Высокие потолки, вычурные арки и колонны, сияющий пол. Люстры из хрусталя, оригиналы картин и нескончаемая позолота. Особняк Вонголы является олицетворением слова богатство – помпезность, величественность и высокомерие.

Вария входит в главный зал единым организмом, сразу же становясь центром внимания на несколько секунд для многих здесь находящихся. Угрожающее давление сильных смешавшихся атрибутов, темная форма отряда, явно неподходящая для данного мероприятия, репутация психов-головорезов и бритвенно-острые взгляды. Инстинкт самосохранения у большинства работал исправно, и поэтому они предпочли вернуться к прерванным делам, чтобы не раздражать варийцев просто так.

Савада мрачным взглядом обвел присутствующих. Людные места он терпеть не мог. Преследующие шум и гам жутко раздражали и бесили, из-за чего выпустить Шукаку хотелось все больше и больше. Если честно, он даже малость завидовал Мукуро — его оставили в особняке, здраво рассудив, что лишним ушам и глазам о нем знать не следует. Да и сам Рокудо еще не до конца оправился, так что лучше будет, если он останется дома.

Завидев жест босса, Кирино вздохнул и отошел к стене, в самый темный угол, который только смог найти. Сам же Занзас, в компании Скуало, отправился поздравлять Тимотео, явно не желая этого делать, но увы, выбора у него как-то особо и не было, что больше всего злило босса в сложившейся ситуации.

Сегодня задача Кирино – наблюдение. И чем дольше он этим занимается, тем сильнее понимание, что здесь ему абсолютно не нравится. Женщины в коротких, развратных, платьях с крупными камнями в украшениях, мужчины в похожих костюмах с вежливо-радостными, фальшивыми, улыбками. И несметное количество оружия, которое Кирино вычисляет с первого взгляда у четверти присутствующих, ибо оно не привычно владельцам, например, явно заточенные длинные шпильки в высокой прическе дамы в голубом платье, что с непривычки впиваются в кожу головы, из-за чего та морщится, или тугое кольцо на пальце усатого мужчины, вероятно являющееся проводником пламени, причем купленным недавно. С другими сложнее, но за то время, что Савада наблюдает, он находит большое разнообразие в предметах убиение ближнего. Проводники пламени самых разных форм – кольца, цепочки, браслеты, часы, запонки, зажимы на галстуках и заколки в волосах (зачем последние два, бывший шиноби совершенно не понимает, ибо жутко же неудобно); ножи с различными лезвиями – двухсторонне-тонкими, односторонне-зазубренными, дугообразными, чуть загнутыми, волнообразными, складными; пистолеты – карманные «дамские», наподобие браунинга и вальтера, и обычного размера; и более необычное – устройство с ядовитыми дротиками, кольца с ядами и иногда с отравленными шипами, похожие на какутэ, всего один веер с заточенными лезвиями, и нечто с острой леской. И несмотря на такой арсенал, все эти люди изображают дружелюбную радость и вежливое благодушие, думая при этом о собственной выгоде.

Мерзко.

Лицемерно.

Лживо.

Ненавижу.

Перед глазами вспыхивает воспоминание о Кадзекаге, шепот Шукаку становится все громче, и Кирино приходится на несколько секунд прикрыть глаза, впиваясь в выступ стены до побеления костяшек, чтобы удержать пламя и отдалиться от бесконечного «убей-уничтожь-разорви-убей-кровь».

Отвлечься помогает мелькнувшее и тут же исчезнувшее в толпе ярко-фиолетовое пятно. Джинчуурики обшаривает взглядом людей, находя заинтересовавшее почти в противоположном конце зала, и с интересом присматривается. Черно-фиолетовый костюм, бело-фиолетовый шлем с черным осьминогом, нелепые размахивания-спотыкания и громкие выкрики. Савада сильнее прищуривается, замечая наигранность поведения образа-маски, немного недоумевая оттого, что остальные этого не видят, отмечает гибкость и пластику движений, и слабое давление пламени Облака. Неизвестный оборачивается, и Кирино чувствует остро-холодный цепкий взгляд хищника на себе даже сквозь темно зеленые очки шлема. Так смотрели взрослые джонины, так смотрели ветераны войны, так смотрели опытные шиноби. Фиолетовый на секунду отпускает собственное пламя, и джинчуурики продирает холодом от чудовищной силы, запертой в человеческом теле, что по объему равняется двум третьим биджуу. Бывший шиноби чуть склоняет голову в знак уважения и отсутствия вызова, и тот отворачивается.

В голове всплывает до смеха странная идея, такая убогая и неправильная, что Кирино даже думать о ней не хочет, но не может перестать, потому что этот странный человек, это чудовище в людском обличие, кажется ему отличным вариантом на роль наставника. Опыт, чудовищная сила, все это будоражило сознание, и сердце трепетало в бешеном ритме. Шукаку в голове заходится радостным смехом.

Кирино покачивает головой, стараясь снять с себя это наваждение. Он вновь осматривает зал, всматриваясь в каждый угол, и, не заметив ничего подозрительного, удовлетворенно кивнул, облокотившись о стену. Возможно, все не так уж и плохо, как он представлял себе изначально. Если окружающие продолжат его игнорировать, то этот вечер будет идеальным.

— Сын!

Савада-младший вздрагивает, глаза его опасно сужаются. Только недавно успокоившийся вновь Шукаку начинает рычать, источая лютую ненависть.

«Убей его. Убей этого гребаного говнюка, выпотроши, раздави, он должен страдать».

Шукаку был демоном, монстром, чудовищем. Был, и даже не отрицал этого, довольно скалился и хохотал, когда его так называли. Но какой бы безжалостной тварью он ни был, Ичиби терпеть не мог, когда с ним обращались, как со сломавшейся игрушкой, которую ждала помойка. И несмотря на всю нелюбовь к своему джинчуурики, Шукаку поддерживал Кирино. Поддерживал и был абсолютно солидарен с тем, что таких выродков они оба терпеть не могут.

Один лишь взгляд на этого мужчину заставлял Кирино подрагивать от ненависти и попытки сдержаться, чтобы не превратить здесь всех в кровавую кашицу. Пламя, чувствуя состояние хозяина, находилось в опасном состоянии. Песок шуршал под ногами, в карманах и только тронь — от тебя ничего не останется.

Емицу остановился в десяти шагах от него. О, мужик, еще шаг — и твоей жизни настал бы конец. Кирино буравил взглядом блондина, который словно чувствовал, что ближе подходить нельзя.

— Вы ошиблись, — холодно заявляет Кирино, склонив голову чуть в бок. — Я никогда прежде вас не встречал. Возможно, вы спутали меня с кем-то другим.

Советник впал в ступор. Кирино продолжал буравить его взглядом. И как же послать этого человека предельно вежливо?

— Прошу вас уйти и перестать действовать мне на нервы, — предельно честно и вежливо, насколько вообще было возможно, сказал джинчуурики. А раньше он бы ничего не сказал — молча устранил бы помеху.

— Но Кирино…

— Мусор, — широкая ладонь босса опустилась прямо на макушку Кирино. Пламя сразу же успокоилось, как и его носитель. Занзас прибыл чертовски вовремя. — Что в словах «свалить и не действовать на нервы», тебе было не понятно? — Он криво усмехнулся, смотря на побагровевшее и возмущенное лицо неудавшегося папаши.

Но Емицу все же ушел, не став разводить скандал. Он прекрасно понимал, что не имел никакого права настаивать на том, что это, черт подери, его сын. Родная кровиночка. Подойдя к Девятому, Советник приглушенно вздохнул. Свой шанс он успешно проебал.

Кирино с благодарностью посмотрел на Скайрини. Босс Варии насмешливо фыркнул, убрав руку с его макушки.

— Босс, — голос у Кирино был по-прежнему холодным и непроницаемым. Занзас вопросительно приподнял бровь. В его глазах на секунду проскользнуло удивление, но он не подал виду. Кажется, Скайрини находился в хорошем расположении духа, что было странно. — Я нашел учителя.

Занзас кивнул.

— Разговаривать с ним будешь сам, странный мусор.

— Хорошо, босс.

Скайрини развернулся, отдаляясь от своего Облака. Кажется, Девятый хотел поговорить с ним.

Кирино глубоко вздохнул.

— Спасибо, — не сомневаясь, что Занзас услышит.

Босс Варии на секунду замер. До чуткого слуха джинчуурики донесся тихий хмык.

Кирино дернул уголками губ, в неловкой и неудачной попытке улыбнуться.

Услышал.