволил ей хотя бы иногда выходить из покоев, чтобы видеться с Хелейной и внучкой. Проклятия срывались с её уст при мысли о сыне, которого она не могла разлюбить, несмотря на переполняющую душу обиду.

      И тут на пороге возник Эймонд.

      — Мама, — произнесли его губы, которые, как теперь казалось Алисенте, испачканы чей-то кровью.

      Она не повернулась к нему. Не удостоила принца-регента даже кивком головы. Но он всё-таки приблизился широким шагом.

      — Я пришёл, чтобы лично уведомить о своём решении, — Эймонда и не смущало её показное равнодушие, будто бы он знал, что это лишь игра на публику.

      Алисента почувствовала, как его ладони оказались на её талии. Его горячее дыхание коснулось шеи.

      — Я не дам тебе возможности присутствовать на Совете, но каждый день буду приходить и рассказывать тебе всё, что там говорили. И каждый день ты будешь советовать лично мне, в тайне от других людей.

      Только сейчас она развернулась к нему. Непонятное чувство горело в единственном глазу сына. Он смотрел не то с жадностью, не то в нетерпении ожидая её согласия или отказа. Почему-то он считал, что она должна обязательно согласиться на эти его условия.

      — А что взамен? — спросила Алисента.

      — Твоя верность и близость.

      — Близость? — слово напугало мать.

      Эймонд не дал ей опомниться и впился поцелуем в губы. Его руки зашарили по халату и юбке ночного платья, пытаясь подцепить подол.

      — Что ты делаешь?! — взволнованно выдохнула вдовствующая королева, когда губы сына, наконец, отпустили её.

      Его ладони уже вовсю рыскали по её телу, задирая юбку. Это выбило Алисенту из колеи. Она напрочь забыла, как дышать, как двигаться. Громко билось сердце в груди, пока королева-мать, не моргая, смотрела на младшего сына, который нетерпеливо сжимал её ягодицы.

      И тут её ладонь обожгла хлёстким ударом его щёку.

      — Как ты смеешь?! — взревела она. — Прекрати это, немедленно!

      Но пощёчина не остановила Эймонда. Он подвёл её к постели и беспрепятственно опорокинул на мягкие покрывала, и Алисента точно утонула в этой мягкости, как в волнах Узкого моря. Она барахаталась, пытаясь выбраться из плена рук сына, жадно исследовавших её тело, сжимая грудь под полупрозрачной тканью, оголяя бёдра и сминая их до покраснения.

      — Вот видишь, мама, — шепнул он на ухо. — Видишь, что я люблю тебя так, как не любил бы Эйгон, как не любил бы наш отец…

      Он на миг отстранился, словно позволил ей прийти в себя. В этот короткий миг Алисента, глядя снизу на своего сына, дрожа под ним от неожиданных ласк, какими ни одному сыну нельзя ласкать мать, и поняла, что сейчас это её единственный шанс овладеть им, взять над ним верх и вернуть своё влияние при дворе. Если такова цена… Алисента готова её заплатить.

      — Я твоя, — слабо кивнула она, касаясь его лица.

      Он напоминал ей Деймона Таргариена. Всю молодость она мечтала о таком любовнике, не об отце Эймонда — этом старом короле, не способном доставить своей юной жене удовольствия в постели.

      — Сделай меня своей любовницей, — она приподнялась и на этот раз сама прикоснулась к его губам поцелуем.

      Эймонд ответил на её неуверенный поцелуй, проникнув языком сквозь эти мягкие губы, обхватив за талию, чтобы она не упала.

      — И советником, — оторвавшись, сказала Алисента.

      Он снова уложил её, ложась рядом. Пока он развязывал спереди шнуровку сорочки, освобождая её груди, соски уже затвердели от желания. Он наклонился, прошёлся языком вдоль шеи, опускаясь к соскам и опалил их влажными поцелуями, делая ещё твёрже. Его свободная рука медленно опустилась к низу трепетно вздымающегося живота. Упиваясь полученной вседозволенностью, Эймонд коснулся её лона. Сперва она плотно сомкнула согнутые в коленях ноги. В мыслях ещё оставались крупицы протеста тому, что происходило между ней и Эймондом, но затем, чувствуя, как невесомо прикасаются к ней его губы, Алисента развела ноги в стороны. Пока губы Эймонда поочерёдно пощипывали её соски, его рука ласкала королеву-мать внизу.

      Вздохи Алисенты становились всё более частыми и прерывистыми, срываясь на тихие стоны, больше походящие на скулёж. Она покраснела и не смотрела на сына, стараясь представить на его месте другого мужчину. Кристона Коля, Деймона Таргариена или хотя бы… Визериса. Но последний не мог так целовать её.

      Послышался шорох одежды. Эймонд избавился от своих одеяний и выбросил их на пол — сначала камзол и рубашку, потом пояс, затем сапоги и, наконец, штаны. Алисенте показалось, что её губы и места, где Эймонд касался её, пламенеют. Она поняла по своим ощущением, чего предвкушает её тело.

      Избавившись от своих тряпок, Эймонд склонился над матерью и стащил с неё сорочку вниз.

      — Ты вся покраснела, словно девственница, — заметил сын, и его губы вновь задели отвердевший сосок.

      Она старалась остаться невозмутимой, но тело не слушалось её желаний, когда сын нежно ласкал её грудь, то покрывая её поцелуями, то оставляя влажный след языком, то прихватывая зубами до едва ощутимой боли. Алисента вжалась пальцами в плечо сына и сильнее развела ноги.

      Но он выскользнул из её объятий. Алисента дёрнулась, чувствуя пальцы обеих его рук на своих бёдрах. Он резко потянул её на себя и прижался губами между вздрогнувших ног. Она тонко вскрикнула.

      Такое с ней делал лишь сир Кристон однажды, и тогда она умирала от блаженства. Сейчас все чувства смешались в ней: отвращение, соблазн, желание. Алисента упрямо пыталась не двигаться навстречу ласкающим её губам сына, но он словно нарочно зашевелил языком быстрее, изводя её, заставляя всё чаще вскрикивать. Его ласки были лучше ласк Кристона Коля. Настолько лучше, что она побоялась кончить прямо в следующую секунду.

      Эймонд будто знал это. Он вовремя отстранился и посмотрел с пьяной ухмылкой мокрых губ. Влага на них блестела, отражая свет свечей.

      — Ты ведь любишь меня больше Эйгона, мама? — он смотрел точно в её глаза, затуманенные удовольствием и похотью. — Скажи это… скажи это вслух…

      Алисента набрала в грудь побольше воздуха и прошептала, притянув к себе его лицо:

      — Я люблю тебя больше Эйгона. Ты мой любимый сын.

      Она подарила ему немыслимо долгий, сладкий поцелуй, искренне веря своим словам, потому что сейчас она не лукавила, не играла, а говорила правду. Хотя она могла бы его ненавидеть за то, что он сотворил со своим братом, за то, что он отстранил её от заседаний Малого Совета. И за эту дрожь в её коленях от его ласк.

      Закрывая при поцелуе глаза, Алисента уже не могла представить никакого иного мужчину на его месте. Он поцеловал её и двинулся бёдрами в податливое лоно. С каждым новым толчком меж её бёдер Эймонд проникал всё быстрее, всё глубже, всё сильнее. Она впивалась в его спину ногтями, оставляя царапины, и прижимаясь к его груди своей, будто они должны были слиться воедино. Контролировать свои чувства она больше не могла.

      Алисента двигалась навстречу, и сын, заметя это, обхватил её под бёдрами и начал входить с удвоенной силой. Она целовала, кусала его шею, царапалась, но ничего не останавливало Эймонда. Наконец, когда он коротко застонал и прижался к ней плотнее, Алисента снова пришла в себя и вспомнила, кто берёт её этой ночью.

      Эймонд целовал её, не отпуская, долго, с благодарностью, понимая, что готов исполнить любое её желание в обмен на эту сладострастную близость. Но тут его слух резанул строгий голос матери:

      — Отпусти меня.

      По его светлому лицу, влажному от пота, прошла мелкая дрожь. Было видно, что Эймонд подавил раздражение и слез с неё только после некоторого времени. Он молча оделся и покинул её, не оповестив, даёт ли ей право выходить из покоев или всё же держит её в плену.

      Алисента легла, кутаясь одеялом. Ей не хотелось вставать и закрывать ставни. Постель ещё сильно пахла сыном. Следовало выветрить этот запах, чтобы забыться на время о случившемся. Она была уверена, что сон скроет мороки ночного греха, а утренние лучи солнца развеют её тревоги. Уверенности в том, что Эймонд выполнит своё обещание не было. Алисента всего лишь старалась избежать исходящей от него опасности.