Кирино кашляет, и на целый миг мир будто бы останавливается. А потом продолжает свое движение снова, окрашиваясь в красный цвет — Кирино сплевывает кровь и в его обычно нечитаемом взгляде сквозит искреннее удивление, пока он рассматривает багровый сгусток на паркете дома Савад.

Он…

Кашляет кровью?

На какой-то миг в глазах темнеет и будто бы становится сложно дышать — уши будто бы закладывает вата, отчего все слышится будто через толщу воды. Всего на миг, на этот крохотный миг Кирино впервые за долгое время становится страшно. Потому что он не слышит ничего, ни посторонних звуков, ни собственных мыслей, ни голоса Шукаку — все это перекрывает звенящий шум, странный свист от которого мозг вот-вот взорвется.

Но потом все приходит в норму и Кирино резко выдыхает.

«Дерьмо», — рычит Шукаку и Кирино не может не согласиться (за долгое время он впервые согласен с демоном, право слово). — «Я говорил, что нужно хотя бы к Солнцу пойти, балбес!»

Говорил, да.

Но Кирино не послушал и вот итог.

Однако кое-что он все-таки понял.

«Ты тоже почувствовал это?» — Спрашивает он и впервые кажется, будто бы шепчет мысленно.

Шукаку молчит. Значит, почувствовал.

Отстраненно Кирино замечает, как подрагивают его руки и как Бьякуран резко подхватывает его на руки. Кирино видит, каким испуганным выглядит Бьякуран, Тсунаеши, семенящий рядом, по испуганности далеко не уходит.

Кирино смотрит на них и ему, отчего-то, становится жаль.

Жаль, что он появился в их жизни.

Потому что, попав обратно в свой мир на эти жалкие пять минут, Кирино осознал, как плохо ему было все это время. Сначала ничего заметно не было, тупая, едва различимая боль, которая с каждым днем становилась сильнее. Медленно и постепенно, Кирино привык жить с ней, привык так сильно, что попав на пять минут в другой мир понял, насколько ему тяжело и больно.

Тело тоже поняло.

Самообман теперь вряд ли поможет.

«Этот мир отвергает нас», — произносит он и устало прикрывает глаза.

Отвергает — мягко сказано, потому что при отвержении использует ядовитую чакру Шукаку. Использует так складно, что даже демон этого не замечал, но попав в другой мир, это чувство резко пропало, и сложить два плюс два было не сложно.

Шукаку подавленно молчит, а Кирино почти-смешно.

О, они умирают.

Тогда, когда жизнь начала налаживаться, когда он обрел семью, когда он признался Бьякурану, он умирает.

Это так чертовски несправедливо.

Бьякуран достаточно быстро приносит его к Луссурии и тот выглядит ошарашенным подобным гостям (и Кирино его за это не осуждает, он бы и сам в шоке был, если бы к нему на порог завалилась такая сомнительная компания).

(А еще Кирино в целом упустил момент, как они так быстро оказались на базе Варии, но он с Бьякураном, так что это, скорее всего, самый лучший ответ и пояснение на все то необычное, что происходит и может произойти).

Однако, стоит отдать должное, в себя Луссурия приходит за какие-то пару секунд.

И только подтверждает мысли Кирино.

— Я… Я не понимаю, — он выглядит напугано и Кирино его жаль. Редко когда можно увидеть Луссурию в подобном состоянии и, право слово, лучше бы он никогда его таким не видел. — Твой организм будто отравлен, но никакого яда нет. И при этом складывается ощущение, словно твой организм разрушает сам себя.

— Пламя не поможет? — Кирино видит, как сильно Бьякуран сжимает кулаки и как его всего немного трясет.

Кирино… Ему так жаль.

Конечно, пламя не поможет и Луссурия незамедлительно это говорит.

Краем глаза Кирино замечает стоящего в углу Шона-Шелли и внезапно ему становится смешно — мысли, что тайну Фалсо он унесет с собой в могилу, внезапно приобретают иронический окрас. Хотя, конечно, Кирино не ожидал, что это произойдет так скоро.

Он слушает разговор Бьякурана и Луссурии краем уха — Бьякуран не сдается и пытается найти альтернативные варианты, в то время как Луссурия отвечает, что таких попросту не существует. Тсунаеши сидит рядом с Кирино. Держит его ладонь крепко, так, будто он в любой момент исчезнуть может. У Тсунаеши ледяные пальцы и испуганный вид. Кирино смотрит на него слипающимися глазами и это кажется ему таким странным. Будто бы всего мгновение назад с ним все было хорошо, а сейчас складывалось ощущение, словно он разваливается.

Кирино смотрит на Тсунаеши, осознавая, что постепенно четкая картинка становится все более расплывчатой. Кирино смотрит на Тсунаеши и вспоминает Темари и Канкуро. Он… Он так давно не видел своих брата и сестру. О, Ками-сама, он даже думать о них забыл, однако сейчас, увидев их вновь, Кирино не может не думать о них.

О том, как испуганно и удивленно они смотрели на него.

Кирино закрывает глаза и думает, что он отвратительный брат.

Как старший, так и младший.

# #

Кирино чудом продерживается два года. Кроме как чудом это назвать даже нельзя — когда Луссурия говорил, что его организм саморазрушается, он имел ввиду один из самых паршивых вариантов.

Все его внутренние органы отказывали, медленно, но верно сгнивая.

Кирино гнил изнутри заживо и это звучало… Да никак это не звучало. Кирино было плохо, но он даже думать боялся, насколько плохо и больно было остальным — Бьякурану, Тсунаеши, Варии, Белу и Мукуро, Скаллу, его личному цирку…

Ему больно есть. Ему больно дышать. Ему больно жить.

Кирино не хочет знать, как он выглядит со стороны, но он уверен, что это ужасное зрелище, пускай он и не видел себя в зеркало или со стороны, но он видел свои руки-косточки, тонкие-тонкие и бледные.

Он выглядел ужасно и не понимал, как к нему могли приходить (даже если взгляды их были наполнены горя, а белки глаз едва красноватые от слез), как Бьякуран мог держать его за руку едва ли постоянно (неужели он не испытывал отвращения?). У Бьякурана взгляд был все такой же. Бьякуран смотрел с любовью всепоглощающей, смотрел, не отрываясь, отчего Кирино даже чуть неловко было (он бы предпочел, чтобы Бьякуран не видел его таким, но одновременно с этим он испытывал неимоверное удовольствие и счастье, что Бьякуран тут несмотря ни на что).

Бьякуран смотрел и улыбался так, будто ничего не изменилось.

Будто они также имели возможность прогуляться, будто Кирино в любой момент мог подхватить Бьякурана на руки, будто…

(Бьякуран подхватывал его на руки, его тощее-тонкое тело, подхватывал нежно и бережно, аккуратно, таким образом гуляя с ним по саду, но это было тогда, когда состояние Кирино еще не стало столь плохим).

(О, Кирино так любил его, всей своей эгоистичной любовью, всей своей демонической душонкой, и ему было так жаль, что в итоге он оставит Бьякурана одного).

(Кирино не хотел этого)

Его жизнь поддерживало пламя Солнца Луссурии, но даже оно едва справлялось. Чакра Шукаку внутри него творила бойню — разрушала и пыталась вылечить одновременно, делая только хуже, больнее. Однако просить Шукаку перестать пытаться он не мог, да и тот вскоре и сам прекратил, осознавая, что это не помогает, делает только хуже.

Ни одна больница, ни одна страна помочь не смогла. Конечно, Луссурия говорил об этом, но Бьякуран и Тсунаеши (и его цирк тоже, и Мукуро с Белом, и все-все-все…) отчаянно пытались.

Безуспешно, но все же.

То, что он все еще жив, действительно гребаное чудо, не иначе.

Чудо, но не жизнь. Жизнью подобное существование назвать сложно — Кирино наблюдает за всем со стороны, будто стоит за кадром. Наблюдает, как сходятся Бел и Мукуро (оба навещают его слишком часто и стоят над кроватью, смотрят жалобно-жалобно, они хуже Бьякурана порой, честное слово), слушает, как маленькое Облачко вышла замуж за Хранителя Дождя его младшего брата. Слушает, как Скалл и Реборн оккупировали Нану, они теперь живут втроем и Тсунаеши в ужасе, но он вроде бы счастлив за маму.

Все трое не раз приходили к нему и Кирино с младшим братом согласен, это действительно ужас. Даже если он думал об этом с щемящей нежностью и радостью за всех троих (особенно за Скалла, тот, все-таки, его учитель, пускай и не особо адекватный, но тут уж подстать ученику, что поделать).

Однако думать, почему практически все новости и события связаны с отношениями, ему не хотелось.

Ему хотелось, чтобы Бьякуран отпустил его. Если бы Кирино знал, что все так обернется, он бы…

Да ничего бы он не сделал.

Кирино был и остается Гаарой. Эгоистичным и самовлюбленным демоном. Он бы прошел по этому пути снова, просто действуя чуть иначе, чтобы времени побыть вместе было больше.

Потому что они совершенно ничего не успели.

Даже если Бьякуран едва ли не каждый день сидел рядом, со страхом слушая каждый вдох, даже если они вместе смотрели множество фильмов и сериалов, которые притаскивал Бьякуран, даже если…

Кирино прикрывает глаза.

Отчего-то они слезятся.

«Шукаку», — мысленно произносит Кирино, глядя на спящего у его кровати Бьякурана. Тот выглядел устало и изможденно, он сгорбился над его кроватью, ткнувшись лбом в простыни, даже во сне крепко держа его руку своей. Кирино с трудом поднимает вторую, свободную руку, чтобы провести по волосам Бьякурана, едва-едва касаясь, а после он прикрывает глаза и убирает руку, не в силах смотреть на подобное зрелище. — «Этот мир ненавидит нас».

Для Кирино было странно осознавать, как все цеплялись за него. Как не хотели, чтобы он умирал. В том, другом мире, все было в точности наоборот. Казалось, там было проще найти человека, который бы не отказался запустить в него пару кунаев, в спину, исподтяжка.

Кирино ощущает на языке привкус горечи (вполне возможно, что это желчь) и всю несправедливость этого мира.

«Как и всегда, сопляк», — фыркает приглушенно Шукаку.

Кирино ощущает, как сознание мутнеет, чувствует боль в легких, в желудке, во всем теле; слышит тяжелое дыхание (и он не понимает, его или Однохвостого), невнятное ворчание Шукаку со странными нотками в голосе, будто бы утешающими, успокаивающими.

Их время подходит к концу. Кирино ощущает это, как ощущает и Шукаку.

И через час они умирают.