Над Мрачной крепостью колючими иглами шёл снег. Медленная туча ползла с севера ещё вечером и вот, добравшись, осыпала город яростными острыми льдинками, будто в бессильной обиде. Жалобно и испуганно стонал ветер среди каменных стен. В Солитьюде было темно и холодно. Даже отсюда, с высоты, за пеленой метели не было видно ни моря, ни даже Синего Дворца — всё вокруг превратилось в сплошную завесу снежной мглы.

Но Эдвард всё равно обернулся на чьи-то шаги, неуверенные и — из-за травмы — неровные. Он давно заметил, что к вечеру Райенн, изнурённая тренировками и выполнением приказов, совсем начинала хромать. И ведь вместо того, чтобы отдыхать в казармах и набираться сил для нового дня, она вышла сюда, к нему, да ещё в такую непогоду.

Ох, Райенн, что же ты творишь?.. Впрочем, ему нравилось так: душевные разговоры, осторожные, ни на что больше не намекающие касания, глаза напротив. Остальное досталось Алдису, и Эдвард богами клялся не встревать. Но уж лучше так, чем совсем без неё.

— Это ты, королева? — сказал он негромко, чтобы дать ей понять, что узнал её. Райенн слабо улыбнулась на такое обращение.

Эдвард сам не знал, почему продолжал так её называть и с чего вообще начал. Но прицепилось — не отобьёшь. Хорошо что она не была против.

— Что-то случилось? — на всякий случай спросил Эдвард. Девушка покачала головой, и тогда он сказал: — А чего не спишь? Время позднее, отдыхай.

— Зная, что ты стоишь здесь один? Не смогу.

Райенн приблизилась к каменной ограде, опёрлась, перенося тяжесть тела на руки, и Эдвард не вытерпел больше смотреть на её мучения. Подхватил её за талию и усадил на стену между зубцами. Он смотрел на неё открыто, с любовью, не прятал этого. Райенн тоскливо улыбалась.

— Нашла за кого переживать, — успокаивающе проговорил Эдвард. — Я тут просто пейзажем любуюсь.

Райенн посмотрела через плечо, потом перевела взгляд на мужчину и вопросительно изогнула бровь.

— Пейзажем?

Метель усиливалась, и уже совсем ничего видно не было. К счастью, его королева не требовала какого-то ответа, и Эдвард мог промолчать. Следом она проникновенно спросила:

— О чём думаешь?

— О разном. О судьбе. О легионе.

— Считаешь легион своей судьбой?

Эдвард неуверенно пожал плечами. Он только вернувшись в Скайрим начал об этом задумываться. Но если кому-то изливать душу, то только Райенн.

— Наверное. Трудно объяснить. Ты не рассказывала, как стала солдатом.

— Обычная история. Ведь меня растил Эйнар, воин, и воспитывал он меня как воина. Но жить на наёмный труд мне было тошно. Каждый раз выслушивать прихоти богатых выскочек и бежать к ним по первому зову — не для меня. В легионе иначе. Здесь дисциплина, закон, приказы. Надеюсь, ты понимаешь.

— Понимаю, — согласился Эдвард. — У меня несколько иначе, но твоя история мне ясна.

Райенн чуть подалась вперёд, наклоняясь к нему со стены.

— А как у тебя?

Эдвард смотрел на неё заметённую мелкими белоснежными кристаллами. Её большие глаза от искреннего интереса стали ещё больше. Они были похожи на два ледяных северных озера.

— А меня… будто что-то тянуло всегда, — признался он. — Понимаешь? С юности я будто слышал зов, но не зов служить порядку и правде, это было нечто другое.

— И что же?

Сознаваться в собственных прегрешениях всегда страшно. Даже каяться богам. Что уж говорить о том, чтобы открыть душу небезразличному тебе человеку. Но Эдвард не умел держать от Райенн тайн, точно так же как и она доверяла тёмные страницы своего прошлого лишь ему. Не просто ведь так судьба связала их через его сына, Ингварра.

Эдвард мрачно признался:

— Я стал легионером, поддавшись зову гнева. Жажде проливать кровь врагов. Стремлению убивать. Тогда мне казалось, что я действую ради какой-то высшей цели. Очистить Империю от предателей, изгнать из нашего дома эльфов, прекратить войну — ради этого я жил. А сейчас, с возрастом, понимаю, что я ничем не лучше сумасшедших, нападающих на людей ради удовольствия. Я даже хуже, ведь убиваю с холодными расчётом. И тоже наслаждаюсь этим. Я просто кровожадная тварь, и раскаиваться в этом поздно.

Райенн сползла на землю, едва заметно припала на левую ногу, но пересилила боль и вдруг прильнула к груди Эдварда, чтобы утешить.

Он подхватил её на руки, прижал спиной к стене, посмотрел в глаза-озёра, которые были так опасно близко.

Её ресницы трепетали под тяжестью осевших на них снежинок.

Эдвард мысленно взмолился, благодаря богов за эту сильную метель. За вихрем непогоды караульные никак не могли видеть его с Райенн.

Хотелось твердить себе, что он взял её на руки, чтобы ей не пришлось нагружать перетруженные больные ноги. Но Эдвард всегда знал истинную причину своих действий.

Райенн выжидающе молчала. Если он её поцелует, она наверняка не станет сопротивляться, не оттолкнёт. Но это всё разрушит. Сможет ли она потом смотреть в глаза своему Алдису? Сможет ли быть наедине с Эдвардом так, как прежде? Сможет ли он сам после притворяться, что ничего не было?

— Знаешь, Райенн, — сказал он ей шёпотом, почти неслышимым за силой ветра, — я никогда не умел сопротивляться искушениям. Тысячи голосов влекут меня, побуждают к тому, чего делать нельзя. А я перед ними бессилен.

Он не хотел отпускать её. Знал, что должен. Но причину он уже озвучил.

— Эдвард…

Райенн не продолжила. Отпусти меня? Не отпускай меня? Едва ли она сама знала, что хотела сказать, как в таком случае он мог догадаться?

Он безвольно склонил голову к её шее, вдохнул запах кожи и волос. В голове мутнело.

— Прости, — промолвил он так тихо, что сам почти не услышал, и опустил её на землю. — Иди, королева.

Райенн скользнула пальцами по его руке и упорхнула легкокрылой птицей. Эдвард так и остался стоять один во тьме снежной северной зимы и терпеть бьющие по лицу осколки льдинок.

Сопротивляться зову, влекущему его к Райенн, тоже давно не осталось сил. И он уже был готов сорваться с места, догнать её и никуда не отпускать, но обернулся и никого не увидел за взвесью снегопада.

Она — его наказание за годы безрассудных сражений и слабости перед искушениями.