Барбарин почти ушел домой, но в Склиф привезли человека с колото-резаной раной живота. Самым страшным было то, что этого человека Григ хорошо знал.

— Я беру его.

— У вас смена закончилась, — попыталась воззвать к здравому смыслу Нина. — Давайте Лазарев возьмет.

— Я могу, — подтвердил Костик.

Григорий покачал головой:

— Я его беру, — повторил. — Если хочешь, — посмотрел на Лазарева, — давай вторым хирургом.

Костя, может, и думал по привычке пошутить, но посмотрел на лицо Барбарина и молча кивнул.

***

Марина нахмурилась: Барбарина не должно быть сейчас в ординаторской. Он и так на сутках, а те закончились несколько часов назад.

— Что-то случилось? — вместо приветствия спросила.

Григ выдавил из себя улыбку:

— Все нормально, — посмотрел на стремительно взлетевшие брови. — Под конец смены привезли колото-резаную. Я взял.

— Больше некому было? — Барбарин пожал плечами, и Нарочинская покачала головой. — Успешно хотя бы?

— К счастью, да.

— Хоть так. Но учтите: свалитесь в операционной — вас никто не поднимет.

Григорий усмехнулся:

— И не таких поднимали.

Марина закатила глаза:

— Сейчас-то чего домой не идете? — Григ замялся, и она предположила. — Переживаете за колото-резаную? Что, знакомая ваша?

Барбарин посмотрел на нее большими глазами:

— Как вы догадались? — Нарочинская скривила губы. — Да. Давний мой знакомый хороший. Его рано утром недалеко от Ярославского…. Может, приехал откуда. Или наоборот собирался уезжать. Ограбили.

Марина свела брови к переносице:

— Ладно, хоть живой остался, — достала из сумки пирожки. — Ешьте.

Григ растерялся:

— А вы?..

— А я в столовую схожу.

***

На следующий день в ординаторской было шумно. Но как только Марина туда зашла — разговоры стихли, а коллеги посмотрели на нее как инквизиция на Джордано Бруно.

— Что? — Нарочинская вскинула бровь.

Эмма отмерла первой:

— Ничего, — в подтверждение словам покачала головой и потянулась к чайнику.

А вот Лазареву выдержки не хватило:

— Вы тоже уходите, Марина Владимировна?

— Что, прости? И что значит «тоже»?

Полина только того и ждала:

— Так Барбарин уходит! Мы подумали, вдруг вы тоже.

— Еще неизвестно, уходит или нет, — возразила Луспарян.

Но Марина анестезиолога уже не слышала.

Григ уходит? Почему? Куда? А почему ей не сказал? Почему им сказал, а ей — нет?!.. В груди похолодело, а внутренний голос мстительно добавил:

«А с чего он должен тебе говорить? Ты ему кто, чтобы он отчитывался?»

Пастухова поняла, что Нарочинская знает еще меньше, чем они все вместе взятые, и снизошла до объяснений:

— Товарищ с колото-резаной, — это бывший начальник Грига. Не с прошлой работы, сильно до нее. Он клинику свою открывает. Ездил искать спонсоров, нашел, вернулся в Москву — тут его и порезали. А Григ его спас. Тот очнулся и позвал его к себе завотделением.

— Но это же не значит, что он согласился, — опять возразила Эмма.

Костя хмыкнул:

— Ну да. Можно подумать, ты бы отказалась.

— Отказалась бы, — парировала Луспарян. — Я не хочу быть руководителем. И в Склифе мне нравится.

— Да всем нам тут нравится, в принципе, — сказала Пастухова. — Только денег кот наплакал. Благотворительность сплошная, а не зарплаты. Не сравнится с частной, еще и на руководящей должности.

Эмма не согласилась:

— Во-первых, смотря какая частная. Во-вторых, Барбарин сам еще никому ничего не говорил. Даже Марине Владимировне, — кивнула на молчащую Нарочинскую.

Марина, наконец, включилась:

— В-третьих, вы не пробовали работать вместо того, чтобы собирать сплетни? Так, глядишь, и премию выпишут. Все больше денег, на отсутствие которых вы так бодро жалуетесь, — холодно бросила она.

И едва заметно вздрогнула, когда за спиной послышался знакомый голос:

— А если кому-то что-то не нравится, то заявление можно написать в любой момент. Крепостное право отменили в 1861 году.

Нарочинская оглянулась на стоящего в проеме Барбарина:

— Добрый день.

— День добрый, — вернул он. — Марина, мне нужен нейрохирург. Вы свободны?

Она кивнула:

— Какая операционная?

— Вторая. Через десять минут начинаем, — тоже кивнул Григ и скрылся.

Нарочинская стремительно переоделась за ширмой и столь же стремительно исчезла. Лазарев проводил ее задумчивым взглядом:

— Так, я не понял: они увольняются или нет?

***

Когда закончили, Марина вернулась в ординаторскую, достала из сумки сигареты и вышла на крыльцо. Спряталась в любимом закутке.

На третьей сигарете ее обнаружил Григ:

— Вот вы где. Еле нашел.

— Я не подосиновик, чтобы меня искать, — усмехнулась она, разворачиваясь.

Барбарин изучил ее лицо и тоже усмехнулся:

— То есть мне не показалось.

— Что?

— Что у вас ко мне вопросы, перетекающие в претензии. Вы очень выразительно умеете молчать, Марина, — Нарочинская не ответила, затянувшись, и он иронично продолжил. — В отличие от коллег, которым лишь бы потрепаться, — посерьезнел. — Вы серьезно думаете, что если бы я уходил, то вам не сказал бы? — в его обычно мягком и спокойном голосе мелькнуло что-то похожее на обиду.

Она растерялась:

— А вы не уходите?

— А должен?

— Там условия лучше, — уклончиво отозвалась.

— Вероятно. Но не все упирается в деньги.

Нарочинская закончила курить и с вопросом посмотрела Григу в лицо. Еще бы: раньше он зарабатывал сильно больше. Она, наверное, за полгода столько не получает, сколько он в день зарабатывал. Поэтому в такой тезис слабо верилось.

Кажется, сомнения высветились у нее на лбу, потому что Барбарин пояснил:

— Деньги — инструмент, а не самоцель. Хорошо, когда они есть: я с их помощью сына вырастил и квартиру купил. Только дерево посадить не успел. Но большие деньги — это большая опасность, и я это почувствовал на себе, — помрачнел.

Марина напряглась, и он пожалел, что вообще начал этот разговор. Но замять уже не вышло бы:

— Я знал, что под меня копают из-за должности. Я был чист, но при желании они бы нашли, к чему прицепиться. Прибегнул к связям. Эти связи взломали камеры в клинике и сохраняли все записи, а камеры там даже в операционных. Еще обратился к одной силовой структуре, договорился, что я им маячу, если что.

Григ посмотрел, как вытянулось лицо Нарочинской, и хмыкнул:

— Да, выглядело как паранойя, но именно она меня и спасла, когда в клинике начал работать сын главврача. Одаренный парень на самом деле, но неопытный и считающий, что ему все должны. Нас часто ставили вместе на операциях, хотя я просил так не делать. Но это же сын главного, — Барбарин махнул рукой. — Не исключаю, что главный тоже был заинтересован в том, чтобы меня убрать.

Марина поежилась:

— Тоже?

— Основные недоброжелатели не у нас работали: хотели своего человека пропихнуть. Главный же сам мне должность зава предложил. Три года все нормально было, а потом он сына на работу взял. Смешались мухи с котлетами.

Нарочинская понимала, о чем речь. Даже самый профессиональный врач не всегда способен отделить личное от рабочего. Особенно если личное — это собственный ребенок, каким бы тот ни был. Поэтому в свое время Марина с большим опасением приняла предложение отца.

Думать о том, что если бы не согласилась, то не познакомилась бы с Джоном Смитом и могла до сих пор жить в США, не хотелось. Но в этом не папа виноват.

Хотя нет. Не могла. Ни мама, ни папа не захотели лечиться за границей. Значит, Нарочинская все равно бы вернулась, только позже. И было бы еще сложнее.

— На одной из операций сыночка накосячил так, что пациента уже не откачали, — не подозревая о мыслях Марины, продолжал Григ. — Вряд ли специально, но это попытались свесить на меня. И свесили бы, если бы я заранее не готовился к чему-то подобному. Недоброжелатели тут же подключились.

Нарочинской стало холодно. Она слышала, что за увольнением Барбарина стоит мутная история, но не подозревала, что все настолько гадко.

— У главного же тоже связи, — неловко сказала.

— И более крутые, просто я оказался быстрее. Суды длились четыре месяца, — у Грига на лбу, между бровей и у губ проявились глубокие складки. — Не спал, похудел на двадцать килограммов. К Славке с Алёной охрану приставил…. Они до сих пор не в курсе, что больше полугода жили под микроскопом.

— Я не скажу, — на всякий случай пообещала Марина.

Барбарин кивнул:

— Меня не посадили, как видите. Но очень стремились. Сыночку тоже не посадили — отделался трехмиллионной компенсацией родственникам погибшего, которую за него заплатил отец. И этот же отец перекрыл мне все ходы в нормальные частные клиники. Только и человека, которого хотели пропихнуть, к себе не взял.

Нарочинская понятия не имела, как реагировать на такое. Но чувствовала, что Григ снова погрузился в этот кошмар. Она порывисто обняла Барбарина и почувствовала, как на талию легли его ладони.

— Вы ни в чем не виноваты.

— Знаю, — устало сказал он и разом выдохнул напряжение. Складки на лице разгладились. — И знаю, что в любой больнице может произойти подобное. Но не в любой будут… голодные игры.

— Мне очень жаль, — сказала Марина и услышала, что голос сел. — Это чудовищно.

Григорий, задумавшись, поцеловал ее в волосы. Она этого, кажется, не заметила.

— Мне хватает денег, хотя было сложно перестроиться. Кредит за квартиру нечем было платить, поэтому машину продал: пришлось вспоминать, как пользоваться общественным транспортом, — усмехнулся. — Кредит закрыл, других долгов нет.

Нарочинская вслушивалась в каждое его слово. Барбарин помолчал и добавил:

— Приятно, конечно, что появилась возможность вернуться в частную медицину, пусть и в рамках одной клиники, но я этим сыт по горло, — поморщился, приходя в себя. — И административные обязанности я никогда не любил, в отличие от операций. Простым хирургом быть спокойнее. А в Склифе мне нравится, Марина.

Нарочинская посмотрела ему в глаза. От грустного взгляда Грига у нее внутри что-то сжалось и екнуло.

Марина медленно освободилась из уютных объятий:

— Кстати о дереве. В Москве ищут волонтеров, чтобы сажать деревья. Саженцы. На постоянной основе, только деревья в зависимости от сезона отличаются, кажется. Я рекламу несколько раз видела. Если хотите, снова найду.

Барбарин улыбнулся:

— Хочу. А вы пойдете со мной? — глаза его тоже повеселели.

— Пойду.

Через неделю в черте Москвы стало на пять яблонь больше.