После удачной операции, в которую никто, кроме Куликовой и самой Нарочинской, не верил, отношение к Марине и Григорию поменялось. Теперь с ними норовили поговорить лишний раз и звали на операции, в том числе в другие отделения. И если от работы Нарочинская и Барбарин никогда не отказывались, то общаться желанием не горели. Ни друг с другом, ни с кем бы то ни было еще.

— Выскочки, — бурчала Нина.

— Блатные, — вторила ей Полина.

— Вам заняться нечем? — не понимала их Луспарян. — Или общаться больше не с кем?

Григорий только посмеивался. Марина, кажется, просто не замечала. Она в принципе ничем, кроме работы, не интересовалась.

***

— Нет, не вы прикиньте, что мне этот Кен сказал! — Лазарев влетел в ординаторскую.

— Кто? — уточнил Петя.

— Что? — заинтересовалась Полина, уже по интонации Кости догадавшись, о ком пойдет речь.

— Чтобы я, прежде чем оперировать, научился думать и не предлагал тупых решений! — наябедничал Лазарев и, увидев на столе булочки, цапнул одну из них. — Я что, плохо оперирую? — не жуя, проглотил половину и с вопросом посмотрел на Пастухова.

Петр все еще не врубался:

— Нормально ты оперируешь. А кто тебе это сказал?

— Да Барбарин, кто ж еще!

— Почему он Кен? — искренне пытался понять Пастухов.

Полина рассмеялась:

— Да потому что фамилия, Петь! Барбара-Барби-Кен. И потому что он красивый как рояль. Лакированный весь из себя, — пояснила. И спохватилась. — Но ты у меня красивее, не переживай.

Петя и не переживал:

— Он тебе так и сказал, Костя? — внимательно посмотрел на Лазарева.

— Почти, — стушевался тот.

— И ничего не «почти», — в ординаторской появился Гафуров. — Зачем ты наговариваешь на Григория Сандровича? — возмутился, из-за чего акцент стал более выраженным. — Он просто посоветовал повторить раздел с аневризмой, потому что если ее придется оперировать, времени на это не будет. У нас спор был с Костей, — пояснил уже Пастуховым. — Теоретический. Мы и спросили у Барбарина, чтобы он разрешил, кто прав.

Костя ел уже вторую булку, поэтому бурно обижаться ему было лень:

— Так, я не понял: ты на чьей стороне?

— На стороне справедливости, — честно отозвался Саламчик. — О, булочки! — потянулся к тарелке. — Можно?

— Это Эмка притащила, — Полина махнула рукой. — Она там благоверного своего закармливает, но он столько не съедает, вот она нам и носит. Слушайте, — она хитро сощурилась. — Это если Барбарин у нас Кен, то кто Барби? Нарочинская, что ли?

Петя улыбнулся:

— Похожа, — поймал многозначительный взгляд жены. — Но ты красивее, Пилочка, конечно.

Лазарев честно постарался не заржать:

— Вы только ей не ляпните, а то она вам трепанацию устроит, — увел булочку из-под носа у Салама. — Подручными средствами.

***

Они пытались остановить кровотечение.

— Григ Сандрыч, быстрее, пожалуйста, я не удерживаю, — попросила Марина.

— Я не вижу ничего с этого ракурса. Может, вы? — предложил Барбарин.

— Местами поменяться? — не поняла Нарочинская. — Он кровью истечет.

А Эмма обозначила:

— Господа, быстрее, пожалуйста, мы падаем.

— Не успеет. Руки поменяем, — пояснил Григорий. Поймал согласный взгляд и скомандовал. — Раз, два, три….

Еще через несколько минут кровотечение удалось остановить.

Луспарян кивнула:

— Все в порядке. Работаем, — и хмыкнула. — А нормально вы его сократили, — посмотрела на Марину.

— Что, простите?

— Вы Григория Сандровича Григом назвали.

Барбарин тоже хмыкнул:

— А мне понравилось. Почти Пер Гюнт.

— Лишь бы не Горный король, — фыркнула Нарочинская, уловив отсылку.

***

Марина стояла у открытого окна и курила. Которую по счету? Не помнила. Лицо замерзло, шея и руки тоже начали подмерзать, но Нарочинская этого словно не чувствовала.

Она вообще уже давно ничего не чувствовала, кроме усталости, раздражения и надоевшей тяжести. Было ощущение, что внутри образовался камень, который ни выкорчевать, ни разрушить не получается.

Камень был слеплен из отчаяния, чувства вины и беспомощности. Все хваленые медицинские знания и опыт вновь оказались бессильными. Как тогда, почти четыре года назад, когда слегла мама. И сейчас, когда уже три года умирал отец. Наверное, это было особенно тяжело, потому что Марина привыкла помогать и лечить. Других, но не собственных родителей.

«Босой сапожник».

Иногда ей казалось, что это она виновата. Не заметила вовремя за ворохом своих проблем изменения в состоянии мамы. Не заставила отца обратиться к врачу сразу же, как проявились первые симптомы, которые он предпочел проигнорировать. Что-то не доделала и теперь пожинает плоды.

Иногда ей так казалось. А потом Марина напоминала себе, что родители были взрослыми, жили в других городах и оба до последнего тянули с обращением к специалистам. Мама — потому что врачей боялась в принципе (что не помешало ей выйти замуж за одного нейрохирурга и родить другого). Отец — потому что… про отца даже слов приличных не находилось. Осел упрямый.

Нарочинская справлялась. Она хорошо справлялась, тем более что на новой работе ее плохо знали и понятия не имели, какой она была до.

Марина была уверена: коллеги ни о чем не подозревали. Умела казаться собранной и невозмутимой, разве что иногда позволяла себе язвить и огрызаться. Ну так, чтобы совсем плесенью не покрыться.

Нарочинская справлялась со своими обязанностями. Забирала сложные операции. Была безукоризненно вежлива с пациентами, хотя те будто сговорились и делали все, чтобы побыстрее отправиться на тот свет. И ни на что не жаловалась. Ну, кроме недавней ситуации с головой: та заболела слишком не вовремя. Благо, коллеги отнеслись с пониманием: у кого не болела голова после сложной и муторной операции?.. У всех болела.

Хлопнула дверь и за спиной послышался голос Юли — сиделки:

— Марина Владимировна, здравствуйте. Вам плохо?

— Здравствуйте, — Нарочинская обернулась. — Нет, все в порядке, а что?

Сиделка изучила очередную сигарету в руках Марины:

— В квартире очень холодно. Я подумала, вы специально.

— Извините, задумалась, — Нарочинская закрыла окно. — Это чтобы не пахло, — затушила сигарету. — Можно обогреватель включить.

— Не надо, согреется. Как Владимир Сергеевич?

— Сегодня опять припадок был, я ему в двойном размере вколола, — Марина кивнула на препараты на столике. — Врач его, Терехина, сказала, что если ничего больше не помогает, то можно. Но не чаще раза в неделю, так что вам придется другими методами справляться, — удручающе констатировала. Случайно выдала переживания интонацией.

Юля качнула головой:

— Не вините себя. У Владимира Сергеевича адаптация к новым лекарствам, это всегда тяжело. Дальше проще будет. Конечно, вам трудно его удержать, он в припадке как бешеный.

Да уж. Владимир Нарочинский никогда не отличался выраженными физическими данными, но во время припадков в него словно вселялся кто-то. У Марины просто не хватало сил его удерживать, а без этого отец мог не просто разнести квартиру, но и навредить самому себе. Или из окна выйти, как периодически грозился.

Юля же была широкоплечей и на полголовы выше Нарочинской. Да и спортом в детстве и юности занималась. Очень полезно оказалось для будущей работы.

— Вы есть будете? — сменила тему Марина. — В холодильнике каша и макароны с котлетами. Сосиски еще сварить можно.

— Я поем. Вы отдыхайте, Марин.

Нарочинская посмотрела в окно:

— На улице холодно?

— Без шапки и перчаток лучше не выходить.

***

Она бессистемно ходила по соседним с домом улицам, пока совсем не замерзла. Но возвращаться туда, где уже несколько лет пахло как в больнице, не хотелось.

Рядом пригласительно замаячила вывеска торгового центра. Марина пожала плечами и устремилась внутрь. Денег у нее особо не было, да и цель купить что-либо отсутствовала. Зато можно было просто ходить по теплым уютным коридорам, уже разукрашенным к Новому году, и ни о чем не думать.

Так она и уперлась в автомат, делающий горячие напитки. Перед ней был только один мужчина, поэтому Нарочинская решила подождать и взять себе какао.

Спустя пару минут мужчина отстранился, и она ойкнула от неожиданности.

— Вы?

— Звучит как претензия, — отозвался Григорий. — И вам здравствуйте.

Марина опустила в автомат монетки и выбрала напиток:

— Да нет. Никогда вас тут не видела, — она не то чтобы часто здесь бывала, но пару раз в месяц точно.

— Я вас тоже. Но я сюда почти и не ходил, хотя живу рядом.

— Вы? — снова удивилась Нарочинская. Не вязался Барбарин с ее спальным районом. Хотя дома тут, конечно, были очень разные.

Григорий зачем-то назвал свою улицу. Действительно оказалось недалеко, даже ближе к ТЦ, чем жила Нарочинская. И объяснил:

— Раньше я шиковал, даже в магазины не выбирался. Все доставки заказывал.

Марине почему-то стало смешно:

— А теперь спустились с небес на землю? — она фыркнула и забрала напиток.

— Типа того.

— И как ощущения?

— Приземление болезненным было. А потом ничего, адаптировался.

— Это похвально.

— Тоже где-то рядом живете?

Барбарин хотел продолжить разговор, но в планы Нарочинской это не входило:

— Угадали, — уклончиво отозвалась она и, кивнув на прощанье, двинулась дальше.