День 146-ой

БигХит опубликовал официальное заявление в Твиттере.

Камбэк BTS состоится 23 февраля 2020 года. Все семь участников будут присутствовать и выступать, но Джин будет в сидячем положении на протяжении первых нескольких выступлений, чтобы его травмы зажили. Мы надеемся на вашу поддержку и благодарим вас за ваше терпение и добрые слова за последние несколько месяцев.

Через несколько секунд это было повсюду. Статьи появлялись на всех языках, на каждом веб-сайте, в каждой стране, когда планета взорвалась смесью возбуждения и отвращения.

Миллионы были в восторге — поддерживающие, добрые, ободряющие, — но столько же были в ярости. Потому что как смеет кто-то настолько уродливый считать себя достойным снова смотреть в камеру?

Но они отмахнулись от этого. Точно так, как научились. Точно так, как их учили. В любом случае, они никогда не читали гневные комментарии. Время от времени Юнги напивался и чувствовал потребность высмеять комментаторов и их жалкую грамматику, но по большей части они игнорировали этот сегмент интернета.

И тут Джин впервые засмеялся.

Это было не то, чего они ожидали. Никакой луч света не падал с небес и не окутывал старшего, когда он откинул назад голову (на которой больше не было маски, так долго державшей его в заточении) и широко разинул рот в истерическом гоготе, которого им так не хватало. Все было совсем не так.

Намджун ударился пальцем ноги, и Джин опустил взгляд в пол, качая головой, когда его плечи подрагивали от тихого смешка. Это не был звук стеклоочистителя, никто из китайцев не слышал его смеха, но это был самый прекрасный звук, которым когда-либо был благословлен любой из них.

Макияж сотворил чудеса с его уверенностью в себе. Каждое утро он заворачивал лицо в шарф, пока они не добирались до студии, где ждала визажистка с палеткой и кисточками, чтобы снова преобразить «красивого мальчика». В конце концов, она научила Тэхена своим техникам, чтобы он тоже мог это делать. Тогда Джину не придется прятаться, пока он не окажется в безопасности за четырьмя стенами.

Было ощущение, что они справятся. Как будто им удалось сделать то, что они считали невозможным.

Месяц назад мысль, что они смогут выбраться из этого круговорота, казалась совершенно чуждой. Но теперь они здесь: Джин покачивал головой, сидя сбоку от середины зала, в то время как остальные колотили по гладкой поверхности, хлопали, стучали и делали все то техническое дерьмо, о котором всегда говорили Чимин и Хосок.

Интервьюеры выстраивались в очередь. Планировалась пресс-конференция. Фанаты уже начали просить о концертах. И парни на самом деле не понимали, как многого им удалось достичь, пока Юнги не оторвался от первой статьи о них, в которой не упоминалось нападение с кислотой. Он был белым, как бумага, и дрожал всем телом, с трудом выговаривая слова.

— Мы сделали это.

В ту ночь все они плакали. Не было произнесено ни одного слова, не было объятий и прикосновений. Они просто сидели за обеденным столом и плакали. Потому что они выкарабкались из этой колеи, несмотря на то, что каждый человек на планете, включая их самих, сказал им, что с ними покончено.

Во второй раз за свою карьеру они доказали, что ошибались.

День 157-ой

Первая записка — «угроза, Джин–хен, это была угроза» — появилась за два дня до того, как было запланировано их первое интервью, всего за неделю до того, как должен был состояться камбэк. Джин открыл дверь своей студии и увидел конверт, терпеливо ожидающий в коридоре снаружи.

Он нахмурился в замешательстве, прежде чем проверить его с обеих сторон, и, не обнаружив никаких признаков тайного доставщика, просунул большой палец внутрь и достал записку.

Его пальцы разжались в момент, когда он различил слова, нацарапанные неопрятными иероглифами, и бумага безобидно упала на пол — всего лишь невинное перо, которое понятия не имело, какие пытки были вписаны в его волокна.

ОСТАВЬ БАНТАН. ИЛИ Я СОЖГУ ЕЩЕ РАЗ.

День 158-ой

— Я не могу присутствовать завтра.

— Сокджин... — Седжин вздохнул, когда Намджун закрыл лицо руками с другой стороны стола, а Юнги откинулся на спинку стула, закрыв глаза на короткую секунду, спасаясь от этого катастрофического беспорядка.

— Нет, хен! — закричал Джин, прекращая свое навязчивое хождение, чтобы достать из кармана ингалятор и выпрыснуть половину его содержимого в рот, прежде чем хрупкость легких подведет его. — Это письмо было оставлено за дверью моей студии. Это означает, что у кого-то есть к нам доступ. У кого-то есть доступ к детям.

— Мы защитим их от...

— Что, как вы защитили меня? — закричал Джин, даже не заботясь о том, насколько низкий удар он наносит. Он знал, что это не их вина. В этом не было ничьей вины, кроме той суки, мучившей его. — Никто этого не предвидел. Никто не мог это остановить. И теперь я должен так жить до конца своих дней!

— Хен, это делают только для того, чтобы напугать тебя, — вмешался Намджун, но Джин больше не слушал. Он не мог слушать. Он уже принял решение.

— Я не буду давать интервью завтра. Я не могу … не могу допустить, чтобы это случилось с кем-то из вас. — Его разум был затуманен образами Хосока, лежащего обожженным и едва дышащего на больничной койке; Чонгука, свернувшегося калачиком в углу комнаты с изуродованным лицом, спрятанным в руках; Тэхена, сидящего с пузырьком таблеток, когда он тупо пялился в зеркало. — Я не могу этого сделать.

Джин не знал, почему вообще решил, что это сработает. Пока этот безликий монстр все еще был на свободе, вполне способный заполучить в свои руки еще одну емкость изменяющей жизнь сыворотки, достаточно сильной, чтобы сжечь кожу прямо с костей, он заблуждался, полагая, что они могут попытаться вернуться к тому, что было раньше.

— Я расторгаю свой контракт. Дайте мне бумаги, и я подпишу их прямо сейчас.

Юнги хлопнул ладонями по столу, недостаточно громко, чтобы заставить кого-нибудь вздрогнуть, но достаточно громко, чтобы выразить свое разочарование. Он встал со стула, обогнул глянцевое красное дерево и схватил Джина за локти, удерживая его неподвижно, пока смотрел в исковерканное лицо своего хена.

— Мы хотим сделать это, — сказал он медленно и четко, издав невнятный звук протеста, когда Джин открыл рот, чтобы прервать его. — Младшие хотят то же самое. Мы хотим вернуться, все семеро, и, если это означает, что мы получим несколько записок, пусть будет так. Сколько раз нам уже угрожали? И сколько исполняли угрозы? Ни разу.

Он вздохнул, сжимая руки Джина, прежде чем ослабить хватку и отступить назад, проводя руками по немытым волосам.

— Давай сделаем это, — взмолился Намджун, все еще сидя с умоляющими глазами и морщинами на лице от усталости. — Позволь нам рискнуть, если мы хотим.

Джин яростно заморгал, смахивая слезы со своих деформированных глаз. Они были взрослыми. Даже если он называл их детьми, каждый из них перешагнул двадцатилетний рубеж, и он не нес никакой ответственности ни за кого из них. Если они действительно хотели завтра выйти на сцену, посмотреть интервьюеру в глаза и ответить на все вопросы, у него не было сил остановить их.

Но он мог быть там, чтобы защитить их, независимо от того, были ли угрозы пустыми или нет.

— Хорошо, — прошептал он, поворачиваясь к Седжину и кивая в знак согласия. — Ладно. Я сделаю это.

— Ты принимаешь правильное решение, Сокджин, — сказал менеджер с ободряющей улыбкой и протянул руку, чтобы обнять своего подопечного за плечо. — Мы сделаем все, что в наших силах, чтобы гарантировать, что ничего подобного больше не повторится.

Джин мог только надеяться, что он был прав.