Занзас… не знает, как реагировать. Он мрачно смотрит в стену и залпом допивает уже пятый стакан виски, что, конечно же, не помогает закрыть пустоту там, где раньше была связь с Облаком.

Он знал, что паршивец был необычный. Знал, кто он и откуда, хотя в это было трудно поверить, но Кирино подтверждал слова навыками, которые демонстрировал, подтверждал это наличием гребаного песчаного демона, что был в нем заточен.

Не раз и не два Занзас искренне веселился с прозвища, которое дали мальчишке. О, знали бы они, как были близки к истине…

Теперь, в любом случае, никто об этом не узнает.

Савада Кирино был мертв.

Облако Варии было мертво.

И это нельзя было никак исправить или обратить вспять, что пытался сделать Бьякуран своими нескончаемыми попытками совершить хоть что-то.

Это было похвальное рвение.

Но смотреть на это не хотелось совершенно — Занзас ни за что не признается, но сердце каждый раз болезненно сжималось. Невольно Скайрини вспоминает похороны. Вспоминает черный гроб и бледное лицо со впалыми щеками и острыми скулами.

Это нормально, что люди умирали. В их мире — мире мафии — тем более, но… Но близкие люди Занзаса не умирали давно и, возможно, он забыл, что это вообще возможно. Болезнь и смерть Облака казались ему злой шуткой и отвратительным напоминанием о том, что это более, чем возможно.

— Эй, чертов босс, хватит пить! — грохот двери и громкий акулий голос резанули по ушам и Занзас поморщился, привычно запустив стакан в пепельную макушку.

Скуало увернулся на ходу, уже совершенно привыкнув к подобному и Занзас поморщился снова, но уже от досады, однако ничего говорить по этому поводу не стал. Настроения не было совершенно.

— Не ори. — лишь произнес он лаконично, исподлобья глядя на капитана.

Суперби недовольно цыкнул, однако громкость все-таки сбавил:

— Есть, не орать, — язвительно бросил он. — Бьякуран пропал. Боссом Мельфиоре официально стала та мелочь, Юни. Вонгола и Савада Тсунаеши в частности ее поддерживают.

Занзас приподнял бровь. Скуало, без слов все поняв, произнес:

— Пропал совершенно. Никаких следов, никаких зацепок, будто его вовсе не существовало.

Занзас хмыкнул, прикрыв глаза.

— Интересно, неужели этот белобрысый ублюдок все же до чего-то дошел? — вслух пробормотал Скуало крайне задумчиво.

Занзас приоткрыл один глаз.

— Кто бы говорил, Суперби, — насмешливо произнес он, глядя на пепельные волосы капитана. Тот отчетливо закатил глаза. — Либо он сгинул, — однако, тоже предположил Занзас, пускай и не слишком оптимистично.

Скуало вздохнул, а после отвел взгляд.

Занзас поморщился, без каких-либо проблем ощутив паршивое настроение своего Дождя.

— Спиногрызы держатся? — тем не менее спросил Занзас. Скуало поднял на него взгляд.

— Ты про Бела с Мукуро или про облачный ци… отряд? — запнулся Суперби на последнем слове, но они оба предпочли это проигнорировать.

— Про всех, — фыркнул Скайрини.

Скуало повел плечом.

— Ты знаешь, они все рвутся на задания и устраивают резню. Я держу отряд Облака в узде, это не шибко сложно, хотя близнецы — гребаная заноза в заднице, но Бел с Мукуро все же хуже.

Занзас понятливо хмыкнул.

Какое-то время они молчали, пока Скайрини, наконец, не произнес:

— Этот мелкий отряд Облака распускать не будем. Оставлю их под твою ответственность. Но нового офицера Облака они не дождутся, так всем и передай.

Скуало посмотрел на него пару секунд, а потом ухмыльнулся. Клыкасто и болезненно.

— Есть, босс.

— И скажи принести еще виски.

— Хватит пить! — воскликнул Скуало, на что вновь получил летящий в его сторону стакан.

Стакан разбился в дребезги об дверь.

Акулий ублюдок успел вовремя скрыться.

Занзас раздраженно выдохнул и уставился в потолок.

Как же, черт возьми, он устал.

# #

Емицу не мог поверить, что все так обернулось. Всю свою жизнь он старался делать все во благо своей семьи — обеих семей, чего уж там, что разрывало его пополам едва ли не физически, но в итоге свою семью он потерял. Оглядываясь назад, Емицу понимает, что это был лишь вопрос времени.

Нана терпеть его не могла, Тсунаеши — тоже, про Кирино и говорить было нечего. Емицу правда хотел сделать, как лучше, потому что тогда он испугался. За маленького Тсунаеши, за Нану, потому что Кирино внезапно стал представлять нешуточную опасность и у него сердце разрывалось, Емицу не хотел отдалять его от семьи, забирать его, но выбора никакого не было.

Это нормально, что первенец его ненавидит. Нормально. Наверное, на его месте Емицу тоже бы себя ненавидел (он уже), потому что Кирино оказался оторван от семьи, оказался в окружении сомнительных и страшных людей, Варии, а собственный отец даже минутки не находил, чтобы проведать его.

Их отношения рушились с каждой секундой, Кирино не считал его семьей и Емицу видел это в его глазах, переполненных ненавистью к нему. Лучше совершенно не стало, когда Девятый запечатал Занзаса и принялся прессовать Варию. О, ту ночь заточения, ту ночь восстания, Емицу не забудет никогда — впервые он увидел, что из себя представляет его старший сын, каким чудовищем он был.

Да, его изрядно напрягало прозвище Кирино в теневом мире, однако Емицу и подумать не мог, насколько сильно оно отражало суть. Увидев это чудовище, сначала Емицу думает, что он правильно поступил, отдалив Кирино от Наны и Тсуны. А потом он начинает стыдиться себя. Стыдиться, что ему вообще пришла подобная мысль, что он назвал Кирино чудовищем, кем бы он ни был, он все равно оставался для Емицу сыном, как он вообще мог подумать о подобном.

Было ожидаемо, что Тсунаеши возненавидит его, стоило ему лишь узнать правду. Он и так не особо жаловал его из-за того, что большую часть его жизни Емицу пропадал незнамо где, а теперь… Теперь, когда правда вылезла наружу и открыла пучины Ада, все попросту рухнуло.

Емицу провалился, как отец.

Емицу провалился, как муж.

Потому что, ожидаемо, Нана больше не могла терпеть все это и подала на развод. А после за ней приударили оба — Реборн и Скалл, после оба попросили ее руки и Нана приняла их предложение. Емицу был счастлив за свою бывшую жену, пускай кандидатура Аркобалено Облака несколько напрягала, но…

Сердце болезненно сжималось каждый раз. Потому что он потерял все, что у него было, кроме пресловутой Вонголы, и это была целиком и полностью его вина.

Не нужно было слушать Девятого, не нужно было отправлять Кирино в Варию. Следовало оставить его рядом, помогать и поддерживать его; он должен был чаще приезжать домой и проводить время с Тсунаеши и Наной; должен был, как Кирино более-менее восстановится, брать его с собой домой; Емицу должен был…

Он много чего был должен. И в итоге безвозвратно провалился по всем статьям.

А потом Кирино умер и изменить хоть что-то больше было невозможно.

Это было так… несправедливо. Хуже того, из-за работы, из-за занятости, из-за того, что Емицу погрузился в свое горе, он не сразу заметил, каким нездоровым стал выглядеть Кирино, как появлялся на людях все реже и реже, пока, в итоге, вовсе пропал, оказавшись прикованным к кровати

Емицу не успел поговорить с ним.

Не успел и не смог заставить себя сделать это — поговорить со своим старшим сыном, который не считал его своим отцом.

И все, что ему оставалось, это стоять на кладбище и смотреть на надгробный камень с мыслями, которые душили его, которые убивали медленно, с каждым днем, с каждой секундой.

«Я провалился, как человек».

# #

Реборн наблюдает за Наной и Скаллом, и не может не вздыхать. Они оба безбожно разбиты потерей ученика и сына, что не было удивительно. Признаться, даже Реборн ощущал некую скорбь из-за смерти Кирино, даже если и не был так близко с ним знаком.

Возможно, это было из-за того, что он был окружен людьми, которые искренне Кирино любили.

И в данный момент, все, поголовно, скорбели по нему. Это было закономерно. Но наблюдать за всем этим со стороны для Реборна было невыносимо.

Он не мог ничем помочь, совершенно. Он не смог помочь Кирино, пускай и являлся Солнцем, он не мог помочь и теперь, он попросту не представлял, что говорить этим искренне-скорбящим людям.

Реборна это не касалось. Может, отчасти он и ощущал вину, что не помог, сожаление и легкую тоску, что Кирино закончил подобным образом, но он не скорбел.

Скорбела Нана. Она скорбела по своему первенцу, которого толком не знала из-за злой шутки судьбы, но Кирино все равно был дорог ей, как любой матери был дорог ее сын.

Скорбел Скалл. Для Скалла Кирино стал едва ли не первым личным учеником, раньше Аркобалено Облако, на памяти Реборна, так не поступал. Скалл скорбел по ученику, которого воспитывал и обучал долгое время, долгие годы, наверное, заменив парню отца, Реборн не был уверен, со стороны взаимоотношения Скалла и Кирино казались странными, но теплыми.

Скорбел Тсунаеши. Он скорбел по старшему брату, которого начал узнавать не так давно, потому что большую часть своей жизни он даже не догадывался о его существовании, а потом… А потом случилось то, что случилось.

Даже Емицу скорбел, Реборн это видел по его глазам, по выражению лица, по позе — все в нем просто кричало об этом.

Скорбела Вонгола, ее Десятое поколение, если быть точнее, скорбела Вария. Скорбела Хибари Кея (которая старалась не показывать этого, но Реборна сложно обмануть) — она потеряла учителя и это, определенно, оставило на ней свой отпечаток.

Реборн выдыхает.

Казалось, по Кирино скорбел весь мир — про босса Мельфиоре и вовсе вспоминать не хотелось, тот, кажется, и вовсе с ума сошел.

Реборн открывает глаза, смотрит на спины Наны и Скалла, сидящих на диване. Он обходит и садится по середине.

А после делает то единственное, что может и на что способен в данном случае.

Реборн притягивает их обоих в объятия. Реборн — не Дождь, он не может подарить утешение. Но за счет пламени Солнца его температура тела выше нормы, поэтому он более, чем может согреть.

Хотя бы немного.