Яркое полуденное солнце слепило глаза. Сидящий под деревом шестилетний ребенок поморщился, искренне жалея, что тень листвы толком не спасает. В такие чересчур солнечные дни, как этот, черноволосый мальчишка скучал по пасмурной погоде и дождям, которые были довольно редкими явлениями там, где он жил.

Он вновь тяжко вздохнул, явно беря пример со стариков, сутками на пролет сидящих на скамейках в парках или у домов, что сплетничали обо всем на свете. Наверное, он даже завидовал такой жизни: ничего не делаешь, просто сидишь и треплешь языком вместе с остальными тебе подобными людьми, с которыми ты на одной волне.

Он закрыл книгу и попытался убрать с глаз кудрявую челку. Это не сильно помогло, так что мальчишка решил оставить это неблагородное дело, поставив на подкорке сознания заметку, что как-нибудь на днях обязательно сопрет ножницы с кухни и подравняет эту треклятую челку. А может, попросит кого из друзей. Оба его друга были довольно ответственными, так что в них он был уверен, как в себе. Да и не в их характере это было, шутить. Нет, Элли конечно и была девочкой-солнышком, веселой хохотушкой, но вот шуток с внешностью и всем подобным она терпеть не могла.

Оскар встал, потянувшись. Позвонки приятно хрустнули, как и затекшая шея. Да, возможно он засиделся, но что уж тут поделаешь, если книга попалась на редкость интересная. Он поморщился, с досадой осознав, что отсидел ногу. Но столько раз переживая это неприятное чувство, мальчишка уже даже привык, так что просто постарался не обращать внимания.

Оскар отряхнул застиранные шорты от травы, взял книгу за пазуху и начал спускаться с небольшого холма, прямиком к возвышающемуся зданию.

Их приют находился на самой окраине города, даже, наверное, не просто на окраине, а чуть дальше. Но это совсем не смущало Оскара, потому что городской шум или гудение машин его порядком раздражали. На самом деле, это был даже не город, а так, поселок городского типа, но местные слишком привыкли называть его городом, так что отучиться было просто невозможно.

Оскар хмыкнул, глядя на бегающих и веселящихся детей. Не смотря на все предрассудки о жизни приютских воспитанников, у них все было довольно мирно. Возможно по той причине, что детей было до смешного мало, а может это Оскару так повезло очутиться в таком мирном месте. В конце концов, после черной полосы всегда идет белая. Простая истина жизни, не так ли?

Он вновь окинул мельтешащих детей взглядом, однако не найдя нужные ему макушки, покачал головой и зашел в здание.

Жили они не сказать что бедно, опять же, по сравнению с другими приютами, у них была довольно хорошая жизнь. Они не голодали, не мерзли, ели довольно таки вкусно, а воспитатели были хорошими людьми. Да, все равно чувствовалась бедность, но не настолько, чтобы идти воровать у мирных граждан.

Оскар чуть было не ударил себя по лбу. Вот болван! В такое время суток они и не вышли бы, дурень!

Раздраженно вздохнув, он зашагал вниз, прямиком в подвал, который раньше напоминал ему катакомбы, но то было лишь воображение.

Сегодня был его черед гулять на улице, а Элли же составляла компанию Шону, у которого была ярая аллергия на солнце.

Уже наловчившись, Оскар бодро проскакал все ступени, и перепрыгнув последнюю, приземлился на пол. Звуки его шагов эхом отдавались от стен, на что он лишь хмыкнул, ничуть не испугавшись. В конце концов, столько лет бегал сюда, грех было бы не привыкнуть.

Когда он только очутился в приюте, то сразу же умудрился подружиться с девочкой Элли — такой яркой и теплой, что ее даже не хотелось отпускать. Она была веселой и явной заводилой, так что растормошить Оскара, в то время похожего на бледную тень теперешнего себя, для нее труда не составило. И это было поразительно, ведь тогда, сразу после смерти матери, Оскар чувствовал себя невероятно паршиво, но одного только присутствия Элли хватило на то, чтобы он более-менее пришел в себя.

А потом было знакомство с загадочным призраком подвала, то есть Шоном — бледным шатеном с невозможно-зелеными глазами. У Оскара самого глаза были зелеными, но такими темными-темными, как болото в мрачном лесу, а вот у Шона они были подобно сочной зелени.

Элли же была блондинкой, чьи волосы на солнце отливали рыжим, на щеках и носу у нее были веснушки, и Оскар ставил на то, что на плечах их тоже было в избытке, хотя Элли не признавалась, лишь хитро улыбалась, щурила глаза, цвет радужки которых был настолько темным, что сливался со зрачком.

Иногда Оскару казалось, что в глубине ее глаз вспыхивали оранжевые искры, и это было невероятным зрелищем, словно в темном тоннеле вспыхивали искры пламени.

Кучерявый мальчик, наконец дойдя до нужной двери, без стука открыл ее.

— Элли, Шон, вы тут? — Громко спросил он, прищурившись. В помещении стояла непроглядная тьма, хоть глаз выколи, ни черта не видно.

— Здесь мы, здесь, придурок, — раздался знакомый голос с явными нотками раздражения, а следом чирк спички и комнату наконец озарил пусть и скудный, но свет. — Какого хрена ты так орешь, говнюк? А если бы мы спали?

— Сама вежливость, как обычно, — закатил глаза Оскар, на уже приевшиеся обвинения Шона. Тот чисто из вредности показал язык, заставив сонную Элли хихикнуть. На миг Оскар даже почувствовал укол вины, но не из-за шедшей до сих пор ругани Шона, которая была какой-то фоновой, подобно радио, а из-за того, что Элли действительно спала и своим громким поведением он разбудил ее.

— Поговори мне тут, — огрызнулся Шон. Если бы взглядом можно было испепелять, то от Оскара остался бы лишь прах, он в этом уверен на все сто. — Ну и? Каковы новости с поверхности? — Ехидно спросил шатен, на что Оскар усмехнулся. За что он любил Шона, так это за то, что тот был не прочь пошутить о своих недостатках. Было в этом что-то по-своему очаровательное. Даже не очаровательное, нет, а что-то такое... Сильное? Все же не у каждого хватит духу шутить про свои недуги, причем явно серьезные.

Оскар практически ощущал, как Элли закатила глаза.

— Да все как обычно, ничего нового. Никаких шествий и прочей кутерьмы не планируется, по крайней мере, воспитатели молчат, когда я их подслушивал.

Была у Оскара такая странная способность: когда ему нужно было, он словно становился невидимым. Это было довольно странно, на самом-то деле.

— Узнал что-нибудь про своего отца? — Включилась в разговор Элли.

Оскар тяжело вздохнул.

— Нет, ничего. Я кое-как заставил эту хламиду, называемую компьютером, работать, а уж когда он грузиться начал... В общем, ни о каком Ямамото ничего так и не нашел. Сомневаюсь, что это секретная информация, может это я плохо искал. А в документах мы уже ковырялись — там ни слова об этом Ямамото, я даже перепроверил на всякий.

Шон и Элли только вздохнули, покачав головами. На самом деле Оскар не верил, что отец забрал бы его. В конце концов, его рождение даже не планировалось, да и вряд ли этот Ямамото будет рад внезапному появлению ребенка от шлюхи.

Да, его мать была шлюхой. Но Оскар всем сердцем любил ее, просто по той причине, что больше любить ему было некого. Да, мама кричала и била его, тушила об него окурки, обвиняла в том, что его появление сломало ей жизнь, но... Но в моменты просветления, когда она не была пьяна или в наркотическом угаре, они могли вместе сидеть и листать книжку с картинками, которую Оскар стащил со скамейки. Возможно, какой-то ребенок забыл ее, но что упало — то пропало. Да и для Оскара эта книга была настоящим открытием, волшебством и еще много чем.

От матери же он и узнал об отце. Она говорила, что все было как обычно, очередной мужчина пришел снять стресс или развлечься в компании ночной бабочки, однако... После веселой ночки она залетела, и это стало началом конца. Из заведения ее выпнули, потому что, в самом деле, кому нужна обрюхаченная шлюха? Да и после беременности с родами она потеряла прежнюю фигуру, так что обратно ее не взяли. А Ямамото найти она так и не смогла.

В общем, все закончилось тем, что его мать скончалась от передоза. То ли от наркотиков, то ли от алкоголя, а может вообще все вместе, Оскар тогда не сильно вникал, он был слегка сломан в тот момент.

Осознавать, что единственный человек, которого ты любил и которому был нужен, пусть и последнее весьма сомнительно, мертв — это чертовски больно и страшно.

Оскар мотнул головой, отгоняя ненужные воспоминания. Перед глазами вновь предстал труп матери и в сердце что-то жалобно заскребло.

Элли, словно бы почувствовав его состояние, слезла с кровати, на которой они с Шоном валялись и подошла к нему, обняв.

Все это тут же отошло на задний план, заполнившись волной тепла, от чего Оскар судорожно выдохнул, прикрыв глаза.

— Меня забыли, засранцы, — раздалось неподалеку и к их обнимашкам присоединился Шон, при этом бурча что-то невнятное, но судя по интонации, опять что-то не слишком приятное.

— Да-да, Шон, мы поняли, что ты любишь нас, — тихо хихикнула Элли. Оскар фыркнул.

Вот ведь, придурки.

* * *

Следующие дни были такими же спокойными и скучными, как и все остальные. На самом деле, в их размеренной приютской жизни мало что происходило действительно грандиозное, так что любое событие считалось за что-то невероятное и удивительное.

Оскар зевнул. Где-то далеко мелькнула мысль, что читать при таком фиговом освещении — идея не самая замечательная, но он тут же отмахнулся от нее, как от надоедливой мошки.

— Зрение посадишь, — раздалось ворчание с кровати.

— Да не бойся, нормально все, — вяло пробормотал Оскар, скорее на автомате, ибо так сильно он был погружен в захватывающий сюжет, что все набирал оборот с каждой страницей.

— Балда, — беззлобно вздохнул Шон. — Слушай... Тебе не кажется, что все слишком хорошо?

— Ты это к чему?

— К тому, что моя чуйка подозревает какую-то лютую подставу.

— Ой, в самом деле, у тебя просто паранойя, Шон.

— Ни хрена подобного.

— В прошлый раз ты говорил тоже самое, а в итоге оказалось, что на ужин всего лишь была рыба.

— Это была отвратительная рыба, Оскар, ты просто не смеешь не брать это во внимание, потому что в итоге мы траванулись всем приютом.

— Да-да, конечно, — пробормотал Оскар, у которого желания спорить не было от слова «совсем».

Шон вздохнул.

— Просто... Давай быть более осторожными, ладно?

— Угу.

Но вопреки этим словам, ночью они тайком выбрались из приюта.

Так как у Шона была лютейшая аллергия на солнце, то приходилось как-то изворачиваться, ведь дышать свежим воздухом ему было необходимо, так что в итоге гуляли они либо в пасмурные или дождливые дни, либо ночью. А так как первые два варианта были невероятно редким явлением, то на улицу они выбирались ночью, раза так три на всей неделе.

— Сегодня красивая ночь, — радостно улыбаясь, практически пропела Элли, глядя на звездный небосвод с ярким полумесяцем.

— И не поспоришь, — согласился идущий рядом Шон.

Из-за того, что выходили они гулять ночью, то приходилось все же отходить от приюта, дабы их не поймали. А то проблем потом не оберешься, в самом деле. Так что лучше перестраховаться, да и к тому же, в город они не заходили, а гуляли на той самой местности, которая находилась между приютом и городом.

Короче говоря, за все свои вылазки, они ни разу не встретили здесь людей, так что справедливо решили, что и не встретят вообще.

Вполне возможно, что это и было их ошибкой, но в тот момент трио детей даже не думало об этом.

* * *

— Пожалуйста, — хрипло просит Оскар, даже толком не зная, кого. — Пожалуйста, не умирай, я не хочу, я не выдержу, я не смогу жить один.

Он крепко прижимает к себе еле дышащего Шона, у которого горизонтально рассечена шея. Рана слишком глубокая, кровь хлыщет подобно водопаду и Оскар даже не хочет думать о том, как его друг вообще остался жив с таким-то ранением. Его футболка, кусок от которой Оскар не смог оторвать и просто снял ее, почти вся пропиталась кровью. У мальчишки просто не было идей, как еще остановить эту чертову темно-бордовую жижу.

Оскар чувствует себя паршиво, он совершенно не понимал разговоров тех ублюдков про какое-то Небо, но точно знал, что в этом замешана Элли и…

Черт возьми, прямо на глазах Шона и Оскара была убита их девочка-солнце. Оскар просто смотрел на то, как медленно жизнь покидает ее тело, как гаснут искры в прекрасных черных глазах, он не мог пошевелиться от сковывающего ужаса и холода. В то время как Шон начал сопротивляться, от чего ему перерезали горло, но его друг редкостная и живучая скотина, он так просто не умрет, нет.

Оскар не знает, как он вообще смог сбежать с полу-мертвым телом на спине, кажется, ту банду просто кто-то накрыл, но ему плевать, правда. Он старается не думать о жуткой пустоте и холоде, что образовалась после смерти Элли, нетнетнет, не думай об этом, Оскар, тебе нужно остановить кровотечение, ты же не хочешь, чтобы и малыш Шелли тоже погиб?

У Оскара едет крыша, у Оскара пунктик на окончание «лли» в именах.

Шелли Шон что-то хрипит, приоткрывает глаза и Оскар боится, что и в них тоже потухнут искры жизни, как это произошло с девочкой-солнцем.

Он старается не думать, что просто оставил тело Элли там.

Шелли судорожно вздыхает и закрывает глаза. Оскар не паникует, он все еще чувствует, пусть и слабый, но пульс и что-то в его груди начинает полыхать от нежелания терять единственного оставшегося друга.

Живи.

Пожалуйста, не умирай.

И рана, не иначе как магическим образом, затягивается.

— Ребенок, — раздается рядом шелест чужого голоса, от чего Оскар вздрагивает и резко поднимает голову. — Ты использовал Пламя, маленькое несчастье. Как тебя зовут?

Оскар вспоминает яркую улыбку Элли и кривит потрескавшиеся губы в неловком оскале.

— Фалсо. Мое имя Фалсо, сеньор.

Мужчина в плаще хмыкает.

— Приятно познакомиться, Фалсо.

* * *

Мужчина, что забрал их и подлатал Шелли, назвался Маммоном. Он объяснил, что в тот момент, когда эмоции и желание Оскара Фалсо не допустить смерти друга были просто на пике, Пламя Тумана, что было у него, среагировало на такое сильное желание своего носителя. Реальные иллюзии — невероятно сложное мастерство, не всем туманникам удается провернуть такое. Однако Фалсо, судя по всему, удалось, но нужно было поторопиться, ибо неизвестно, сколько такая иллюзия продержалась бы.

Маммон забирает их, на что Фалсо, в общем-то, даже не возникает, он всеми руками за, потому что торчать в приюте, где каждая деталь — напоминание о мертвой девочке с прекрасными черными глазами, просто невыносимо. Он думает, что Шелли тоже не против, он точно был бы солидарен с ним.

Маммон рассказывает о мафии, о Пламени и как-то так получается, что в конечном итоге берет Фалсо в ученики, хотя это точно не в его духе, насколько мог выяснить мальчик.

Да. За черной полосой всегда следует белая. И Фалсо не должен забывать, что это работает и в обратную сторону.

Когда Шон впервые за долгое время наконец приходит в себя, то жутко пугается. Он не может говорить, чувствует пустоту и холод внутри, словно молотом по голове бьет осознание, что Элли мертва, а в глазах Оскара, сидящего напротив, он видит пучины безумия. Оскар называет себя «Фалсо» и Шон вздрагивает, когда тот зовет его «Шелли».

Но Шон, наверное, не против. Их мир все равно сломан, так почему бы не доломать его окончательно, м?

* * *

Когда Мукуро в панике врывается в его комнату, Луссурия аж подскакивает от неожиданности и, в замешательстве улыбаясь, смотрит на взволнованного ребенка.

— Там, — он сглатывает, пытаясь отдышаться, — там Шелли очень плохо! Он уставился в одну точку и ни на что не реагирует, Лусс!

Луссурия хмурится и кивает, откладывает журнал в сторону и встает, быстрым шагом, практически переходящим на бег, выходит из комнаты и, можно сказать, мчится по коридорам.

— Ты пока посиди в комнате, ладно? — Вспоминает он о Тумане, что семенит за ним, мягко улыбаясь. Куро-чан понятливо кивает и отстает, однако сквозящее из него беспокойство видно невооруженным глазом.

Когда он, наконец, врывается в комнату, что расположена в подвале, то видит Шона, по прежнему уставившегося куда-то в стену. Он практически не моргает, а весь его вид просто кричит о том, что убейте-меня-пожалуйста-мне-так-хуево. Луссурия вздыхает и осторожно подходит к нему. Солнце даже не спрашивает, в чем дело, и так все ясно. Ведь насколько он помнил, у его заместителя была только одна связь на Пламени, с человеком, который буквально на днях ушел на задание. Луссурия поджимает губы и думает, что Маммон тоже будет в подобном состоянии. Как и Мукуро, в общем-то. На счет Кирино он не шибко уверен, хотя того тоже затронуть может.

Луссурия прекрасно понимает, помнит, каково это, когда близкий тебе человек умирает. А у Шона, кроме Фалсо, близких людей, ради которых он держался на плаву, в общем-то, и не было больше. Конечно, у него были Вария, подчиненные и так далее, но это все было не то, Луссурия прекрасно знал и видел, что отношения у Шелли к ним на уровне знакомых, не больше. Про себя Лусс даже не думал вовсе — пусть Шелли и был его правой рукой, однако отношения у них тоже были на уровне знакомых.

Луссурия вздыхает, садится рядом с Шелли и прикрывает глаза. Шон тянется к нему, обнимает и утыкается в плечо. Солнце позволяет, ему не сложно.

Их молчание в клочья разрывает тихое всхлипывание.

«Это опять происходит, черт побери. Я понимаю, что рано или поздно мы все умрем» — движения рук у него рваные, резкие, еле понятные. — «Но я не могу выкинуть из головы: а если бы я пошел бы с ним? Может тогда бы он остался жив?»

Луссурия уверен, что если бы Шелли мог, он бы кричал в голос от раздирающих его эмоций. Но все, что ему доступно — это тихие и жалобные всхлипывания, и через силу движущиеся, дрожащие руки.

— Поплачь, малыш Шелли, поплачь, — тихо говорит Варийское Солнце, осторожно гладя его по волосам. В голову закрадывается совершенно не подходящая мысль, что не смотря на довольно высокий рост Шона, Луссурия все же гораздо выше и это, кажется, умиляет? — Легче не станет, Шелли, но со временем ты научишься жить с этой болью.

Лусс старается не думать о том, что Шелли цепляется за него так, словно утопающий за последнюю надежду на спасение.

И никто из них так и не замечает стоящего за дверью Мукуро…