Барбарин сидел в ординаторской, обложившись бумагами и снимками. Он не видел ничего вокруг, снова и снова пересматривая то, что изучил уже неоднократно. Лицо его не выражало ничего хорошего.

Марина зашла, поздоровалась, не получила реакции, пожала плечами и зашла за ширму. Впрочем, последнее было лишним — ее появление Григорий даже не заметил.

— Проблемы? — поинтересовалась Нарочинская, переодевшись. Барбарин не ответил, и Марина слегка повысила голос. — Григорий Сандрович?

 Барбарин поднял глаза:

— А, здравствуйте, — снова посмотрел на снимки. — Проблемы, да. И я не знаю, как их решить. К заведующему нейрохирургией ходил, тот сказал — без вариантов. Можно даже не пытаться.

— У вас или у пациента?

— У пациента.

Она подошла ближе:

— Можно посмотреть? — протянула руку к бумагам. — Я, конечно, не Шейнман, но все-таки.

Григорий пожал плечами и, не питая никаких иллюзий, протянул Марине все исследования, которые были сделаны за неделю с момента обращения пациента.

Дело было дрянь. Саркома позвоночника, метастазы в печень, еще и расположение неудачное. Обычно встречалась обратная ситуация: опухоли органов брюшной полости метастазировали в позвоночник.

Нарочинская изучила все вдоль и поперек:

— Как он жил-то? Или его не сразу к нам отправили?

— Он еще и работал в полную силу, — Барбарин поморщился. — Только жаловался на боль в спине. Ну, он спортсмен бывший….

— Тянул до последнего, — закончила Марина.

— Все так, — Григорий кивнул. — В больницу не хотел обращаться, терпел. Жена заставила. И вот, — многозначительно развел руками.

— А коллеги что говорят? Ну, кроме Шейнмана.

Барбарин затупил, но, сообразив, о ком речь, скривил губы:

— Они слушать не стали. Раз их начальник отказал, значит, пытаться нет смысла.

— Струсили, — безапелляционно констатировала Нарочинская.

— И я не могу их осудить за это.

Марина посмотрела ему в глаза:

— А я могу. Как нейрохирург нейрохирургов. И оперировать возьмусь, если пациент даст согласие. Он вообще в себе?

Григорий посмотрел на нее так, словно она сказала, что верит в гомеопатию.

— Что? — Нарочинская изогнула бровь.

Барбарин замялся — видно, подбирал слова:

— А вы уже делали подобные операции?

— Удаляла ли я одновременно опухоли из позвоночника и печени? Нет, — Марина повела плечом. — Но видела, как делаются похожие операции, только вместо печени была поджелудочная. Ее пришлось удалить полностью. В случае с печенью есть шанс сохранить орган, и вы сами это знаете. Ну и резекция позвонков с установкой имплантов, конечно.

Григорий тяжело вздохнул: так он и думал. Нарочинская, может, и хороший врач, но вряд ли ей хватит опыта. Заведующему бы хватило, но он, опираясь на тот самый опыт, даже не стал пытаться.

Видимо, на лице Барбарина высветились субтитры, поэтому Марина хмыкнула:

— Думаете, я не понимаю, какой это риск? Только Шейнман отказался, а пациенту помощь все равно нужна.

— А если мы его убьем?

— Мы его убьем, если хотя бы не попробуем, — парировала Нарочинская. — Без операции он умрет в ближайшие месяца три. В лучшем случае.

— Если что-то пойдет не так, то он умрет на операционном столе.

— Или не умрет. Я бы ставила сорок процентов на благополучный исход.

Григорий грустно улыбнулся — вот она, молодость. Нехватка опыта с лихвой компенсируется самоуверенностью. Он когда-то был такой же….

— А вам не кажется, что вы преувеличиваете возможность положительного хода операции? — Барбарин честно пытался сформулировать собственные сомнения помягче, но субтитры на физиономии по-прежнему были красноречивее.

Марина посмотрела на него как на идиота:

— Григорий Сандрович, вам сколько лет?

— Что? — не понял он.

— Я спрашиваю, сколько вам лет, — буднично повторила Нарочинская.

— Сорок три. А что?

— А семь лет назад вы умели оперировать и делать прогнозы?

Он непонимающе кивнул:

— Умел, конечно. А при чем тут..?

— Тогда с чего вы решили, что другие врачи неспособны на это? — Барбарин не ответил, и Марина постановила. — Я готова оперировать. Мне нужны вы, ортопед и еще один хирург. Если пациент согласен, на этой неделе сделаем.

— Но….

— А если вы будете против, я пойду к Куликовой, и она даст мне другого хирурга общей практики.

***

Сначала пациент не верил во всю серьезность. Потом — в то, что без операции не выживет. Потом испугался, что не очнется после. Его сложно было обвинять, поэтому Марина и Григорий, рассказав нюансы и описав любые варианты развития событий, удалились.

Через два дня пациент дал согласие на операцию. Попросил только вызвать нотариуса, чтобы составить завещание.

Новость о рискованной операции, в которую один новенький (Барбарин) втянул другую новенькую (Нарочинскую) распространилась по институту Склифосовского со скоростью чумы. Медсестры охали, санитары устроили тотализатор, нейрохирурги качали головами. Шейнман сообщил, что Григорий и Марина — самоубийцы, и предложил Куликовой уволить обоих, дабы не бросать тень на отделение. Лариса Николаевна в ответ посоветовала изложить все претензии непосредственно Вере Георгиевне. Юрий Михайлович почему-то отказался.

Врачи экстренного отделения молчали, хотя и слабо верили, что у коллег получится. Только Луспарян не сдержалась:

— Я бы не хотела участвовать в этой операции, — поймала взгляд Пастухова. — Петь, ну что ты смотришь? Я не готова провести лучшие годы за решеткой.

— Эмма, — Лариса укоризненно покачала головой. Петя только вздохнул: он и рад был помочь, да не по его профилю операция. Но Эмму не осуждал.

Нарочинская же усмехнулась:

— Вам никто не предлагает.

— Что?! — обалдела Луспарян.

— Вы не единственный анестезиолог в нашем отделении, — прояснила очевидное Марина. — Я уже обо всем договорилась.

Куликова посмотрела на Нарочинскую:

— Марина, я в вас верю. Если нужно, готова ассистировать.

— Спасибо, — Нарочинская сдержанно улыбнулась. — Но у вас других задач хватает. Иван Николаевич, — с вопросом посмотрела на Хромова. — Я прошу вас ассистировать. Операция сложная, я бы не хотела втягивать в нее Костю и Салама. У них опыта мало.

Григорий, все это время молчавший, снова озадачился — Нарочинская что, вундеркинд и оперирует с детства? Но ничего не сказал.

— Я готов, — Иван Николаевич кивнул. — Какой у нас план?

***

Никогда ранее Барбарин не боялся тяжелых пациентов. Никогда ранее до последней операции на предыдущем месте работы. Да, он был не виноват и смог это доказать. Но ужасно боялся повторения: и того, что пациент не выживет, и того, что в этом обвинят его.

Даже понадеялся в какой-то момент, что Нарочинская откажется оперировать.

Но она не отказалась. И вообще оказалась значительно смелее, чем он сам, хотя трусом себя Григорий не считал. Вернее сказать — раньше не считал. Скандальное увольнение отпечаталось на нем сильнее, чем он думал.

И все-таки — сколько Марине лет?.. Вела она себя так, словно была хирургом с очень большим опытом.

Надо будет спросить после операции. Если та пройдет нормально.

***

Из операционной они вывалились. И сразу же рухнули на близлежащую лавочку.

Куликова подошла к ним, удерживая в двух руках сразу четыре стакана с водой:

— Как все прошло? — протянула по стакану каждому.

— Жить будет, — Барбарин кивнул и залпом осушил свою емкость.

Его поддержал Владимир, ортопед из другого отделения:

— И даже ходить. И печень сохранили частично. А я еще участвовать не хотел, Марина Владимировна уговорила.

— Марина, вы большая молодец, — согласился Хромов, допивая воду. — Если бы не вы, у нас бы ничего не вышло.

Нарочинская не ответила. Она сидела, навалившись спиной на стену и прижавшись затылком к ней же. Голова раскалывалась, поэтому Марина даже стаканчик не взяла.

Куликова видела, что с ней что-то не так:

— Марина, вам плохо?

Нарочинская едва разлепила глаза. И тут же поморщилась от света:

— Голова.

— Из-за долгой операции? — повернулся к ней Григорий.

— Да.

— Что же вы молчите? — Барбарин не получил внятной реакции, вернул стаканчик Ларисе и подхватил Марину на руки.

— Что?.. — вяло воспротивилась она. — Не надо…

Григорий пояснил:

— Так быстрее, — и понес Нарочинскую в ординаторскую, игнорируя возражения.

Куликова поспешила следом. Она была рада, что операция, вопреки заверениям Юрия Михайловича, прошла удачно. Теперь лишь бы с Мариной все было хорошо.

Иван Николаевич и Владимир проводили их взглядами — на большее не осталось сил. Тут к ним подошла молодая женщина:

— Извините, пожалуйста, что с Левой? — ее голос дрожал и срывался. — Вы его только что оперировали.

Хромов улыбнулся:

— Все нормально с вашим Левой. Еще понадобится серьезное лечение, но самое страшное позади. Его жизни сейчас ничего не угрожает.

***

Марина резко села и огляделась. Она была в ординаторской. Кажется, так и уснула здесь. Может, ей не только обезбол вкололи?.. Хотя после десятичасовой операции в снотворном не было смысла. Хорошо, что с папой сиделка…

— Вы как себя чувствуете?

Нарочинская перевела взгляд и увидела Барбарина:

— Нормально.

— Голова как?

— На месте, — Марина хмыкнула. — Почему вы здесь? Вы же выходной.

— Вас караулю, — серьезно сказал он, заваривая чай. — Вы у нас теперь героиня недели, вас заведующий нейрохирургией к себе рвется забрать.

— Я ему вещь, что ли? — Марина фыркнула. — Забрать, — передразнила. — Григорий развел руками, и она неверяще сощурилась. — Правда караулите?

Он покачал головой из стороны в сторону и признался:

— Я тоже уснул, недавно проснулся, — протянул Нарочинской напиток. — Но про заведующего — чистая правда.

Марина приняла кружку:

— Шейнман пусть бреется. Мне и в нашем отделении хорошо.

— Я рад, — Григорий улыбнулся и снова посерьезнел. — Марина, я хотел сказать вам «спасибо». И извиниться. Я не верил, что пациент операбелен, до последнего сомневался в ваших словах.

Нарочинская сделала глоток:

— Потому что я женщина? — на лице Барбарина снова проступили субтитры. — Ну, обычно в нашей профессии мне не верят именно поэтому.

Григорий покачал головой:

— Я не сексист. Но я думал, вы ровесница Кости, — Марина посмотрела на него большими глазами, и Барбарин неловко улыбнулся. — Кажется, ошибался. Или вы родились со скальпелем в обнимку.

Нарочинская фыркнула:

— Мне тридцать шесть, Григорий Сандрович.