В голове проносится ворох обрывков звуков и мыслей, все тело готовится к удару — я уверена, что упаду. Но каким-то чудом Энсон успевает ухватить меня за руку, взлетевшую в воздух.

— Рей!

Едва ощутив опору, я инстинктивно тянусь к Энсону, едва не наступаю ему на ногу; его ладонь подхватывает меня под талию, он помогает мне встать ровно и отводит от края ступени. Я дрожу, всматриваясь в то место, где видела тень, но больше там ничего нет.

— Рей, что с вами? — голос Энсона прямо у моего уха звучит обеспокоенно, и я тут же ищу его взгляд своим.

— Там, за часами...

Он оборачивается, но, закономерно, тоже ничего не видит. И если остальные странности он объяснял сразу же, а то и загодя, то сейчас Энсон выглядит удивленным, будто не понимает, о чем я. Сглотнув, что-то бормочу о том, что мне привиделось, и боюсь показаться сумасшедшей. Изо всех сил сжимаю платок в пальцах, и лишь это возвращает меня в реальность: я слишком близко к Энсону, даже сопротивление легкого кринолина чувствуется под юбкой, тихо шуршащей от каждого движения. Пытаюсь осторожно отступить — Энсон выпускает меня мгновенно, и с запозданием я отмечаю, что у него, должно быть, едва теплые ладони: чувствовался их вес, но не жар.

— Ваш платок, — я неловко переступаю с ноги на ногу.

— Оставьте себе, — Энсон улыбается уголками губ, качая головой.

Я занимаю руки, едва дрожащие, тем, что аккуратно складываю платок — ткань тончайшая, вышивка по краю напоминает изящные веточки. Мои щеки явно теплеют.

— И спасибо, что помогли мне, — с запинкой говорю я почти шепотом.

— Не стоит. Я рад, что вы не пострадали. Я бы себе этого не простил.

Голос и тон Энсона продолжают меня смущать, и я предлагаю, почти не думая:

— Может, мы могли бы называть друг друга на «ты»?

Тепло свеч отражается на лице Энсона и придает ему чуть больше живости. Он улыбается мне, и я вижу сдержанную радость в его глазах — она искрится, будто у юнца на челе.

— Вы можете звать меня, как сочтете удобным, Рей. Я же, в свою очередь... постараюсь, но обещать не могу.

Мне думается, что дело в воспитании или подобном, и я с внезапной ясностью решаю, что научу Энсона говорить со мной проще. Мы обмениваемся взглядами под мерный ход часов. В груди трепещет, и я не могу разобрать, от страха это или от любых других эмоций, которые пытаются мной завладеть в этом проклятом доме.

Тишина почти подходит к порогу неловкой, когда сбоку доносится шум, визг ножек мебели по полу — но теперь это не верхний этаж, а столовая, где скрылась Саския. Во мне мигом поднимается паника, я снова вспоминаю тень и первой бросаюсь по лестнице, чтобы помочь: за лакированными дверями слышатся приглушенные сокрушения Саскии и какой-то мужской голос...

Стоит мне ворваться в столовую и чуть не наткнуться на обеденный стул, слева на меня едва не проливают что-то с кисловатым запахом. В лицо и на одежду летят капли, под ногами разбивается кувшин, а от громкого звука я отскакиваю в сторону.

— Хампус!

Пока я пытаюсь вдохнуть без дрожи, передо мной разворачивается картина: пьяный мужчина, явно мало осознающий, тот самый, что едва не окатил меня алкоголем, почти сползает по стене; его поддерживает под руку Саския, которой теперь помогает Энсон, а ко мне вдруг спешит кто-то со стуком каблучков.

— Ох, какой ужас! — девушка примерно моего возраста, вынырнувшая из кухни, смотрит на меня яркими глазами, прикрыв ладошкой рот. — Я помогу!

— Ничего... не страшно.

Я утираюсь платком, одновременно рассматривая новую знакомую. У нее две короткие рыжие косы, светлые щеки с россыпью веснушек, а одета она, будто травница, вышедшая в лес — теплые коричневый и бежевый, свободный крой, удобные короткие рукава и юбка, в которой не запутаешься.

— Койсея, помогите Рей, пожалуйста, — просит Энсон, поднявший с пола давешнего пьянчугу. — Мы вернемся, когда отведем Хампуса.

— Конечно, Энсон, не беспокойтесь!

Я невольно давлю опаску, глядя на то, как худощавый Энсон, невысокий и легкий, без заметного напряжения поддерживает Хампуса, перекинув его руку через плечо. Но за дверь они и Саския выходят благополучно.

Новые имена, только пролетевшие в воздухе, падают в пустую память. Они пригреваются там, словно их никогда не было в моих воспоминаниях, и я никого не узнаю. Койсея, с этими яблочно-зелеными распахнутыми глазами, блестящими, словно у олененка, в громадной столовой выглядит ярким огоньком, почти нездешним. Она несмело улыбается мне:

— Прости, что так вышло: Хампус, когда выпивает, становится трудным... с ним только Саския может сладить. Пойдем, здесь рядом есть ванная, я помогу оттереть платье.

Я киваю, выходя в коридор второй.

— Ты Рей? Саския успела рассказать о тебе. А я Койсея, приятно познакомиться.

На другой стороне коридора от столовой находится дверь с цветочной резьбой — это и впрямь оказывается ванная комната, довольно большая, почти посреди гостевой зоны особняка. Краны как будто позолочены, стены темные, с мелким орнаментом, из-за чего комната кажется чуть меньше и слегка уютнее в огоньках свеч. Я осматриваю себя в зеркале, и мы с Койсеей в четыре руки поспешно затираем пятнышки от капель на пышной юбке платья и корсетной сборке.

— Спасибо тебе, — я впервые ощутимо улыбаюсь Койсее, и та в ответ буквально озаряет меня ярким взглядом.

— Пустяки! Я рада помочь! Здесь всем не по себе, и мне бы так хотелось, чтобы хоть что-то было похоже на нормальную жизнь. А ты... Саския сказала, что ты не помнила даже своего имени. Это правда?

Я киваю, и ответное сочувствие в глазах Койсеи меня немного смущает — словно она беспокоится обо мне больше меня самой.

— У меня было только это, когда я проснулась.

Браслет тихонько постукивает бусинами, когда я поднимаю руку, чтобы показать его Койсее. У нее на лице мигом появляется безумно сосредоточенное выражение, она напряженно хмурится, так, что веснушки на щеках темнеют, и трет подбородок.

— Это будет звучать странно, но я думаю, что узнаю эту древесину. Это сосна, и такие сосны растут вокруг мест, где я живу. Я всегда жила в домике в лесу... и там, кажется, были такие сосны...

Койсея так старается, что я почти волнуюсь за нее. Я осторожно касаюсь ее плеча и качаю головой.

— Все хорошо. Не перетруждайся так.

В ответном светлом взгляде я читаю почти отчаяние.

— Прости... Как только я что-то вспомню, я обязательно тебе скажу, — Койсея говорит убежденно, и я почему-то ей верю. Потом она смотрит на нас двоих в зеркало и вдруг улыбается. — У тебя красивые глаза.

Я смотрю тоже и невольно отвечаю смешком.

— И у тебя.

Мои радужки темнее, больше уходят в оливковый, а ее глаза напоминают весеннюю зелень. Мы не похожи, мы разные по росту, по чертам лиц, но нечто близкое я, к удивлению, ощущаю. Мне приятно, что сейчас со мной здесь оказалась именно Койсея. Предчувствие, что мы могли бы подружиться, тихо тлеет где-то внутри меня.

Мы возвращаемся в столовую, переговариваясь. Койсея рассказывает мне то, что о себе помнит: домик в лесу, добродушный отец, жизнь в одиночку, сбор грибов, охота. Я вижу, что воспоминания причиняют ей боль — она морщится, словно у нее болит голова, — но чем-то ей помогает просто поговорить со мной, и я охотно слушаю, пока мы убираемся. Длинный обеденный стол накрыт скатертью, под блюдами, которые я снова выравниваю, лежат декоративные салфетки, бокалы блестят хрустальными гранями. Столовое серебро дает блики от свеч, когда я осматриваю его, убеждаясь в чистоте.

Вскользь Койсея с сочувствием упоминает, что Энсон тоже ничего о себе не помнил по пробуждении, но всегда остается спокойным, и это не может не восхищать. Я молча киваю: Энсон не упоминал при мне, что тоже потерял память.

Койсея много говорит, пока готовит еду. Пахнет вкусно, но я не очень уверенно чувствую себя возле продуктов, потому просто помогаю по мелочам и пробую, если Койсея просит. Здесь, как она упоминала, свой распорядок, свои проблемы с доверием — некоторые предпочитают держаться сами по себе, даже готовить самостоятельно или, по крайней мере, забирать для себя простейшую еду, которую достаточно просто порезать.

За все прошедшее время я не вижу новых лиц, не слышу новых голосов. Большое пространство роскошной столовой не гнетет меня, но кажется слишком пустым для нас двоих. Я думаю спросить у Койсеи об этом, когда она заговаривает сама:

— Ну вот, мы закончили. Надо позвать остальных... Эх.

— В чем дело?

— Я все время готовлю как будто на всех, и постоянно многое остается. Наверное, я еще надеюсь, что как-нибудь мы все соберемся за одним столом... А потом спасемся отсюда. Все вместе.

Я не вижу ничего плохого в ее словах, хотя внутри что-то дрожит. Эта неясная тревога частенько возникает в груди с того момента, как я очнулась, я даже не успеваю ее ловить — и сейчас замечаю лишь потому, что замираю и помогаю себе сделать вдох и выдох полной грудью, медленно и вдумчиво. Я даже не знакома с некоторыми из тех, кто тоже заперт здесь с нами, но уже в ком-то не уверена? Такого быть не может. Или, в свете последних событий, скорее, не должно быть, но случается?

— Мне пойти поискать кого-нибудь? — предлагаю я. За время, которое мы провели с Койсеей, я хоть немного привыкла к обстановке и ощущениям от этого дома, поколачивать от страха меня перестало. И мне явно придется быть храброй, если я хочу отсюда выбраться.

— Давай вместе сходим! Я не видела с самого утра ни Захария, ни Билла и Билли — наверное, и они на втором этаже.

Я выгибаю бровь. Если о Захарии я слышала — и его деяния я тоже слышала собственными ушами, — то два других имени для меня новы. Братья? Родня?

— Энсон сказал, что Захария лучше не беспокоить, — аккуратно делюсь я.

— Он крушит все вокруг, но никому не вредит, правда, — Косея пытается улыбнуться, и я вижу, как чуть вздрагивают ее губы в легком напряжении. — Он часто забывает поесть. А близнецы, конечно, острые на языки, но уж точно нас не обидят.

Руки расправляют складки на юбке, и я выдыхаю. Я готова и первой выхожу из столовой, слыша, как Койсея быстро меня нагоняет — у нее легкий шаг с задорным постукиванием каблучков на коротких сапожках. Пока мы идем по узорчатым коврам, я спокойна, но в памяти резко всплывает событие на лестнице, и невольно я замедляю шаг. Койсея поднимается по ступеням первой, теперь уже я стараюсь за ней поспеть — и не выпускать из виду часы ни на секунду. У меня болит реберная клетка от того, что я не дышу, но ни следа тени не появляется, ни намека на опасность. Я решаю, что попозже спрошу у Койсеи, не видела ли она чего-то подозрительного, как я...

Наконец я ступаю на второй этаж, готовясь в очередной раз нырнуть в неизвестность.