Джейсона втягивают в сознание, как будто он чем-то ему обязан: медленное, мучительное скольжение сквозь каждый плотный слой сна, затем внезапное, холодное пробуждение. Это не первый раз, когда его вытаскивают из состояния забытья, но на этот раз в этом есть что-то другое — осознанность, которой раньше не было. Когда Джейсон пытается снова погрузиться в глубокую черноту, та сопротивляется, становится неподатливой и хрупкой. Темнота разлетается вдребезги, когда Джейсон тянется к ней, пока все, что не останется, — это отпечаток света на его веках, гулкий звук, ощущение чего-то на коже.
Сон преследует его. Кошмар. Руки, боль и темнота. Медный привкус крови на языке, вонь гнили в носу и ужасный гогочущий смех в ушах. Джейсон хнычет, сам того не желая, и, господи, как это больно. Звук выходит слабый, превращенный в ничто в его горле.
Кто-то прикасается к нему, и Джейсон пытается отпрянуть, но его тело слишком тяжелое, невосприимчивое. Как будто он населяет лишь крошечную часть самого себя, а остальная часть — просто бесполезная плоть, за исключением того, что это слишком больно, чтобы быть правдой. Прямо сейчас боль кажется далекой, притупленной, но она проникает в его сознание, кружит в поисках возможности заявить о себе.
Что-то горячее и влажное стекает по его виску, прокладывая огненную дорожку до самого уха. Что-то еще преследует его — может быть, палец? Теплый и мозолистый. Джейсон пытается открыть глаза, чтобы увидеть, что к нему прикасается, но его веки кажутся слишком тяжелыми, чтобы их поднять.
— Все хорошо, Джей, — и Джейсон узнает этот голос, глубокий, ласковый и знакомый. Звучит, как утешение. Как дом. Джейсон пытается повернуть голову в его сторону, но ему удается лишь прерывисто дернуться. — Все в порядке, приятель. Не плачь.
«Брюс», — подсказывает разум Джейсона. Папа. А после, поскольку его разум — дерьмо, за этим следует звук хруста костей, сдавленный смех, отчаянный голос Брюса и влажный шлепок кожи о кожу…
Нет!
Глаза Джейсона резко открываются без какой-либо сознательной реакции его мозга. На долгое, пугающее мгновение мир становится размытой полосой белого света и неразберихи. Джейсон отчаянно бегает глазами, пытаясь понять, где он находится — с кем он. Должно быть темно, думает он. На складе было темно. И Джокер был там. Джокер…
— Посмотри на меня, Джей. Джей, ты можешь посмотреть на меня, сынок?
Джейсон следует инструкциям автоматически, инстинктивно. За словами стоит твердость, которая означает, что это важно, и, каким бы непослушным Джейсон иногда ни был, он знает цену выполнения приказов. В полевых условиях это может обозначить границу между жизнью и смертью.
Лицо Брюса вырисовывается над ним, глаза Джейсона устремляются прямо на него. Мир по-прежнему странный, размытый, и он превращает Брюса в расплывчатый бежевый круг. Флуоресцентный больничный свет окружает его сзади ореолом, ярко-белая дымка по краям его лица и темным прядям волос.
— Б? — говорит Джейсон или пытается сказать. Его горло сжимается в мучительном протесте, и выходит лишь жалкий хрип.
Однако Брюс, кажется, все еще понимает его. Как и всегда. — Да, милый, это я.
Джейсон моргает, услышав это, и еще одна горячая дорожка течет по его коже. Лицо Брюса становится четче, фокусируясь на одно короткое мгновение, прежде чем снова расплывается. «Слезы» — осознает Джейсон. Слезы затуманивают зрение, то делая мир четче, когда падают, то снова превращая все вокруг в расплывчатое пятно.
Джейсон не совсем уверен, почему он плачет.
Рука прижимается к его щеке, такая нежная, что Джейсон едва ее чувствует. Но она реальна. Заземляет его. Это не похоже на болезненное давление пальцев в перчатках, когтей, впивающихся в его плоть, причиняющих боль и отнимающих. Это тепло, надежно и нежно. Джейсон слегка наклоняет голову, ища прикосновения. Комната начинает вращаться от этого короткого движения, но рука Брюса, прижатая к нему, удерживает его. Лицо Брюса, все еще заполняющее его поле зрения, удерживает его здесь, в настоящем.
— Тебе нужен лед? — спрашивает Брюс хриплым голосом.
Джейсону кажется, что ему удается кивнуть. В любом случае рука Брюса исчезает, и Джейсон пытается заскулить из-за потери контакта, но едва ли какой-либо звук выходит из его горла. Затем Брюс возвращается почти так же быстро, как и ушел, одной теплой рукой поглаживая лоб Джейсона, другой поднося маленькую пластиковую ложечку со льдом к потрескавшимся губам сына.
— Медленно, — предупреждает Брюс, помогая Джейсону положить его на язык.
Джейсон даже не осознавал, насколько пересохло у него во рту, до первого прохладного прикосновения. Это словно рай на его липком языке. Струйка воды, стекающая по измученному горлу, причиняет такую боль, что еще больше горячих слез наворачивается на глаза, но облегчение стоит того и даже большего. Когда он открывает рот, Брюс послушно кладет ему на язык еще кусочек льда, и Джейсон начинает чувствовать себя немного более живым.
— Лучше? — спрашивает Брюс. Его рука все еще на лбу Джейсона, приглаживает его кудри.
Джейсон позволяет своим глазам закрыться. Это должно было принести облегчение, но вместо этого темнота кажется гнетущей. С закрытыми глазами Джейсон не может сказать, кто к нему прикасается, не может сказать, где находится.
И это глупо, потому что он знает, что находится в больнице. Помимо стука собственного пульса в ушах, он слышит устойчивый сигнал кардиомонитора и ровное дыхание Брюса. Он знает, что это Брюс прикасается к нему, потому что он только что видел его. Но это не останавливает его прерывистое дыхание, не останавливает его сердце, бешено колотящееся в груди.
Джейсон пытается снова открыть глаза, но они слишком тяжелые.
— Дыши, Джейсон. Ты в порядке. Давай, открой глаза снова, малыш.
Но уже слишком поздно. Жестокие руки тащат Джейсона обратно в темноту. В ушах звучит маниакальный смех, заглушающий заверения Брюса, перекрывающий его собственное прерывистое дыхание и даже глухой стук пульса в голове. А после – ничего.
***
После этого разум Джейсон некоторое время блуждает. На каком-то уровне он осознает, что происходит вокруг него. Он слышит приглушенный гул голосов, шарканье тел, перемещающихся по палате, равномерный звуковой сигнал медицинского оборудования.
Тем не менее ему хорошо там, где он находится: недостаточно глубоко для ночных кошмаров и воспоминаний, но и недостаточно сознательно, чтобы причинять боль. Ему не приходится разбираться ни с чем из этого, как и не нужно сталкиваться с Брюсом, его жалостью и удушающей заботой. Но он знает, что тот там, сидит рядом с ним. Ощущение его присутствия успокаивает маленькое, испуганное существо в груди Джейсона.
Всякий раз, когда Джейсон выныривает из своего неглубокого сна, Брюс оказывается рядом, склонившись над ним на кровати, или откинувшись на спинку маленького пластикового стула, или стоя у окна, глядя на парковку. Иногда Брюс спит, его лицо усталое и бледное. Порой его глаза красные и опухшие, и Джейсону неприятно осознавать, что его отец плакал.
Иногда Альфред бывает там, тихо сидит с Брюсом или возится с простынями. Если он замечает, что Джейсон проснулся, он всегда тепло улыбается ему и ободряюще похлопывает по любой неповрежденной части Джейсона, до которой может дотянуться. Говорить больно, и мозг Джейсона все равно с трудом подбирает слова, так что ему остается только улыбнуться в ответ, прежде чем он снова погружается в сон.
Это заставляет его хотеть бодрствовать, но Джейсону никогда не удается это надолго. Обезболивающие, которыми его пичкают, по-видимому, довольно сильны, и Брюсу приходится удерживать его во время панической атаки, одной рукой прижимаясь к быстро вздымающейся и опадающей груди Джейсона, прижимаясь лбом к его лбу, ровно дыша в такт. Когда Джейсон снова погружается в пучину наркотиков и боли, Брюс все еще держит его, сердце Джейсона колотится под его ладонью.
— Где мы? — спрашивает Джейсон однажды заплетающимся языком. Он понятия не имеет, сколько времени прошло с момента на складе, дни разбились на маленькие беспорядочные фрагменты времени.
Брюс откидывает кудри с потного лба. — Мы все еще в Эфиопии, малыш. Они пока не хотят, чтобы тебя переводили.
Эфиопия. Джейсону следовало ожидать такой ответ, и все же это все еще заставляет его желудок чувствовать неприятную пустоту. Как он выбрался со склада? Джейсон на самом деле не помнит. Есть... вспышки воспоминаний: Джокер, склонившийся над ним, грохот распахивающейся двери, оглушительный рев Брюса, треск ломающихся костей. Затем его отец, нависший над ним, и его нежные руки, его низкий голос, и боль, которая пронзала все существо Джейсона с каждым осторожным движением.
А после — пустота.
Брюс, должно быть, каким-то образом доставил его в больницу. Все это — темная дыра в голове Джейсона до того первого испуганного пробуждения. Почему они не вернулись в Готэм? Где Джокер?
Мурашки пробегают по коже Джейсона. Что, если он все еще в Эфиопии? Что, если он придет, чтобы найти его? Может быть, чтобы прикончить его, или для второго раунда, которым он угрожал, когда был сверху на Джейсоне, вдавливая его в бетон.
Озноб превращается в нечто болезненное, горячие булавки с иголками пронзают тело. Кожа кажется слишком тугой, натянутой на его распухшую плоть.
— Что не так? — спрашивает Брюс с тревогой в голосе.
Джейсон пытается отогнать страх. Однако ему не удается полностью скрыть его из своего голоса. — Где он?
Глупо, но Джейсон даже не может заставить себя произнести его имя. В любом случае не похоже, что Брюс не знает, о ком он говорит. Его лицо напрягается, рот превращается в ровную линию. В его глазах есть что-то, чего Джейсон не может понять.
Брюс молчит достаточно долго, чтобы Джейсон начал думать, что он не собирается ему отвечать. Затем: «Он мертв, Джей. Он больше не сможет причинить тебе боль.»
По какой-то причине у Джейсона перехватывает дыхание. Он даже не уверен, что ожидал услышать от Брюса. Возможно, что Джокера забрали обратно в Аркхэм, или заперли здесь, в Эфиопии, или даже что он лежит где-то на больничной койке, как и Джейсон, закованный в гипс на все тело, и вряд ли доставит какие-либо неприятности в ближайшее время. Но смерть? Об этом Джейсон даже не подумал. Этот факт даже не укладывался в его голове.
Но если Джокер мертв, значит ли это... что Бэтмен убил его?
Мысль странным образом поселяется в груди. Джейсон не глуп, он знает, что, должно быть, увидел Брюс, его отец, когда ворвался на склад. Джокер был жгучей, непреклонной линией боли, пронзившей Джейсона насквозь, а потом он исчез, оставив за спиной Джейсона только воздух и стыд. Как бы Джейсон ни пытался притвориться, что этого не произошло (пусть даже только в своей голове), он не может избежать того факта, что Брюс должен был видеть. Он должен знать.
В лучшем случае Брюс видел кровавое месиво, в которое превратил его Джокер (свист лома в воздухе, глухой удар металла о плоть. «Что больнее? Удар слева? Или удар справа?»). В худшем случае Брюс увидел...худшее. Джейсон пытается представить, что бы он сделал, если бы был на месте Брюса, но мысль кажется слишком абстрактной, чтобы за нее ухватиться. Джейсон был не на месте Брюса, он был на месте Джейсона, раздавленный весом нависшего над ним Джокера, его прерывистое дыхание громко отдавалось в ухе, между бедер текла прозрачная жидкость.
Убил бы Джейсон за это? Стал бы Брюс?
Джейсон не уверен, хочет ли он знать ответ на этот вопрос. Он не уверен, хочет ли он, чтобы это было «да» или «нет». Ни то, ни другое не кажется ему правильным.
Он закрывает глаза и пытается не чувствовать тошноту при мысли о том, что могло произойти. Рука на голове слегка толкает его, но Джейсон отказывается снова открывать глаза. Возможно, Брюс думает, что это от облегчения. Несомненно, облегчение присутствует от осознания того, что Джокер больше не сможет причинить ему боль, не сможет снова прикоснуться к нему. Но Джейсон слишком слаб и не в себе, чтобы по-настоящему понимать, что он чувствует.
— Теперь ты в безопасности, Джей, — бормочет Брюс. Трудно сказать, знает ли он, что Джейсон может его слышать, или думает, что Джейсон снова спит. Что-то в мысли о том, что Брюс разговаривает с ним, пока он без сознания, даже когда он его не слышит, заставляет грудь Джейсона сжаться, успокаивает его. — Он никогда больше не прикоснется к тебе.
Рука убирается со лба Джейсона. На смену ей приходит мягкое прикосновение губ Брюса.
— Я обещаю.
***
— На этот раз ты собираешься бодрствовать, Маленькое Крылышко? (Прим: прозвище Джейсона)
В голосе Дика слышится веселье, но также доля твердости, беспокойство, прячущееся за словами. Джейсон краснеет, горячее смущение заставляет кровь приливать к коже.
— Заткнись, придурок, (игра слов на английском. Джейсон называет Дика «Dickface», что можно перевести как придурок/засранец. Прозвище сочетается с именем Дика: Dick - Dickface) — хрипит он. Слова звучат неправильно. Они должны были быть сердитыми, но его голос слишком слаб. Вместо этого он звучит жалко.
Когда Джейсон пришел в себя ранее, пробуждаясь от кошмара цепляющихся рук, крови и страха, Брюс и Дик склонились над ним с одинаковыми выражениями беспокойства на лицах и чего-то еще, от чего у Джейсона скрутило живот. Это был неприятный шок, когда он увидел рядом своего предполагаемого старшего брата. Какое-то мгновение Джейсон не понимал, где он и что произошло. Ранее он был уверен, что Дик навестит его, только если он будет при смерти.
Может быть, так оно и есть. Джейсон определенно чувствует себя так, будто умирает.
Его сердце все еще колотится от сна и резкого, пугающего пробуждения, громом отдаваясь в груди. Это вызывает головокружение, как будто кровь бежит слишком сильно, чтобы обеспечить его достаточным количеством кислорода. Или, может быть, это потому, что его легкие сдавлены под сломанными ребрами. Пульс болезненно пульсирует в горле и в каждом синяке, усеивающем его тело. Их так много, что кажется, будто все его существо — одна огромная рана.
Боль, которая раньше только кружила вокруг, теперь все, о чем он может думать. Джейсон чувствует себя более бодрым, чем когда-либо после произошедших событий. Ранее его пробуждения были краткими, мимолетными моментами осознания. Сейчас ощущения более явные. Более реальные. Не похоже, что он собирается окунуться обратно в темноту в любой момент.
Он не уверен, что ему это нравится.
Ни Дик, ни Брюс не сделали ему выговор за оскорбление, и Джейсону это понравилось бы, если бы он не знал, почему именно они позволили ему это. Он хочет провести рукой по лицу, чтобы унять зуд, ощущение стянутости кожи и спрятаться на мгновение от слишком пристальных взглядов своей семьи, но одна его рука закована в гипс, а другая укутана в плотный слой бинтов, так что все, что он может сделать, это наклонить лицо, закрыть глаза и притвориться, что если он их не видит, то и они не видят его. — Ты сделаешь так, чтобы оно того стоило?
Слова кажутся неправильными: слишком прерывистыми, слишком медленными, невнятными от боли. Дик смеется, но это тоже звучит неправильно, натянуто и напряженно. Его рука поднимается, словно хочет взъерошить волосы Джейсона, и Джейсон вздрагивает прежде, чем успевает остановить себя. Дик отдергивает руку, выглядя потрясенным.
— Прости, — выпаливает Джейсон в наступившей тишине. Это не то, что он хотел сказать, но это то, что выходит. Что-то тяжелое и горячее поднимается в груди и застревает в горле, заставляя произнести еще больше слов. — Я не... прости... я...
Дик выглядит от этого еще хуже. Он снова пытается дотянуться до Джейсона, затем явно колеблется, руки застывают в воздухе перед ним, не уверенные, куда приземлиться. — Эй, нет, все в порядке. Это не твоя вина, Джей.
— Я знаю, — огрызается Джейсон. Его лицу невыносимо жарко, как будто под кожей бушует огонь. Он не может перестать задаваться вопросом, действительно ли он такой красный, каким себя чувствует, или опухоль и синяки скрывают худшее.
— Хорошо, — неуклюже соглашается Дик и опускает обе руки обратно на колени.
Боже, Джейсон жалок. Это всего лишь Дик. Он всего лишь собирался взъерошить волосы Джейсона, как делал сотни раз до этого, растрепав кудри в спутанный беспорядок с глупой, придурковатой ухмылкой на лице. Он знает, что Дик не причинил бы ему вреда. Он знает. И все же…
Пальцы пробираются сквозь его кудри, сжимая достаточно сильно, чтобы вырвать волосы прямо у корней. Неловкое вытягивание шеи, когда голову откидывают назад, боль от синяков, сдавливающих горло, более резкая боль от укусов, когда его кожу всасывают. Горячее дыхание возле уха.
Джейсон сглатывает, борясь с внезапным приливом желчи. Это причиняет боль, обжигая его и без того ноющее горло, скапливаясь в задней части рта, горько и неприятно. Он пытается дышать ровно через нос, но знает, что его грудная клетка двигается слишком быстро. Между зубами застряло что-то похожее на всхлип. Джейсон пытается подавить его, и в основном ему это удается.
— Все в порядке? — мягко спрашивает Брюс.
Выражение лица Брюса слишком ласковое, слишком близкое к жалости. Это не помогает облегчить ужасную тесноту в груди Джейсона.
— Нормально, — бормочет он.
Он хочет скрестить руки на груди, но не может. Он хочет перевернуться или свернуться калачиком, но он в ловушке на спине в кровати, как черепаха с поднятым брюхом или дохлый жук. Как будто он превратился, как Грегор Замза , во что-то уродливое и чудовищное . В нечто сломанное.
Брюс и Дик обмениваются взглядами, которые Джейсон, вероятно, не должен был видеть. Это заставляет его чувствовать себя маленьким ребенком. Как будто он вернулся в свою дерьмовую квартиру в криминальном районе, а его мама и Уиллис орут друг на друга через голову Джейсона. Когда Дик поворачивается обратно к кровати, выражение его лица заменяется милой улыбкой, но Джейсон не упускает страдальческую складку на лбу и тонкую линию рта.
— Ради чего стоит бодрствовать, Маленькое Крылышко? — Дик дразнит, улыбаясь и вынужденно делая веселый вид.
Джейсон хочет пожать плечами, но не может пошевелить ими. — Чили-дог, — говорит он, потому что знает, что это снова рассмешит Дика. Он не может дальше выносить то, как на него смотрит старший брат.
Дик услужливо смеется. — Не думаю, что смогу это сделать. Может быть, Альфред приготовит тебе что-нибудь, когда ты вернешься домой, если ты вежливо попросишь.
Затем челюсть Дика захлопывается, как будто он только что понял, что сказал то, чего не должен был. Джейсон не совсем уверен, что именно он сказал не так, но в воздухе внезапно чувствуется напряжение, нечто натянутое и хрупкое. Лицо Брюса искажено болью.
Джейсон неуверенно спрашивает: «Когда я пойду домой?»
Он знает, что это будет нескоро. Он осознает степень своих травм, в конце концов, он знает, каким образом они были получены. Но он не может помешать маленькому обнадеживающему вопросу вырваться наружу.
Лицо Дика странно дергается, как будто он хочет скривиться, но борется с собой. Рядом с ним выражение лица Брюса нежное, но невозмутимое.
— Мы не знаем, Джей, — тихо говорит Брюс. — Может быть, когда ты почувствуешь себя немного лучше.
Затем, словно почувствовав возможность: «Как ты себя чувствуешь?»
Как он себя чувствует? В своем полусонном состоянии Джейсон на самом деле не слишком задумывался об этом. Однако теперь, когда Брюс обратил на это внимание, Джейсон внезапно снова осознает, как сильно ему больно. Когда он просыпался раньше, наркотики были защитной стеной между ним и острой болью его травм. Там все еще что-то есть — слой, притупляющий ощущения боли. Когда Джейсон позволяет голове затуманиться, например, расфокусировать глаза, он может почувствовать, как пелена окутывает его.
Но сейчас Джейсон чувствует себя так, словно он обнажен перед холодным светом дня. Его грудь кричит при каждом вдохе, рука болит под гипсом, лицо пульсирует, боль расползается по всей голове, проникает под череп, пока не начинает болеть даже мозг. И хуже того, раздробленное бедро Джейсона, горящее под кожей. Боль подобна яду, оплетающему паутиной весь его таз. И под этим скрывается глухой пульс глубоко внутри, о котором Джейсон изо всех сил старается не думать.
Почему-то Джейсону кажется, что рассказать об этом отцу было бы не очень хорошей идеей. Поэтому он сглатывает, превозмогая боль, его голос звучит на удивление ровно, когда ему удается сказать: «Я устал».
— Ты можешь поспать, если хочешь, — немедленно вмешивается Дик, хотя всего несколько минут назад именно он говорил Джейсону не делать этого. — Тебе не обязательно терпеть ради нас.
— Я только этим и занимаюсь, — жалуется Джейсон.
Хотя сейчас сон действительно звучит неплохо. Это было бы спасением от боли, неловкого напряжения в палате и глупого лица Дика. Но Джейсон устал быть без сознания, устал просыпаться в ужасе и замешательстве, фантомные руки и отпечатавшиеся в памяти удары преследуют его из темноты.
Он знает, что Брюс и Дик в любом случае начнут говорить о нем в тот момент, когда он заснет.
— Ты поправляешься, — искренне говорит ему Брюс. — Так что можно отдохнуть.
Джейсон хмурится. С ним не нужно нянчиться. Или, по крайней мере, он не хочет, чтобы с ним нянчились. — Я не хочу спать.
— Ладно, — говорит Дик слишком бодро. — Тебе не обязательно. Мы могли бы сыграть в игру.
Джейсон закатывает глаза. — Мне шестнадцать, — и по какой-то причине это заставляет Дика вздрогнуть, — а не пять.
— И что? Титаны и я все время играем в игры. Будет весело.
Что-то горькое скручивается в животе Джейсона. Даже сейчас Дик не может перестать думать о своей лучшей команде. Те несколько раз, когда Дик приезжал в Готэм, всегда было очевидно, что он хотел вернуться обратно. Он всегда был добр к Джейсону, даже если Джейсон в ответ был раздражительным и замкнутым, но было нетрудно понять, что он делал это из чувства долга, что если бы он мог, то вообще бы никогда не возвращался. Джейсон всегда говорил себе, что ему все равно (зачем ему вообще нужен старший брат?), но это трудно принять, пока Джейсон прикован к больничной койке, а Брюс, Дик и Альфред — его единственная компания.
— Тогда почему бы тебе не вернуться к Титанам? — с горечью огрызается Джейсон. — Ты все равно не хочешь быть здесь.
Дик выглядит так, будто Джейсон дал ему пощечину. Он откидывается назад, шокированно моргая, его лицо бледнеет. Чувство вины пытается закрасться в грудь Джейсона, но он отталкивает его. Может быть, Дик просто удивлен, что его вот так раскрыли перед Брюсом.
— Что? Джей... это не... это неправда, — его рот беззвучно шевелится, как у рыбы. — Да, я не хочу быть здесь, потому что не хочу, чтобы ты был здесь. Но я бы предпочел быть с тобой, чем с Титанами, Джей.
Джейсону отчаянно хочется скрестить руки на груди, но все, что он может сделать, это отвернуть голову. Звучит приятно, но Джейсон в это не верит. Однако он не собирается выпрашивать ничью привязанность. Даже простая жалоба была слишком большим признанием того, что ему не все равно.
— Эй, ты же мой младший брат. Конечно, я хочу быть здесь.
— Неважно, — бормочет Джейсон, смущенный собственным желанием быть нужным. Его лицо пылает. — Мне плевать. Просто начинай свою дурацкую игру.
— Хорошо, — говорит Дик, его голос звучит немного грустно. — Я вижу своим зорким глазом что-то, начинающееся на… «Б». (Дик начинает игру «I Spy»: один человек загадывает какой-либо предмет из окружающей обстановки, при этом говоря фразу «I spy with my little eye something...». Дальше следует примерное описание предмета, который был загадан, например, где этот предмет находится, или с какой буквы начинается, или какого он цвета и т.д., а остальные игроки должны отгадать)