Дик может сколько угодно говорить о том, что Джейсону не нужно стыдиться, смущаться или тому подобное (и Брюс тоже), но от этого Джейсону не становится легче находиться рядом с ним после нервного срыва или как бы это не называлось. Это не совсем оправданно, поскольку Дик был очень добр к нему и не упоминал о его маленькой вылазке ночью (никому, насколько Джейсону известно), и даже не вел себя странно рядом с ним.

Но Джейсон болезненно осознает тот факт, что он намочил постель, как пятилетний ребенок, а потом у него случился гребаный срыв, и он поцеловал Дика, стоя в собственной моче и рыдая, как безумец. От одной мысли об этом щеки Джейсона вспыхивают.

И хуже всего то, что он даже не знает, почему он это сделал. Да, давным-давно, он, возможно, был немного по-детски влюблен в Дика, когда мысль о возможности быть первым Робином была до боли крутой, и Джейсон благоговел перед всем, что Дик делал. Но это прошло в тот момент, когда Джейсон понял, что Дик такой же человек, как и все остальные. С тех пор Дик попеременно становился то придурковатым старшим братом, то отчужденным дальним родственником, в зависимости от того, сколько времени он удосуживался провести с Джейсоном. Нет ни одной части Джейсона, которая на самом деле хотела бы поцеловать его, больше нет, так почему же он это сделал?

Все, что Джейсон может вспомнить о том моменте, это мысль о том, что Дик был рядом, что он был так близко и таким теплым, прикасаясь к Джейсону, и Джейсон хотел этого. Он хотел близости. Хотел, чтобы кто-нибудь прикоснулся к нему, и не бояться того, что они могут с ним сделать, как они могут причинить ему боль. Кошмар все еще витал в его голове, пробегая холодными пальцами по позвоночнику, и Джейсон хотел, чтобы это прекратилось. Поэтому он прижал их рты друг к другу. Это казалось неправильным, но не пугающим, а потом Дик отстранился, однако не причинил ему боли. Конечно, он этого не сделал, и он даже не отпустил его, пока Джейсон сам не отстранился.

Затем: «Я знаю, что Джокер изнасиловал тебя». Джейсон до сих пор чувствует, как у него перехватывает горло от стыда, когда он думает об этом. Слово было похоже на удар, почти физический, потому что ранее никто на самом деле не говорил ему этого. Брюс, конечно, намекал, но никто не излагал напрямую: «Джокер изнасиловал тебя», — холодные неопровержимые факты при свете дня. Несмотря ни на что, Джейсон довольно хорошо делал вид, что этого не произошло, вопреки кошмарам и страху, поскольку он всегда мог свалить их на все остальное, что произошло.

Джейсон не один из тех детей. Он не такой. Он видел многих из них в приемных семьях, еще больше на улицах. Дети, у которых вырвали все, что у них было. Дети с грустными глазами и серыми лицами, вздрагивающие даже от дружеских прикосновений. Дети, внутри которых что-то жизненно важное разлетелось на куски.

За исключением того, что он такой и есть. Жестокие руки на его бедрах, горячее дыхание у уха, боль такая острая, что от нее задыхаешься — в Джейсоне что-то сломано. Джокер уничтожил какую-то жизненно важную часть его тела, проворными руками залез ему в грудь и разорвал все, до чего смог дотянуться, в кровавые клочья. Та ночь с Диком еще раз убедила его в этом: Дик с отвращением отстранился от него, потому что теперь он запятнан, со слоем грязи, который Джейсон не может отскрести. Дик выложил слова, как палач плаху: «Тебя изнасиловали». Дик в курсе.

Больше всего на свете Джейсон хочет, чтобы этого не происходило. Он хочет вернуться в прошлое, найти тот момент, когда он был разбит вдребезги, и изменить его. Хочет найти Джейсона, который так отчаянно пытался отыскать свою мать, и встряхнуть его, ударить, сказать ему, как плохо все кончится и как сильно он должен просто ценить то, что у него есть, потому что может быть намного хуже.

Но он не в силах. Даже Бэтмен не может вернуться в прошлое, а Джейсон подавно. Как бы сильно он ни желал, он не может изменить того, что произошло. Он не может изменить того, кто он сейчас.

Однако множество других вещей изменилось. Даже если Брюс не признает случившегося, он относится к Джейсону по-другому. Более мягко, более бережно, как будто знает, что Джейсон сломлен, и боится причинить ему еще больший вред. Дик тоже: околачивается поблизости, как будто он всегда был здесь и не избегал Джейсона годами, слишком оживленно разговаривает и шутит.

Его тело тоже изменилось. Недели, проведенные в больнице, сделали его мягче, слабее. Все мышцы, которые он нарастил за годы тренировок, атрофировались быстрее, чем Джейсон мог бы подумать. Потребуются месяцы, чтобы привести себя хотя бы наполовину в приличное состояние, а может быть, и годы, чтобы достичь прежнего уровня. Возможно, это вовсе никогда не случится. Джейсон осознает повреждения, нанесенные его бедру и руке.

Чаще всего у него болит бедро. Иногда бывает легче, иногда тяжелее. Бывают дни, когда Джейсон почти ничего не чувствует, как и дни, когда он едва может стоять, не говоря уже о том, чтобы ходить, из-за боли.

Его рука тоже никогда не будет прежней. Сила его хватки настолько слаба, что Джейсону трудно что-либо удержать. Конечность дрожит, даже когда он ее не использует. Джейсон ненавидит это. Он ненавидит боль, слабость и тот факт, что Джокер имеет над ним такую власть, а также физическое изменение вдобавок ко всему остальному.

Он ненавидит то, что Джокер забрал у него Робина, потому что Брюс ни за что на свете не позволит ему снова надеть костюм. Джейсон знает Брюса, и он знает, даже не спрашивая, что его жизнь мстителя закончена. В конце концов, он поступил так же с Диком, и если он поступил так с Диком — золотым мальчиком, идеальным сыном, — он ни за что не отнесется к Джейсону по-другому. Не тогда, когда Джейсон доказал, что Брюс не может доверять ему на поле боя. Не тогда, когда Джейсон вляпался в столько неприятностей: позволил Шейле обмануть себя, позволил Джокеру одолеть его, позволил ему изнасиловать себя.

Джейсон даже не уверен, хочет ли он снова быть Робином. Он сомневается, что сможет. Когда он думает об этом, о том, чтобы снова надеть костюм, холодный страх пронзает его грудь. Все, о чем он может думать, — это сокрушительный ужас пребывания под Джокером, страх от того, что с него сорвали костюм, то, каким слабым он себя чувствовал, каким маленьким и напуганным. Что, если он не сможет с этим справиться? Что, если надевание костюма всегда будет напоминать о том, как этот костюм с него сорвали?

Не то чтобы это имело значение. Даже если бы Джейсону не сломали бедро, даже если бы не раздробили руку, он все равно никогда бы больше не был Робином.

***

Джейсону снится кошмар. Не в первый раз. Кошмары приходят почти каждую ночь — странное нагромождение событий и эмоций, вещи, которые едва ли имеют смысл или кажутся настолько реальными, что он просыпается в замешательстве и ужасе, но ни один из них не похож на этот.

Обычно кошмары ужасны, но закономерны: треск руки отца Уиллиса — он больше не его отец; смех Джокера; выворачивающее наизнанку чувство проникновения. Иногда Джейсон даже не помнит сны, только впечатление от них, осадок без реального источника. Однако он всегда просыпается в ужасе, задыхающийся и весь в поту, но хотя бы не мокрый по другой причине.

Кошмар начинается вполне нормально — во всяком случае, нормально для него. Все начинается на складе: Джокер вдавливает его в грязь, крепкие руки на нем, кровь и невыносимая боль. Джейсон обычно зовет Брюса, иногда Дика, но его никто никогда не слышит. Они не могут, только не со смехом Джокера, громкого, как крик в его ухе. Затем идут обрывки сна. Следующая часть всегда сбивает с толку, остается темной ямой в его памяти, но Джейсон знает, что Джокер вложил что-то внутрь него. Что он изменил его каким-то ужасным, бесповоротным образом.

Затем появляется Брюс, его лицо белое от ярости, и когда он прикасается к животу Джейсона, тот чувствует это — существо внутри него, царапающее его, превращающее внутренности в кашу. Джейсон кричит, но тварь давит его грудь, и он не может набрать в раздавленные легкие ни капли воздуха. Брюс держит его неподвижно, пока существо разрывает его на части, как Чужой , и вокруг так много крови и жидкости, горячей и влажной на животе, на ногах, потому что его внутренности выворачивают. Почему Брюс не помогает ему?

Тварь так и не выходит из него, однако Джейсон знает, что это не человек. Он чувствует когти, раздирающие его изнутри, острый удар клюва. Возможно, это искаженная версия Робина. Подсознание Джейсона нужно извлечь и пристрелить, если это так. Однако он не знает наверняка, он никогда не видит. Но он знает, что это гротескное, мутировавшее существо.

Обычно именно в этот момент Джейсон просыпается, задыхаясь от крика, с тяжелым запахом мочи и пота в воздухе. После той первой неловкой ночи Джейсон справляется с этим сам. Ему не нужен Дик, чтобы стирать за него простыни, и ему определенно не нужен брат, чтобы утешать его. Джейсону никто не нужен. В любом случае это случается не так уж часто. Джейсон может справиться с этим.

Вот только... иногда Джейсон не уверен, что может. Порой он сидит в темноте своей комнаты после кошмара и чувствует призрачные руки на своей коже, как пальцы сжимают его горло — твердые, как сталь на его плоти. Он не может дышать и это ужасно, и Джейсон так сильно хочет найти Брюса, что это причиняет боль.

Но Джейсон никогда раньше не приходил к Брюсу после кошмара. Когда он только переехал жить к нему, он был слишком напуган. Брюс всегда был добр к нему, но Джейсон только что покинул улицы и настороженно относился к доброте, не будучи полностью уверенным, что Брюс не хочет от него чего-то такого, чего Джейсон не сможет дать. Забраться к мужчине в постель, по какой бы то ни было причине, с таким же успехом могло быть воспринято за разрешение.

Позже, когда Джейсон стал уверен, что Брюс никогда этого не сделает, никогда так к нему не прикоснется, он стал слишком взрослым. Нуждаться в отце после кошмара было слишком по-детски, а Джейсон был подростком, достаточно взрослым, чтобы самому разобраться со своей дерьмовой головой.

В свои шестнадцать Джейсон на несколько лет превзошел допустимый возраст для того, чтобы забираться в постель к отцу после ночного кошмара. И все же каждую ночь он ловит себя на том, что борется с желанием пойти и найти его.

Пока, в конце концов, Джейсон не жертвует своей гордостью и не делает это.

Это не тот кошмар, но он все равно плох. Джейсон просыпается, задыхаясь, лицо мокрое от слез, горло перехватывает от воспоминаний об агонии. Затем он долго лежит в темноте, пытаясь прояснить свой разум, пытаясь заставить себя снова заснуть, отчаянно не думая о Джокере. Это работает примерно так же плохо, как и всегда, и Джейсон внезапно понимает, что больше так не может. Он не может провести еще одну ночь в компании только своих ужасных мыслей. Не может справиться с пульсирующей болью в бедре или с болью в груди, или с тихим голосом в голове, говорящим ему, что он этого заслужил.

Поэтому он отправляется на поиски Брюса.

Ну, «поиск», наверное, не самое подходящее слово, потому что Джейсон точно знает, где находится комната Брюса, и тот брал на себя роль Бэтмена всего несколько раз с тех пор, как они вернулись, всегда сообщая Джейсону, когда и где он будет. Так что найти его нетрудно. Самое сложное — убедить себя открыть дверь и войти.

Сердце Джейсона колотится так, словно он вот-вот столкнется лицом к лицу с группой преступников, а не со своим отцом. Ладони вспотели и его немного подташнивает от стыда. Если он действительно войдет, Брюс узнает. Он точно будет знать, как сильно Джейсон борется с собой, и это будет просто еще одним пунктом против него, еще одним доказательством того, насколько Джейсон слаб, насколько жалок.

Он открывает дверь прежде, чем успевает передумать.

В комнате темно, тепло и тихо. Джейсон ступает по ковру так осторожно, как только может, но бедро сегодня затекло и болит, а шаги неловкие и шаркающие. Брюс, будучи темным комком в тусклом свете, шевелится еще до того, как он добирается до кровати.

— Джей? — бормочет Брюс хриплым ото сна голосом, и Джейсон колеблется. Это так глупо, так жалко. Ему следует сейчас же развернуться и уйти, пока Брюс как следует не проснулся и не понял, зачем он здесь. Ему следует проковылять обратно в свою комнату, натянуть одеяло на голову и лежать там до утра, даже если он снова не сможет заснуть.

Но Джейсон не может. Он чувствует, что примерз к ковру. У него так сдавило грудь, что он едва может дышать.

— Джей? — снова спрашивает Брюс, и Джейсон видит, как он двигается, слышит, как он ерзает на простынях. — Джейсон, это ты?

Джейсон закрывает глаза и пытается представить, как бы это было в другой жизни. Старается представить, как это было для Дика, когда он был юным и доверчивым и мочился в постель или видел кошмар. Джейсон готов поспорить, что у него не было проблем с тем, чтобы прийти к Брюсу. Он представляет, как Дик пробирается в его комнату. Представляет, как тот протягивает руку и легко тянет его в постель, сонного и теплого.

Джейсон хочет этого. Он хочет быть таким же маленьким, таким же юным. Он хочет, чтобы его обнимали, защищали и утешали. Если бы только он был младше и мог оказаться в объятиях Брюса, с достаточно широкими плечами своего отца, чтобы отгородиться от всего мира, достаточно наивный, чтобы думать, что это решит все его проблемы, достаточно юный, чтобы не волноваться насчет этого.

Джейсон изнывает от желания.

— В чем дело? — голос Брюса настойчив. Когда Джейсон снова открывает глаза, Брюс сидит прямо, протягивая руку к прикроватной лампе. Джейсон вздрагивает, когда она щелкает. Даже слабый огонек кажется слишком ярким после темноты. — Тебе больно? Что случилось?

Зубы Джейсона словно склеились, челюсть плотно сжата. Он качает головой. Брюс перемещается и оказывается перед ним, стоя на коленях на ковре и нежно сжимая его руки. Это делает Джейсона на голову выше него, так что Брюсу приходится смотреть вверх, чтобы встретиться с ним взглядом.

— Это твое бедро? — Брюс не двигает руками, хотя явно хочет проверить, нет ли травмы. Может быть, он боится, что Джейсон плохо отреагирует на прикосновение. Джейсон не уверен, как бы он это воспринял.

Он снова качает головой и отвечает, тихо и жалко: — Мне приснился кошмар.

На секунду фраза повисает в воздухе, как будто ни один из них не может поверить, что он это сказал. Затем лицо Брюса смягчается, что другие могли бы принять за жалость, и он осторожно заключает Джейсона в объятия.

За последние несколько недель Джейсона обнимали чаще, чем за последние годы. Обычно его раздражала такая интимная привязанность. Теперь он просто утыкается головой в шею Брюса и прижимается к нему. Может быть, ему следовало бы заплакать, как он сделал с Диком, как он плакал последний раз, когда Брюс обнимал его, но его глаза сухи.

Брюс мычит, и Джейсон чувствует вибрацию в своей груди. — Ты хотел бы остаться здесь? Или хочешь заняться чем-то другим?

— Остаться было бы неплохо, — бормочет Джейсон. Он хочет сказать: «Можно мне поспать здесь?», но это кажется слишком... уязвимым, поэтому он не говорит.

Брюс, кажется, все равно понимает. Он встает, затем ведет их обоих обратно к кровати, продолжая обнимать Джейсона, и укладывает на матрас. Джейсон прижимается ближе, Брюс сжимает его в объятиях, прежде чем протянуть руку и убрать выбившийся локон с его лица. Джейсон слишком смущен, чтобы смотреть на него. Дети спят в постели со своими папами — Джейсон слишком взрослый для этого.

— Хочешь поговорить об этом? — тихо спрашивает Брюс.

Джейсон не уверен, хочет ли он. Слова вырываются в любом случае, выскальзывают из его горла, густо и липко растекаясь в воздухе.

— Это был Джокер, — шепчет он и сглатывает, чувствуя сухость во рту.

Брюс снова издает негромкий звук, но ничего не говорит. Вряд ли для него или кого-либо еще будет сюрпризом, что именно Джокер преследует Джейсона во снах.

— Это было... как будто я снова оказался там, на складе... с ним... — он останавливается. Вдыхает воздух. Сглатывает. Звук, издаваемый его горлом, звучит громко в тишине. Почему он это говорит? Брюсу? Почему он не может остановить рвущиеся наружу слова? — Я чувствую его... его руки, его...

Он вздрагивает. Это главная константа его снов: руки на нем, исследующие пальцы. Это момент, который он чаще всего переживает во сне и наяву — те последние несколько секунд невинности, прежде чем Джокер стянул с него белье и прикоснулся к нему. Это ужасное осознание того, что именно должно произойти, что именно Джокер собирался с ним сделать и как мало мог сделать он, чтобы остановить это. Руки Брюса напрягаются, и следующие слова Джейсона приглушаются мягкой тканью его пижамной рубашки.

— И так постоянно, — слова прерываются. Боже, Джейсон такой чертовски жалкий. — Все это гребаное время. Я думал, ты сказал, что перестанет быть так больно.

— Так и будет, Джей, — бормочет Брюс с болью в голосе. — Потребуется время и усилия, но станет лучше.

— Но я хочу, чтобы стало лучше сейчас, — скулит Джейсон, осознавая, как жалко это звучит. — Я хочу перестать видеть сны о нем. Хочу перестать... переживать это заново. Что не так с моей головой? Все кончено, он мертв. Почему это происходит?

— С тобой все в порядке. И с твоей головой тоже. Видеть кошмары совершенно нормально. Это...

— Я намочил постель, — перебивает Джейсон. Слишком громко, учитывая, что он прижат прямо к Брюсу. И он не знает, почему говорит это, поскольку помнит ужасный жгучий стыд от того, что Дик поймал его, от осознания, что если кто-нибудь еще узнает, он умрет от смущения. Но внезапно ему становится невыносима мысль о том, что Брюс пытается утешить его, не зная об этом.

Брюс напрягается. — Сегодня?

— Нет. Эм... пару раз. Не сегодня.

— Почему ты не сказал мне?

— А ты бы стал? — и прежде чем Брюс успевает солгать ему, продолжает: — Я не хотел, чтобы ты знал, насколько я облажался.

— Ты не облажался, — сразу же говорит Брюс, потому что он очень предсказуем. И если Джейсон не хочет, чтобы он ему лгал, тогда, вероятно, ему следует просто сменить тему. Но, похоже, он не может отпустить это.

— Да, это так, — за словами следует горький смешок. — Я... я чувствую себя разбитым.

И ему стоит признать это, выплеснуть свою слабость и неуверенность. Теперь, когда он начал, он не может остановиться. Слова подобны желчи, поднимающейся к горлу и разливающейся по всему телу, горячей и кислой. — Он сломал меня.

Брюс издает низкий, сердитый звук. — Нет, Джейсон. Ты не сломлен. Ты не облажался. С тобой случилось нечто хреновое. В этом нет твоей вины.

— Хреновые вещи случаются с людьми постоянно, — с горечью возражает Джейсон. — Они не…Я должен быть Робином. Я должен быть сильнее этого.

— Ты сильный, — бормочет Брюс и снова проводит рукой по волосам Джейсона. — Ты такой сильный, Джей. Ты смог пережить ужасные вещи, и я так горжусь тобой за это.

— Только потому, что ты пришел спасти меня! — огрызается Джейсон. — Если бы ты этого не сделал, он бы убил меня или... или сделал это снова, потому что я не мог его остановить. Я пытался. Я боролся так чертовски сильно, но этого было недостаточно. Я должен был победить. Я не должен нуждаться в помощи.

— Нет ничего плохого в том, что тебе нужна помощь.

Брюс говорит правильные вещи, старается успокоить все тревоги, и Джейсон не хочет, чтобы отец соглашался с ним, говорил ему, что он слаб, грязен и сломлен, но что-то в его утешении вызывает раздражение, подступающее к горлу Джейсона. Может быть, это слишком похоже на жалкое оправдание. Или, может быть, Джейсон просто знает, что он лжет.

— Есть разница между необходимостью поддержки на миссии и необходимостью в том, чтобы кто-то спас тебя, потому что ты слишком жалок, чтобы выпутаться из неприятностей.

— Джейсон, — говорит Брюс, и его голос звучит достаточно жестко, чтобы Джейсон вздрогнул. — Нуждаться в помощи не жалко. Каждый человек в какой-то момент нуждался в помощи, и если кто-то утверждает, что это не так, то они лгут.

— Да? И ты?

Джейсон ожидает, что Брюс будет колебаться. Ожидает услышать ложь в его молчании, но Брюс отвечает почти до того, как он успевает задать вопрос.

— Конечно, я тоже. У меня были миссии, которые шли не по плану. Были противники, которые одерживали верх. Ты не можешь побеждать в каждом бою, Джей.

— Но это не одно и то же! Ты никогда... — и он запинается, тяжело дыша. Приходится выдавливать из себя слова, маленькие, сдавленные и уродливые. — Ты бы никогда не позволил кому-то изнасиловать себя.

Есть облегчение в произнесении этого слова. Облегчение от того, что он распахивает свою грудь и обнажает все больные, уродливые части себя — темные места, где бурлит и гниет его стыд. Не то чтобы в этих словах не было стыда, от которого не перехватывало бы горло и не горели щеки.

Брюс опускает руку, перебирающую его волосы, на затылок Джейсона и нежно сжимает. Джейсон задается вопросом, чувствует ли он жар стыда, прожигающий кожу.

— Речь не о том, чтобы позволить чему-то подобному случиться, — говорит Брюс, и его голос утратил жесткость, став мягким и тихим. — Я не... Послушай, Джей, я не лучший в такого рода вещах. Я не знаю, как говорить правильно. Но я знаю, что ты не можешь позволить людям насиловать себя. Это происходит не потому, что ты слишком слаб, или каким-то образом сам спровоцировал это, или по какой-либо другой причине, кроме того факта, что кто-то решил причинить тебе боль.

Джейсон сильнее прижимается лицом к чужой груди. Это все, что он хотел услышать, но это все равно больно — тупая боль в груди, в его горле.

— Были моменты, когда люди тоже могли бы причинить мне такой вред, если бы действительно захотели. Этот выбор был за ними, а не за мной, и они предпочли этого не делать. Но я не всегда мог их остановить. Выбор причинить тебе боль был за Джокером, это не твоя вина, Джейсон. Это никогда не зависело от тебя.

Джейсон молчит, пока переваривает сказанное. Возможно, это самый... уязвимый Брюс, который когда-либо был с ним. Определенно самый честный. Джейсон не совсем уверен, нравится ли ему это, но он ценит то, что Брюс пытается сделать.

— Тебе… когда-нибудь снятся кошмары? — Джейсону, наконец, удается вымолвить, потому что, если Брюс откровенен с ним, Джейсон собирается воспользоваться этим.

— Конечно, снятся, — отвечает Брюс, все еще более честно, чем ожидал Джейсон. — Мне до сих пор снятся кошмары о моих родителях.

Рука на шее Джейсона перемещается, чтобы вместо этого прижаться к его спине, поглаживая вверх-вниз в устойчивом ритме. Джейсон может слышать стук сердца Брюса, низкий гул его голоса. — Мне снятся кошмары о тебе и Дике, о том, что тебе больно, — Брюс тяжело сглатывает. — Мне снятся кошмары о том, что я не успеваю спасти тебя от бомбы.

Язык Джейсона кажется тяжелым во рту. Что-то в его груди болезненно кольнуло.

— Иногда... — и Джейсону не следовало бы этого говорить, но его уже обнажили, и у него нет сил остановиться. — Иногда мне хочется, чтобы ты этого не делал.

Брюс напрягается. Рука на спине Джейсона застывает, прямо между его лопатками. — Не делал что? — спрашивает он, старательно сохраняя спокойствие.

Это возможность Джейсона отступить. Притвориться, что он ничего не говорил. Сделать вид, что он так не думает. Но он не может. Он хочет, чтобы Брюс знал. Ему нужно, чтобы Брюс знал. Он так чертовски устал, и он больше не может проходить через это в одиночку.

— Лучше бы ты меня не спасал.

Слова падают, как камни, в воздух. Джейсон практически ощущает их вес, чувствует их давление в темноте. На мгновение слова просто застывают в тишине, затем Брюс резко выпрямляется, увлекая Джейсона за собой достаточно быстро, чтобы у того закружилась голова. Сильные руки держат его за предплечье, заставляя его отступить назад. Брюс наклоняется к нему, пытаясь поймать взгляд, и Джейсон слишком ошеломлен, чтобы избежать этого.

— Не говори так! — резко произносит Брюс. — Никогда так не говори!

Джейсон судорожно вздыхает. Он пытается отстраниться, но Брюс держит крепко. К своему смущению, он чувствует, как горячие слезы подступают к глазам, а по щекам пробегает румянец, вызванный отчасти шоком, отчасти стыдом.

— Почему нет? — он пытается огрызнуться, но слова звучат слишком слабо. — Всем было бы легче, если бы я погиб при том взрыве! Я бы не... мне бы не пришлось так себя чувствовать. И тебе и Дику не пришлось бы нянчиться со мной. Дику не пришлось бы притворяться, что ему не все равно. Тебе не пришлось бы терпеть меня, потому что ты не можешь придумать вежливого способа вышвырнуть меня!

— Джейсон!

— Для всех было бы лучше, если бы я умер!

Брюс дергается, как будто Джейсон дал ему пощечину. Его лицо бледное, словно вся кровь отхлынула, а горло дергается, будто он пытается сдержать тошноту или, может быть, пытается выдавить слова, которые не выходят. Мгновение он просто моргает, глядя на Джейсона в ошеломленном молчании.

— Это неправда, Джейсон, — говорит он, слова его тихи и грубоваты, но полны уверенности. — Мне очень жаль, что ты так себя чувствуешь. Но ты ошибаешься.

Затем он легонько встряхивает Джейсона, взгляд становится темным и слишком пристальным, но Джейсон не может заставить себя опустить глаза.

— Мы с Диком не просто терпим тебя. Ты мой сын, Джейсон. Я... я люблю тебя больше всего на свете. Я бы никогда, ни за что не выгнал тебя, и ты определенно не сделал ничего, чтобы заслужить это.

Горло Джейсона становится толстым и липким, словно закупоренным. «Я люблю тебя.» Его разум цепляется за фразу, прокручивая снова и снова, как заезженную пластинку. Неужели Брюс впервые сказал ему это? Поверил бы ему Джейсон, если бы он сказал раньше?

Словно прочитав мысли, Брюс снова притягивает его к себе, прижимая к груди.

— Если бы я потерял тебя, я... когда ты был на больничной койке, и я думал... я думал... — он прерывается с хриплым звуком. Джейсон слышит его следующий прерывистый вдох, чувствует, как вздымается его грудь. — Мне так жаль, что я не смог помешать ему причинить тебе боль. Но ты выжил, и я более чем благодарен за это.

Джейсон закрывает глаза от влаги, которую он чувствует за веками. Он так часто плакал за последние несколько недель и ему это надоело. Он устал чувствовать себя таким беспомощным, ненавидеть себя.

— Прости, — шепчет он, неуверенный, что Брюс вообще его слышит. — Я просто... прости.

— Не нужно, — немедленно говорит Брюс, после чего целует Джейсона в макушку. — Тебе не за что просить прощения.

Джейсон не знает, что на это ответить, поэтому молчит. Они долго сидят в тишине, руки Брюса крепко обнимают его. Джейсон мог бы заснуть, если бы они все еще лежали, но Брюс, кажется, не решается пошевелиться, как будто это разобьет что-то хрупкое в воздухе.

— Я думаю, тебе следует поговорить с психотерапевтом, Джей.

Жар разливается по всему телу Джейсона, внезапная волна смущения, странный шок после мирной тишины. — Мне он не нужен.

— Я думаю, тебе это поможет.

Джейсон наконец отстраняется. На этот раз Брюс позволяет ему, опуская свои руки обратно на кровать. Джейсон чувствует холод и беззащитность без них.

— Значит, все то дерьмо, которое ты говорил о том, что я не облажался, было пустой болтовней, не так ли?

— Конечно, нет, — отвечает Брюс напряженным голосом. — Терапия просто еще один инструмент, который поможет тебе исцелиться. Как операция или физиотерапия. Это не что-то плохое.

И Джейсон понимает это, правда понимает, но это все равно оставляет неприятный привкус у него во рту, что-то густое и горькое. Внезапно он чувствует себя истощенным. Измученный кошмаром, его признаниями и эмоциями, которые витают в воздухе. У него нет сил спорить. Поэтому он просто ерзает вокруг Брюса, чтобы лечь на кровать, спиной к отцу и прохладному ночному воздуху.

— Я устал, — говорит он, не оборачиваясь. — Спокойной ночи.

Брюс молчит несколько минут. Затем Джейсон слышит его движения, чувствует прогиб матраса и тепло руки на своей спине. Приятно, что он там, оберегает Джейсона, даже если Джейсон на самом деле не признается в этом.

— Просто подумай об этом. Пожалуйста.

Джейсон не отвечает. Может быть, Брюс решит, что он уже спит.