Нашим мертвым рукам тут простор

Если будете в Лондоне, обходите долгой дорогой исследовательский Институт имени Магнуса. Заприметите то высокое здание, будто поместье какого сумасшедшего денди, который вместо балов и социальных игр прячется у себя, – сразу же развернитесь. Есть еще шанс, что он вас не заметил. Нет, не сам Магнус. Институт. У стен есть уши, а у окон есть глаза.

А вход с его колоннами, держащими высокую крышу, словно в музее какой античной истории, имеет рот. Каждый хлопок двери похож на то, как зубы пережевывают пищу – впускает, и затем выпускает. Но не всех. Те, кто ему особенно нравятся, никогда не покинут это место. Крепкие объятья Смерти настигнут их в одном из кабинетов, но даже они не так крепки, как нити, связывающие любимчиков института с ним самим. Смерть-то что? Смерть приходит и уходит. Она права на них своего никогда не сможет заявить.

Но если вас что-то вдруг заведет в это проклятое местечко, – призраков тут не летает, и без этого спать невозможно, – избегайте девицу с проседью в ядовито-изумрудном костюме. У нее на бейдже с полупрозрачным рисунком глаза написано «ДЖОАН СИМС | ГЛАВНЫЙ АРХИВАРИУС». Ни за что на свете не выйдет пропустить. Если вам к ней, – если вы из тех несчастных, пришедших дать показание, как на вас будто смотрят из каждого угла невидимые глаза, как вам выкрутили руку, сняв кожу с нее, как перчатку, как гроб, который появился словно из воздуха, кричит и так и просит, чтобы вы прошлись по ступенькам внутри него, ведущих вас все ниже, – слышалось мне, это добром не закончится. Любит она всматриваться в детали. Кто-то может даже предположить, что чрезмерно, но разве такая работа позволила бы хоть кому-то перевести дыхание, или, если позволите, взгляд?

Вы не удивляйтесь, если какая неведомая сила затолкает вас в ее кабинет, тоже заботливо подписанный ее полным именем на блестящей табличке, а на столе будет стоять кассетный плеер. Неужели вы когда-нибудь давали показания о паранормальных явлениях в других условиях, право же? Вот уж сомневаюсь. Кассеты вас выслушают. В них нет осуждения или скепсиса. Ими пропитан воздух вокруг, они прилипают к зубам, в кабинете Архивариуса от них вообще не деться никуда, такая уж должностная обязанность – сомневаться во всем. И если профессионально сомневаться во всем, то когда-нибудь это обязательно перерастет в осуждение. Но кассеты никогда не смогут вас ненавидеть.

Поддерживать хоть какой-то бизнес в этом районе – идея с виду неплохая. По венам местных сотрудников точно плещется вместо крови если не кофе, то крепкий чай. Но ставить эти маленькие, тесные кофейни с их терпким ароматом внутри в тень Института немного глупо – как будто работники с минимальной зарплатой знают, на что подписываются. Как будто хоть кто-нибудь знает заранее, что Земля не создана, чтобы носить на себе приближенных Института.

Но одного кофе явно не хватит. Еще там должна стоять аптека, которая может, если честно, продавать исключительно успокоительные, обезболивающие и мелатонин, потому что никто не нуждается ни в чем другом после смены в этом месте. Наварный, должно быть, бизнес можно сколотить на этом. Если уж обрекать на гибель, то со всеми удобствами. Тогда начальство не обвинят в том, что оно доводит своих сотрудников до самоубийства на рабочем месте.

Да и как вообще в таком можно обвинить Элеонору Бушар в ее бордово-винных костюмах с юбкой-карандашом, будто бы вдохновленных бизнес-леди из семидесятых? Вы слышите? Я смеюсь, ведь не представляю себе ситуацию, где ее обвиняют в этом. Я бы обвинила ее в чем-нибудь намного хуже. Скажем, просто в убийстве.

И, если бы я работала на нее, меня бы непременно уволили.

Что же, продолжим нашу неторопливую экскурсию. Если вас уже пережевали челюсти дверей входа-выхода, тяжелые, цвета темного шоколада с позолоченными ручками, и вы пока что не чувствуете толчка в офис Архивариуса, этой нити, которая обвязалась вокруг вашей шеи и тянет вас в неизвестном направлении, только тогда, пожалуй, есть смысл обменяться парой слов с другими работниками, спросить из вежливости, куда идти, сказать стандартное «со мной такое стряслось», и получить в ответ то же, что сказала вам я – идите к Джоан Симс. И при этом избегайте ее, как огня. Как избегают смотреть глаза в глаза. И при этом она чудесный человек, идеально подходящий на эту должность. И при этом всех нервирует ее пристальный взгляд из-под растрепанных волос и из-за побитых очков.

И при этом только идиотка бы осталась там работать. Может, платят там хорошо?

С потолка у входа изящно свисает люстра – не будь она электрической, ее бы с легкостью можно было принять за ровесницу Института. Неудивительно, что многие избегают это место из-за его якобы «претенциозности». Сравнение с поеданием заживо было в какой-то мере буквальным – первое, что встречает на входе, это ощущение, будто Институт больше тебя во много раз. Разумеется, так оно и есть, чего стоят только трехметровые потолки, но я о том ощущении незначительности, которое вдавливает в землю. Будто это твоя вина, что в Лондоне опять дождь, и зонт отряхивать на эти отреставрированные мраморные полы вовсе необязательно.

Резная арка ведет в левое крыло – крыло Архивов. В него есть отдельный вход, и, пусть он и менее грандиозный, пусть там и встречают посетителей не хорошо состарившиеся люстры, а всего лишь немного морально устаревшие лампы коридора, не ошибитесь так, как я – чувство, будто тебя через восемь часов снова выплюнут наружу, оставив себе кусок чего-то важного, от этого меньше не становится. И так, и эдак будет по ночам «колошматить» одинаково.

По правую же руку – библиотечно-исследовательская часть, расползающаяся еще и по половине второго этажа. Никогда бы не подумала, что у нас достаточно материалов по паранормальным явлениям, чтобы забить ими два этажа библиотеки. Но я была там уже слишком часто, чтобы сомневаться, – какое-то количество книг там все равно на связанные темы. Они иногда идут рука об руку с показаниями, – читаешь про то, как «дьявол вселился в корабль грузовой» в письме от конца девятнадцатого века, потом весь вечер изучаешь учебник по судостроению только для того, чтобы сделать вывод: нет, из ваших описаний очевидно, что вы просто не так построили корабль. В этой неразрывной связи есть что-то поэтичное. Если бы я верила в поэзию или неразрывные связи, которые не хотят моей смерти, мне бы даже понравилось.

А ниже – подвал. Туннели, если угодно. Разрисованные мелом, пунктиром белым по левую руку на высоте немногим выше, чем полтора метра, потому что иначе в них можно с легкостью заблудиться. Может быть, это и случилось с прошлой архивисткой. Заблудилась, присела, напоролась на пятерку пуль в тело. Случаются вещи и страшнее. Мне ли не знать. Видимо, Институт не любил ее настолько, чтобы сберечь.

Я не хочу говорить такого, но я буду скучать по этому месту, когда все это закончится. Я надеюсь, если от меня что-то и останется, так это возможность любить, которую во мне известно отрицали.

А уж как проживут работники кофейни под боком без главного источника их дохода, – Марты Блэквуд с ее очень кудрявыми волосами и заметной коллекцией рубашек с цветными рисунками вместо офисных, я проверяла, их около пятидесяти, – страшно даже представить. На следующий же день разорятся без нее и ее заказов чая на двоих. Вот уж правда – не с громом, но со всхлипом. (Пусть я и подозревала ее в убийстве). Спи спокойно, Марта, спрятавшаяся в подсобке библиотеки с самым ярким фонарем. Твой секрет останется у меня.

За рынок офисных костюмов в красных тонах я волнуюсь чуть меньше, чем за Элеонору Бушар. Сидит, должно быть, как мы договорились, в своем кабинете со включенным светом, на своем кожаном стуле на колесиках, и боится закрыть глаза. Она не боец, и я ее в этом не виню, я констатирую факт, – я сама прячусь по другую сторону здания в самой ярко освещенной кладовой, держа руку на кассетном магнитофоне. Она сделала все, что могла. Если бы она еще могла избавиться от меня, продержалась бы, может, на месяца три дольше. Спи спокойно, Элеонора.

Спи спокойно, Тина Стокер. Институт не захотел тебя добровольно отпускать, но с легкостью позволил провалиться в небытие. Я знаю, ты хотела совершенно не этого, когда переводилась в мою команду исследователей. Как смешно получилось – Институт по исследованию паранормальных вмешательств в панике осознал одним вечером четверга, что совершенно не знает план действий после вмешательства. Разве что петь молебен. И то – не поможет.

Я не знаю, где ты, Саша Джеймс. Может быть, ты ушла с работы раньше, и тебе теперь ничего не страшно, – пожалуйста, не приходи завтра, зрелище будет не из приятных. Может быть, мы потеряли тебя, когда распределялись по отдаленным светлым комнатам и раздавали фонарики. А может быть, мы потеряли тебя задолго до этого. Как бы то не было, спи спокойно.

Спи спокойно, Институт Магнуса. Ты справился как нельзя хуже. Я заглянула в конец твоей книги — твоя пасть захлопнулась, твои глаза задушены и выткнуты.

Но, полагаю, как и любая внеземная тварь, ты восстанешь в два счета. Полагаю, ты и вовсе никогда не умирал. Здесь ты обыграл меня, старый подлец. Как, впрочем, и всегда – мне точно уже не доведется.

Что ты знаешь о стратегическом положении кассетного магнитофона, молью траченный ублюдок? Я ведь могла бы бросить все это, бросить запись, побежать к ближайшему окну и выпрыгнуть, пока Она меня не заметила, отделаться парой переломов и уважительной причиной никогда больше не заходить в твою институтскую пасть. Но ведь в том-то и дело — могла бы. Ты ведь и это предусмотрел. Я не могу. Я твоя верная слуга, твои Глаза и Уши.

Я отшвырну этот магнитофон прежде, чем меня захватит в плен Тьма. Если мое исчезновение не оставит никакого осадка, не вызовет никакой реакции, и ты, исследовательский Институт имени Магнуса, снова откроешь пасть для всех, это будет предупреждением. Все живое будет слышать мой прожженный работою голос, каждый жаворонок будет петь со мною в унисон. О, нет, ты от меня не избавишься. Ты запомнишь меня навсегда.

Я так полагаю, вам, уважаемый архивариус, уже поздно говорить что-то такое, чего вы еще не знаете об этом месте. Вот куда я пропала, – вот что со мной стало, – вот что однажды неминуемо станет с вами. Рекомендую хорошо так подковаться в вопросах самосохранения. Никакого интересного раздолья для внерабочей детективной деятельности тут тоже нет. Сплошная бесплодная пустошь.

Бегите, пока голова от ответственности и бессонницы не погрузнеет на ваших плечах, и не свалится в какой-нибудь невзрачной кладовке или подвале, пока у вас в руке мигает фонарь, а в коридоре и подавно ничего не видно. Я не смелая. Вовсе нет. Я настырная. Это не имеет значения, когда у Тьмы на тебя свои планы.

Это было показание Джоан Симс касательно нашествия живой тьмы на исследовательский Институт имени Магнуса. Записано с места происшествия. Запись ведет Джоан Симс, главный Архивариус… Откуда же еще, право же. Не глупите.

А Смерть – это же так, пустяк. Особенно такая. Смерть приходит и уходит. Вы же меня даже не видите, вам не к чему привязываться – нет, забываюсь, висит на стене в моем кабинете фотография с коллегами, кажется, я там уже начинаю седеть. (Как же я скучаю по ним всем). Смерть не может заявить на меня права. Она может лишь попросить разрешения у Института. Смерть – это такой же момент, как и все остальные. Смерть – лишь дуновение ветра, вслушайтесь.

Вот я здесь, а вот меня…