Я не видела, каким был второй этаж, разве что предполагала, что у него должна быть схожая с первым планировка. Внизу много комнат, много украшений, которые и навеяли для меня сходство с отелем, когда я только очнулась. Но предстающее моим глазам заставляет меня застыть, пораженную. Все вокруг выглядит, словно здесь побушевал дикий зверь или даже нечто более ужасающее, сравнимое со стихийным бедствием. Обои сорваны, ковры скомканы в беспорядке, полы завалены обломками мебели, ваз, рам от картин, некоторые подсвечники вывернуты из стен, двери либо выломаны, либо висят на петлях. Койсея оборачивается и пожимает плечами:

— Привыкай. У Захария просто очень много энергии.

Я не знаю, что ответить, но, как мне кажется, дело не в переизбытке сил. Этаж выглядит так, словно его уничтожали от первой до последней вещицы, намеренно и вдумчиво или в ярости, которая должна застить глаза. Я слегка ежусь, но иду вперед.

Мне не хочется вглядываться в темноту комнат, потому что подсознательно я опасаюсь заметить, как темнота посмотрит на меня в ответ. Но я осторожно бросаю взгляды в проемы, пока Койсея зовет по именам Билла, Билли и Захария. Я никого не вижу, воздух кажется неподвижным. Здесь вряд ли были жилые комнаты, слишком они далеко от сердца дома... но что тогда? Кладовые? Может, где-то есть библиотека? Или несколько кабинетов? Или комнаты вроде гостиных? Сейчас лишь густо пахнет пылью, чем-то паленым — будто кто-то успел затушить край едва загоревшейся занавески или вроде того. Я не слышу ничего, кроме моих шагов и шагов Койсеи, и слишком трудно поверить, что на этаже вообще может быть кто-то другой. Даже за пределами дома ничего нет, ни скрипа ветвей, ни звуков леса, птиц и животных... даже ветра. У меня чуть зажаты плечи, поворачиваться тяжело — но я не чувствую на себе взглядов.

— Странно, где же они все?

— Ты уверена, что стоит искать здесь? — я оглядываюсь на Койсею. — Тут уже давно было тихо. Может, они ушли куда-то.

— Мы почти осмотрели этаж. Давай дойдем и вернемся, может, Энсон нам поможет.

— На твой голос все равно никто не отзывается. Думаешь, кто-то решил прикорнуть в разрушенной комнате?

Мы переглядываемся со смешками, но идем дальше. Чуть погодя я замираю напротив одного из проемов, вдруг ощутив холодок по задней стороне шеи. Вот теперь я словно оказываюсь чьей-то мишенью, под кожей как будто натягиваются нервы и деревенеют жилы. Я пытаюсь рассмотреть то, что, уверена, следит за мной из тьмы, но от этого начинают болеть виски.

Внезапный скрежет сверху прибивает мои ступни к полу. Я задираю голову: настенный подсвечник, и так поврежденный раньше, накреняется и вот-вот отвалится вместе с горящей свечой. Прямо на меня. Я хочу двинуться, но парализована, не могу, как бы ни пыталась, мышцы чувствуются забитыми...

То, что меня дернули в сторону, я понимаю не сразу, лишь слышу глухой металлический бряк под ногами прямо перед собой и оханье Койсеи. На талии — две тяжелых и теплых ладони, держащих меня, как куклу, у мускулистой груди. Я растерянно моргаю и вскидываюсь, упираюсь взглядом сначала в полоски бинтов, потом в волевой подбородок. По коже бегут мурашки.

— Захарий!

Голос Койсеи, ее быстрые шаги и несколько стуков подошвой, чтобы потушить упавшую свечу, вырывают меня из оцепенения, я сглатываю и отстраняюсь — руки Захария соскальзывают с моей талии только после того, как я оказываюсь в полушаге от него.

Я рассматриваю Захария во все глаза. Лицо молодое, но мужественное, с немного суровыми чертами, бровь и щеку пересекают диагональные застарелые шрамы, продолжающие друг друга. Теплые карие глаза так же внимательно рассматривают меня в ответ. Он высок, выше всех, кого я встречала в этом доме, и его одежда явно подходит для долгой дороги: простой и чуть потертый темно-синий сюртук, такой же жилет, брюки, годные для верховой езды, тяжелые высокие сапоги. Рукава сюртука закатаны, и поверх крупных жилистых предплечий несколькими слоями намотаны чистые бинты. Еще бинты я вижу на его шее, за воротом одежды.

— Захарий? — глупо переспрашиваю я, отчего-то чувствуя себя особенно неловко.

— Да. А ты? — он выгибает левую, шрамированную бровь и складывает руки на груди.

Стук моего сердца отдает куда-то в горло и не дает голосу нормально пробиться. Мне в ответ не раздается ни слова.

— Я... меня зовут Рей. Спасибо, что помог.

Не могу отделаться от мысли, что что-то не так, но не понимаю, что. Захарий все еще не сводит с меня глаз, даже когда Койсея подходит ближе, и довольным он не выглядит.

— Что вы вообще здесь делали?

— Искали тебя, — первой отвечаю я. — Где ты был?

— В комнате.

«В какой из десятка разгромленных?» — меня неожиданно так и тянет на иронию, но я прикусываю язык. Наверное, он не оценит. Захарий уже собирается отвернуться и, стоя полубоком, бросает мне — и именно мне:

— Стоит быть осторожнее. Здесь опасно. Возвращайтесь.

— Какие здесь еще опасности, кроме падающих свеч?

Во мне что-то противится тому, как Захарий закрывается. Это, скорее всего, после предыдущих встреч, ведь остальные, с кем я успела познакомиться, отнеслись ко мне спокойно и даже немного тепло, никто из них точно не пытался прогнать меня прочь, как неразумную малышку. Захарий же либо не видит того, что чувствую я, либо его это нисколько не беспокоит, как и уже оформленная у меня на лбу хмурая морщинка. Он смеривает меня взглядом и отвечает абсолютно ровно:

— Я, например.

— Как ты можешь быть опасным?

Это в высшей степени неловко, но я как будто физически не могу заставить себя замолчать и бросить этот странный диалог вот так, на полдороги. Я вижу Захария впервые, но почему-то его черты не кажутся мне неизвестными. Так было уже с некоторыми в доме, но... все так запутанно.

Койсея тихонько тянет меня за руку, но я не отзываюсь сразу. Это почти похоже на оцепенение, которое владело мной под падающим подсвечником, но на сей раз будто мои ноги сами не хотят идти. Мы с Захарием словно сражаемся взглядами, молча и спокойно — это дуэль не бури гнева, а скорее выдержки.

— Мы пойдем, — бормочет Койсея и берет мою ладонь, мягко утягивает прочь.

— Приходи в столовую, — добавляю я, успевая бросить еще взгляд на Захария.

Он смотрит на меня с таким видом, словно я его, как ребенка, пожурила за пропуск завтрака, а не просто позвала увидеться со всеми внизу. Я его, кажется, совсем не понимаю.

Легкие рады избавлению от пыльного воздуха, я чувствую странное подобие освобождения, как только мы покидаем разгромленный этаж. Нет, теперь, познакомившись с Захарием лично, я готова поверить в то, что он может создавать столько шума, но даже для него полностью развороченный этаж должен быть огромной работой. У меня много смутных вопросов, которые я силюсь и не могу облечь в слова. Хотя один, пока мы спускаемся по ступеням, я задаю, чуть дернув Койсею за рукав:

— Он ведь ничего плохого тебе не сделал?

— Нет конечно! — она отвечает с таким видом, словно не понимает, как я могла такое предположить. — Просто он... сложный. Никто не может сказать, что у него на уме. И сам Захарий не говорит.

— А вы спрашивали?

На этот вопрос Койсея мне так и не отвечает. Я так захвачена собственными впечатлениями и мыслями, что спокойно миную часы на пролете лестницы и кидаю на них косой взгляд лишь после того, как мы спускаемся к подножию лестничной цепочки. Туда же спешит Энсон, видимо, не нашедший нас в столовой. Он озадачен, торопливо осматривает нас обеих, будто убеждается в целости — наш немного взбудораженный вид от него вряд ли укрылся.

— Вы были на втором этаже?

— Да, позвали Захария к обеду.

— Все в порядке?

Я переминаюсь с ноги на ногу.

— Ну, на меня едва не свалился подсвечник, но Захарий вовремя мне помог... Глупости какие-то.

Мне показалось, или по лицу Энсона скользнула тень?

— О чем вы?

— Это сегодня не первый раз, когда я едва не попадаю в переплет, — говорю я с внезапной досадой. — Не думала, что я такая неуклюжая!

— Не принимай близко к сердцу, — теплая улыбка Койсеи пытается меня согреть, — у всех бывают неудачные дни.

— Мне кажется, я бы даже тупой иглой умудрилась уколоться...

Эта фраза падает с моих губ, и я отчего-то хмурюсь. Я это уже говорила? Почему это звучит так знакомо?

— Я ведь... не произносила это раньше?

— Нет. Не при мне, — тут же отвечает Койсея.

Энсон тоже качает головой. Я перебираю те обрывки фраз, которые всплывают из глубин рассудка, пытаюсь выудить там что-то похожее, но это не помогает. Тихое покашливание Койсеи звучит рядом, и я мгновенно бросаю копаться в себе. Выражения лиц других напоминают мне, что даже тут можно вести себя странно. Мне хочется поежиться, и я, оправляя юбку, кидаю взгляд на темно-красные туфли. Идея зажигается искрой.

— Мне... надо в комнату, — говорю я. — Все еще не привыкла к обуви и, кажется, скоро натру мозоли. Поищу чулки среди одежды.

— Если уже болит, скажи, у меня в комнате есть лекарства, — предлагает Койсея.

— Нет-нет, пока все хорошо.

— Вас проводить, Рей?

Энсон шагает чуть ближе, делает жест, словно пытается предложить мне ладонь — и я сама не понимаю, как, но тут же отступаю от него, назад. В наших глазах отражается взаимное секундное замешательство.

— Нет, благодарю. Я сама схожу в комнату и постараюсь вернуться к вам поскорее.

Едва не пошатнувшись на складке ковра, я спешу пройти мимо Энсона и Койсеи в сторону коридора с дверями наших комнат. Чей-то взгляд в мою спину чуть подталкивает, но я, конечно, и не пытаюсь обернуться.

В комнате чуть прохладно, это я замечаю сразу. Возможно, в других местах дома это не чувствуется из-за многочисленных огоньков пламени, разгоняющих мрак, а у меня зажжена всего одна свеча. Я на самом деле чувствую, как чужие туфли грозят натереть, и потому снимаю их, а после усаживаюсь перед шкафом. Пока мы были с Койсеей, я хоть немного приспособилась к кринолину, и сейчас мне почти безразлично, как он колоколом стоит вокруг меня, пока я перебираю белье в шкафу.

Я не вдумываюсь, но быстро понимаю, что вещи здесь лежат комплектами — вижу одинаковые элементы отделки, схожие узоры на тканях. В шкафчиках рядом я нахожу перчатки, одни из которых подошли бы к платью, но кажутся мне излишними. В другом шкафчике лежит несколько шляпок, удивительно разномастных. Я силюсь вспомнить хоть что-то из вещей, и вновь это не приносит успеха, хотя сама задумка все еще кажется мне стоящей: я помню, что в комнате еще стоит до сих пор не исследованное мной трюмо, и решаю заняться им попозже. В итоге спустя несколько минут я отыскиваю плотные темные чулки с нашитым кружевом, повторяющим узоры на платье, и надеваю их.

Почему-то приходит спокойствие. Будто какое-то время наедине с одеждой придало мне сил, я отвлеклась и была готова продолжать день. Задумчиво подперев щеку кулаком, я качаю ногой и раздумываю, что мне делать в этом доме дальше.

Здесь никто не понимает все до конца, здесь разные люди, которые вряд ли встретились бы в жизни, а еще отсюда никак не выбраться. Первое, что я решаю точно — свои мысли стоит держать под контролем, как и мои отклики на них, чтобы не выглядеть еще подозрительнее. Все вокруг кажется причудливым сном, но я очень хочу сохранить хоть немного разумности в себе. Она может помочь, если подведет интуиция, на которую мне все-таки кажется уместным полагаться в местном хаосе. О доме нужно узнать больше, а еще выспросить про всех жильцов, с которыми я еще не столкнулась. Просто ради своей безопасности.

За дверью мне слышится размашистый шорох — словно хлопнуло полотно ткани на ветру. Я в очередной раз за день стараюсь заставить себя дышать, спускаю ноги в туфли и почти бесшумно прохожу на порог, там замираю, но больше ничего не слышу. Дверь под моей рукой открывается с секундным, но заметным скрипом. Стоит приоткрыть ее, и в пустом коридоре мне чудится присутствие, совсем не похожее на человеческое. Я знаю, что чувствовала бы, думая, что там есть человек, и это совсем не похоже на вязкий ком в моей груди. Столько времени прятаться за сегодня кажется смехотворным, и я сцепляю зубы, а затем выглядываю, чтобы осмотреться.

Уже не раз возникавший холодок по коже снова проносится, чуть трогает щекоткой, а у меня из прически выпадает пара прядей волос. Желание запрыгнуть обратно в комнату я в себе давлю, быстро выхожу в коридор и захлопываю дверь, чтобы поспешить в столовую. Мне нужно к остальным. Рассказать, спросить, хоть что-то понять...

Оборки на рукаве что-то касается, вновь напоминая нечто большее, чем сквозняк. Я дергано оборачиваюсь, успевая заметить, как в глубине коридора исчезает с тканевым шорохом что-то белесое, похожее на расплывчатые очертания человека. Мои глаза распахиваются.

Привидение! Быть не может!

Пятиться даже на невысоких каблуках неудобно, но я, и не стараясь вести себя храбрее действительного, отступаю прочь. Желание попробовать проломить собой окно растет во мне с каждой секундой, и не важно, что у более сильных это явно не получилось — вряд ли их желудок хоть раз так прошибало льдом, как сейчас у меня. Мне нужно срочно найти остальных!

Не сводя глаз с коридора, где скрылось неведомое создание, я уже собираюсь броситься бежать, когда спиной на что-то натыкаюсь и оборачиваюсь со вскриком.